Читать книгу Петра - Наталья Минина-Magnalia - Страница 10

Гуляя по деревушке, я не замечала ни подвыпивших мужчин, беззубо улыбающихся мне, ни безвкусно одетых женщин, которые даже не пытались скрыть своего интереса ко мне. Да, они разглядывали меня с ног до головы, и вслух обсуждали то, как я одета и какие у меня «кукольные сандалеты». Щёлкая семечки, они, в непреодолимом желании оглядеть меня в самых что ни на есть подробностях, крутились вокруг своей оси. Это выглядело смешно и нелепо, и конечно, для меня очень непривычно. Я видела это, но не замечала. Зачем? Зачем видеть плохое, когда вокруг так много хорошего.

– Петровна, выйди, если живая, – громко крикнула моя знакомая, остановившись у такого же покосившегося домика, каких здесь было несколько десятков.

– Аушки, – выглянув в окошко, ответила розовощёкая тётушка и стала ловко поправлять бретельки от бюстгальтера.

– Покарауль мою девочку, а я пока до стайки[2] прошвырнусь.

– Иди-иди. А ты, детонька, проходи, не бойся.

Петровна – так женщину называли в деревне, была женщиной приятной. В доме уютно пахло выпечкой. Зажиточная по меркам деревушки, она даже имела надомницу. Как я поняла, Петровна была знахаркой. К ней приходили люди со своими бедами. Кого-то она лечила, кому-то давала советы, а кому-то просто давала заговорённой водички и отпускала с миром. В благодарность, те приносили ей кто что мог: кто кур, кто яйца, кто фрукты, кто козу. А был и такой случай, когда в соседней деревне нужно было помочь роженице, дочери председателя, его машина сломалась, и отвезти дочь в больницу не было никакой возможности. Он приехал за Петровной на повозке. Тётушка помогла роженице разродиться. Дед староста был так счастлив, что подарил знахарке двух коров. Хозяйство Петровны разрасталось, но никакой выгоды она не искала.

– Хочешь холодца?

– Я н-н-е гол-голодна, спасибо.

Мне было интересно разглядывать висящие у печки чулки, набитые луком. Везде пахло сушёными травами. Запахи были свежими и даже бодрящими. Меня, прибывающую в состоянии вечной сонливости и слабости, что называется «пробило». Голова очистилась, и я даже перестала зевать. Хоть и делала я это всегда воспитанно, прикрывая рот ладошкой, но все же не дело зевать на людях… Разговаривать с человеком и пересиливать себя в желании послать всё куда подальше и уронить голову на подушку – моё естественное желание.

– Катька его с утра сварила. Вкусный холодец получился. Не хочешь как хочешь. На нет и суда нет. Но чайку-то мы с тобой попьём.

Поставив чайник на стол, она стала старательно разглаживать и без того прямую, накрахмаленную скатерть.

– Ну как? Вкусно? Ешь малинку. А здесь лимончик. Ешь-ешь. Вот дырявая моя голова. У меня же печенюшки есть, вчера Ася принесла. Я ей помогла с сыпью на лице, так она спозаранку стучится значит мне в окошко. Стоит довольная такая с пакетом. Ну я открыла окошко, взяла, что там было. А как открыла его так и ахнула. Самое дорогое печенье купила для меня. И спрашивается чего это она уж так. А вот благодарна. И воздастся ей за это. Боженька всегда милосерден к тем, кто умеет благодарить.

– Я не хо-хочу печенье. А вот ма-малиновое ва-варенье с удовольствием попробую.

– Так в чём дело. Наложи себе с горкой и кушай. Вот ложечка побольше, – она протянула мне серебряную ложечку. Должно быть, это тоже был чей-то подарок. В деревне люди умеют быть благодарными, это я успела понять сразу, как оказалась здесь.

– Тяжело тебе жилось, девуня? – вдруг спросила она.

Я вздрогнула от её вопроса. Резкий переход от малины с лимоном к моей жизни. Поворот так поворот, почти как на московских дорогах. Шучу. Просто смутилась я не на шутку. Обсуждать свою личную жизнь я ни с кем собиралась.

– Жи-жи-жилось, как жи-жилось, – когда я чувствовала себя неуютно, я начинала заикаться сильнее.

Хотя странное дело, мне не было неуютно в ёё доме, не было дискомфорта или отвращения. Вопрос мне не понравился, да. Но как здесь пахло травами, и какое вкусное малиновое варенье я ела. За это можно простить даже такое бесцеремонное вторжение в личное пространство…

– Усталость появляется, как гром средь ясного неба и постоянное напряжение, – она как не слышала меня.

