Читать книгу Драконы, сны и камни - Наталья Морозова - Страница 2

Когда мчишься так быстро, в боку начинает колоть. Но задерживаться не стану, некогда уже. Чёрт, как проспал-то? И что теперь сказать Ли Ваню?

Улицы городка пустынны. При дыхании изо рта вырываются облачка пара – осень, холодает. Все спят в тепле, сны досматривают. А у меня рабочий день спозаранку начинается. С пяти утра, если точнее. И хозяин въедливый. Я ничего не имею против китайцев, но Ли Вань уж очень придирчив, правда. За каждую минуту опоздания штрафует.

Уф, наконец-то! Вот она, прачечная! Влетаю в дверь, на ходу разматывая длинный шарф. Слава всем богам, хозяина нет! Гордон, как всегда, сидит в своём углу, почитывая газету. Где он их берёт, хотел бы я знать. Бумага давным-давно стала предметом роскоши.

– Привет опоздавшим! – глаза Гордона насмешливо щурятся, он с удовольствием отхлёбывает из чашки, стоящей перед ним. Жадно втягиваю ноздрями пряный запах:

– Ух ты! Нальёшь чашечку?

Обожаю зорелад. Если разбогатею, буду его пить целыми днями.

Гордон наливает в чашку рубиновую жидкость. Смотрит на меня с сочувствием :

– Что, опять не завтракал?

– Завтракал! – лихо вру я, – бабушка знаешь какие оладушки испекла!

При слове «оладушки» в глазах мутится от голода, и я поспешно глотаю из чашки горячую жидкость. Дурнота отступает, и я успеваю заметить сочуствие, мелькнувшее во взгляде Гордона.

Что ж, день начался не так уж плохо. Меня не оштрафовали, напоили зореладом. Можно приступать к работе.

Но прежде чем начать, спрашиваю Гордона – как бы небрежно, как бы между прочим:

– Полетаем сегодня? Как думаешь, получится?

И подпрыгиваю от радости, услышав небрежный, уклончивый ответ:

– Там видно будет, к вечеру ближе.

Это значит – да! И до самого вечера, до окончания рабочего дня, я держусь только этой радостью, ожиданием самого замечательного, что происходит в моей жизни, довольно скудной хорошими событиями. Я не жалуюсь, но без Гордона моя жизнь была совсем уж серой. Не считая некоторых событий, скрытых от непосвящённых.

Бабка держала меня в чёрном теле. Родительских денег – после гибели матери и отца – я так и не увидел. Бабка, как опекунша, получила всё и спрятала под замок. Кормить совсем перестала. Она была бы рада, если б я ушел из дома, но идти мне некуда. Я не жалуюсь. Просто рассказываю, как обстоят дела.

Гордон появился в городе недавно. Ли Вань никак не мог упустить такую выгоду. Эмигрант, который согласен работать за еду и жильё – хорошее приобретение для прачечной. Еду хозяин приносил раз в день, в обед. А спал Гордон здесь же, в кладовке с запчастями для стиральных машин. Кстати, и машины ремонтировал тоже он. Очень выгодное приобретение, очень.

Он молчит о том, что произошло на родине, но я догадываюсь. Таких, как мы, не жалуют последнее столетие нигде, ни в одном царстве-королевстве. Приходится скрываться и быть тише воды, ниже травы, чтобы выжить.

Обычно день тянется долго. Не верьте тем, кто утверждает, что в стирке нет ничего сложного. Горы грязного, вонючего больничного белья с пятнами крови, мочи и лекарств; десятки одинаковых платьиц и костюмчиков из детского дома; полосатые тюремные робы, пахнущие потом, тоской и страхом – всё это нужно рассортировать и подготовить к стирке.

Сортировкой занимается Гордон – мне слишком часто становится дурно во время этой работы. Я закладываю бельё в машины, засыпаю порошок и пятновыводитель, переключаю режимы. После окончания цикла Гордон помогает мне развешивать выстиранное – Ли Вань экономит на автоматических сушилках.

В полдень появляется хозяин с обедом. Когда я нанимался в прачечную, именно обед стал для меня главной причиной, по которой я согласился здесь работать. У меня появилась возможность получать еду хотя бы раз в день. Но для сердечника это очень, очень неподходящая работа.

