Читать книгу Либеллофобия - Наталья Мар - Страница 7

Смерти серые, белые, чёрные, на крыльях и в воланерах, наводнили Гранай. Липкий туман из пепла и едкого газа с поверхности лощины заскользил вглубь, потёк вдоль небоскребов. Между домами сновали карминцы. Немногие бежали в пустыню. Большинство изловили сетями и отправили в трюмы.

Броня обшивки воланеров отражала все калибры, которые мирные жители приберегли для обороны близких. А бронгауссы эзеров пробивали дециметровую сталь. Гранай был силён в прятках. Реальный натиск привёл карминцев в смятение.

– Кайнорт, ратуша пуста, – доложили рой-маршалу. – Каргомистр и вся верхушка затаились. Не выцарапать. А если кто и знает о приборе, то чиновники.

– Да, Берграй. Я спущусь к цоколям, разворошу их.

– Но там одни тюрьмы да лазареты для душевнобольных.

– Вот именно.

– Кай, каргомистр не рискнёт там прятаться!

– Не рискнёт.

Пилот Бритца увёл воланер в вертикальное пике. За ним последовали ещё трое. Чем глубже они падали, тем уже и плотнее сходились стены жилых колонн. Тем дальше отступал шум боя: оборонные пункты обстрела находились на первых уровнях, ближе к поверхности. Угрозы снизу никто не ждал.

На глубине провода коммуникаций висели клубками прямо между домов – вперемешку с бечёвками для сушки белья. Один из четвёрки запутался в проводах, потерял управление и прорезал жилой комплекс. Застряв у кого-то прямо в гостиной, воланер загорелся.

– Кай, 337-й минус! Ниже нельзя рулить.

– 337-й просто решил поваляться на мягком, – подстегнул напарников Бритц. – А кого не убьёт праздность, убьёт мой армалюкс.

Дно Граная возникло так внезапно, что эзеры затормозили в свалку из юродивых бродяг, тряпья и помойных куч. Воланеры от удара свернулись, как ежи, и на секунду включили антигравималь на мостике. В комме рой-маршала бранились пилоты: их приподняло и плюхнуло обратно в кресла. Зато они выжили, а могли бы разбиться.

На дне пришлось покинуть воланеры. Эзеры обернулись в свои имаго. В сумерках цокольных переулков затрепетали крылья: чёрная стрекоза, жирный жук-плавунец и медная оса-палач. На такой глубине они нечего не боялись: ни клейкого пепла, ни душного газа. Ни вооружённых солдат. Цоколь Граная был отброшен на целые века назад. Сверху гремели передовые технологии. Здесь, в глуши колодцев, прятались неприкасаемые. Отчуждённые. Все те, кто не мог уйти в пустыню и не хотел защищать город, который их презрел. «Пенитенциарный этаж», гласила надпись на глухой стене. Из узких, словно бойницы, окон за насекомыми следили тысячи блестящих – слезящихся, болезненных, диких – глаз.

– Разделяемся. Установить пушары для обстрела.

– Есть, – плавунец ушёл первым.

– Кай, здесь нет солдат, – капитан-оса колебался. – Один сброд, городские каталажки. Зачем их…

– Берграй. Ты меня утомил.

Интонация угрожающе смягчилась. Эзеры знали: когда голос рой-маршала Бритца таял, черновик твоего приговора уже был готов. Насекомые свернули в разные закоулки. Дойдя до тупиков, они расчехлили пушары – покрытые амальгамой сферы – и бросили наземь. Сразу после трое взвились наверх и юркнули по щелям.

Гладкое зеркало двух пушаров покрылось мелкой рябью, а затем стало вращаться и метать иглы. Они выстреливали веером одна за другой. Пушары катились по улицам, гонимые энергией хаотично вылетающих снарядов, словно бешеные дикобразы. Тюремные стены, хлипкие перегородки каталажек и решётки сумасшедших домов посыпались в колодцы улиц. Раздались вопли ужаса. Это были обитатели цоколя. Доведенные до крайней степени отчаяния, они выпустили чудовище: сдерживаемую годами силу ненависти и безумия.

А потом вырвались и побежали.

Вверх, вверх… На свет. Небоскрёбы обвивали пожарные лестницы, аварийные трапы, балконы. Тысячи тентаклей зашуршали по стенам. Они рвали провода и бечёвки с бельём на своём пути, били стёкла. Заключённые бежали от игл пушара, бродяги уносили лохмотья от заключённых, душевнобольные шарахались от бродяг. А вместе они, как гигантский снежный ком, подминали и тащили за собой всё больше простых карминцев, чьи жилища вставали на пути их лавины. Потоки тентаклей неслись к поверхности, как живые бикфордовы шнуры.

