Читать книгу Дмитрий Донской - Наталья Павлищева - Страница 7

– Дмитрий, – на людях митрополит Алексий звал его только князем Дмитрием Ивановичем, даже при матери, а наедине просто Дмитрием, все же во внуки годится, если не в правнуки, – пора в Орду собираться.

Молодой князь почему-то подумал, что, услышь это мать, всплеснула бы руками, запричитала, что не пустит, что не поедет… Верно сделал митрополит, что без нее стал говорить. Правда, и самому страшновато в такой путь пускаться. Он знал, что не раз князья возили сыновей в Сарай на показ ханам, иногда даже и сами не ехали, а мальчиков с боярами отправляли. И все же дома оставался отец, хоть какая защита, а он сам как князь ехать должен. А вдруг не понравится тамошнему хану и тот даже ярлык на Московское княжество отберет?!

Нет, об этом лучше не думать. Да и Алексий обещал с ним поехать. Как митрополит не боялся сам далеко в путь пускаться, не только ведь в Орде бывал, но и до Царьграда дважды ездил, по морю бурному, среди совсем чужих людей без большой охраны. И в полон попал, а не испугался, смог выбраться и убежать.

Вот бы ему таким же бесстрашным стать! Однажды Дмитрий спросил Алексия, не боялся ли он. Старик скупо улыбнулся:

– Не испытывают страха только глупцы. Умный человек хотя и боится, но умеет страх побороть. Есть такое слово «надо», сынок. Оно иногда важнее любого страха. Все под богом ходим, ему одному ведомо, кого сберечь, а кого и не стоит. Если страшно, не думай о том, чего боишься.

– А о чем думать?

– О том, что сделать должен. Тогда и страх сам собой пройдет, ему места не останется.

Как княгиня ни причитала, а вот оно – стоят крепко слаженные ладьи у пристани подле крутого берега, готовые отплыть, чтобы унести московского князя и его сопровождающих в неведомую даль, в Орду на показ хану и, если получится, за ярлыком на великое княжение. Самого Дмитрия это великое княжение и не интересует вовсе, но он твердо знает, что так для Руси надо, для Москвы, для всех, а потому едет и будет делать все, что скажут. Кто скажет? Митрополит Алексий да бояре, им виднее.

Мать долго махала платом с берега вслед уплывавшим ладьям. Не одна она, рядом с княгиней Александрой стояла мать княжича Владимира Андреевича княгиня Мария, а дальше по берегу еще множество таких же женщин, что проводили в далекий опасный путь своих мужей и сыновей. Каждая думала: вернется ли, не обидят ли? И у каждой в душе рождалась досада: когда же это проклятье с русского народа Господь снимет? Сколько можно под Ордой жить, всякий год ей дань платить?! Ладно бы только злато да серебро, а то и людские жизни кладутся!

Видно, сильно провинился русский люд пред Господом, много грешен, если одно лихо за другим на него. То моровая язва всех подряд косила, то теперь вот сушь стоит такая, что едва лето началось, а трава как дрова в печи, вот-вот сама по себе полыхнет. Берега у рек открылись на безводье, вместо того чтобы пойменные луга заливать. Про татар как-то и забывалось за другими бедами. Только когда приходилось родных людей к ним отпускать, вспоминали…

А сам молодой князь уже давно забыл о провожавших, едва успевал крутить головой, разглядывая берега. Боярин Федор рассмеялся:

– Князь Дмитрий Иванович, голову открутишь, шея переломится…

Посмеялся по-доброму, не один князь метался от борта к борту, умудренные жизнью мужи, и те глаза таращили на новое. Митрополит тоже усмехнулся:

– Смотри, князь Дмитрий Иванович, это твоя земля, тебе она завещана, тебе защищать, с тебя и спросится.

И снова защемило сердце у Дмитрия, Алексий умеет вовремя подчеркнуть, что он князь, на нем и ответственность. Зазнаться не даст, а к спросу крепкому приучит быстро.

