Читать книгу Легенда о Дари Ачанги - Наталья Ржевская - Страница 1

В стародавние времена проживал на землях белогорских сильный, вольнолюбивый народ, рабства и угнетения всякого не ведавший, вольготно дышать с рождения и траву топтать в любую сторону света привыкший, да при этом законы и обычаи, предками заповеданные, твердо почитавший. Никто уже и не помнил, откуда пришли те древние предки, где осталась их земля обетованная. Быть может и не приходили они, а пребывали тут с начала сотворения мира бесконечного. Давно это было.

На границе лесов буреломных и бескрайней степи ковыльной народа того достаточно вековало. Строились селищами общинными у речек больших и малых, мостясь от весенних разливов по склонам меловых бугров. Жгли и корчевали дубравы, расчищали жнивье, распахивали жирный плодородный чернозем, бросали в землю зерна, собирали грузные урожаи жита и всякого другого посева, косили степное и пойменное разнотравье, ловили сетями да вершами по рекам и озеркам рыб разных множество великое, вели охоту на птицу лесную и перелетную да на зверьё дикое.

На покатых вершинах бело-зеленых холмов, поросших пахучим чабрецом и шалфеем, вездесущим донником и чертополохом, ставились многолюдные городища с ярусами земляных валов, хороводом деревянных частоколов или каменных стен. По весне да по осени собирались в тех городищах жители окрестные и дальние на богатые многолюдные ярмарки за товарами местного ремесла и диковинами заморскими, за забавами с игрищами, за вестями небывалыми и языками чудными.

Наслушавшись дивных рассказов купцов и коробейников странствующих да чарующих былин калик перехожих, находились храбрецы любопытные, жаждущие повидать края далекие, былинные. Которые из них сплавлялись к лукоморью в тяжелых дубовых челнах по лениво текучему Дону, другие на неистомных степных лошадях бродяжили по неизведанным окраинам и землям удивительным. Были такие, кто пропадал вовзят в тех далях непознанных, но остатние, по звездам привычным и пути солнечному возвертались обратно к родительскому порогу. Толковали они о краях обитаемых, где законом правили богатство и нищета неиссякаемых страстей человеческих, баяли сказки про вихри огненные из колесниц царей и фараонов, про разрушения и терзания земли, про убиение тьмы тьмущей душ неповинных. Поражались слушатели былям и небылицам рассказчиков, не понимали многого, ибо не мыслили жизни без свободы для себя и своих сородичей, без дома родимого, без плеча дружеского, без духа отцовского и силы материнской.

Люди мест наших в покое и мире жить стремились, к земле и небу прислушивались. Да только просторный и благодатный край вольного белогорья суровым был не столь стужами зимними, как непрестанными набегами разорительными степняков разного роду племени. Беда эта висела над жителями края лесостепного испокон веку.

К северу от белогорских холмов проживали родственные народы, скрытые от кочевого меча глухими непролазными лесами. На закате народы тоже ясную речь вели, разумели все сказанное соседями. Правда, и до них кочевники добирались, но то через наши земли, уже малыми силами или вконец ослабленными. Случалось, временами и своего языка люд друг на дружку ходил, но такое лихо редкостью было в те лета. Подговаривали да науськивали их инородцы из эллинов, персов да иных племен, сидевших за каменными стенами градов приморских, вот и лезли головы дубовые без приглашения в соседский тын. Иные потом долгой враждой маялись, пока не замирялись на многоголосых общинных сходах.

Нашим делить нечего было. Земли хватало, знай успевай пахать да сеять. Коней добрых в степи – табуны, выбирай любого, коль хочешь удаль свою показать. Гнедые длинногривые дикари привыкали и служили лишь одному хозяину, не единожды спасая в битвах от смерти неминучей. Иные молодцы по глупости к степнякам наведывались, кобыл и жеребцов мастей невиданных, случалось, выторговывали за всякую пушнину зимней охоты. Но такие вылазки считанные разы добром заканчивались, кочевье не отпускало молодых да здоровых отроков. Отбивать приходилось старшим родичам да общинникам детей своих неразумных, спасая от чужбинной доли.

Бить из лука и мечом тешиться, как и за сохой ходить, в общинах с малых лет обучались. Ремеслу защитника вразумляли и парней, и отроковиц. К замужеству девки могли с ухватами да веретеном усердно управляться и верхами держались смело, и лук со стрелами в хозяйстве у каждой имелся, да и мечом иные бойко владели, не хуже бывалого воина. А иначе то не могло быть.

Приходило тепло, и вместе с первой зеленью приближались степные улюлюкающие стаи, изголодавшиеся по добыче. Редко какая весна заканчивалась на раннем покосе или пахоте без шелеста разнопёрых стрел, звона мечей и криков яростных тех, кто столкнулся под солнцем теплым ласковым в схватке смертной. Оттого и ценили люди покой и благодать мирных дней.

При этом нравом сильным тот люд рождался, буйством сердца и разума отличался от жителей соседствующих земель. Особо, ежели лютостью врагов пришлых жизнь рода переворачивалась.

Стычки с мелким кочевьем обыденными событиями считались. Дозоры богатырские чаще всего перехватывали разбойников малочисленных или извещали о приближении нежданных гостей. Но коли несметная кочевая туча накатывала до края неба, оставалось одно – укрываться в схронах ближних и дальних лесов, кинув свои дома и многолетние труды на разграбление.

Зачастую, после ухода пришлых с добычей награбленной, их настигали в степи, когда те уже направлялись к своим оседлым становищам. А ежели средь люда нашего были убитые да в полон забранные, то сеча начиналась не на жизнь, а на смерть – родная кровь требовала отмщения, да и рабство ту же погибель означало.

Собирались белогорцы небольшими кучками конных и, спасая угнанных родичей, со всех сторон начинали терзать скрипящую обозную тушу насытившегося врага, рвали куски от каравана, огрузившегося добром украденным.

Перед степняками, одуревшими от награбленной еды обильной и жары летней, появлялись воины-общинники из лощин и впадин, знакомых им до каждого кустика полынного, скрещивались мечи и секиры в молниеносном бою. Лютый глаз кочевника сталкивался с яростным прищуром пахаря, землю которого разорили и осквернили делами нечеловеческими, существа разумного недостойными. Редко-когда больше половины пришлых к своим становищам добирались, полонян белогорских единицы уводились. Потому и ценили пленников из лесостепных земель, хоть толку от них мало в рабстве было. Умирали они, почитай сразу вдали от отчего порога, не свыкались с жизнью подневольной, не принимали обычаев чужеродных.

Так вот и складывалась сущность народа, свободно на родной земле проживающего да в любое время удар степи жестокой встретить готового.