Читать книгу Последний июль декабря - Наталья Нечаева - Страница 4

Значит, так они познакомились…

– Дека, ты видел?

– Конечно, – проворчал из-за закрытой двери недовольный дребезжащий голос. – Не сейчас, давно.

– Ты подсматривал за Юлей?

– Конечно, – возмущенно прокашляли в ответ. – Хочешь ввести в дом неизвестно кого, открыть мою тайну, а я должен потакать маразму?

– Прекрати грубить! – прикрикнула женщина. – Юля – моя внучка и тебе прекрасно известно ее предназначение.

– Потому и контролировал, – проскрипел тот же голос. – Льда принеси, дышать нечем.

– Совсем плохо? – забеспокоилась женщина. – Чего молчал?

– Чего-чего, ты как свое сокровище увидишь, так становишься глухой, слепой и тупой. Еще бы пара минут – и все.

– Что – все?

– Ушел бы к братьям.

– Ну что ты! – женщина явно занервничала. – Успокойся!

Открыла морозильную камеру, занимавшую чуть ли не полкухни, как те, что в магазинах забиты морожеными полуфабрикатами, извлекла несколько покрытых шерстяным инеем булыжников, ссыпала в полиэтиленовое брюхо стеганого мешка крупно искрошенный лед, сгребла все это в медный таз, накрыла куском ватного одеяла.

* * *

Маленькая комната квартиры напоминала подземелье. Плотно зашторенное черным сукном окно едва прорисовывалось по периметру крохотными тусклыми звездочками, обозначавшими местоположение частых гвоздиков, намертво пришпиливших ткань. Непосредственно под окном почти встык друг другу раззявили облупленные пасти еще две морозильные камеры, натужно гнавшие в помещение влажный холод. По всему полу в жестяных банных шайках, обложенных слезящимися булыжниками, вздыхала коричневая вода. Раскормленные черные змеи поливочных шлангов обвивали несколько аккуратных пирамидок из разновеликих камней и щебенки.

Усталая испарина на влажном темном кафеле стен, блестки воды в щербинках шершавой тротуарной плитки пола.

У морозилок, где парные опахала холода опадали вниз пуховым водопадом, темнела выложенная из камней ниша. В ее углублении, напоминающем примитивную садовую клумбу, на плотно набитом кожаном матрасе лежал крохотный человечек.

По размеру конечностей, тела и головы его вполне можно было принять за годовалого ребенка, если б не страшные скрюченные артритом пальцы с черными ногтями, седые космы на черепе и невероятно морщинистое уродливое лицо с громадным носом под низко надвинутым на глаза лбом. Отдельно сбоку обглоданным до костей чилижным веником скучала ржаво-седая борода.

– Почему ты опять отключил кондиционер? – строго спросила женщина.

– По кочану, – злобно отозвался карлик. – Чуть не задохнулся.

И то правда: под окнами с самого утра скрежетал странный однорукий механизм, движок которого, жадно поглощающий солярку, заплевал двор-колодец серо-синим вонючим дымом. Хорошо, в квартире стеклопакеты.

Соседи требовали прекратить безобразие, пытались вызвать санэпиднадзор, пожарных, милицию. Механизм не отключили, дыма прибавилось, никто из вышеозначенных на вызов не откликнулся. Значит, имеет место очередной щедрый подарок жильцам Дома Трезини от хозяев будущего отеля.

– Потерпи, милый, вечер, скоро жара спадет… – женщина поставила рядом с карликом мешок со льдом, открыла, направив ток морозного пара на лохматую голову. Угнездила под седые космы обернутые тряпицами заиндевелые камни.

Человечек лишь тяжело вздохнул.

– Неужели мою внучку так интересует секс? – она рассуждала вслух, вовсе и не надеясь на беседу или даже реакцию старичка.

– Старая дура, – неожиданно заносчиво отозвался тот. – Совсем выжила из ума? Не понимаешь? Ее интересую я!

– Ты?! – хозяйка остолбенела, пропустив мимо ушей явное оскорбление.

– Ну… И ты немножко тоже, – неохотно выдавил карлик. – Но только как приложение ко мне.