Но сидеть спокойно ни Дмитрий, ни двоюродный брат Владимир не могли, слишком много интересного вокруг. Пока плыли Москвой-рекой да Окой, вокруг были свои родовые земли, потом пошли соседние княжества. Земля Русская и люд тоже, но уже не свое, хотя бояться нечего, разве только разбойников. Но ладьи вели опытные люди, не раз плававшие по этому пути. Они-то как раз и утверждали, что вдоль русских земель можно плыть спокойно, вот от Булгара держаться стоит подальше.

Даже Алексий подивился:

– Это почему? Там всегда торг хороший бывал и русских купцов привечали. На посаде православных много, если в сам город не ходить, так никакой угрозы.

Рослый, крепкий в плечах купец, что был проводником в этот раз, нахмурился:

– Новгородцы похозяйничали… Ушкуйники в прошлом году налетели, как стая голодных псов, Жуковин разграбили, вот булгары и держат зло на русских. В ответ многим городам и весям досталось. Нет на них, татей, управы никакой! Добро бы татар грабили или соседей новгородских, так нет, лезут от своих берегов подальше, безобразничают так, чтобы другие за них отвечали!

И столько досады было в голосе и словах бывалого купца, что Дмитрий поневоле запомнил, что ушкуйники – это зло, тати, которые грабят без разбора, а головами потом русским отвечать.

– А Новгород что, куда же смотрит? – не выдержал княжич Владимир.

– Там вольница, чуть что – разводят руками, сами, мол, ребятушки разбойничать бегали, мы и не ведали…

– Может, и правда не ведали?

– Не-ет… откуда оружие? Купцами новгородскими оплачено. Им выгодно, чтобы в ответ по Волге и Каме плавать кроме них остальные боялись, да чтобы русских купцов по булгарским и татарским городам грабили.

Дмитрий смотрел на митрополита, ждал, что ответит. Но тот лишь головой покачал: не время сейчас с ушкуйниками разбираться, самим бы удержаться. Ничего, и их под свою руку поставим…

Рязань даже со стороны не увидели, княжичам только показали место на крутом берегу, где прежняя стояла. Так пожег ее Батый, так поиздевался над рязанцами, что не стали город возрождать. Новый Переяславль-Рязанский князь Олег подальше поставил на одном из протоков, чтобы с ходу не добраться, и сказывают, стеной обнес, укрепив знатно. Вообще, об Олеге Рязанском, пока плыли мимо, мальчики наслушались много. Все говорившие сошлись в одном: крепок князь, силен, только трудно ему, крайнее княжество, любой, кто снизу идет, Рязань не минет, а значит, руку приложит.

Дмитрий даже в душе порадовался, что не столь близко от Орды сидит. Вроде как Рязанское княжество для Московского заслоном служит.

Мимо Булгара и впрямь плыли быстро и по стрежню, чтоб с берега не достали стрелой. Бог миловал, не тронули булгары московское посольство, до самого Сарая все было спокойно. Княжичи смотрели на высокие крепостные стены, окружавшие Булгар, и недоумевали: как же смогли ушкуйники на своих небольших лодках осилить такую махину?

Им объяснили, что те обманули местных и подошли волоками с другой стороны.

– Значит, город со всех сторон крепить надо вот такими стенами! – блестел глазами Дмитрий. – Вокруг Москвы тоже каменный заслон ставить пора.

– Пора, князь, пора, да только недосуг все. Вот возьмешь великий ярлык, тогда и станешь, – чуть усмехнулся Иван Вельяминов.

Этот из братьев Вельяминов самый большой насмешник, особенно против Дмитрия. При любой возможности намекает на его, князя, неуклюжесть и неловкость. А еще на нелюбовь к книжной премудрости. Дмитрий и сам за собой эти недостатки знает, понимает, что Иван Васильевич прав, а оттого еще больше злится. Ну что делать, если плотным уродился?! Не станешь же голодом себя морить, чтобы вон таким, как брат Володя, тонким быть?

