Читать книгу Застенок - Наталья Иртенина - Страница 9

– А позвал я тебя, дорогой мой, вот для чего, – шеф утомленно потирал переносицу, полузакрыв глаза. – Сейчас мы сыграем в одну игру. Называется «Угадайка». Я тебе называю первую часть пословицы, ты – заканчиваешь. Правила ясны?

– Ясны, – ответил Роман, решив оставить все уточняющие вопросы на потом.

– Вот и чудно. Семь раз отмерь…

– …один отрежь.

– Старый друг лучше…

– …мертвых двух, – автоматически ляпнул Роман.

– Э-э? В самом деле? – шеф распахнул глаза и пытливо посмотрел на шутника.

– …новых двух, – быстро поправился Роман.

– Ну ладно, – согласился с чем-то шеф и продолжил игру: – Не все то золото…

– …что блестит.

– Пожалуй, и хватит. В народной мудрости ты, я вижу, подкован, так что глупостей не наделаешь. На-ка вот, читай, письмо для тебя пришло. Не иначе, охотничий сезон открылся по отлову африканских зебр.

Андрей Митрофанович протянул Роману лист бумаги. Факс был отправлен на имя Саломеи Африкановой – автора рассказа «На стреме». Этот псевдоним Роман изобрел совсем недавно – окрестил так некую утонченную, великолепную во всех отношениях полосатую зебру, записную кокетку и экстравагантную мамзель. К именам у него вообще было очень трепетное отношение. К примеру, стихи он подписывал своим настоящим именем. Ну, почти настоящим. Уже давно он уверил себя в том, что простецкая фамилия Полоскин являлась плодом угарно-революционного безумия первых лет советской власти. Прадед наверняка носил более благородную и звучную фамилию, имевшую ярко выраженный литературно-поэтический оттенок – Полонский. А для прозы у Романа имелся целый ворох фальшивых имен, произведенных по ассоциации от «полосатой» фамилии – Кот Матроскин, Максим Чересполосица, Тельняшкин…

Отправителем письма значился заместитель главного редактора журнала «Дирижабль» Бубликов С.В.

«Уважаемый автор рассказа „На стреме“!

Редакция вышеозначенного печатного органа имеет честь сделать Вам деловое предложение. Заинтересованные Вашим творчеством, мы предлагаем перспективное сотрудничество, которое, надеемся, будет взаимовыгодно. Наш журнал истории, цивилизации и культуры лишь недавно появился на рынке печатной продукции, но уже зарекомендовал себя как высококлассное специализированное издание широкого профиля. Мы нуждаемся в хороших авторах-профессионалах, которые способны повысить рейтинг журнала. И мы уверены, что вы являетесь подходящей для нас кандидатурой. Надеемся, что Вас заинтересует наше предложение. Если Вы согласны обсудить этот вопрос, ждем Вас в любой день кроме выходных по адресу…»

– Прочел? Ситуация ясна? Сманивают тебя, Роман. Самым беззастенчивым образом, – шеф выудил откуда-то снизу большую бутылку минеральной воды и три стакана – в одном из них плавали полурастаявшие кусочки льда.

– Еще неизвестно, пойду ли я туда, – втайне тщеславясь, ответил Роман.

– Пойде-ошь, куда денешься. А не пойдешь, так я тебя сам туда доставлю – в целости и сохранности, годным к употреблению… А ты наливай себе, – шеф кивнул на бутылку, старательно выуживая из стакана лед при помощи авторучки. – Ты ж пойми. Я, сам знаешь, старый, матерый журналистский волк. Кой в чем толк понимаю. К тому же не в моих правилах губить на корню молодые… экхм… э-э… таланты. Но имей в виду: я тебя так просто не отпущу. Так что, не взыщи, придется тебе поднапрячься.

– А как же народная мудрость? – поинтересовался Роман.

– Конкретней?

– За двумя зайцами погонишься… – вторую часть по правилам игры он оставил шефу.

– А на кой тебе эти зайцы? – удивился Андрей Митрофанович, бесхитростно воззрившись на Романа. – Это ты брось. Все, что от тебя требуется – слушать, что старшие по годам и по должности советуют, и не прекословить. Остальное сам поймешь, не дурак. Разберешься в конъюнктуре. Потом еще благодарить меня будешь. Завтра же и пойдешь туда.

