Читать книгу Портрет семьи (сборник) - Наталья Нестерова - Страница 10

Бабушка на сносях
Часть первая
ПОБЕГ
Попутчицы

Оглавление

Давно не ездила в поездах, они изменились в лучшую сторону. Чисто, кожзаменитель на сиденьях не порезан, на полу ковер, на окнах занавесочки. Только пахнет по-прежнему – туалетом и железной дорогой.

В купе вошла женщина монументальных форм, как если бы Людмила Зыкина наплевала на диеты.

Следом протиснулась вторая, ростом поменьше, но в талии значительно шире. Свободного пространства не осталось, а из-за их спин зазвучал женский голос:

– Проходите! Я коридор закупорила!

Третья попутчица по массе была под стать первым двум – снежная баба в пальто. Такое впечатление, что в кассе специально выдавали билеты по живому весу. Раньше были вагоны для некурящих, теперь – купе для тучников?

Я забилась в угол к окну. Женщины пыхтели, сопели, рассовывая свои вещи, почему-то торопились, мешали друг другу и переговаривались возбужденно:

– Вы посидите!

– Нет, это вы посидите!

– Подождите!

– Сами подождите!

Люди всегда нервничают при отправлении поезда и при высадке из него, даже если они уже зашли в вагон или прибыли на конечную станцию.

«Повезло, что женщины в попутчиках, – подумала я. – Экие толстушки! Ночью определенно будут храпеть».

Но до ночи еще было далеко, а дышать уже становилось нечем. Казалось, их тела вытеснили объем воздуха и его стало не хватать. Дальше – хуже. Когда они сняли верхнюю одежду, купе превратилось в газовую камеру. Резко запахло потом и духами – самое тошнотворное сочетание.

Едва удержавшись, чтобы не зажать нос рукой, пробормотав: «Устраивайтесь, я выйду», протиснулась в коридор. Надеялась, что дверь останется открытой. Но ее громко захлопнули за моей спиной.

Если не включат кондиционеры, я погибла. Меня-то в нормальном состоянии мутит от сильных запахов, не важно чего – бензина, парфюмерии или навоза, а уж нынче просто наизнанку выворачивает.

Прошла в начало вагона, заглянула в купе проводников:

– Скажите, пожалуйста, вы будете включать кондиционер?

Я спросила вежливо, но проводница возмутилась тоном заправской скандалистки:

– Не успели тронуться, уже претензии! Вам жарко, а кому-то, может быть, холодно!

– Может и не быть.

– Чего? – не поняла она.

– Холода. Вы включите кондиционер?

– Разбежалась! Мне еще билеты собрать и за постель.

– Но ведь это просто на кнопку нажать!

– Тут не детский сад, младшая группа! Не учите! Не мешайте работать, освободите проход!

Она почти кричала. В ответ на невинную просьбу! Наверное, у девушки плохое настроение. Наверное, ее парень бросил. Он в постели инвалид, а по другим бабам бегать чемпион. Она переживает понятное чувство обиды и срывает злость на всех, кто попадается под руку. На самом деле ей хочется ласки и понимания, нежности и участия.

Я стояла у окна, смотрела на пробегающие московские дачные платформы и придумывала оправдания хамству проводницы. Не подозревая того, проводница из моей недоброжелательницы превратилась едва ли не в оскорбленного ангела.

Наконец заработала вентиляция, я вошла в купе. Втянула носом воздух – аромат не исчез, но значительно разбавился. На моем месте у окна сидела одна из толстушек.

– Твои вещи, – сказала она мне, – наверх переложила. – Большим пальцем, как при жесте «здорово!», она показала на верхнюю полку.

– То есть как? – поразилась я.

– Ну не полезу же я со своим брюхом наверх? – Она хохотнула и обвела взглядом попутчиц.

Они ответили ей понимающими улыбками. Солидарность тучниц!

– Извините, но у меня билет на нижнюю полку, и уступить ее я не могу!

– Во, блин! Никакого ума или там жалости! Сама подумай! Да я ни в жизнь туда не заберусь. И Клава, – она показала рукой на женщину, сидящую напротив, – тоже не залезет!

– Мы уже познакомились, – сказала Клава и представила двух других женщин: – Ира (моя противница) и Галя. А вас как зовут?