Понимает маленький князь, что неуклюжесть не прибавляет ему красы в глазах тех же дружинников. Куда как краше, когда князь соколом в седло взлетает или наземь с коня спускается… А Митрий пыхтя все делает. Ничего, и я осилю! – мысленно злится Дмитрий неизвестно на кого больше – насмешника Ивана Вельяминова или самого себя.

И про книжную премудрость Иван тоже верно насмехается. Вот если Дмитрию что рассказать, так запомнит надолго, а буквицы разбирать, чтобы в слова складывались… И как это братцу Владимиру все легко дается? Только показал ему чернец Данила, который чтению и счету их учит, а отрок уже быстро схватил! Дмитрию дается тяжело, не любитель он книжной премудрости, прав Иван Васильевич. Ну и что из того? Князю твердость души нужна и воинское умение, а книги для митрополита и бояр, пусть разбираются.

Все это видел и митрополит Алексий. Особо на маленького Дмитрия не давил, но за тем, чтобы старался, следил строго. Одной ратной наукой ныне не обойтись, князь должен и грамотным быть. Пусть Дмитрий не так учен будет, как сказывают, Олег Рязанский, но буквицы и быстрый счет освоить обязан! Маленький князь пыхтел над книгами изрядно, но говорить что-то супротив не решался. Зато рассказанное запоминал с первого слова до последнего.

Как ни примечателен роскошный Булгар, а когда добрались наконец по Волге до места, где она надвое делится и на берегу стоит столица Золотой Орды Сарай-Берке, мальчики дар речи потеряли.

Булгар окружали высокие стены, выпускавшие на волю только языки пристаней, в город можно попасть лишь через неширокие ворота. Над стенами возвышались купола минаретов с полумесяцами над ними вместо крестов.

В Сарае минаретов тоже хватало, глаз то и дело натыкался на синий купол, а вот защитных стен не было вовсе! Куда ни кинь взгляд, всюду тянулся вроде посад, только не как в Москве или других городах, которые проплывали. У русских в посадах живут ремесленники да торговые люди, что попроще, а здесь дворцы видны, палаты каменные… Каков же сам хан, если у него даже посад столь богатый?!

Но ни каменных крепостных стен, ни даже деревянного тына не видно. Вельяминов объяснил:

– А у них и нет никакой защиты…

– Как не боятся нападения?!

– Ставят себя выше всех на свете, чванливы очень, потому и не боятся, – это уже митрополит. Он знает, о чем говорит, давно ли Тайдуллу лечил. Дмитрий сразу пристал к Алексию с расспросами: где ханский дворец? Где Тайдулла живет? А где дружина?

Город и впрямь вольно раскинулся вдаль от берега Ахтубы на всю ширь, до которой только дотягивался глаз. Земля ровная, ни холмов тебе, ни лесов, зелень деревьев только за серыми заборами видна. На реке ладей самых разных – не протолкнуться, куда там московскому торгу, который князь шумным считал!

Не успели к пристани приткнуться, их окружил многоголосый разноязычный гвалт, всякий орал на свой лад. Кто-то разгружал свои суда, кто-то, напротив, укладывал в них товар перед дальней дорогой, бегали рабы с огромными тюками на спинах, сновали разносчики всякой всячины, зазывая то попить, то полакомиться, ревели ослы и верблюды, ржали лошади…

Дмитрий понял, что еще и не вертел-то головой по-настоящему. Вот где шею свернуть можно! И как в такой толчее что разобрать, как самого хана найти?

Но сопровождающие были опытными, да и сам Алексий Сарай не забыл еще, сразу принялся распоряжаться, куда лучше приткнуть ладьи, куда сложить ценное, куда идти самим. К вечеру у княжичей от непривычного шума и гвалта болели головы, но и заснуть сразу не удалось, перед глазами мелькали люди, ладьи, лошади, а еще необычные животные, которых называли верблюдами. Увидев чудище, Владимир потянул брата за рукав:

– Глянь, глянь!