– Альда, мы возвращаемся, – сообщил Бритц. – Прикажите сворам прекратить огонь.

– Что? Всем сворам?

– Да. Мне нужна тишина наверху.

Беглецы принимали иррациональные решения: бежать отовсюду, где шум, – туда, где тише. Три эзера дождались, когда поток карминцев минует их, и вернулись в воланеры. Они летели наверх, но не стреляли в людей. Поток сброда мог так же легко повернуть вспять. У самой поверхности в гущу солдат выплеснулись толпы разъярённых обитателей тюрем и психушек, баррикады и орудия сшибали хромые нищие. Женщины с кульками и детьми, захлебываясь ужасом, кидались наперерез своей артиллерии. Строевой порядок обернулся месивом, беспомощным хаосом. Всё это время враги безучастно наблюдали сверху, как город захватывает и губит сам себя.

Гранай пал. Дымные смерти покинули чрева своих гломерид. Кайнорт забрал символический ключ от города из рук каргомистра и протянул Хокс.

– Гранай Ваш, госпожа.

Шершень стояла на трапе, стараясь не выдать, что под серой накидкой морщится от боли. Спускаться, хромая и волоча за собой треснувший сапог, было ниже её достоинства.

– Мои трюмы забиты, – процедила она. – Эзеры не тащат рабов и трофеев свыше разумного. Можешь теперь набирать добычу для ассамблеи минори, Бритц. Они твои.

Карминцев разделили надвое: солдаты и остальные. Бритц прошёл между пленными. Несколько отчаянных выстрелили в рой-маршала в последний раз. Хромосфен сверкнул, но Кайнорт не замедлил шаг. Он бы искренне удивился, если бы никто не попытался. Уж кому, а ему давно было не привыкать к радушию пленных. Две стальные сколопендры размером с крупного пса семенили за ним. Их ноги лязгали изогнутыми лезвиями керамбитов. Смерть встала перед каргомистром, обстукивая комья грязи с подошв. Из пасти голого черепа в сером капюшоне зазвучал карминский:

– Я пришёл не за рабами, – акцент был явный, но фразы не искажены. – Месяца четыре тому назад пауки спрятали в Гранае прибор под названием Тритеофрен. Он мне нужен.

– Но его не… не существует!

– Посмотрите вокруг, каргомистр. Шчеры на одной чаше весов – ваши люди на другой… Отдайте мне прибор. Или того, кто знает больше. И мы уйдём.

– Чтобы вернуться опять!

– Если у нас будет Тритеофрен, мы уйдём навсегда.

Шёпот…

Каргомистр сверкнул подбитым глазом. Миг, и его взгляд перехватила сколопендра. Свистнула хозяину, подавая знак. Эзер повернулся к толпе. Пустые глазницы зондировали женщин, прятавших детей, чтобы те не кричали и не провоцировали живорезов. Подростков, задыхавшихся в пыли на морозе. Старух, с покорной скорбью на лицах перебирающих бусы и чётки.

– Отдайте мне Тритеофрен, – обратился эзер к толпе. – Мы и сами хотим уйти. Ваши тентакли застревают в зубах, мясо жёсткое, а кровь жидкая. Как еда вы отвратительны. Как рабы – упрямы и бестолковы. Нам нужны только шчеры. Если у эзеров будет целая планета пауков, мы забудем о Кармине.

Раздалась брань, посыпались проклятия, кого-то защемили. Карминские солдаты забесновались в сетях, когда от женщин отделилась горбатая старушка. Её трясло, как болонку, пока она ползла мимо стальных сколопендр. Став ближе, старушка бросила к ногам маршала кисет и плюнула сверху.

– Вот. Убирайся, таракан.

И снова у кого-то не усмотрели иольвер. Старуха упала, справедливо ли, нет ли убитая кем-то из своих. Адъютант подобрал кисет и подал маршалу. Внутри кожаного мешочка был осколок двухслойного зеркала. С одного округлого конца отлитый гладко, с двух других – шершавый и неровный. Бритц провёл костяшками хромосфеновых перчаток вдоль края зеркала. Острый обломок царапался.