В голосе шефа сквозила очевидная многозначительность. Но хорошо укрытый подтекст был неуловим для расшифровки. Роман молча вникал.

– Есть такое слово – надо, – шеф опорожнил стакан, едва не высыпав на себя горстку брякающих льдинок. – И кстати. Разъясни-ка ты, душа моя, старику, чем твой рассказ так приглянулся оному «Дирижаблю». Вкратце – о чем там речь и в чем загвоздка?

Вся редакция «Затейника» знала о характерной особенности шефа. Главный редактор никогда не читал материалов журнала – ни до, ни после выхода номеров. Ссылался на занятость, а также на то, что если он будет читать ту дребедень, которой полон «Затейник», то на всю оставшуюся жизнь сделается умственным инвалидом. Обо всем, что нужно знать главреду, шефу докладывал отсекр – этого вполне хватало для эффективного и беспорочного руководства журналом.

– Да в общем никакой загвоздки там нет, – замявшись, начал Роман. – В основу сюжета я положил события рассказа Леонида Пантелеева, знаете, был такой детский писатель после революции. Рассказ назывался «Честное слово». Ребята играли в войну и оставили одного мальчишку под честное слово стоять на посту. Когда им надоело играть, разбежались по домам. А мальчик все стоял и стоял – честного слова с него никто не снимал. Стоял до ночи, пока прохожий военный не освободил его, расспросив в чем дело. Мораль рассказа очень прозрачная: дал слово – держись до последнего. Я несколько изменил концепцию – с учетом как раз конъюнктуры, о которой вы упомянули. Игра называется «Палачи и жертвы». «Палачи» – это хозяева, «жертвы» – их рабы и должны по правилам выполнять любые приказания своего хозяина. Сюжет прост – мальчика-раба оставили на стреме, пока его хозяин с другими «палачами» и рабами шуровал в чьей-то квартире на первом этаже. Час стоит, два стоит, четыре часа стоит. Тех уже давно и след простыл – вытащили через окно все, что нашли, и утекли. А раба на стреме забыли от приказа освободить. Ну и стоял он там, пока не попался на глаза местному авторитету в «Мерсе», проезжавшему мимо. Чем-то пацан ему приглянулся, хотел покатать его в машине – а тот упрямится. Ну, слово за слово, узнал авторитет, в чем дело, и властью большого человека освободил его от приказа. Понравился ему пацан, особенно верность хозяину. И взял авторитет его к себе, в свою структуру – шестерить пока, учиться уму-разуму, набираться знаний о жизни и настоящих ее хозяевах. Вот и весь рассказ, Андрей Митрофаныч.

– Эк тебя угораздило! – подивился шеф. – Что это за игра-то такая?

– Игра? Обычная игра. Ну-у, казаки-разбойники, дочки-матери, кошки-мышки… палачи и жертвы. Что тут странного?

– А как в нее играют? – допытывался шеф.

– Да так и играют, как я сказал.

– Конкретнее.

– Ну, ей-богу, Андрей Митрофаныч, на что вам эта игра? Ну, если хотите, я расскажу правила…

– Хочу, – перебил его шеф. – Ты не тяни кота за хвост, выкладывай.

– Хорошо. Цель игры – расширение касты палачей и касты рабов. Игра секретная – о ней не должны знать ни взрослые, ни те, кто в игре еще не участвует. Сначала палачи отыскивают кандидата и делают ему предложение, фактически ультиматум ставят: на выбор – либо рабство у палачей, с прикреплением к хозяину, либо смерть.

– О?!

– Ну да, – кивнул Роман. – Смерть означает обряд посвящения в палачи. Но новичку об этом пока не говорят, проверяют его на крепость. Если он выбирает рабство – становится рабом. Теперь он должен выполнять любую прихоть хозяина. За непослушание раба наказывают на Совете палачей. Одним словом, бьют. Если же выбирается смерть – новичок инициируется в палачи, проходя через ритуал смерти. Чтобы стать палачом, нужно умереть – только мертвый может быть хозяином жизни.

– Что за ритуал?