Верблюд был огромным, много выше коня, весь покрыт шерстью, свисающей с тощих боков рваными клочьями с запутавшимися в ней репьями. Не похожая ни на конскую, ни на овечью голова медленно поворачивалась на длинной шее, животное горделиво оглядывало окружающих из-под длинных ресниц. А на его спине возвышался настоящий горб! Горбатых людей Дмитрий видывал в свой жизни, но чтоб горб был у животного, да еще не один, а целых два…

Вельяминов со смехом потянул братьев подальше от чудища:

– Берегись, как плюнет, не отмоешься.

Почти сразу чудище подтвердило его слова, но плюнул верблюд не в княжичей, а в надоевшего, видно, неопытного погонщика. Тот пытался заставить великана лечь, бездумно дергая за длинную веревку, привязанную к ремешку на морде. Да… было на что в Сарае посмотреть и без ордынского хана!

– А где ж татары? – дивились мальчики.

И правда, в Сарае-Берке летом можно было встретить кого угодно, здесь торговали, жили, безостановочно галдели люди со всех концов света, а вот привычных глазу ордынцев, каких видели в Москве, в Сарае почти незаметно. Оказалось, сами владельцы города предпочитают в нем в теплое время года не сидеть, кочуют по степи. Вот-вот должен бы вернуться хан со своими хатунями, потому и прибыли русские в самом конце лета, а не в его начале.

Но самым удивительным оказалось, что нынешний хан никуда не откочевал. Плыли к Новрузу, а оказалось, что его уже нет в живых, а правит Хызр (господи, и не выговоришь с первого раза!). Алексий морщился: зря богатые дары привезли, тут же распорядился большую часть припрятать, чтоб не разведали ханские прихвостни. Митрополит понимал, что этот хан ненадолго, а потому и за ярлык зря биться не стоит.

Дмитрий, услышав такой расклад, даже расстроился, неужто не видать ему великого княжения? Почему-то именно в Сарае вдруг страшно захотелось стать великим князем. Но не его слово главное, бояре с митрополитом рассудили иначе. Князя к хану сводили, подарки всем отдарили, но не такие, как раньше делали, а окружению ханскому поплакались, мол, Москва после моровой язвы порушенная лежит, чуть поднимется, и привезем побольше.

Хан принял маленького князя ласково, его рука гладила плечо мальчика, а глаза смотрели далеко-далеко, видно, жалел, что сам сына не имеет. Но ярлыка на великое княжение Хызр Дмитрию не дал, оставил у Дмитрия Константиновича Суздальского, посчитал московского князя слишком молодым для этого. Вроде даже жалел, мол, если даст, то мальчику тяжело придется, слишком многие захотят отобрать. Резон в его словах был, это признал даже митрополит.

В ханском дворце и даже после вечером Алексий молчал, делая вид, что все как нужно. Разговорился только в ладье, когда Сарай давно скрылся из глаз. Принялся втолковывать маленькому князю, что в Орде началась замятня. Как Джанибека убили и хан Бердибек всех своих братьев порешил, чтоб поперек дороги к власти не стояли, так и настало безвременье. Чингизидов Бердибек всех извел, кто теперь у власти? Прямых наследников нет, стало быть, и Новруз, и Кульпа, и Хызр и многие другие прав имеют не больше, чем множество других. А потому и нынешнего век недолог.

Дмитрий ахнул:

– Так что ж теперь? На кого надеяться?