– Это замечательно. Но я вижу, здесь не всё. Где другие две части? – рой-маршал тихо кашлянул под маской. Фильтры приказывали долго жить. – Давайте-ка закругляться.

Сети, ограждавшие толпу карминских солдат, начали сжиматься. Бежать из силков было некуда. Мужчины отступали ближе и ближе друг к другу. Они гибли: кто-то от ожогов сетей, а те, кто в середине, от удушья. В криках боли и ужаса, в женском визге из толпы напротив эзеры разобрали мольбу прекратить пытку и наконец -

– Ключ у атташе Лау!..

Сети перестали сжиматься. Бритц повернул череп к каргомистру.

– Уитмас Лау, – отрывисто произнёс тот. – Пришёл к нам в начале лета и дал это. Одну треть Тритеофрена: куматофрен. Он управляет магнитным полем.

– Где искать атташе Лау?

– Не знаю. Не знаю! Да и с чего бы оставлять нам адрес, если он хотел спрятать прибор по частям? Но пришел он откуда-то с юга, со стороны Кумачовой Вечи. Всё, больше ничего мы не знаем! Хоть режь…

– Спасибо, каргомистр. Цены вам нет.

Бритц сжал костлявые пальцы – и повинуясь жесту, сети скатали карминских солдат в смертельный клубок, протащили к краю небоскрёба и… да. Сбросили.

– Поиски затягиваются. Пока мы здесь, не в моих правилах пополнять ряды партизан боеспособными мужчинами, – рой-маршал развёл руками, будто его можно было понять и простить. – Остальные могут вернуться в город.

Сажа оседала на пустыре. На обломки сквилл и гломерид, на вагоны упавшего паровоза, на тюки и чемоданы.

– Что же ты не позаботился об обитателях цоколя? – рой-маршал вернулся к каргомистру. – Эвакуационные ходы были только с этажей среднего класса и выше. Ай-ай. Думал, пойдёшь на второй срок?

– Я прошу Воларнифекс. Почётную казнь по традиции эзеров.

Каргомистр бросал затравленный взгляд на соседние соты. Стоя поодаль, вдовы солдат ждали, пока Бритц отдаст им пленного. Кто знал, как долго и мучительно они будут его терзать прежде, чем убьют. У большинства гранайцев ныне были личные счёты с чиновником, подвергшим их риску ради шчеров.

– Воларнифекс заслужить надо, – возразил рой-маршал. – Чуйка, фас.

У него из-за спины выскочила сколопендра. Ножки-керамбиты засверкали, оплетая жертву. Сражённый их блеском, каргомистр повалился назад, не сознавая, что уже мёртв. Вторая сколопендра, по щелчку хозяина, присоединилась к трапезе. Лезвия твари скользили под идеальным углом: Бритца не окатило кровью. Его череп пересекла тонкая, как нить, струйка. В комме шаркнуло:

– Я нашёл. Мать и младенец. Погибли от взрывной волны – там сквилла упала.

– Понял, Ёрль. Спасибо.

Снова шептались мёртвые травы лощины. Кайнорт расправил крылья, чтобы пересечь пропасть между столпами небоскрёбов. У трапа отдали честь капитан вереницы и ружейник.

– Берграй, почему твой пушар не выстрелил? – спросил Бритц у смерти в чёрной накидке.

– Заело… спусковой блок, – доложил капитан.

– Без третьего пушара мы рисковали провалить вылазку. Нас всех могли разорвать там внизу. Где отчёт о подготовке арсенала?

– Кай, я сам с этим разбер…

Бритц вытащил армалюкс, длинный ствол которого был испещрён граффити, а с рукояти свисали стеклянные бусины на шнурках из карминских волос.

– Кай!..

Выстрел. Тихий, как ядерный снег. Ружейник капитана замертво покатился в осоку.

– В следующий раз делай, как я, Берграй. Проверяй арсенал сам.

Прозвучало просто, как отеческий совет. Капитан замер и молчал, с каждой секундой забивая гвоздь в гроб своего алиби. Он получил недвусмысленный намёк: что с ним будет за колебания в бою, если только ещё раз… И каждый понимал, что другой понимает.

Кайнорт убрал оружие и скрылся в шлюзе флагмана.