Ли Вань расставляет на столе объёмистые судки. Не спеша, тщательно протирает столовые приборы. Натешившись нашим нетерпением, которое мы пытаемся скрыть, зовёт к столу. Смотрит, как мы едим. И в конце обеда обязательно говорит, качая головой:

– Вы сришком миного едите – и ты, Довик, и ты, Горидон. Я сришком добирый. Вы меня разоряече.

Угу, разоришь тебя. Паук-кровопийца, вот ты кто – думаю про себя. Молчу, конечно, опустив глаза. Где ещё найти работу сироте шестнадцати лет, кто меня возьмёт?

Ничто не выматывает меня так, как глажка. Гордон работает с прессом для прямого белья, я проглаживаю мелочи. Через полчаса влажный пар от утюга, однообразные движения и бесконечность работы вводят меня в своеобразный транс. Я выполняю работу автоматически и прерываюсь только на то, чтоб глотнуть воды. Воду мы с Гордоном покупаем по очереди – китаец экономит и на мелочах тоже.

Когда мы выходим на улицу, уже смеркается. Почти не разговаривая, быстро идём к заброшенному заводу. Он недалеко. Полуразрушенные корпуса торчат на фоне вечернего неба, как гнилые зубы. Для того, чем мы собираемся заняться, нужно безлюдное место. И темнота.

Тихонько пробираемся на наше место. Старая водонапроная башня похожа на шахматную ладью. Поднимаемся наверх. Нетерпение моё достигает предела – скорей бы, скорей!

Гордон встаёт в центре помещения. Я зажмуриваюсь в предвкушении. Ух, что сейчас будет!… Не могу отследить момент перевоплощения, впрочем, как всегда. Вспышка! – и вместо высокого темноволосого мужчины с сумрачным лицом передо мной расправляет крылья сапфировый дракон. Зал водонапорной башни сразу, кажется, уменьшается в размерах. Я восхищённо качаю головой. Никогда к этому не привыкну!

Гордон старается говорить тихо, но громовой голос, даже приглушённый, сотрясает старую башню.

– Довик, я готов! Забирайся!

И я готов. Мигом поднимаюсь на чешуйчатую спину, усаживаюсь. Сердце стучит быстро-быстро. Как не вовремя! «Тахикардия» – сказал лекарь. Лекарство прописал. Угу. На какие шиши его покупать, то лекарство. Бабка точно не даст. Лишь бы опять не потемнело в глазах. Свалиться с высоты – не самая лучшая идея. Молчу, конечно. Если сказать Гордону, он отменит полёт. Нет уж, потерплю. Глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю.

Постепенно дурнота отступает.

– Гордон, я готов!

Дракон распахивает полупрозрачные крылья и взмывает в тёмное небо.

Полчаса невыразимого, непередаваемого счастья. Полчаса настоящей жизни.

***

Из башни выбираемся тихо-тихо. По заброшке стараемся идти неслышно. Полная луна светит так ярко, что можно не включать фонарь. Воздух, пахнущий осенними листьями, уже обжигает первым морозом.

– А-а-а! Вот они, держи их!

Крик раздаётся так неожиданно, что бедное моё сердце подпрыгивает, а потом колотится о рёбра как ненормальное.

– Гордон! Они тебя выследили! Взлетай!

Но он дергает меня за руку:

– Бежим! – и мы удираем от своры полицейских, петляем в лабиринтах извилистых улочек, топот преследователей стихает. Можно отдышаться. Прислоняюсь к стене, жадно глотаю воздух. Перевожу дух. Гордон, похоже, даже не запыхался.

– Ты почему не улетел, а? – спрашиваю я его.

Он молчит. Потом нехотя отвечает:

– Видишь ли, мы так устроены, что можем превращаться только раз в сутки. Чтобы взлететь, надо выждать двадцать четыре часа. Такая вот мутация у нашего клана. Плата за разум, понимаешь? – он криво усмехается.

– Значит… – я не успеваю продолжить мысль, как сверху на нас обрушивается ловчая сеть и мы бьёмся в ней, как пойманные рыбы.

***

– Отвечай! Кто дракон? – удар по рёбрам. Боль вонзается в бок, как раскалённое ядро. Похоже, рёбра уже сломаны.

– Кто дракон? Ты или он? – палач в бешенстве. Мне уже всё равно. Скорей бы убили. Выговариваю разбитыми губами:

– Я дракон… Я дракон, не он.