– Кира. И все-таки! Мне неприятно проявлять настойчивость, но…

– И не проявляй! – перебила Ира. – Мне в пять утра выходить. А тебе дальше? Вот то-то же! – заключила она, как будто станция назначения имела какое-то отношение к распределению мест.

– Девочки, а не покушать ли нам? – миролюбиво предложила Клава.

– Простите, – каждое предложение я начинала с извинений, – давайте урегулируем конфликт! Еще раз повторяю: я не могу уступить нижнюю полку! В силу физиологических обстоятельств.

– Но вы же физически худее Иры! – укоризненно сказала Галя.

– Я как начала полнеть, – сообщила Ира и показала на мою округлившуюся талию, – точно такой была. А потом понесло!

– И меня, – поддакнула Клава.

– После родов, – продолжила тему Галя.

Возраст толстушек я затрудняюсь определить.

Женщины столь выдающейся комплекции могут пребывать в промежутке от тридцати пяти до пятидесяти пяти. Морщины жиром заплыли. Они определенно радовались, что судьба свела их вместе.

Решила зайти с другой стороны, призвать к женскому милосердию:

– Дело в том, что я в положении!

Фраза, которая далась мне с большим трудом, никакого сочувствия не вызвала.

– А мы тут все беременные! – засмеялась своей тупой шутке Ира.

– На сносях! – веселилась и колыхала валиками тела Клава.

– Перехаживаем! На двадцатом месяце! – подхватила Галя и булькающе захихикала.

– Самоирония – прекрасное качество, – отозвалась я.

Они мгновенно перестали смеяться и осуждающе уставились на меня.

– Ты вроде не молоденькая, почти под сорок? – спросила Галя.

– Раньше не получалось залететь? – предположила Клава.

– Мы тебя на верхнюю полку подсадим, – пообещала моя противница Ира. – И не бреши про беременность! Видали мы всяких, как бы тяжелых. Ладно, как тебя? Кира? Садись, сейчас оттянемся!

Я развернулась, вышла в коридор, направилась к проводнице искать законной справедливости.

Мне было ужасно обидно. Конечно, я бойцовски настроена защищать свое тело и ребенка! Но любой выпад попадал прямо в сердце. Хотелось плакать. Предыдущие экзамены были интеллектуальной разминкой, проверка на биологическую совместимость с народом оказалась намного сложнее. Я сама себе напоминала плод авокадо: кожура на вид прочная, а по сути тонкая, зеленая мякоть окружает твердую большую косточку внутри.

Косточка – это ребенок, его травмировать трудно, да и не позволю, а мякоть все, кто горазд, могут пинать.

Проводница не знала, что в моем воображении она превратилась в ангела. Она, проводница, в компании еще с двумя девушками ужинала.

– Простите, пожалуйста! Приятного аппетита! Извините, что отвлекаю вас! – Разговаривая с незамысловатыми людьми, я почему-то начинаю выражаться как на дипломатическом приеме. – К сожалению, вынуждена вас побеспокоить. У меня билет на нижнее место, но его заняла другая женщина и не хочет уступать!

Последнее предложение я проговорила плачущим тоном. Правильно проводница вспоминала детский сад!

– Места согласно купленным билетам! – отрезала проводница.

– И я о том же! Но она не отдает мое место!

– Согласно билетам! – повторила девушка. – Видела я эту тетку! Что же я с ней, драться буду?

– А мне как быть? – беспомощно пробормотала я и второй раз за десять минут призналась: – Я беременная, часто в туалет хожу, и вообще мне сложно наверх забираться. А если упаду?

Несколько секунд проводницы смотрели на меня, если точнее, на мой живот. Не поверили.

– Чего только не придумают ради нижней полки! – насмешливо скривилась проводница нашего вагона.

– Прям такие все инвалиды! – поддержала другая.

– Через пять минут родят! – ухмыльнулась третья.

Невероятным усилием воли я подавила в себе два желания: лебезить перед ними и расплакаться.

Вернулась к окну напротив своего купе и занялась любимым делом – аутотренингом, который точнее было бы назвать аутоуспокоением.