В душе мне хотелось задать ей вопрос, но я боялась. Боялась не её. Ничего не бывает так страшно, как новое разочарование. И вдруг мне так сильно захотелось разочароваться, почувствовать эту боль, разрывающую на куски, что я только было открыла рот, чтоб задать вопрос, как она остановила меня.

– Нет, об этом не проси меня. Я не тот, кто избавит тебя от заикания. Здесь дело не в травах.

Только она договорила, как я уже стояла у дверей. Хотелось уйти, убежать, спрятаться ото всех. Главное, от себя. Но что это? На разочарование не похоже, на отчаяние тоже. Уж его то вкус я хорошо знаю. Не то. Не то…

– Девонька, ну что ты так шарахаешься? Прости меня, старую лоханку, коли обидела тебя, – она остановила меня на пороге и приобняла за плечо. – Пройдёт это у тебя. Пройдёт. Совсем скоро он появится в твоей жизни и наладится всё. Обожди немного.

Её слова еще долго играли со мной наперегонки. Игра называется «кто кого». Тенистые улицы, безлюдный пустырь, запах жареных семечек и свежей хвои. Подбежав к знакомой калитке, я немного отдышалась и постучалась в дверь. Почему-то никто не открывал. Сев на корточки, я обняла себя обеими руками за плечи. Мне нравилось так сидеть. Чувство безопасности и защищённости, вот что мне было нужно сейчас для души. Снова эти непонятные звуки, доносившиеся из котельной. То ли плач, то ли всхлипывания, то ли, шёпотом произнесённые слова, смысл которых мне не удавалось уловить.

– Ну вот ты где. Я с ног сбилась, всё тебя искала, – передо мной стояла растерянная женщина.

Сняв с себя платок, она утеала им пот со лба и начала причитать, как «напереживалась, прошерстив всю деревню вдоль и поперёк». Оказывается, меня искали еще несколько ребят, которых тётя Женя подключила на мои поиски. Рассказав всё, она, словно опомнилась наконец и начала озираться по сторонам. Я снова поймала её испуганный взгляд на маленьком сооружении у курятника. Побелённый, с одним крохотным оконцем, аккуратно стоял домик, который в деревне называют котельной.

– Ну хорош нам здесь стоять да кудахтать, – взяв меня за руку, женщина направилась в дом. – Мне же Петьку еще отпаивать. Захворал он что-то не на шутку. С пелён всё горлом мается бедолага.

– А чего Вы его к т-т-той женщине Пе-петровне не поведёте?

– Да ну тебя. Привела я его значится к ней. А она мне и говорит, мол, болеет она из-за меня. Что мол на мне грех какой серьёзный навис, и, если не отмолю его, то сынок пуще прежнего станет болеть. Ну я значится, развернулась и ушла. Жалко вот тогда по темени не саданула охламонке этой.

– Но сейчас Вы в хо-хороших отношениях?

– Да чего злобу-то таить? Какой с неё прок? Петровна мне травки даёт, чтобы я заваривала сыночке моему. А как начинает о грехах крякать, я стараюсь сразу-то и слинять. Чего слушать одно и тоже.

– Когда не знаешь, как помочь, начинаешь не-небылицы всякие приду-ду-думывать. Так наверное и Ва-ваша Петровна. Хо-хорошая сказочница.

– Да ладно, чего попусту языками молоть. Я что сказать то хотела. Нашлась хата для тебя. Завтра пойдёшь посмотришь.

– А сейчас н-нельзя?

По тому, как у меня загорелись глаза, женщина поняла, что сообщила мне очень радостную новость.

– Ну наверное можно. Мо-о-ожно наверное. Ключи то есть, – растягивая слова, отвечала Евгения.

То, что она водила пальцами по густой брови, явно говорило о том, что она думала. Такой глубокий мыслительный процесс прерывать было нельзя. Не хотелось мне сбивать ее с панталыку (да, как видите время, прожитое в деревне не прошло даром, понахваталась и я колоритных словечек).

Взвесив все «за», которых оказалось куда больше, чем «против», она очень оперативно вынесла мою сумку из дома и рукой дала понять, что мы уходим.

Не смотря на то, что на улицу тихонько опускались сумерки, мне не было страшно. Держа в руке одну-единственную сумку, я чувствовала себя уверенно. Сейчас мне было сложно представить то несметное количество вещей, которые остались висеть на вешалках в московском доме: переполненные шкафы ненужных нарядов, бесконечное количество обуви и сумок, несколько десятков шуб и пальто из самых дорогих столичных бутиков… Пустая трата денег. Безжизненный хлам. Ни запаха ели, ни звука сверчков.