Рядом захлёбывается криком Гордон:

– Отпустите мальчишку! Вы же убьёте его! Я дракон, говорю вам! Отпустите мальчишку!

Удар обрушивается на мою голову кувалдой. Успеваю подумать: «Всё, конец!…»

Свет меркнет, будто его выключают.

***

– Маричик… ох, грюпый маричик! Очин, очин грюпый! – знакомый голос причитает рядом со мной, отдаётся болью в голове.

Слышу собственный слабый стон. Открываю глаза. Сквозь кровавую пелену, застилающую глаза, вижу знакомое помещение прачечной. Обеспокоенное жёлтое, узкоглазое лицо склоняется надо мной.

– Режи, режи, грюпый маричик, грюпый Довик.

Лежу. Пошевелиться не получается. Болит всё тело, в голове звенит набат. Во рту вкус крови.

– Зачем ретари? Нерьзя! Схватири Гордона, в тюрьму бросари.

Он долго бормочет, раскачиваясь из стороны в сторону, закрывая лицо ладонями. Из его слов я понял, что Гордона будут судить завтра. Впрочем, можно сказать заранее – суд будет чистой формальностью. Дракон обречён, определят только способ казни. И дело совсем не в запрещённых полётах. Это лишь малая часть вины.

– В чём обвиняют Гордона? – еле выговариваю я непослушными, опухшими губами.

Ли Вань возбуждённо тараторит, перескакивая с одного на другое, но постепенно я начинаю понимать.

Ситуация сложилась странная. На днях в королевскую казну забрались грабители. Дело обычное. Они, воришки, обычно погибают на месте, не успев утащить добычу. Система ловушек настолько хитроумна, что выйти из подземелья невозможно. Но эти воры оказались на редкость удачливы. И золото забрали, и сами скрылись. Начальнику стражи, который пытался их задержать, пришлось туго – проломили голову. Только и успел заметить – в небо взмыл огромный дракон.

Палачи должны до завтра выпытать у Гордона место, где сложено краденое золото. А потом – казнить. В назидание другим.

– Ли, – говорю я. Голос мой сипит и скрежещет, – Ли, мне нужна помощь.

– Ти не знаешь, что говоришь, маричик, – отмахивается Ли Вань, – ты почти сутки проварярся без движения. Я думар, ты умрешь.

– Гордон не виноват! – я настаиваю и чувствую, что голос мой крепнет, – он не при чём, я точно знаю! К тому же он мой друг!

Как мне убедить тебя, чертов китаец! И время, время – его совсем не остаётся! Решаюсь на то, на что не пошёл бы никогда, ни для кого. Секунду медлю – и опускаюсь на колени перед китайцем. Складываю руки старинным жестом мольбы и повиновения – и протягиваю к нему. Это значит – бери мою жизнь, я повинуюсь. И в этот момент я абсолютно искренен.

В глазах Ли Ваня стоят слёзы – он искренне переживает и за меня, и за Гордона. Несмотря на свою легендарную скупость, Ли добрый человек. Он ведь не оставил меня гнить в тюремном лазарете, притащил сюда, возится со мной.

– Ли, – я настойчив, – если ты хоть немного поможешь мне, я спасу Гордона. Только времени у нас мало. Его почти совсем не осталось.

Китаец смотрит на меня недоверчиво. В его глазах я только шестнадцатилетний хлипкий, болезненный сопляк. Но я уже знаю, что надо делать. Озарение пришло внезапно, будто кто-то невидимый нашептал мне решение на ухо. Со мной бывает такое – полная ясность и абсолютное спокойствие. Думаю, это наследственное, от отца.

Наконец Ли вздыхает.

– Радно. Ты меня погубишь, маричик. Но я помогу.

***

Я бреду к своему дому. Вонючий бальзам Ли совершил чудо – я стою на ногах довольно уверенно. Но выгляжу, конечно, не лучше покойника, вставшего из могилы.

Бабушка, открывшая дверь, сначала просто столбенеет.

– О, пресвятые угодники, на кого ты похож! Настоящий бродяга! Хорошо, что мать-покойница не видит, в кого превратился её сынок! Да что ж это такое, люди добрые!..

Она голосит на всю улицу, но я прохожу в дом и ей приходится поневоле идти за мной. Во мне нет больше страха перед бабушкой, перед её клюкой и голосом, который ввинчивается в самый мозг. Все страхи, мучившие меня, умерли там, на заплёванном тюремном полу.