Митрополит чуть помолчал, пожевал губами, потом задумчиво произнес:

– Надо ждать, пока сильный хан не найдется. У меня в Сарае остались надежные люди, дадут весточку, когда с места сдвинется. А пока подождем…

Прошло два года, митрополиту принесли какие-то вести из Орды, он собрал бояр, чтобы посоветоваться. Уже немного повзрослевший и кое-что понявший Дмитрий смотрел на наставника и умудренных жизнью мужей и думал, что бы без них делал. Да ничего, смели бы в первый же год, отправили в далекий крошечный удел, чтобы не мешал, а то и вовсе удавили, убирая возможного соперника на будущее. Кажется, это поняла и княгиня Александра, больше не противилась наставлениям и решениям старших.

Вообще, княгиня все чаще болела, словно таяла без мужа. Но ее век мало кого беспокоил, кроме разве сыновей. Только не одни дочери, и сыновья из-под материнского крыла рано вылетают. Дмитрий памятовал рассказы о ханшах, которые в Орде вместе, а иногда и вместо мужей правят. Если хан на кочевье или вовсе в походе, то ханша главной. И после смерти мужа тоже остается при взрослых сыновьях старшей, без ее ведома русским князьям ярлыка не получить, первые дары хатуням везут. Особенно большую власть имеют матери ханов, видно, сыновья их слушают. Недаром Алексий по первому зову к Тайдулле помчался, знал, что Джанибек не простит промедления.

Дмитрий тоже согласен слушать, но княгиня Александра сама старалась советов не давать, куда ей из своего терема всю сложность нынешней жизни постичь! Молодой князь иногда задумывался, все ли вдовые княгини так? Наверное, нет, вон в давние лета княгиня Ольга сама и Киевом правила, и в Царьград ездила. А после? Ничего такого… Почему русские женщины не как хатуни? Но кто сказал, что князья не прислушивались к советам, даваемым по ночам после бурных объятий своими женами? Слушал ли Александр Ярославич свою Александру? А знаменитый дед Иван Данилович? Отец так явно не слушал, потому как мать советов не давала. А у него самого как будет?

Дмитрий впервые задумался над тем, какова будет его жена. Тоже ведь вопрос, надо, чтоб и разумна была, и неплодной не оказалась, и матерью хорошей, и… к душе легла… Не раз князья жен обратно к их отцам отправляли, потому как не пришлась княгиня…

Но эти заботы казались такими далекими! Ему всего тринадцатый, куда тут о женитьбе думать… Тем паче что митрополит Алексий снова поездку в Сарай задумал. Вести из Сарая принесли, что борьба идет между чингизидом Мюридом и ханом Абдуллой.

– А Абдулла не чингизид?

– Тоже таков, но его темник Мамай поставил, а Мюрид, тот со стороны Большой Орды пришел.

– Кому тогда подарки везти?

– То-то и оно, что обоим.

Не все поняли замысел митрополита, пришлось объяснять. В Орде разлад, уже открыто дерутся меж собой Мамай, зять убитого Бердибека, и ханы Синей Орды, за которыми сила степей стоит. Мамай по правобережью Волги ходит и в Крыму правит, а его противники по левому берегу, в Сарае.

Бяконт покачал головой:

– Ох, как бы не ошибиться со ставкой-то… Задобришь Мюрида, а Мамай осилит, тогда как?

– Дары обоим пошлем, и Мюриду, и Абдулле Мамаевскому. А ярлык поедем просить в Сарай, куда же еще? Если неурядица возникнет – с нас спрос маленький, кто ж знал, что в Сарае незаконный хан сидит? Но главное не то, я мыслю, что, пока Орда меж собой не сладит, можно много пользы для Руси и Москвы поиметь. Князь Димитрий Иванович, не упусти случай, твое время настает. Пока в Орде разлад, Московское княжество поднимай, под него остальные ставь, иначе нам с этим лихом не справиться!

