Читать книгу Злая Москва. От Юрия Долгорукого до Батыева нашествия (сборник) - Наталья Павлищева - Страница 12

Спокойствия на Руси никогда долго не было. В феврале следующего года умер Великий князь Ярополк Владимирович, и на престоле оказался его брат Вячеслав. Именно он отделял Юрия от вожделенного Великого княжения, следующим Мономашичем в их роду был именно Юрий Владимирович. И хотя Юрий и Вячеслав никогда друг дружку не любили, потому как не были единоутробными, старшего брата суздальский князь все же признавал.

В Суздале долго не знали о том, что происходило в далеком Киеве и вокруг него, ранняя весна – не самое удобное время даже для гонцов, пока добрались, киевская свара пришла к своему завершению – Мономашичей на Великом престоле сменили Ольговичи.

Следующий за Великим князем Ярополком из Мономашичей был Вячеслав Владимирович, потому, почувствовав, что земной жизни осталось немного, Ярополк прежде всего сообщил брату. Но тайно одновременно с этим надежные люди отправили гонца и к Всеволоду Ольговичу Черниговскому.

Тайный посланник из Киева примчался в Чернигов студеной февральской ночью, его даже не сразу пустили в городские ворота. Только когда сказал нужное слово да объяснил, что спешно к князю, чуть отворили щелку, чтобы протиснуться смог. Гонец был замерзший, злой, потому ругался нещадно, пришлось впустить и его коня.

На княжьем дворе, только услышав: «Из Киева», больше вопросов не задавали, видно, ждал Всеволод Ольгович каких-то известий. И сам князь вышел быстро, хотя, видно, спал.

– Умер Великий князь Ярополк Владимирович. В Киеве вокняжился Вячеслав Владимирович.

– Добро, – кивнул Всеволод Ольгович.

Гонец, отряхивая снег с одежды и шворкая веничком по обуви, чтобы не натащить в гридницу, куда его пристроили ночевать, удивленно размышлял, к чему это сообщать так срочно. Все знали, что следующий Великий князь – Всеволод Владимирович, да только он слаб и тих, совсем не таков, как его почивший брат.

А князь Всеволод Ольгович, кивнув гонцу, скрылся у себя в ложнице. Жена приподняла голову с подушки:

– Что?

– Спи! – но все же добавил: – Ярополк помер.

– А-а… – разочарованно протянула княгиня. Эка невидаль, помер очередной Мономашич! Их вон сколько, надолго Великих князей хватит.

Женщина отвернулась, поглубже зарываясь в подушку. Уже через минуту она сладко спала, а вот ее муж до самого рассвета ходил по ложнице, размышляя.

Вот оно, пришло его время! Вячеслав столь слаб и нерешителен, что если Киев не взять ныне, то его не возьмешь никогда! Всеволоду Ольговичу, как и Вячеславу Владимировичу, шестой десяток, времени ждать, когда придет его очередь, просто нет. Сел же Владимир Мономах в обход его отца, Олега, почему бы теперь не вернуть отчее право себе? Когда дойдет дело до Юрия Суздальского, тот сделать этого не позволит.

Всеволод нервно покусывал ус, губу, снова и снова вышагивал от окна к двери и обратно. Конечно, рискнув, можно потерять все, как случилось с отцом, когда стал изгоем. Но если не рисковать, то и вовсе ничего не будет!

К утру под глазами князя от бессонницы было сине, но сам он бодр и решителен. Супруга, поняв, что муж собрался куда-то с рассветом, зевая, поинтересовалась:

– Хоронить поедешь?

– Кого?

– Ну… Ярополка. Помер же.

– Кто меня зовет? Нет, спи!

Еще немного погодя в разные стороны уже мчались гонцы – князь Всеволод Ольгович звал к себе брата Святослава Ольговича и двоюродного брата Владимира Давыдовича. Для себя он решил: пора возвращать Киев Ольговичам!

Торопились, в Киев надо бы поспеть, пока Вячеслав во вкус власти не вошел, как почувствует, может быть поздно… И дружину взяли малую, настоял сам Всеволод Ольгович:

– Если с большой придем, скажут, что войной на Киев, а так с малой вроде просто уговорить Вячеслава сойти с Великого стола добром.

Владимир Давыдович не понимал:

– Чего ты боишься, ежели сядешь, так кто тебя погонит? Разве только вон Юрий Суздальский, но он и так может, что с большой дружиной, что с малой…

– Киевлянам не все равно, если приведу с собой войско, окрысятся, не поверят, а мне потом как сидеть? Нет, Вячеслав должен добром стол уступить, как его брат когда-то сделал. И если уступит, то Юрию против меня головы не поднять будет.