В гостиной я резко разворачиваюсь, так, что она чуть не утыкается носом мне в грудь.

– Ба, мне нужны мои деньги! Прямо сейчас!

Голос мой слаб. Но, видно, что-то такое звучит в нём, что старуха бледнеет, пятится, поворачивается и пытается бежать. Я хватаю её за рукав.

– Мне после родителей остались деньги. И они нужны мне все. Сию минуту.

Только сейчас я замечаю, что стал выше бабушки ростом. И она испуганно и злобно смотрит на меня снизу вверх, напоминая старую крысу.

– Ты высокомерный выродок! Такой же, каким был твой отец! Бедная моя дочь погибла из-него!

– Она была и моей матерью, – холодная ярость прорывается в моём голосе, и старуха отшатывается, – если бы она знала, во что ты превратила мою жизнь!

Наше противостояние продолжается недолго. Бабушка отводит глаза и цедит:

– Так я и знала! Ты вырос неблагодарным, злобным волчонком! Вот твои деньги! Забирай!

Она достаёт из ящика стола пакет и кидает мне. Я разворачиваю бумагу, отсчитываю десять купюр, кладу на стол.

– Это тебе за то, что всё же не уморила меня до смерти.

Последнее, что я слышу, уходя навсегда из родного дома – тихий плач с подвываниями, напоминающий стон подстреленного животного. Но я не оглядываюсь.

***

Тюрьма приближалась. Её высокие стены занимали уже полнеба.

Мне страшно неудобно в женском платье. Лицо чешется под толстым слоем грима. Ли создал из меня миловидную особу лет двадцати. Его ловкие руки так и мелькали возле моего лица то с пудрой, то с помадой, то с тушью.

– Хоросинькая баришиня поручирась, – с удовольствием сказал он, осматривая результаты своих трудов, – пратье замечатерьное!

– Угу, – буркнул я. И за платье, и за грим я заплатил вдвое дороже, чем они стоили, но выбирать мне не приходилось. Надо было осуществить мой план. Следовало поторопиться.

Повозка подъехала уже вплотную к воротам, когда стражник окликнул нас:

– Стой, кто идёт?

– Это я, Ли Вань из прачечной. Привёз чистое бельё!

– Приезжай с утра, косоглазый! Что за бельё среди ночи!

Ли спешивается и подходит к стражнику.

– Видишь ли, храбирый сордат, – доверительно обращается он к верзиле, – у меня есть поручение от господина коменданта пириехать именно сейчас. Именно ночью, – и Ли Вань глазами показывает на девичью фигурку, притулившуюся на краю повозки.

Стражник хохочет. Сластолюбие коменданта вошло в поговорку у жителей города.

– Проезжай, чего там! – стражник отворяет ворота, жадно обшаривая глазами платье, локоны и нарядные туфельки, которые немилосердно мне жмут.

В тюремном дворе всё знакомо. Сколько раз мы забирали отсюда груды грязной одежды, а привозили чистую и выглаженную!

– Ты отправил записку?

Ли кивает:

– Отправир. Дама доржна появиться уже скоро.

Я спешу в здание комендатуры, подобрав юбки, семеня маленькими шажками. Всё надо делать быстро, чётко, не отвлекаясь на второстепенные детали. Я совершенно спокоен, хотя в случае разоблачения смерть – самое лёгкое, что меня ожидает. Ли любезно открывает передо мной двери, как перед настоящей барышней. В это время комендант всегда находится в библиотеке. Но уж конечно, он там не читает – запасы рома пополняются постоянно, это все знают.

Ключи от камер находятся всегда в кабинете – туда-то я и направляюсь. Ли сопровождает меня и говорит охраннику, подпирающему дверь:

– Я привёр девушку господину коменданту. Можно ей подождать внутри?

Солдат равнодушно смотрит на меня, отходит в сторону. Проскальзываю внутрь, скромно опустив глаза. Сажусь на стул, сложив руки на коленях. Воплощённая скромность и смирение. Солдат прикрывает дверь.

Я знаю, что Ли направляется сейчас к коменданту, пригласить его взглянуть на новенькую шлюшку. Я знаю также, что жена коменданта, получившая анонимную записку о шашнях муженька, сейчас летит к тюрьме, пылая гневом.

Я быстро обыскиваю кабинет. Выдвигаю ящики стола. Вот он! Универсальный комендантский ключ от всех дверей!