Позже один на один митрополит говорил уж совсем откровенно:

– Молод ты, конечно, Димитрий, да времени ждать, пока возмужаешь, у Руси нет. Тебе всю Русскую землю под себя брать. И ни на кого не смотри, никого не слушай, пусть ругают тебя, пусть загребущим да несправедливым ныне назовут. Внуки да правнуки разберутся, воздадут сторицей, когда поймут, что не для своих закромов старался, а больше обо всей земле думал.

Долго внушал отроку митрополит про то, какая ему нелегкая судьба выпала, и про то, какую обязанность наложила. Дмитрий даже чуть испугался – выдюжит ли?

– А ты, отче, поможешь?

– Помогу, каждый шаг подскажу, где и грех на себя возьму, чтобы тебе легче было… Нет у тебя другого пути, ежели дорога́ тебе та земля, что дедами завещана, ты ее видел, когда в Сарай плыл. А еще с игуменом Сергием познакомлю. Радонежский монах весьма разумен, отцом духовным стать может.

И снова за бортом ладей журчала вода, свиваясь тугими струями, снова бежали по сторонам то высокие, то низкие берега… Но на сей раз не было рядом брата Владимира Андреевича, он в Москве остался, ни к чему всем ездить. А еще обратил внимание Дмитрий на то, что деревни по берегам вроде ожили чуть, за два года больше стало дымов, чаще люди встречаться, кто в лодке, кто просто у воды с делом.

А в Сарай-Берке ничего не изменилось, все так же разноязычно гомонили бесконечные рынки, гордо взирали на людей с высоты своего роста верблюды, позвякивая колокольчиками на шеях, так же пылили дороги под ногами многочисленных караванов. Снова кричали менялы и пахло вареной бараниной из многочисленных котлов, поставленных прямо посреди улиц для жаждущих поесть и способных заплатить за угощение.

И все же в воздухе просто разливалось беспокойство. Русские уже знали, что захвативший власть в Сарае хан Мюрид, или, как его назвал епископ Иван (был в Сарае и такой!) Амурад, спокойно не сидит, на правом берегу Волги власть взял темник Мамай, зять Бердибека. Силен, слов нет, но он не чингизид, потому быть ханом Золотой Орды не может, поэтому нашел другой выход – объявил ханом своего ставленника Абдуллу.

Слушая рассказ епископа Ивана, митрополит кивал головой:

– Нам то ведомо.

– А ну как Мамай власть возьмет? Он такой, он может… Тогда и ярлык не пригодится.

Алексий чуть скосил глаза на Ивана, стоит ли говорить? Решил – стоит, усмехнулся:

– А мы от обоих ярлыки получим, и к Абдулле посольство уехало с дарами. Пусть про запас два ярлыка будут. Это все равно дешевле, чем каждый год сюда мотаться к новому хану.

– Кабы год, а то ведь и по полмесяца хозяйничали! И каждый новый прежнего вырезал вместе со всеми его ближними. Страху натерпелись. И когда в Орде твердая власть будет?

Слушавший это молодой боярин Микола Вельяминов вдруг от души расхохотался:

– Вот времена настали – русские о твердой власти в Орде мечтают! Такого не бывало прежде.

Дмитрий заметил, что Алексий явно хотел что-то возразить, но не стал, оставил мысли при себе. Потом наедине спросил об этом, митрополит усмехнулся:

– А и внимателен ты, князь! И прав, и не прав боярин. Оно хорошо бы, чтобы власть была твердой и понятной, но для нас и такая неплоха. В мутной воде тоже рыбка ловится. Пока Орда меж собой дерется, ей не до Руси, можно и самим на ноги встать. Спеши, князь Димитрий, вот оно, твое время, про которое я твердил. Пока Мамай с Мюридом не вместе и в Сарае сильной руки нет, постарайся Москву укрепить, под себя остальные княжества взять.

– А если в Орде сильный хан будет?

– Успей понять, кто слабей, и присоединиться к сильному. Пусть сильный будет тебе благодарен за помощь, тогда еще передышку получишь. Хитри, изворачивайся, пока другого не дано, нет силы у Руси совсем свободной стать, потому твое дело крепить ее до поры до времени.