Все хорошо! Трагедий нет. Дышим ровно и свободно. Плакать не надо. Меня никто не любит и не жалеет. Потому что их тоже никто не любит и не жалеет! Никто никого! Все хотят получить много, а отдать мизер. Стоп! Опять мрачная картина мира. Посмотри, какой пейзаж за окном. Вовсе не унылый! Осенний. Очей очарованье! Для слепого очарованье! Снова не в ту сторону. Только позитив!

Что у нас в позитиве? Беременность. Она же в негативе. По эмоциям – предменструальный синдром длиной в девять месяцев. Тебе повезло, ты четыре месяца не подозревала. Девять минус четыре – пять. Всего-то пять! Осталось три. Оглянуться не успеешь! И на верхней полке ночь переспишь, не упадешь. Держись за поручень или привяжи себя на случай резких торможений.

– Кира! – Дверь купе ушла в сторону. – Что же вы не идете? Мы все накрыли!

Я обернулась и смело шагнула вперед.

Маленький столик был завален дорожной снедью: копченая курица, разорванная на куски, соленые огурцы и помидоры, вареная картошка с катышками масла, порезанная жирная буженина, вареная колбаса, пустивший слезу сыр, зеленый лук перьями, квашеная капуста, корейская морковь… Просто пиршество. Нашлось место и для бутылки водки, пластиковые тарелки держали на коленях, стаканы – на весу.

Как я поняла из дальнейших разговоров, все женщины не москвички. Приезжали в столицу по делам, личным и служебным. Но, отправляясь в обратный путь, они хорошенько затоварились продуктами – в лучших традициях советских железнодорожных путешествий.

Водка была Ирина, я свои тонюсенькие интеллигентские бутерброды не рискнула предложить.

Спиртного, естественно, не пила, вообще от жидкости отказалась, чтобы ночью не бегать. А мои попутчицы лихо уговорили на троих бутылку водки и захмелели-то не сильно, в самый кайф.

Пошли разговоры, дошло дело и до песен. У Гали оказался прекрасный голос, открытый и сильный, Клава славно подпевала, Ире лучше бы рта не открывать.

В купе заглянула проводница. Похоже, она тоже приняла на грудь, покраснела и подобрела.

– Помирились? Поете? Я так и думала. Спокойной ночи!

На верхнюю полку меня действительно подсаживали, все трое, мешая друг другу. Я стояла одной ногой на нижней полке и пыталась вторую забросить на верхнюю, не получалось. Ира неожиданно присела, уперлась макушкой в мои ягодицы и резко распрямилась. Я влетела на полку.

Самое главное, что девочки обещали мне не закрывать дверь на ночь. В купе стоял плотный дух: алкоголя, чистого и переработанного их дыхательной системой, солено-копченых продуктов, ароматов нечистых тел и прокисшей парфюмерии.

К факту моей беременности попутчицы по-прежнему относились игриво-недоверчиво.

– Может стошнить прямо на вас! – припугнула я.

– У меня воровать нечего, – заявила Ира. – Хоть бы саму кто-то украл.

– Душно! – согласилась Клава.

– Пусть будет открыто, – подвела итог Галя.

Как же они храпели! Громче всех Ира, у которой не было певческого голоса, весь в храп ушел.

Этому звуку позавидовал бы шагающий экскаватор или космическая ракета на запуске. Галя и Клава исполняли партию второго голоса, в Ириных паузах рокочуще хрюкали. Поезд стучал колесами, в сравнении с этим богатырским храпом, тихо и робко.

Я вертелась, не могла удобно устроиться. Мешал шарф, которым себя привязала на случай торможения к металлической перекладине. В уши я забила вату, но она не гасила и четверти силы звука храпа.

Состояние, в котором я пребывала, нельзя назвать бодрствованием, но и на сон оно не походило. На трезвые мысли, реальные воспоминания наслаивались фантазии.