Прячу ключ в карман и опять сажусь на стул.

Как раз вовремя – в коридоре слышатся шаги. Наступает решающий момент. Сейчас должно всё совпасть согласно плану – или я закончу жизнь на пыточном колесе. Совершенное спокойствие и сосредоточенность царят внутри. «Этот мальчишка сделан из камня», – говорят те, кто видел меня в деле, и это похоже на правду. Только вот сердце может подвести – оно и сейчас прыгает и переворачивается в груди, грозя остановиться каждую секунду, хорошо хоть, не болит.

Дверь в кабинет открывается, я вижу Ли и коменданта. Расхристанный, издающий запах рома краснолицый мужчина вызывает омерзение. Он, покачиваясь, подходит ко мне. Я встаю. Комендант треплет меня по подбородку, стирая грим, но опьянение не позволяет ему заметить это.

– Мммилашка какая, а, Ли? Вот это угодил, умаслил, хе-хе… раздевайся, милая, – это мне.

В этот момент, как нельзя более кстати, в кабинет влетает жена коменданта. Облегчённо вздыхаю. Наконец-то!

Женщина с ходу оценивает ситуацию. Подлетает к муженьку, плохо соображающему во хмелю, вцепляется в его жидкую шевелюру и треплет, громогласно причитая:

– Ах ты ж, старый потаскун! Да что ж такое, люди добрые! И сюда шлюшку приволок!…

Выскальзываю за дверь. Уф. Получилось. Охрана, вытянув шеи, прислушивается к звукам скандала, несущимся по всем этажам комендатуры. Никто не замечает девушку, бегущую по тюремному двору.

В узилище воняет страхом и кровью. Толстый надзиратель, храпящий сидя, вздрагивает и просыпается, когда я тихонько стучу по его плечу.

– А? Ты что? Кто?

– Господин надзиратель, – стараюсь, чтобы голос звучал как можно жалобней, – пропустите меня к мужу, пожалуйста. Его казнят завтра, хочу проститься. Господин надзиратель, заклинаю всем святым…

Тихонько кладу на стол пачку денег. Толстяк смотрит на меня, на пачку, опять на меня. Мне ударяет в голову мысль – грим смазан! Ох ты! И ведь не поправишь! Прикрываю лицо руками, всхлипываю. Надзиратель смахивает деньги со стола быстрым движением. Бурчит:

– Ладно уж… только быстро! Не задерживайся!

Да уж, задерживаться тут я не стану. Ряды камер. Тюрьма не спит. Кто-то молится, кто-то плачет. Слышится тихое бормотание. А тут – безумное хихиканье. Ищу камеру, где тихо.

Я не ошибся, Гордон лежит на куче соломы, свернувшись в клубок. Он не шевелится, когда дверь камеры лязгает, отпертая краденым ключом.

– Ну что, полетаем? – говорю я, наклонившись к лежащему. Тот быстро садится, глаза его изумлённо распахиваются.

– Довик? Но как?..

– Тихо, тихо, – перебиваю я, – всё потом расскажу! Ты как – идти можешь, кости не сломаны?

– Я ж дракон, – невесело усмехается он, – всё уже восстановилось! Кстати, ты вовремя! Через час мне бы уже вкололи сыворотку!

Я содрогаюсь. Сыворотка не позволяет совершаться превращениям, уродует тонкие настройки организма, и метаморфозы прекращаются навсегда. Сыворотку вкалывают обычно перед казнью, чтобы существа не могли перевоплотиться и улизнуть от возмездия. Гордону просто повезло, что я появился раньше, чем палач со шприцем.

– Идём! Выходи, Гордон!

Запираю камеру. Жаль, ключ не вернуть на место. Тогда бы вообще было концов не найти. В любом случае, искать будут хрупкую блондинку. А Ли отсидится на родине или откупится.

– Я сам решу, чито мне дерать, Довик, – сказал он мне, – не первый раз Ли Вань попадает в перепрёт.

Хм. Кто бы мог подумать. Авантюрист. Запомним на будущее.

Узенький проход на крышу сделан для трубочиста. Он неудобный – плевать, главное, что он есть. Гордон в облике дракона точно бы здесь застрял. Дверь на замке, конечно. Такой замок был на буфете, куда бабушка прятала от меня еду. Легко открывается шпилькой.