Святослав вздохнул, по-хорошему завидуя брату. Он сам так не смог бы. Отовсюду гнали, вот и новгородцы тоже почуяли силу Мономашичей и позвали Ростислава, указав Святославу «путь чист». Видно, поняв невеселые мысли брата, Всеволод усмехнулся:

– Сяду на Киевский стол, новгородцы небось снова тебя позовут…

Святослав невесело огрызнулся:

– Ты сядь сначала!

– Митрополит Михаил помочь обещал.

Владимир Давыдович ахнул в догадке:

– Никак он тебе и весточку прислал?

Всеволод не дурак даже братьям свои тайны раскрывать, неопределенно пожал плечами:

– Может, он, а может, и не он…

Для начала они заняли Вышгород, в котором ни дружины, ни особой охраны не было, и в самом начале марта двинулись к Киеву. Святослав ежился: как собирается Всеволод воевать такой город с таким малым числом ратников? Но тот и не собирался, ему надо было испугать Вячеслава, вселить в него неуверенность. Насколько Всеволод знал дядю, тот отражать нападки не способен, он и в Переяславле-то княжить не хотел, потому как опасно, то и дело набеги.

У Киева стали жечь дворы. Запылал и Копырев конец, где не то что дворы, избы чуть не лепились друг к дружке, одну запалили, остальные сами занялись, хотя и было не сухо.

Из ближней избы выскочила седая старуха, у которой плат сбился на сторону, открыв реденькие волосы, запричитала, подняв тощие руки к небу:

– Что ж вы, ироды, делаете?! Креста на вас нет! Пошто своих же губите?!

Ратник остановился, не донеся факел до соломы на крыше, Всеволод зло блеснул глазами:

– Поджигай!

Вросшая в землю избушка занялась быстро. Старуха упала наземь, но ни биться в слезах, ни звать на помощь не стала, то ли поняла, что не помогут, то ли было уже все равно. Но, глядя прямо на Святослава, вдруг тихо сказала:

– Проклят ваш род, сгинете, аспиды…

Святослав, не выдержав, хлестнул коня, помчался в сторону, сам не зная куда. Сколько раз вот так от факелов своих же русских ратников горели дома в русских городах. Бывало, так разоряли, как и половцам не суметь. Мстили друг дружке князья, а горели горожане. Билась мысль: прокляли, нас всех давно прокляли. Он пытался возражать сам себе: но почему же тогда у других все получалось? Вон Всеволод жжет и не боится, а он мается из-за какой-то старухи.

Убедившись, что еще немного – и может заполыхать весь Киев, чего ему самому горожане не простят, Всеволод приказал прекратить и отправил к Великому князю предложение уйти из города… добром.

По всему городу давно звучали набатные колокола, сначала никто не мог взять с толк, что это. Половцы? Нет, полыхало с северо-запада, на Копыревом конце. Значит, просто погорели по чьей-то дури или неосторожности, такое тоже бывало нередко. Но к Великому князю вдруг примчался гонец от… Всеволода Черниговского. Осознав, что посад и Копырев конец жжет собственный племянник, Вячеслав чуть не рухнул на лавку, с трудом удержался, чтобы не показать своего страха гонцу. Сумел кивнуть, что понял, и сказать, чтоб подождал ответа.

Решить такое Вячеслав сам не мог, позвал митрополита Михаила. Тот словно знал, что позовут, пришел быстро и даже согласился отправиться переговорщиком к нежданному набежнику.

Вернувшись, он передал увещевания Всеволода: черниговский князь убеждал Великого, что Юрий Суздальский не даст ему сидеть в Киеве, непременно захватит и самого Вячеслава оставит совсем без удела.

Вячеслав от таких слов даже поежился, если честно, то он и сам этого же боялся, помня всегдашнюю свою распрю и нелюбовь с Гюрги. Вот навязалось Великое княжение на его голову! И чего было бы загодя не отказаться? По нему так лучше Туров, сидел бы себе спокойно, никого не трогая и чтобы его никто не трогал. И чем братьям да племянникам так нравятся Киев или Переяславль, где ни дня спокойно прожить нельзя? У Юрия есть своя Ростовская земля, тоже далеко и спокойно, булгар побил и жил бы себе. Так ведь нет, с ростовскими боярами только что не на кулачках, в Суздале все больше. Ну и сидел бы в Суздале…

От размышлений о брате Вячеслава отвлек митрополит:

– Коли, князь, не слишком лежит душа биться за Великий стол, так и согласился бы, чего же людскую кровь лить? Сейчас от Всеволода можешь потребовать, чтоб он за тобой крепко утвердил Туров или еще чего, он согласится.