Толстушки попутчицы обсуждают больную тему лишнего веса и как похудеть. В три голоса убеждают друг друга, что едят-то они крохи, чуть-чуть, кот наплакал. Так и хотелось им возразить:

«Не кот, это слон наплакал. Вы только что умяли каждая по две биологические нормы. Вы ведь учились в школе, физику проходили, закон сохранения энергии. Ничто не берется ниоткуда и никуда не пропадает. Жир растет не из воздуха, его питают углеводы и белки, полученные с пищей. Вы обманываете себя, и в этом главная проблема. То, что съедаете за день, надо растянуть на неделю. У меня была знакомая, она лечилась в институте питания от ожирения. Первым делом их там учили на специальных муляжах, что такое много пищи и что такое мало. Представьте! Специально сделали модели тарелок, в которых суп или пюре с сосисками. Занятия как в детском саду с игрушками – отложите свой обед! Нет, вы взяли не правильную тарелку, порция слишком велика…»

Потом мои попутчицы сменились на коллег по работе. Большая Оля и Маленькая Оля выражают мне соболезнование по случаю длительной командировки. Ехать зимой в Уренгой! Врагу не пожелаешь! Что, если попросить Хмельнова, чтобы порадел, отменил командировку? «Нет, – отказываюсь я и начинаю выдавать свои секреты. – Это Антон устроил командировку по моей просьбе. А вообще, девочки, я беременная. Еду рожать, но не в Уренгой, конечно.

Вы, пожалуйста, подготовьте здесь общественное мнение. Хорошо?»

Шарф, протянутый под грудью, немилосердно кололся. Не открывая глаз, я сняла его и привязала к поручню ногу. Тут же высветилась картина – падаю вниз головой и остаюсь висеть привязанная за ногу.

Следует комментарий: летучие мыши спят головой вниз. Если мышь уснула головой вверх, значит, она больная. Ты реши для себя, летучая ты мышь или обыкновенная…

Отвязываю ногу, привязываю руку – все зажмурившись. В одном детективе читала, как в милицию после облавы доставили столько преступников, что они не помещались в камеры. Тогда их приковали наручниками к батареям. Картина впечатляющая: идет человек по лестнице, по коридорам и всюду видит сидящих на полу бритоголовых, прикованных к радиаторам… Я тоже прикована и тоже преступница. Бросила детей, всем наврала..

Но под утро я все-таки уснула крепко, без фантазий и сновидений. Открыла глаза, когда солнце ярко светило в окно. Поезд стоял на какой-то станции. Посмотрела на часы – девять утра, свесила голову вниз – никого. Мои попутчицы сошли, и след их простыл.

С верхней полки я слезала долго и осторожно, в качестве промежуточной площадки использовала столик. Поезд дернулся неожиданно, я свалилась на пол, но удачно – на спину, а не на живот.

Сходила в туалет, умылась. Встретила заспанную проводницу. На ее припухшем лице виднелись следы вчерашнего ужина с вином, но вчерашнего недоброжелательства не было. Она вполне миролюбиво поинтересовалась, буду ли я пить чай. Получив согласие, пошла к титану.

В боковом кармане чемодана лежала книжка, которую я хотела почитать. Подняла сиденье… багажный ящик пуст. Вначале я даже не поняла, что случилось. Только думала: куда делись мои чемоданы?

Потом заглянула в ящик под противоположной полкой, в багажный отсек над дверью. Везде пусто.

– Что случилось? – спросила проводница, увидев мое лицо.

Она вошла в купе со стаканом чаю. Мне казалось, что я каменею и трясусь одновременно.

– Пропали мои чемоданы.

– Украли? – ахнула проводница.

– Вероятно.

– Сволочи! – выругалась она. – Вы не расстраивайтесь! Вы правда в положении? Вам нельзя нервничать! Извините за вчерашнее! Все нервы измотают, как собака на людей бросаешься. Валерьянки вам накапать?

– Не надо, спасибо.

– Да вы садитесь, вот так, тихонько! Ой, какая вы бледная! Может, по громкой связи объявить, если в поезде есть врач, чтобы пришел?

– Не надо, спасибо.

– Вот заладила! Спасибо да спасибо! С такими культурными всегда и случается! Ценные вещи-то были в чемоданах?

– Да, спасибо, – опять некстати поблагодарила я. – Главное, там были деньги. В одном чемодане тысяча долларов и в другом тысяча, все мои сбережения.

Потом я бросила взгляд на стенку купе. Чего-то на ней не хватало! О, ужас! На крючках для одежды пусто! Шуба! Еще вчера там на плечиках висела моя шуба!

Проводница проследила за моим взглядом и все поняла:

– И пальто сперли?

Я кивнула.

– Дорогое?