На крыше темно и ветрено. Подходим к краю.

– Гордон. Ты уже можешь?…

– Да, – перебивает он, – ровно сутки прошли, я готов.

– Тогда не будем терять времени. Приземлишься за городом, возле реки, где пещеры, знаешь? Только не превращайся, полетишь дальше.

Гордон пристально смотрит на меня, но молчит. Кивает. Сосредотачивается. Миг – передо мной расправляет крылья сапфировый дракон, самый прекрасный из всех, кого я видел.

Полёт – самое восхитительное, что происходило со мной в жизни. Ни с чем не сравнить момент единения с огромным могучим существом. Ощущение нереальности и всемогущества, ликования и полноты жизни.

Гордон делает плавный разворот над тюрьмой – во дворе поднимается суматоха, доносятся слабые испуганные крики, выстрелы, солдаты задирают головы, рассматривая дракона, улетающего от правосудия.

***

На берегу тихо и холодно, от близкой воды тянет сыростью. Я дрожу в своём девичьем платье. Гордон складывает крылья и вопросительно смотрит на меня.

– Именно сюда ты хотел?

– Подожди немного, пожалуйста, – говорю я, – мне надо взять кое-что в пещере.

Зайдя в тёмную нору, зажигаю факел. Чужие тут не бывают, боятся. Здесь мы прячем свою добычу. Быстро переодеваюсь в тёплую одежду. Ух, хорошо! И как это женщины носят юбки? Беру один из узлов, сваленных у стены, выхожу. Тяжело, чёрт!

Дракон смотрит на меня, его глаза мерцают синим светом.

– Гордон, – говорю ему и прикасаюсь к тёплой чешуе, – я не полечу с тобой. Мне ещё рано. У меня много дел здесь.

Дракон в недоумении.

– Но, Довик… ты должен полететь вместе со мной!

– Успокойся, Гордон, – говорю ему таким тоном, каким и должен говорить.

– Я скажу тебе, чтоб ты понял. Мой отец был Всадником. Это многое объясняет, правда?

Гордон поражён. В его глазах появляется понимание. Действительно, кто, кроме Всадника, мог подойти к нему в первый же день знакомства и предложить: «Ну что, полетаем?» Не всем дано разглядеть Дракона в теле человека. Для Всадника это легко, как увидеть звезду на небе.

Говорю древние слова, глядя дракону прямо в глаза, как до меня делал мой отец, а до него – мой дед, и прадед, и нескончаемое количество Всадников.

Воздайте почести Драконам

В поступках, мыслях и словах,

Они встают живым заслоном

На смертных царствах рубежах —

Там, где решает взмах крыла:

Жить миру иль сгореть дотла.

Гордон не пытается больше спорить. Драконы не спорят со Всадниками. Он склоняет голову. Огромная слеза скатывается прямо мне в ладонь и тут же застывает звёздчатым сапфиром.

Закрепляю узел на спине дракона.

– Думаю, золото из королевской казны тебе вовсе не будет лишним, – и в ответ на изумлённый взгляд смеюсь:

– Да-да, ты не последний дракон в королевстве! Казну мы ограбили ловко, я и мои друзья, но это не единственное место, где есть деньги! У меня большие планы, знаешь ли! Я только начинаю!

Гордон пристально смотрит на меня, и я понимаю, о чём он хочет спросить меня:

– Мы увидимся? Ты прилетишь в Страну-за-горами? Ты справишься без меня?

– Я справлюсь, – отвечаю я, – лети, дитя неба, уже утро!

Дракон послушно взмывает в небо, описав круг на прощанье, вот он поднимается всё выше, скрывается в розовых облаках, мелькает опять и пропадает уже насовсем. Я остаюсь один.

– Прощай, Гордон, – шепчу я, сжимая в кулаке сапфир.

Мы не увидимся больше, я обманул тебя. В чужой стране ты найдёшь новую жизнь, других драконов, дом и семью. Моё золото – доля с грабежей – позволит тебе избежать нужды. Я хочу, чтобы ты был счастлив.

Кем бы не были мои предки, я буду жить иначе. Я – последний живой Всадник. И собираюсь оставаться живым как можно дольше.

Накоплю золота. Уеду в далёкую спокойную страну без потрясений, войн и революций. Построю дом на берегу тёплого моря. Женюсь.

Куплю себе новое сердце. Я очень хочу жить.