* * *

Гостевая каюта рой-маршала, отданная в распоряжение Альды Хокс, была оформлена в традициях древних аристократов. Только белое, белое, белое. И чёрное. Дичайшей расцветки носки и кеды хозяина были концептуальными пятнами на монохромном полотне. Они делали центром внимания хозяина флагмана. Рой-маршал сидел на подлокотнике жемчужно-белой софы, уже в чистой и свежей форме. Впрочем, единственное, в чём он умел запачкаться, это в чужой крови. Всякий раз искоса поглядывая на Кайнорта без брони, Альда видела лишь светлое пятно и чёрное обрамление бесцветных глаз. Ничего особенного. Аккуратный отличник. Среднестатистический сыскной агент, которых отбирали по редкой способности не оставлять следов. Иными словами – типичный минори. Альда изловила себя на слишком долгом созерцании рой-маршала и отвернулась. Она ненавидела этих аристократов всеми фибрами… чего бы там у неё ни было внутри. А конкретно Бритца она недолюбливала и по личным причинам.

– У меня смешанные чувства по поводу всего этого, – призналась Альда и устроилась поудобнее в дьявольски комфортном кресле. В её старом флагмане таких не водилось.

Вправленной ногой занимался Игор: растирал и массировал, чтобы вернуть госпоже ту нежность холёной ступни, с какой она прибыла на Кармин месяц назад. Скинув хромосфен, Хокс превратилась в высокую поджарую блондинку с эффектными формами и короткой стрижкой. Крупные черты её лица были резки, но привлекательны. Если не знать, какие скабрезы соскакивали с этих вызывающе красных губ. Впрочем ть-маршалу даже шла некоторая вульгарность. На лбу её адъютанта выступила испарина. Он боролся с фобией прикосновений. Но лучше уж с фобией, чем с реальными врагами. А на столе перед Альдой стояло блюдо с ужином. Розетка из тонких маленьких щупалец, приготовленных личным поваром рой-маршала специально для гостьи. На открытом огне, с карминской лимонией и бензиликом. Отломив миниатюрный тентакль, Хокс посмаковала угощение и продолжила:

– С одной стороны, за какой-то час мы доказали, что легенда о Тритеофрене – не вымысел. С другой – прибор разбит, и мы понятия не имеем, где искать вторую половину.

– Треть.

– Вот именно! Кайнорт, нам, обычным эзерам, нет дела до фантазий минори о лучшем мире. Я хочу вернуться на астероиды и… принять ванну с водой, дери тебя жорвел! – она бросила кость на тарелку, макнула пальцы в ванночку с нежным песком и стряхнула остатки на исключительно стерильный пол.

Салфетки для песка были слишком грубы. К тому же она надеялась вскипятить Бритца. Но тот и ухом не повёл, и тогда шершень взбесилась:

– Мне осточертело дышать через вечно забитые фильтры, наносить тонны эмульсии, чтобы кожа не лупилась на мне, как на старой туфле. Здесь становится невозможно летать, Кайнорт, здесь света белого не видно!

Бритц невозмутимо подлил ей вина, ибо знал: как бы ни кипела Альда, её отказ прямо сейчас вызовет только протесты в ассамблее минори, и, как возможный итог, её отставку с поста лидмейстера, главы правительства. Невзирая ни на какие трюмы рабов.

– Вы же знаете, госпожа, если что-то взбрело в голову минори…

– Ты говоришь так, будто сам не один из этих!

– Альда, – он понизил голос до такого бархата, что лидмейстерше стало чуть ли не совестно. – Я на Вашей стороне.

Альда осушила бокал и впилась зубами в сочный тентакль. Ей вдруг стало жарко от света белых радужек напротив. От тёплого и дразнящего запаха лосьона минори, такого шикарного, сочетающего особые ингредиенты-люкс: проблемы, авантюры и головную боль.

– Чего ты привязался? Мы и так планировали напасть на Урьюи и набрать себе шчеров, сколько влезет. В этот раз у нас тьма кораблей и ещё гидриллий.

– А потом? Что потом, когда эти рабы умрут на астероидах?

– Потом… – она сделала вид, что ещё не проглотила мясо.

– Дайте нам три месяца. Мы перероем весь Кармин, и если потерпим неудачу, Вы доложите, что сделали всё возможное. А если добудем Тритеофрен целиком… о-о, Альда, Вы видели, какой была наша жизнь на Эзерминори?

– Только в учебниках, – буркнула Хокс, истолковав это как намёк, что уступает нахалу в линьках. – Я не такая древняя, как ты.