– Хочешь сказать, в саду она искала тебя?

– Конечно! Там же собаки. Много.

– Дека, милый, – женщина счастливо засмеялась и ласково потрепала гнома по морщинистой щеке, – не представляешь, как порадовал! Она ищет тебя? То есть нас? Все получается! Понимаешь? – она встала и по-молодому упруго заходила по комнате, грациозно переступая через шланги и камни. – А этот мальчик… Несмышленыш… Решил, что она такая, как все! Моя внучка – такая, как все. Надо же додуматься… Дурачок!

– Дурачок, – кивнул карлик. – Тогда она искала нас, а теперь его, – он погрустнел, – мы ей совсем не нужны.

– Откуда ты знаешь? – возмутилась женщина.

– От верблюда, – ворчливо уведомил старичок. – Она его любит, тебе неясно?

– Любит? Почем тебе знать? Ты – цверг. Ты никогда не любил. Разве ты можешь понять человека? Тем более – ее?

– Сама – цверг, – отмахнулся карлик. – Альдога недоделанная. За свои века я сам почти человеком стал. Даже плакать могу. С волками жить по-волчьи выть. Хотя с волками – лучше. Спокойнее. У них прагматическое воспроизводство и никакой любви.

– Ты не можешь стать человеком, у тебя нет души, – поддразнивая, произнесла хозяйка, обрадованная неожиданной бодростью умирающего пару минут назад старичка.

– Есть, – обиженно насупился карлик. – Докажу.

– Кому?

– Себе. Тебе – бестолку, не оценишь. Все бабы – дуры.

– Точно очеловечился! – засмеялась женщина. – Цитируешь классику.

– Долей в тазы воды и купи, наконец, нормальную штору, сто лет обещаешь, в этой скоро будет дырка. Не видишь? – он ткнул скрюченным пальцем в больший, чем прочие, лучик света, пробивающийся сквозь ткань.

– Нечего было царапать окно когтями.

– Нечего было превращать меня в собаку!

Перепалка была привычной. Ни злости, ни раздражения. Так, словесный пинг-понг.

* * *

Женщина включила насос, выкачала из тазов теплую воду, набрала холодную. Отнесла в морозилку нагревшиеся верхние крупные камни. Суетясь и переругиваясь с гномом, внимательно наблюдала за его реакцией и состоянием.

Здоровье старичка в это лето дало откровенный сбой. Он хирел не по дням, а по часам, тускнел глазами, слабел конечностями. Сколько живут цверги? Помнилось: долго, очень долго, но не вечно, и крайне не хотелось, чтоб земное существование Деки окончилось прежде, чем ее. За годы совместной жизни они свыклись друг с другом как родственники, и их ежедневные переругивания были способом разнообразить наскучившее до оскомины бесконечное бытие.

Конечно, говоря, что у цвергов нет души, она специально подначивала Деку. Хотя изначально, понятно, никакой души у него не было. Откуда ей взяться у одного из болотных духов, что правили тут много тысяч лет назад?

Тогда все было другим. И такой реки – Нева – не существовало. И Дека был вовсе не Декой, а одной из миллионов непонятных сущностей, населяющих Литориновое море. Что тогда произошло? Кто так напугал море, что оно съежилось, как испаряющаяся на солнце лужа, и спешно сбежало, оставив вместо себя топи да болота? Почему не прихватило с собой верных цвергов? Случайно, не успев, или нарочно, надеясь когда-нибудь вернуться?

– Наводнения – наших рук дело! – частенько хвастался Дека. – Несколько раз нам почти удалось вернуть море.

Она считала это пустой болтовней выживающего из ума карлика. Хотя иногда промельком вспыхивало в голове собственное прошлое, далекое-дальнее, еще дочеловеческое, когда и она существовала совершенно в ином качестве – бесполого светлого альдога, вечного противника темных цвергов. Правда, эти промельки-воспоминания проносились столь стремительно, что наверняка не сказать, твоя это память или чужая…

Например, наводнения. От основания города при жизни Петра их тут было… тринадцать! (Показательное по людским меркам число.) Первое – через два месяца после закладки Петропавловской крепости.