– Будь по-твоему. Не хочу кровь лить, пусть себе идет пока в Вышгород, а я завтра уйду в Туров. Потом пусть берет Киев.

На том и порешили. На следующий день Всеволод Ольгович торжественно въехал в Киев и закатил пир на весь город. Погорельцам помог заново дворы поставить, чтоб обиды не держали, бояр, кто против него не был, обласкал, горожан поил-кормил три дня, чтоб надолго запомнили доброту и щедрость нового князя. Меды лились рекой, столы ломились от снеди, а горожане получали обещание доброго и справедливого правления.

Святослав попробовал найти ту старуху, но никто из соседей не знал, куда она девалась, сказали только, что у нее в избе сгорела больная внучка, а больше не было никого из родни, потому ушла куда глаза глядят, всем оказалось не до нее. И Святослав понял: ее проклятье будет висеть над ним всегда.

Митрополит успокоил:

– Сделай вклад добрый в обитель, покайся, прими епитимью, вот и полегчает.

Не полегчало, но постепенно просто забылось.

Киев перешел к Ольговичам, но головная боль у Всеволода только началась. И причиной тому стал вовсе не далекий Юрий Суздальский. Для начала начались разборки в собственной семье. Помогавшим ему брату Святославу и племяннику Владимиру Давыдовичу надо было как-то платить. Не гривнами, конечно, а землями. Владимиру как наследнику Давыда отошел Чернигов. На что тут же обиделись другие, в том числе собственный брат Игорь, которому Чернигов должен был перейти как отчина.

Игоря удалось уговорить и выделить Северскую землю в отдельное княжество со столицей в Новгороде-Северском. Худо, конечно, что черниговские земли делиться начали, но другого выбора не было.

Со Святославом получилось проще – его действительно снова позвали новгородцы, живо сообразившие, что стоять за сына Юрия Суздальского – не то, прислали гонцов, но не к самому Святославу. А к Всеволоду, мол, помоги брата обратно заполучить. Всеволод смеялся:

– А ты не верил! Помнишь, я тебе твердил, что как только на Великом престоле сяду, так и тебя обратно позовут?

– Они как позовут, так и погонят, – вздыхал Святослав.

– А ты меньше с ними волошкайся, меньше внимания обращай. Ты князь, и тебя слушать должны! Стой на своем. Надо будет – помогу.

Но для Всеволода была еще одна опасность – объединение Мономашичей меж собой. Вячеслав тих и слаб, так же тих и Андрей Владимирович, но были еще Юрий Суздальский и его племянник, сын Мстислава Великого, Изяслав Мстиславич. Вот уж кого хлебом не корми, дай повоевать за свое! Дядя с племянником – ровесники, друг дружку терпеть не могли, но против Ольговичей способны и договориться.

И перед Всеволодом стояла задача оставить Юрия Суздальского без поддержки. Для этого надо договориться с Изяславом, тот против дяди с чертом готов дружить. И тут его ждала неожиданность, Изяслав с детства не любил Юрия Владимировича, но объединяться против него с Ольговичем не стал.

Но это не обеспокоило Всеволода, воинственный князь был готов подмять под себя всех, причем сразу.

Всего этого пока не знали в Суздале. Вести в Залесский край приходили с опозданием, может, это и к лучшему, но спокойствия не добавляло.

Когда в Суздаль все же примчался гонец от верных Юрию, а вернее, умершему Ярополку, киевлян с рассказом о вокняжении сначала Вячеслава, а потом Всеволода, суздальский князь только зубами заскрипел. Сидя в Суздале или Ростове, он никак не мог дотянуться до Киева и Переяславля, а если больше жить там, то суздальские земли либо разорят, либо прихватят.

Вот и не поймешь, хорошо или плохо – иметь вотчину так далеко.

Сразу мелькнула мысль, что Ростислава непременно из Новгорода погонят, но это не было главным, как бы у Всеволода рука не поднялась для начала погнать Андрея из Переяславля или отдать его собственный Городец-Остерский кому-нибудь. Это отчина, городок Юрий получил от отца, чтобы была своя земля и подле Киева.

Китан (Андрей), услышав такие вести, нахмурился:

– Говорил же, что надо от Киева вовсе отделяться.

– Как это? Там средина Русской земли, как можно отделиться?