– Безбрежные долины, душистое разнотравье, горные хребты с зефирными тучками на маковках, кристальные воды и плодородные леса. Пьяняще свежие бризы… Альда, нам нужна своя планета. Такая, как Урьюи. Не скитание от астероидов до очередного ада вроде этого и обратно, не бродяжничество по военным лагерям. Посмотрите, во что мы превращаем любой мир, которого касаемся. Мёртвые земли, прах и пепел. Наша обычная стратегия с захватом воды делает планеты непригодными для жизни. Рабы, оторванные от дома, дохнут через полгода на астероидах. А вернуться в прикормленные места мы можем в лучшем случае через сотни лет. Часто уже некуда бывает возвращаться. И приходится опять всё бросать, опять собираться в путь, искать источники крови. А что, если когда-нибудь мы не найдем новых рабов? Что тогда?

Его мягкие подошвы неслышно сминали ворс молочного ковра, к скулам подступила кровь энтузиазма. Альда молчала, жевала и дивилась, как что-то может волновать Бритца, эту эмоциональную мумию. Он встал, терзая Хокс ревностью к осанке минори: не вялой и не будто кол проглотил, а уравновешенной, как у овчарки.

– Я пожил на Эзерминори. Я знаю, чего стоит иметь свой собственный дом. С постоянной гравитацией, естественным светом, дикой природой. С долгим запасом крови. Идеально подходящей крови… Без аварийных всполохов посреди ночи от отказа системы жизнеобеспечения. Месяц назад, когда Вы только прилетели на Кармин, разве не завидно было, что эти люди живут в раю? А Вы – где-то в потёмках и вечной мерзлоте. Разве не хотелось хоть на минуту задержать запуск гидриллиевых эмиттеров, чтобы полюбоваться бликами на хрустальном озере? Нам нужна Урьюи. Не горстка рабов. Планета. Целиком.

Бессовестный туман его голоса обволакивал Альду, то ласкал, то покалывал, забирался под шёлк её блузы и лизал за ушком. Пожалуй, за три месяца с этим прощелыгой она и впрямь поймёт, отчего сестра потеряла голову. Нет, девяносто дней она ему не уступит.

– С другой стороны… – вытащив себя из плена деликатеса, массажа и живописной риторики, очнулась Хокс. – С другой стороны, до нападения на Урьюи – куча времени. Ищи. Девять недель, Бритц. И ни днём больше.

– Спасибо, госпожа.

– И я вынуждена отпустить большую часть солдат с грузом домой на астероиды. Здесь оставлю одну вереницу: хватит тебе дюжины гломерид и полутора сотен эзеров?

– Хватит, госпожа.

– Но ты мне подчиняешься, понял?

– Понял. Я здесь выше только ростом. – Кайнорт улыбнулся сдержанно, но даже эта слабая мимика выдала ямочки на щеках.

Если приглядеться, внешне он не был создан для войны, для службы в перквизиции. Но облик нередко диссонирует с талантом, и Бритц сам притёр себя к любимому делу. Смеялся редко, будто это облагалось налогом. Приструнил жёсткие волны военной стрижкой. Альда удивлялась, как это он не догадался укоротить длинные не по уставу ресницы, из-под пушистых кистей которых светили колючие прожекторы глаз. Но, спускаясь вниз по отглаженным стрелкам, взгляд упирался в кеды: на правой ноге красный, на левой синий. Клоун буквально заявлял: я выучил правила, чтобы плевать на них.

– Исчезни, Кайнорт, и передавай мои комплименты повару.

– Знаете, – добавил он уже у клинкета, – когда жертву готовят к забою, от страха в кровь попадает слишком много адреналина, и мясо становится жёстким. Другое дело молочные младенцы. На материнской груди им до последнего неведома тревога. Такое нежное мясо совсем нетрудно готовить.

Желваки Альды дрогнули:

– Портишь аппетит, Бритц?

– Я лишь повернул Вас лицом к тому, что Вы едите, – снова деликатный наклон головы.

– Только идиотам не по себе, если в тарелке кто-то издали похож на них. Можно подумать, ты мяса не ешь!

– Ем, разумеется.

– Тогда какая разница, взрослый это или… Угощайся, – Альда дёрнула тентакль из розетки.

– Спасибо, нет. Мне как-то не по себе.

Учтивая полуулыбка. Шипение клинкета. Шлейф его издёвок еще не испарился, но Альда Хокс уже пожалела, что пообещала девять недель при свидетеле. И ведь каков угорь! Не успел получить, чего хотел, как выскользнул из силков устава и щёлкает начальство по носу.