Вода в ту ночь поднялась на два с половиной метра. Разметало все – бревна, доски, песок, камни. Петр немедленно примчался из Лодейного Поля, а толку? Лагерь Репнина, что разместился меж Петербургской и Выборгской сторонами, затопило полностью, превратив местность в непроходимое болото. Конечно, вся работа встала.

Через пару лет Петра снова пугнули наводнением, небольшим, правда, видно, силенок цверги не накопили, а вот в шестом году, в сентябре, море решило взять реванш: вода поднялась на целых три метра. Но и Петербург в то время уже стал вполне городом – народ спасся на крышах, а сам Петр признавался Меншикову, что вода большой беды не наделала, подумаешь, в царских хоромах в полметра над полом плескалась, так и держалась недолго – часа три, не более.

Два наводнения случились в десятом году, одно – в пятнадцатом… Это – большие, когда Нева поднималась под два метра, малые же кто считал? Привыкли.

В ноябре двадцать первого, после девятидневного шторма, срывавшего кровли, море полностью покрыло острова. Так Петр – вот же лихач! – выехал на буере из Зимнего дворца на Адмиралтейский луг и принялся куролесить, демонстрируя ловкость владения парусом! В награду за смелость цверги еще один потоп организовали, точнехонько через пять дней.

Два раза штурмовало море город в двадцать третьем, а в двадцать четвертом, выходит, цверги все же добились своего…

В тот день, первого ноября, и воды-то особо высокой не нагнало – два метра с лишком, но шторм – жесточайший. Флотилию Петра, возвращавшегося домой, истрепало до печенок. Сам государь, спасая моряков с гибнущего судна, провел несколько часов в ледяной воде, потом всю ночь на корабле, потому что пришвартоваться не удавалось. На берег сошел больным, так не оправился.

Не врет Дека? Сами Петра породили, сами и уничтожили? Цверги… Темные духи болот и топей, питающиеся смрадом испарений и ненавистью к людям…

* * *

Война цвергов и альдогов, вечная как жизнь, не прекратилась и по сей день. Свет борется с тьмой, утро с ночью, добро со злом. Цверги с альдогами, потому что одни – тьма и печаль, вторые – свет и радость. Одни ненавидят город как злейшего врага, отобравшего море и лишившего родины, вторые – оберегают и защищают как родной дом.

Прописные истины. Забытые, сегодня практически непознаваемые, но – существующие! Не утратившие ни силы, ни действенности.

Утро наступит, веришь ты в него или нет. Равно как и ночь. Не тобой определено, не для обсуждения создано. Данность. Правда, знание о цвергах и альдогах в ней тоже из той самой странной памяти, которая то ли своя, то ли чужая – не разберешь. Хочешь – принимай, хочешь – майся сомнением.

Конечно, теперь все очень изменилось. И мир. И Дека.

Злобный жестокий карлик в конце концов просто устал от бесконечно длинной жизни, пузырящейся ненавистью, как перебродившим квасом. Как и когда он превратился из духа в карлика, она не знала, равно как и сколько прожил под землей, во тьме, сырости и холоде. Сам Дека на этот счет молчал, спросить не у кого. Если где и знают, то разве – в Асгарде, но туда путь заказан – ни разрешения, ни сил.

* * *

Она подобрала его морозной зимой, теперь и неясно, в котором году. Давно. Обессилевший и больной, он вышел на свет, чтобы умереть. Известно, какой конец у цверга – лучик солнца как смертельный укол, и вместо живого существа – холодный камень.

Дека ошибся по времени, выполз из земли в декабре, ближе к вечеру, в самое темное время, когда до следующего рассвета – почти сутки. Еще и метель. Покуда сообразил, что промахнулся, сил вернуться обратно под землю не осталось.

Его зов о помощи, слабый, невнятный, услышала только она. Спустилась в завьюженный двор, темнотища, ветер, где-то провода оборвало – фонари не горят, а тут он скулит шевелящимся сугробиком. Думала – собака замерзает, снег откинула… С тех пор так и живут вместе.

Назвала Декабрем, а как еще? Уже потом, когда заговорил, узнала, что его имя – Текка – приятный. Возможно… у черных эльфов совсем другие представления о приятном. Потом уловила созвучие прежнего имени с тем, которым случайно его нарекла: Текка – Дека.