– Положение в гроб на какое-то время. Час или два. Со всеми атрибутами – крышкой, заколачиванием гвоздей, опущением в яму и даже закапыванием. Вышедший из могилы становится палачом со всеми правами игровой элиты. Но о том, что он выйдет оттуда, новичку не говорят. Он должен думать, что это действительно смерть, что он умрет. Некоторые не выдерживают – убегают или не хотят ложиться в гроб, или уже из ямы начинают орать и колотить в крышку. Такие пополняют группу рабов-жертв. У них нет никаких прав – они считаются предметами или товаром. Или игрушкой хозяина. Как тот захочет.

– А если отказаться от выбора? От участия в игре?

– Отступник становится изгоем, по положению – ниже раба. Он приговаривается к пожизненной смерти.

– Как это? – оторопел шеф.

– На него насылается «проклятье», скрепленное кровью палачей – по капле от каждого. Если палач умирает один раз, то отступник с этого момента и до конца жизни будет умирать много раз. Вся его жизнь будет сплошным умиранием, он будет гибнуть каждый день, каждое мгновение. Это растянутые во времени сумерки, судороги и агония. Точку в этой агонии поставит только настоящая смерть. Фактически это означает, что отступник перестает быть человеком. И для палачей, и для рабов он не существует. Его просто нет. Он невозможен в этом мире, где есть только хозяева и жертвы. Он – никто. И мир – не для него. Но таких мало. Мало, кто отказывается от выбора.

– Ничего себе игрушки! И что… действительно такая игра есть? – шеф недоверчиво косил на Романа из-под ладони, прикрывавшей глаза. – Или это забава твоего воображения?

– Да черт ее разберет, – нахмурился Роман. – Вроде бы впрямь есть – я ведь о ней знаю откуда-то. Не придумывал я ничего. А может, приснилась она мне. До этого рассказа я о ней ведать не ведал. Откуда взялась – честное слово, Андрей Митрофаныч, не знаю, хоть убейте меня!

– Ну и ладно, бог с ней, с игрой, – закрыл тему шеф. – Детишки сейчас и не в такое играют. Не говорю уже об их родителях… А в этот… как его… «Дирижабль» ты сходи, непременно сходи, – шеф совсем расслабился, полулежа в громоздком начальственном кресле и закрыв глаза.

– Хорошо, Андрей Митрофаныч. Я могу идти?

– Да, ступай. Что-то в голове у меня сегодня звенит с утра… Нет, постой… Сядь. Хочу тебя спросить. Ты только не пугайся сразу. В последнее время ты не слышал чего-нибудь о Вечном жиде? Что-нибудь эдакое?

– Конечно, слышал, – со всей серьезностью сказал Роман. – Кто ж нынче о нем не слышал!

Андрей Митрофанович заметно вздрогнул, колыхнувшись грузным телом, и вцепился колючим взглядом в Романа.

– Ну?

– Что-то там такое про конец света, – смутившись под начальственным прицелом, промямлил Роман. – Да ерунда все это, Андрей Митрофаныч. Это Джек приволок откуда-то слухи. Для смеха.

– Нет, тут все не так просто. И не смешно. А Евгений тут вообще ни при чем, – грустно сказал шеф. – Племяш мой родную мать принялся стращать Вечным жидом.

– Михаил? – удивился Роман.

– Совсем от рук отбился парень. Хоть и дылда, а ума ни на грош. Мать его все звонит мне – остепени парня, повлияй, выбей дурь из мозгов, – шеф горестно исповедовался Роману. – А теперь этот Вечный жид. Как говорит один мой знакомый моряк – чтоб ему сорок раз утонуть в тухлой воде. Ты не смотри на меня такими круглыми глазами. Говорю же – тут дело серьезное. Ты о секте слышал?

– Какой секте?

– Да свидетели… Свидетели чего-то там.

– Иеговы?

– Нет, – шеф наморщил лоб. – Вспомнил. «Свидетели Креста». В кинотеатре проповеди по выходным читают. А народ у нас до того бестолковый, до того любит уши развешивать где ни попадя – Мишка говорил, там всегда полный аншлаг. – Шеф посмотрел на часы. – Однако время. Ты никуда не торопишься?

– Не тороплюсь.