Писец старательно очинил новое перо, запас которых взят еще из Москвы, и приготовился нанести на пергамент все, что следовало сообщить потомкам о поездке князя Дмитрия Ивановича в Сарай-Берке. Пергамент уже разложен на небольшом столике, в плошку налиты чернила… В Сарае душно, несмотря на поздний вечер, проклятые мошки, привлеченные светом небольшого светильника, примощенного тут же, так и вьются перед лицом, лезут в глаза, в нос.

Феодор уже придумал фразу, которую следовало нанести на драгоценный пергамент, осторожно обмакнул перо в чернила и тут заметил налипшую на кончик здоровенную муху. Видно, утонула в плошке, а писец не заметил. Досадливо тряхнув пером в надежде избавиться от нежелательной гостьи в чернилах, Феодор с ужасом увидел большущую кляксу, расползающуюся по листу.

С досадой дернув рукой, писец… задел пергамент и его краем опрокинул плошку! Столик слишком мал для большого листа и чернильницы. Теперь уже не клякса, а целая лужа разлилась по дорогому пергаменту, норовя пролиться и на одежду. Монах вскочил, смахнул чернила с листа и неожиданно для себя ругнулся, помянув нечистого. Пергамент был испорчен!

Видимо, привлеченный его ругательством, в каморку заглянул митрополит:

– Пошто нечистого к ночи поминаешь? – Увидел разлитые чернила, все сразу понял, но браниться не стал. – Лист посуши, потом ножичком поскребешь, он еще на другое сгодится, что попроще. Остальное очисти да возьми у меня еще лист. И чернила не ставь на столик, можно же рядом пристроить! – Уже обернувшись, чтобы уйти, Алексий вдруг добавил: – Чтоб всякая дрянь в чернила не попадала, накрывай их тряпицей сверху.

Чернец не мог поверить своим ушам, неужто и наказан не будет?! Но он ошибался, митрополит уже под конец строго велел:

– А за ругань неприемлемую сорок ден вечерами по два десятка раз молитву читать станешь и поклоны бить. Я скажу какую.

Феодор вздохнул и принялся выполнять приказанное. Получается, что не за испорченный пергамент его митрополит наказал, а за брань непотребную? Ловко, хотя прав Алексий, как можно писать о делах славных, ежели с недобрыми словами к письму приступаешь?

Немного погодя на пергамент легли первые строки: «В лето 6871 (1363) прииде князь Димитрий Иоаннович в Сарай…»

Мюриду были очень нужны деньги, он дал ярлык князю Дмитрию Ивановичу в обмен на богатые подарки, правда, для пущей важности сначала облагодетельствовал ярлыком, а потом дары принял. Пусть попробует кто сказать, что куплен ярлык!

Русские повернули носы своих ладей на север, пора уходить домой. Получить ярлык еще не все, теперь надо вернуть себе Владимир, где сидит Дмитрий Суздальский. В том, что князь Дмитрий Константинович будет противиться, никто не сомневался. Только бы Мюрид не передумал спустя две недели, а еще чтоб его самого в ночи не прирезали как барана. Кажется, впервые русские бояре переживали за судьбу ордынского правителя! Вот она, замятня ордынская!

Немного погодя прибыло и второе посольство – от Абдуллы Мамаевского. Там тоже расстарались и тоже привезли ярлык на великое княжение для Дмитрия Ивановича! Казалось, что все складывается хорошо, но на Руси редко жили спокойно, так получилось и на этот раз.

Прознав, что московские послы получили ярлык еще и у Абдуллы, хан Мюрид страшно обиделся и поспешил в знак своего недовольства отослать новый ярлык Дмитрию Суздальскому с бывшим в то время в Орде Иваном Белозерским. Теперь ярлыка оказалось два от разных ханов и у разных князей. Это не сулило ничего хорошего.