Ах, оставь, – сказала сама себе, – какие случайности, откуда? Значит, послан. А для чего – рано или поздно выяснится.

В ее одиночестве Дека стал настоящим спасением. Отдушиной. А разве отдушиной может стать тот, у кого нет души? То-то и оно. Во всяком живом существе есть душа, пусть маленькая, крохотная, меньше мушиной точки на окне, нежнее осколочка льдинки в весенней луже, незаметнее капельки росинки на проклюнувшейся травинке, но ведь есть! Может, это и чудо, но Дека прав: за долгую жизнь среди людей он стал одним из них. А значит, и душой прирос. Взрастил, как надземные собратья, светлые эльфы, выращивают самые прекрасные цветы. Собрал по камушку, как Брисинги волшебное ожерелье для Фрейи. Выковал, наконец, как Двалин копье Гунгнир для Одина, сплел, как Андвари – магическое кольцо силы. Гномы – лучшие умельцы, недаром про это столько сказок сложено.

* * *

– Бабушка, а когда все это было? – Глаза у Юли горят в темноте, она плотнее закутывается в плед, потому что в комнате Деки сыро и зябко.

– Что именно, деточка?

– Ну, когда отступило море и появились цверги?

– Может, пять тысяч лет назад…

– Во время расцвета Древней Греции?

– Примерно.

– То есть там уже все было, а у нас тут даже Нева еще не родилась?

– Всему свое время, милая…

– Если б победили цверги, никакой Петербург Петр бы не построил?

– Вероятно, – бабушка нежно пожимает Юлину руку и виновато взглядывает на Деку.

– Какая беспардонная ложь! – громко и возмущенно восклицает карлик. – Не слушай ее, дитя. Все совершенно наоборот! Вот оно, коварство альдогов! Это всегда была наша земля! Они и пикнуть не смели. Боялись. Потому что мы сильнее. А когда море ушло и сюда полезла Ладога, эти, как саранча, поперли! Цверги – тихие и добрые, мы и воевать-то не умели. Альдогов приняли как друзей: места много, на всех хватит. А им все мало! Агрессоры!

Женщина, не сдержавшись, хмыкает.

– Молчать! – взвизгивает гном. – С чего ты взяла, будто была альдогом? Что альдоги – это добро? Заполонили нашу землю, загнали нас, коренных жителей, в болота и низины. Чем не резервации? Я тебе точно скажу, все эти конкистадоры, янки, фашисты – у них научились! Адское семя. Выродки. Но мы, цверги, не стали сдаваться. Мы копили силы! Выжили! И вышли на сушу.

– Зачем? – ахнула Юля.

– Чтобы вернуть море. К тому времени уже существовала Нева. О, ты не представляешь, как хитры и коварны альдоги! Они помогли реке намыть острова, соорудить дельту, пробить глубокое русло. А нам предстояло все это размыть до основания, до прошлого дна, чтобы снова заполнить морем.

– Ну? – перебила его хозяйка. – И я о том же! Вернулось бы море, не было б города!

– А люди, – не утерпела Юля, – кому помогали люди?

– Люди? – старикашка ухмыльнулся. – Кто их принимал в расчет? Пара калек на тысячу верст. Потом, когда они стали тут размножаться, нам удалось им внушить, что все беды – от реки.

– Так и это ваша работа? – ахнула женщина. – Юляш, ты в курсе, что только в конце прошлого века установили: все питерские наводнения – проделки моря?

– Нет, – удивленно похлопала глазами девочка. – Я всегда знала, что это – Нева.

– Вот! – задрал к потолку гном крючок пальца. – Мы сумели сохранить тайну моря. Но эти недоумки, альдоги, призвали на помощь людей. Слабаки. Поняли, что самим с нами не совладать. Кишка тонка. Придумали соорудить тут оградительную мандалу.

– Что? – не поняла Юля. – Дамбу?

– Оберег, – пояснила женщина. – Сооружение, которое хранит от враждебных сил. То есть пришли к тому, с чего начали: город возник исключительно благодаря мудрости и предусмотрительности альдогов.