– Ну тогда составь компанию, – Андрей Митрофанович извлек из стола угловатую емкость пятизвездного коньяка. Аккуратно разлил по стаканам ровно до половины. – Ну, за счастливое избавление от Вечного жида!

Роман выпил и закашлялся.

– И ведь что стервецы делают, – продолжал шеф, капельку повеселев.

– А что?

– Народ у нас уж очень доверчивый. Что замечательно – избирательно доверчивый. Вот скажи ему, что через пять лет у нас зарплаты и пенсии будут как в Европе – ни за что не поверят. А объяви, что на Соборной площади Кремля приземлилась летающая тарелка с гуманоидами, мол, прилетели с официальным визитом к президенту – в это пожалуйста, поверят с первого слова. И на календарь не посмотрят – а не первое ли у нас сегодня апреля? – шеф разливал коньяк по новой. – Но уж конец света для нашего человека – это святое. Как же не верить в него, когда такие дела в отечестве творятся который год. Ты, кстати, слышал, что скоро введут карточную систему на бензин и электричество?… Так о чем это я? Ах да, конец света. На лекции сектантские народ валом валит – куда там батюшкам православным до этих проповедников. Так у них же еще и вербовочная система отлажена. Хочешь стать сектантом – приохоть к делу еще двоих. Это кроме положенной таксы за членство.

– Пирамида, – скривился Роман. – Знакомое дело.

– Что, попадал на крючок? – залюбопытствовал шеф – он уже не прикрывал глаз и с сердечной простотой таращился на собеседника.

– Не то чтобы на крючок. А вроде как хватался за веревочку.

– Ну, поведай.

– Да ничего интересного. Коммерческие структуры – параллельно с основным делом занимаются строительством пирамиды для дополнительного привлечения капитала. Или даже без основного дела – элементарное перераспределение вступительных взносов. Сейчас этого добра в стране хоть отбавляй. Не по душе мне вся эта коммерческая геометрия.

– А кому она по душе? Тлетворное влияние Запада, – подытожил шеф, освобождая шею от галстучных объятий.

– Я, Андрей Митрофаныч, – продолжал захмелевший Роман, – вообще усматриваю в этих пирамидах разрушение русской идеи.

– Поясни, – остолбенело потребовал шеф.

– Ну, русская идея… она выражается одним словом – «авось». А авось и геометрия, они, Андрей Митрофаныч, совершенно не выносят друг друга… Хотя… – Роман задумался и погрустнел, – может быть, русское авось как раз и строит у нас эти пирамиды. Это вы правильно говорили про доверчивость. Верит русский человек в золотую рыбку и в по-щучьему велению. Ну и лезет в пирамиды за чудесами. А потом эта самая пирамида его под собой хоронит. Вы, Андрей Митрофаныч, знаете, что такое мандала?

– Ну… это из восточных мотивов. Схема Вселенной? С буддизмом чего-то связанное.

– Вот-вот, – кивнул Роман. – Магический символ космоса. Мандалу можно нарисовать или воспроизвести в архитектуре. Вот я и думаю, что мандала России, символ нашего русского космоса сейчас приняла форму пирамиды. Этой, которая с глазом наверху. Вы понимаете, что это для нас означает? – Роман сделал страшные глаза.

– А что это для нас означает?

– Вот и я не знаю, – скис Роман, с грустью оглядывая опустошенную емкость. – Но думаю, что ничего хорошего.

Шеф смотрел туда же.

– Да, жаль. Но ничего не поделаешь.

Роман понял его с полуслова.

– Ну так, я, пожалуй, пойду, Андрей Митрофаныч. Благодарствую за доверие.

– Заходи еще. Люблю поговорить с молодежью. Сам как-то молодеешь.

– Обязательно, Андрей Митрофаныч.

«Так, – думал он полчаса спустя в трамвае, везущем его к дому. – Значит, пирамида с глазом. Увенчанная Вечным жидом. Это становится интересно…»

Хмельной и неожиданно счастливый, он вез домой в утробе битком набитого трамвая идею будущей книги. «Когда б вы знали, из какого сора рождаются на свет стихи!» Он весело хмыкнул. Что там стихи! Из каких только помоев не рождаются романы!