Я снова кивнула. На шубу из серого каракуля с воротником и манжетами из голубой норки я три года откладывала деньги, год проносила. Под шубой на плечиках висела моя одежда – брюки, шерстяной свитер и длинный кардиган. Они тоже пропали. В поезде я переоделась в спортивный костюм. Теперь это была единственная моя одежда.

– Ждите! – велела проводница. – Сейчас бригадира позову.

Через некоторое время она вернулась с бригадиром, невысоким мужчиной в черной форме.

– Кто же в чемоданы деньги кладет? – попенял он мне, уже извещенный о размерах потерь.

– А куда их класть? По логике вещей сложнее украсть чемодан, чем сумочку.

– По логике в лифчик, – он похлопал себя по груди, – прячут! Эх вы! Сообщу по линии, на узловой милиционер сядет, протокол составит. Только разве их поймаешь? Приметы помните?

– Я не знаю, кто из троих оказался… нечистым на руку. И все женщины очень полные. Да и вряд ли это кто-то из них. На ночь купе мы не закрывали. Возможно, Ира, которая на этом месте спала, вышла, а через некоторое время забрался вор.

– Помню ее! – воскликнула проводница. – Толстуха, в пять утра на Раздольной выходила. И было у нее много багажа! Опишите свои чемоданы!

– Один черный, на колесиках. Другой темно-зеленый, со множеством застежек-«молний» по бокам.

– Точно она! – обрадовалась проводница. – И еще у нее были сумки такие здоровые клетчатые, с которыми челноки ездят. Я еще подумала, что носильщиков нет, никто не встречает, как она все допрет? Одета была… была… – вспоминала проводница, – в каракулевую шубу, кажется. В вашу?

– Мою.

– Сейчас почти десять, – посмотрел на часы бригадир. – С Раздольной ее и след простыл, ищи ветра в поле!

То же самое позже мне сказал и милиционер, составивший протокол. Гарантии, что воровку задержат, не было. Ее могут поймать случайно, а специально охотиться никто не станет.

За окном проплывал красивый зимний пейзаж.

Осеннего уныния как не бывало. Мороз, солнце и сугробы. Я имела документы, мыльницу, зубную щетку с пастой, маленькое полотенце, лосьон для лица, губную помаду, записную книжку, прочитанную книгу и три тысячи рублей в кошельке.

Развившаяся в последнее время слезливость почти не досаждала. То есть плакать хотелось на два балла по десятибалльной шкале. Проводница опекала меня как мать родную. Никого не подселила. Принесла из ресторана обед и от денег отказалась. Меня кормили за счет поезда. Теперь даже у поездов есть счета? Вряд ли. Просто девушка искупала грехи. Сгони она воровку с моего места, возможно, ничего бы не случилось.

Я долго, несколько часов, просидела, бездумно глядя в окно. Думать было не о чем, планировать ничего не могла. Если не хочу дать задний ход, а я решительно не хочу, то нужно просто ждать, отдаться на милость Игоря. Чтобы не сойти с ума из-за всех обрушившихся несчастий, я мысленно разговаривала с неродившейся дочкой. Она умела слушать и задавала толковые вопросы.

Поезд подходил к Алапаевску. Я вышла в коридор налегке – в спортивном костюме и с небольшой сумочкой.

– Там же мороз! – покачала головой проводница. – Вы сразу дуба дадите!

Она ушла в свое купе и вернулась с черным драповым пальто:

– Вот, возьмите!

– Мне, право, неудобно… Как же я верну его?

– Не надо возвращать. Это шинель моей сменщицы, старая. Она ее не носит. Только иногда на грязные работы на улице. Надевайте! Хоть до дому доедете!

Форменная железнодорожная шинель с металлическими пуговицами была мне велика на три размера и застегивалась почему-то на мужскую сторону. Я не видела себя со стороны, но чувствовала, что выгляжу безобразно.

* * *

Выйдя из поезда, я мгновенно замерзла. Холодный ветер задувал под шинель и гулял вокруг тела.

Поднятый воротник не спасал голову, в которой, казалось, каждый волосок стекленел от мороза.

Ноздри пощипывает – верный признак двадцати градусов ниже нуля.

Игоря я не узнала, как, впрочем, и он меня. Мы друг друга вычислили только по тому, что единственные остались на платформе.

– Кира! – позвал меня мужчина в дубленке и рыжей ондатровой шапке, остро модной четверть века назад.

– Игорь! Ты?