– Выкуси! – карлик вскочил с матраца и, зажав в кулак, выставил перед собой подвядший пук бороды наподобие скуксившегося острия. – Если б победили альдоги, тут бы по сей день была Швеция! И никакого Петербурга!

– Как это? – ахнула Юля. – А в книгах… И в школе…

– Скажи мне, женщина, – патетически задрал голову Дека, – кто направил сюда экспедицию Биргера?

– Это даже я знаю, – улыбнулась девушка, – шведы.

– Ха! – уничижительно выхаркнул карлик. – Тем-то вы, глупые люди, и отличаетесь от нас, мудрых гномов, что елозите исключительно по поверхности, где все знание втоптано в грязь. И только мы, цверги, подземные жители, способны проникнуть в суть вещей.

– Кончай митинговать, Дека, – попросила женщина. – Заканчивай свою лекцию, раз начал.

– Биргера послали альдоги! – торжественно провозгласил гном. – С единственной целью – построить тут город, то есть мандалу, то есть защиту от моря. Но мы смотрели дальше альдогов! И мы сделали ставку на русских!

– Как? – ахнули одновременно бабка и внучка.

– Так! – скривился цверг. – Призвали князя Александра. Он так вломил этому Биргеру, что у шведов до сих пор задницы болят! – Гном радостно и хрипло засмеялся. – Правда, потом альдоги взяли небольшой реванш: пока мы праздновали победу, шведы построили Ландскрону. Признаюсь честно: прокололись. Ландскрона, если б разрослась, вполне могла стать мандалой. Пришлось призвать Андрея Александровича с новгородским воинством. Что от этого «венца мира» осталось? Правильно, зола да головешки! С землей сравняли, и шведский дух по ветру пустили! Ну а уж дальше – вопрос чисто психологического воздействия. Русские снова стали считать эти земли своими, что и требовалось, но о строительстве города даже не помышляли – какой город на болотах? Соорудили для острастки шведам крепостишку, назвали Ниен, вроде и городок с ноготок, а все – предостережение, – скромно, но весьма хвастливо закончил он.

– То есть альдоги ориентировались на шведов, а цверги на русских? – восхищенно покрутила головой Юля. – Вот это да…

– Дека, почему ты мне никогда раньше про это не рассказывал? – удивленно уставилась на карлика хозяйка.

– А ты спрашивала? – ворчливо огрызнулся тот. – Считаешь себя альдогом…

– Опять залезал в мои мысли? – ахнула женщина. – Ты же обещал!

– Дураком был, – искренне повинился старичок. – Влез бы раньше, уже просветил бы, чтоб ты девчонке мозг не выносила.

– А потом как все было? – нетерпеливо прервала разборку девочка. – Шведы наш Ниен разрушили и свой Ниеншанц построили! Большой город вырос. Куда цверги смотрели?

– Куда-куда, – сник карлик. – В школе, что ли, плохо училась? Шуйский, придурок, отдал. Мы, цверги, только по месту жительства работаем, на вашу Москву никакого влияния не имеем. Ну, воюет Россия с поляками, нам-то что за печаль? А Васька-недомерок, раз – и подписал Столбовский договор с Карлом. Все! Русские князья эту землю потом и кровью омыли, а Делагарди как по автобану на Мерсе проехался, без боя, победителем себя считал.

– Тоже альдоги постарались? – подозрительно уточнила хозяйка.

– Нет, – честно помотал головой Дека. – Они тут не при делах, чего напраслину возводить на невиновных? Подфартило просто. Конечно, альдоги, когда узнали, обрадовались, боялись моря-то, и сразу стали шведам помогать! Потому Ниеншанц так быстро и вырос.

– Как-то вы все время с переменным успехом, – раздумчиво пожала плечами Юля. – То цверги, то альдоги…

– Именно, – кивнул гном. – Но согласитесь, перетянуть на свою сторону Петра дорогого стоит.

– Петра?! – Юля недоверчиво прищурилась. – Цверги перетянули Петра?