– А ты перенеси.

– Куда?

– А хотя бы сюда, в Суздаль или вон Владимир.

– Что говоришь-то? Белены объелся или голову напекло?

Сын упрямо мотнул головой, узкие глаза на скуластом, широконосом лице смотрели почти зло:

– Нету больше твоей Русской земли, неужто не видишь? И дед зря старался всех объединить. Вот есть у тебя Суздальское княжество, присоединил бы еще новгородские земли, и хватит. А в Киеве, Чернигове да Переяславле пусть себе грызутся. Неужто тебе не хватит?

– Нет, Андрей, – отец неожиданно назвал сына крестильным именем, обычно дома звали Китаном, – не могу я киевское княжение вот так бросить. И Переяславль не могу, отчина это.

– А для меня отчина вот здесь, так что ж? И для Ростислава тоже. Так что ж, нам тоже за Киев бороться и держаться?

– Да.

– Не хочу. Чужое там все.

– Это потому, что ты там не жил. Пожил бы, понял, столько хорошо и красиво.

Сын стоял на своем:

– Красиво и здесь, только ты все мечешься, ничего не видя.

Юрий изумленно смотрел на своего неожиданно взрослого сына. Вон оно как… И не мыслил, что у Китана интерес совсем другой, что ему Киев не нужен и даже Переяславль тоже.

Они так ни о чем и не договорились, да и как договориться, если каждого тянуло в свою сторону.

До конца дня и всю ночь Юрий не мог опомниться от этого разговора, все думал и думал. Получалось, что Китан вырос словно чужим.

Сенная девка, приученная ублажать князя ночами, сунулась было, но он махнул рукой:

– Поди, не нужно ноне…

Не хотелось ни женских прелестей, ни умных речей, зато захотелось меда либо вина, за что всегда ругал Шимонович. Приказал принести и долго пил в одиночестве, чувствуя, что действительно остается один. Стало себя даже немного жаль.

Но Юрий постарался взять себя в руки, Андрей не хочет в Киев или Переяславль, потому что всю жизнь провел здесь, сам Юрий тоже вовсе не хотел ни в Ростов, ни тем паче в Суздаль, а теперь вон как сердцем тянется. Все сильнее брала злость на Ольговичей, Всеволод всегда был воинственным, пошел в своего отца Олега Гориславича, которого только Мономах и мог усовестить. Но ныне такого Мономаха нет, Вячеслав слаб, Андрей тоже, а его самого загнали в суздальские леса и обложили точно медведя в берлоге.

С кем договариваться против Всеволода? Хитер Ольгович, ох, хитер… Стоит только что-то сделать, первым пострадает брат Андрей Владимирович в Переяславле. Но и просто сидеть, ожидая, пока Ольговичи, окрепнув, отнимут один за другим уделы, тоже нельзя.

Теперь Юрий Владимирович, может, и пожалел, что недружен с племянниками Изяславом и Ростиславом, да как исправить? Не идти же дяде к племянникам с поклоном, хотя ровесники…

И сыновья тоже слабы, Ростислав едва сидит в Новгороде, Китан вовсе ни в каких перебранках участвовать не хочет, Иван молод, остальные либо мальчишки, либо недужны…

Рассвет застал князя без сна в тяжелых раздумьях. Утром с трудом смог подняться, мутило от выпитого вечером, во рту было горько и противно. Пришлось вылить на себя не один ковш воды, чтобы голова хоть чуть посветлела.

Зато пришло решение договориться с Ростиславом, сидевшим в Смоленске (всегда же помогал), а еще с новгородцами. И сделать это нужно как можно скорее, пока с ними не договорился Всеволод. Конечно, если будет такая поддержка, то можно идти на Киев. На его стороне правда – Всеволод неправедно обидел Вячеслава, за водворение на Киевский стол старшего брата можно и побиться. Конечно, никого обмануть не удастся, остальные князья прекрасно поймут, что суздальский князь не за Вячеслава радеет, а за себя, но и выбора у Юрия Владимировича просто не было.

Распорядившись собирать рать, он сам отправился в Ростов, чтобы ехать в Смоленск лично. Юрий схитрил, чтобы не сразу поняли, что делать собирается, дружину поручил сыну Ивану, а сам двинулся вперед. Предстояло еще выдержать бой с ростовскими боярами, сколько лет уже он сидел на этом княжении, а бояре как были строптивыми, так и остались! А теперь и вовсе заупрямятся, почувствовав его слабость. Именно потому слабость показывать было нельзя.