Приближаясь ко мне, он галантно снял шапку.

«Как перед покойницей головной убор снимает, – подумала я. – Тьфу ты, какая глупость в голову лезет! Как в храм входя, лысину оголяет».

Лысина у Игоря была пребольшая. Он не знал, как со мной здороваться: за руку, целовать? Мне было так холодно, что не до раздумий. Я двинулась навстречу, обняла и поцеловала в щеку.

– Здравствуй! Надень шапку («Лысину простудишь», – добавила мысленно фразу из детского фильма). Какой зверский холод!

– Кира! Я не купил тебе цветы, они все равно погибнут на морозе.

Если бы на его месте был Сергей или Олег, я бы не удержалась от сарказма: всегда думала, что цветы для выражения чувств, а не для хранения.

– Ну что ты! – улыбнулась ледяными губами. – Какие цветы! Пойдем, или я окончательно окоченею.

– Это все твои вещи? – Игорь показал на сумочку, висящую на моем плече.

– Мои чемоданы украли в поезде и шубу вдобавок. Вот, – я уныло пыталась шутить, – железная дорога в качестве компенсации выдала старую шинель. Дизайн не от кутюрье, конечно.

– Ты в милицию заявила? – Игорь так заволновался, словно не меня, а его последнего добра лишили.

– Да. Милиция честно призналась, что вряд ли найдет воровку.

Я считала, что в подобной ситуации совершенно естественно было бы сказать обворованному человеку, мол, не расстраивайся, дело поправимое и наживное, купим мы тебе одежку и прочее, ограбили – не зарезали. Во всяком случае, я бы именно так утешила. А все, кого я люблю, мои родные и близкие, определенно нашли бы больше добрых слов и обернули ситуацию каким-нибудь веселым ракурсом. Вроде того, что представилась отличная возможность весь гардеробчик на новый сменить.

Но Игорь только спросил:

– Что же ты теперь будешь делать?

Ответила прямо:

– Придется с ходу в карьер просить у тебя денег взаймы. Надо купить зимнее пальто. И еще кучу вещей.

– Конечно. А сколько стоит зимнее пальто? – вырвался у Игоря вопрос.

Жадность – самый трудномаскируемый из человеческих пороков. И в молодости Игорь был прижимистым: если в продаже имелось мороженое фруктовое за семь копеек, он обязательно его покупал, а не молочное за девять копеек.

– Игорь! Я прошу у тебя взаймы. Обязательно отдам, я вполне обеспеченный человек.

– Ты не правильно меня поняла, Кира!

– Еще пять минут на этом холоде, и не только мой понятийный аппарат отмерзнет, но все органы заледенеют. Давай хотя бы войдем на станцию?

– О! Извини! Пойдем на автобус? Если у тебя нет вещей, мы можем не брать такси.

Температура воздуха в автобусе, дребезжащем, как консервная банка, была не выше, чем на улице. Но хоть без ветра – и на том спасибо! Игорь попутно знакомил меня с местными достопримечательностями:

– Хлебозавод, строительное управление, школа, в которой я работаю.

– На полторы ставки физика?

– Я ведь писал тебе два года назад, что коллектив выбрал меня директором, – произнес он с законной обидой.

– Извини, забыла. (Очевидно, информация была в тех письмах, которые я не вскрывала.) А это что?

– Роддом.

– Какой славой пользуется? – заинтересованно спросила я.

– Понятия не имею, – пожал плечами Игорь.

Он очень волновался, этот чужой, отдаленно похожий на себя в студенчестве человек, которому я свалилась на голову. Не сказать, что я готовилась к любви с первого взгляда, но не отказалась бы от нее.

Не вышло! Единственное, что я испытывала к Игорю, – жалостливое участие. Наверное, то же чувствовала ко мне Ира, согнавшая меня с места и укравшая мои чемоданы. Я собиралась взвалить на ничего не подозревающего Игоря уйму собственных бед.

– Мы будем проезжать мимо универмага или какого-нибудь магазина женской одежды? – напомнила я.

– Недалеко от моего дома есть магазин секонд-хенда, там все очень недорого.

Секонд-хенд, чужие обноски! Хорошенькое начало новой жизни! Но в моем положении выбирать не приходится.

Портрет семьи (сборник)

Подняться наверх