– Здрасте! – гном язвительно расшаркался, элегантно крутнув бородой. – А то! Шведов выпер, Ниеншанц с землей сровнял. Ух, какой взрыв был, земля три дня дрожала! На Неве до самого устья двухмесячный лед…

– Петербург основал, – ехидно перебив, продолжила женщина. – Чем не мандала?

– Недооценили, – грустно согласился Дека. – Пока мы с альдогами выясняли, кто круче, Петр далеко вперед шагнул. Да так далеко, что мы только хвост увидали. Кому бы в голову пришло, что тут можно этакую дуру выстроить? Да еще за такое время? Короче, промухали.

– Но ведь альдоги именно это и хотели, – уточнила Юля, – какая им разница, кто мандалу построит – русские или шведы? Значит, они и победили.

– Держи карман шире! – злобно ощерился карлик. – Петербург ничего общего с их мандалой не имеет! Он сам себе мандала, альдоги отдыхают. Наша-то злость понятна: едва мы в болотах обжились, а их уже осушают! Мы к пресной воде несколько тысячелетий привыкали, раз – нету! Второй раз родины лишились! Многие погибли, большинство в инферно ушли, я в черные альвы подался. Но от петровского размаха и альдогам-то не лучше пришлось! По Неве флот наладился шнырять, реки стали в камень заковывать, мосты взялись строить… Куда бедным альдогам? В Ладогу не вернешься, и тут жизни нет. Короче, от Петра всем досталось. Когда он город заложил, выброс энергий произошел – туши свет! Шарахнуло так, что мы с альдогами друг друга путать стали! Жесть. Но жить-то надо! Оклемались чуток и снова за дело. На то мы и цверги! К Петру все равно подход нашли. Через Алексея Петровича.

– Царевича Алексея? Сына? Так Петр же его… того… – Юля изумленно запнулась.

– Если бы Алексей Петрович не торопился, – грустно и мечтательно произнес карлик, – если б нас слушался, да если бы Брюс не вмешался…

– Брюс? Яков Вилимович?

– Он самый. Его вина, что Петр родного сына замочил. Иначе мы бы в этой дыре не сидели.

– А что было бы?

– Ничего! Пенилось бы тут родное наше море, ни людей, ни города, ни альдогов. Консервы!

– Какие консервы? – оторопела хозяйка.

– Она знает, – самодовольно кивнул в сторону Юли карлик. – Современный сленг.

– В этом случае надо было сказать «кайф», – автоматически поправила девушка. – Или – «Прикольно». А «консервы» – это совсем другое.

– Другое? – недоверчиво переспросил старичок. – А все остальное я правильно говорил? «Вынести мозг»? «Жесть»?

– Правильно. Я даже удивилась, что вы такие слова знаете.

– Меня вообще подчас ошарашивает его лексикон, – осуждающе вставилась хозяйка.

– Как же прикажете, мадам, мне с молодежью, общаться? – нарочито изысканно шаркнув ножкой, удивился гном. – Как историческую правду донести?

– Где же ты с ними собрался общаться, грубиян несчастный? – холодно осведомилась женщина. – Какую правду и до кого будешь доносить? Опять за свое? Стало чуть лучше, снова по головам шнырять начал? Свои мысли в чужие мозги втемяшивать?

– Ничего я не начал, – карлик спрятал нос в бороде. – Куда мне? Это я так, для опыта.

– Смотри, – погрозила хозяйка, – отключу морозилки и гулять ночью не поведу.

– Ну и не надо! – гордо ответил гном и тут же дико закашлялся. Покрылся испариной, закачался и кулем осел на матрац.

– Перенервничал, – вздохнула женщина. – Это он из-за тебя так разошелся. Нашел, наконец, кому высказать все, что жизнью накоплено.

– Так это правда, бабушка?

– Не знаю, детка. Для тебя говорилось, тебе и решать. Я в то время тут не жила, многого не знаю. Сама сегодня, разинув рот, слушала.

Цверг снова скрипуче закашлялся, захрипел, замахал руками, будто загоняя в рот ускользающий воздух.

– Может, лекарств каких? – Юля присела рядом с обессилевшим карликом, взяла в ладони его черную коряжистую ручонку.

