Читать книгу Застенок - Наталья Иртенина - Страница 8

В первый день лета по дороге в редакцию мысли Романа были заняты трупами. Похоронный звон отмеривал ритм четырехстопного амфибрахия, слова сплетались в могильный венок, абсолютная горечь бытия увы, не серебряного – глиняного века припорошила улицы города. Трупное окоченение было повсюду, и не виделось от него спасения. Вот и еще один трупный артефакт. На тротуаре, прижавшись к решетчатой оградке, лежала дохлая кошка. В метре от нее переполненный мусорный ящик изящно изрыгивал из широкого зева под ноги прохожим трупы упаковок от мороженого и чипсов…

В редакции он чуть не до смерти сходу напугал подвернувшуюся под руку бухгалтершу. Анна Михайловна симпатизировала Роману всей душой – широкой и по-женски всеобъемлющей. Общего дамского любимца эта душа вмещала в себя в качестве чисто платонической отрады. Порог сорокалетия давно был оставлен почтенной дамой позади, в туманных и непроглядных далях, муж скрылся из виду там же, не снабдив супругу детьми. Нерастраченный потенциал Анны Михайловны – и женский, и материнский – теперь изливался целиком на Романа.

– Анна Михална, посмотрите на меня, пожалуйста, внимательно.

– Плохо себя чувствуешь, Рома? – обеспокоилась та. – Не заболел ли?

– Да я не о том. Вы мне скажите, я похож на труп?

– Да что ты! – Анна Михайловна изменилась в лице и замахала руками. – Ты, Роман, брось эти шутки!

– Ну а все-таки? – настаивал живой труп.

– Совсем не похож! Да точно ли ты здоров?

– Здоров, Анна Михална, здоров. – Роман был серьезен и печален.

– У тебя что-то случилось, – определила Анна Михайловна. – С девушкой поссорился? Или в историю попал?

– Не беспокойтесь, ничего такого со мной не случилось. Пустяки.

Анна Михайловна озабоченно смотрела ему вслед.

Вся редакторская компания была уже в сборе.

Коллеги упражнялись в отвлеченном интеллектуальном словопрении. Валера заметно проигрывал.

– …двое против одного, сдавайся.

– Самурай не сдается. Самурай делает харакири непобежденным.

– А не ты ли на днях разглагольствовал про баранью невосприимчивость к доводам разума? – съерничала Марина.

– Не делай из божьего дара яичницу, – ответил Валера. – Свободный, гордый ум, понимаешь ли, тоже не всегда удается своротить с дороги. Но заметь – причины разные: умный доходит до своей упертости сам, путем размышлений, а баран уверен в своих так называемых убеждениях потому, что их в него впихнули вместе с рекламой.

– Ты сноб, Валерка. На пару с Васей. Столковались вы с ним, что ли?

– С умным человеком и поговорить любопытно, – процитировал Валера классика.

– О! Легок на помине.

– Кого не видел – здоровеньки булы, – сказал пожаловавший в гости Вася и строго посмотрел на Марину. – А знаешь, как у нас в деревне говорят? Легко в помине, тяжело в могиле.

Вася был человеком из народа, пришедшим в город, чтобы приобщиться к духовной культуре человечества в местном университете. Факультет выбрал по неизвестным причинам психологический. Из деревни он пришел четыре года назад, а на жизнь зарабатывал верстальным трудом, обучившись этому на курсах. В деревне Васю дожидались жена и двое детей.

– Страсти-то какие у вас там! – понарошку испугалась Марина. – А что это значит?

– Это значит – не произноси имя ближнего твоего всуе.

– Хорошо, – согласилась Марина. – Всуе я буду звать тебя не Васей, а Петей.

– Договорились. Роман Вячеславич, я по твою душу. Подтягивать треба потуже ремень.

– В каком смысле?

– Сокращать надо твои объемы, – Вася разложил на столе страницы верстки. – Так, значит, здесь – примерно на триста знаков. Здесь – на четыре строки.

– Нет, – Роман энергично замотал головой. – Сокращать не буду. Это все равно, что рубить кошке хвост. Здесь не сокращать надо, а увеличивать твое прокрустово ложе.

– Это за счет чего же?

– Во-первых, убрать врезку. И так уже крошечные рассказики, зачем еще пересказ содержания втискивать? Для даунов? А во-вторых, стихотворную рубрику нужно увеличивать, сколько раз говорил. Вот… это вот так, это сюда…

– Ну, Роман Вячеславич, ты не прав. Сильно не прав.

Решать вопрос отправились к шефу. Тот присудил победе Васе. А затем, косо стрельнув глазом по завлиту, пригласил его зайти попозже.

– Да, кстати, коллега, – заговорил Вася в коридоре. – Книжка мне тут одна в руки попалась. Так вот, интересуюсь я – такой графоман соцреализма Вячеслав Полоскин случайно не приходится тебе кем-нибудь?

– Приходится. Это мой отец, – покраснев, ответил Роман.

Вася присвистнул.

– А что, Роман Вячеславич, тоже, небось, кропаешь по ночам какой-нибудь романец? Амазонку в Булонском лесу насилуешь? А? Стопами почтенного родителя? Что, угадал? Ладно, не тушуйся. – Вася снисходительно потрепал его по плечу и пошел работать.

Густой пунцовый окрас медленно сползал с лица Романа. Тень литературного родителя выдавала его с потрохами.

Он действительно мечтал написать книгу. Когда-нибудь, когда наберет материал для романа. Потому что был уверен: поэтом можешь ты не быть, но написать роман обязан. Такая у него планида. А планида – это что? Это слово кроссворда, которое нужно угадать. Разгадаешь свое слово, свою простую, вечную истину – помрешь со спокойной душой, не угадаешь – считай, зря прожил жизнь.

Роман словечко свое заветное знал. Или думал, что знал. Только ненадежным оно было, словечко это, скользким да зыбким. В земном бытии не укореняло, скорее наоборот – в облака тянуло, неземной славой манило. Потому и вгоняло его часто в краску – особенно если вытаскивалось наружу цепкими, безжалостными пальцами надменных личностей вроде Васи. Высокомерия и презрения словечко не любило и плохо его переваривало.

В мрачном настроении Роман отправился кастрировать свои литературные опусы.