– Нельзя ему лекарств, никакой химии нельзя. Сейчас льда свеженького принесу. Отойдет. Пусть поспит, устал ведь! Никогда не слышала, чтобы он столько говорил.

* * *

На кухне девушка помогла бабке вытрясти из формочек пристывший лед, подождала, пока лекарство отнесут Деке.

– Бабушка, а почему на улице он – собака?

– От безысходности. Как гулять вывести? В ребенка нарядить? А без прогулок ему никак. Вот я и вспомнила старые навыки, он не возражал. Даже породу вместе выбрали, чтоб не совсем чужая.

– Они что, все с крыльями?

– Да нет, что ты! Мой брак. Отвлеклась немного на первой прогулке, перевоплощение окончательно не завершила, хотела посмотреть, каково ему будет в новом обличье, а он простуженный был, циститом маялся. Ну и как кобелю положено, все время лапу задирал. Я и ляпнула: домашешься, говорю, крыло вырастет. И так живо себе это представила… Оно и выросло. Правда, быстро спохватилась, тут же исправлять ошибку принялась. До конца так и не смогла. Теперь как выходим – завесу ставлю, чтоб никто крыло не увидал.

– Я же увидела.

– И слава богу. Значит, и ошиблась я не случайно. Иначе как бы мы друг друга узнали?

* * *

«Поистине апокалиптическая картина рушащегося жилого дома на Двинской улице в Санкт-Петербурге лишний раз дает повод поговорить о „проклятии“, связанном со всей историей этого города. Ученые утверждают, что по знаменитому Невскому проспекту проходит геологический разлом, из которого сочится и расползается по городу опасный для физического и психического здоровья газ радон, что само место, на котором построен город, считалось „гиблым“ среди племен, населявших эти земли. Если это так, то страшные легенды, связанные с Петербургом, получают научное обоснование. Вот предсказания Красной луны: „И горы возвысятся на костях людских… И вода станет метить бедой камень. И люди… почуют вкус многих бед…“ А вот пророчества странника Блаженного Никиты: „Запутанный город. Загубленные души и замутненные помыслы по его улицам витают…“ Или вот легенда о кровавом камне Атакане, который лежит на дне Невы и постоянно требует жертв. Или миф о Вещем Полыме, который оставляет на зданиях надпись „Зрю огнь“, предупреждая людей о страшных пожарах. Или египетские сфинксы – „злая загадка, молчаливая смерть“. И даже безумная гипотеза о том, что сам Эдгар По искал в Петербурге одну из сокровенных Сивиллиных книг древних пророчеств, а потом написал свой знаменитый рассказ „Маска Красной смерти“, в котором посвятил городу строки: „И в миг, когда в пучину канут останк“. И, наконец, безуспешные поиски загадочной „Инкеримаанской заповеди“, предсказывающей судьбу Петербурга, где сказано, что у города „три терзающих беды“: злая вода, неукротимые огненные вихри, мор и голод».

«Независимая газета», июнь 2002 г.

Дневник Романа, 02 июля

Весь день провел с Юлькой. Рассказал ей про глюк с мужиком. Не могу забыть! Она уговорила сходить на Тифлисскую. Недалеко, а я там ни разу не был. Думал, на практику в августе, успею. Дом такой – серая гробина. Книгохранилище. Реставрация со двора. Раньше тут был Гостиный двор, Трезини построил в 1722 году. На рисунке – типичное петровское барокко: русты, балясины, кровля в изломах. Открытые галереи со всех сторон. Теперь – барак. От Трезини ничего не осталось. Чего реставрировать? Сто раз перестраивали. После Трезини – Росси, потом основную часть здания вообще разобрали. Раньше фасад был 750 метров, сейчас осталось метров 100. Я эту практику выбрал, чтоб от сада недалеко. Из наших туда никто не пошел – неинтересно.

Юлька к мужикам пристала: расскажите, что нашли. Они и рады. Скука, пыль, жара, а тут девчонка хорошенькая. Хвосты распустили! Я угорал. А она глазками стреляет, хихикает. Противно стало. Я развернулся и ушел. Нормально, да? Пришла со мной… Все. Пошла она! Внешне ангелочек, а по сути – сука обыкновенная. Наши хоть целок из себя не строят.