Читать книгу Хулигангел, или Далеко и Навсегда. Нетленки, тленки и монопье - Наталья Рубанова - Страница 4

Как, как могло произойти это?

И как с этим быть-то теперь?

Самюэль Торрес схватился за голову: и сон еще, сон: лишь ваза с фруктами их разделяет, ну а Она – свет очей – рядом, эфиром лучи́тся – и льнет, льнет, сиянием обжигает: «Катя, Катерина, Катюша, Катечка, – он шепчет, шепчет без запинки: годы тренировки! – Катечка, Катюша, Катерина, Катя!»

Имя, ласкающее забывший ласку слух.

Имя, произнести которое, увернувшись от Т-образной картечной мелодии, Самюэль не может: «Что в нейминге тебе моем?» – а если рэп, тупой рэп из окна, то захлопнуть. Захлопнуть окно и шагать дальше! Ну что ты как маленький – и что теперь делать с тобой?

Доппельгангер гневается и исчезает.

Несколько лет назад она, фея из полузабытой детской мечты, она, фея, свободно изъясняющаяся на английском, французском и испанском, а потому принять ее за славянку было затруднительно, принесла ему папку с рукописью детективного триллера Анны Вернер: помнится, он усмехнулся и, отложив переведенный синопсис, принялся листать распечатку. Не прошло и трех месяцев, как книга если не озолотила, то принесла издательству ощутимую прибыль – даже пресыщенные жанром читатели были в восторге, ну а встречи с райтершей, посетившей несколько прибрежных городков его страны, приятно удивляли, будоража воображение – Вернер умела держать аудиторию как никто, вопросы не иссякали, а Катя, Катерина, Катюша, Катечка – лишь улыбалась да отмечала что-то красным паркером в крафтовом блокнотике: Самюэль помнит.

Почему она пришла именно к нему, в их книжный дом? Почему так легко предложила рискнуть, открыв серию малоизвестного на западе литератора? Почему он – согласился? Почему раньше имя Вернер нигде не звучало – разве что в сериальных титрах снулой Катенькиной империи, ставящей на ракеты, но что это, в сущности, за звук? И почему Катя, Катерина, Катюша, Катечка не отправила роман в холдинг, к тому времени еще не подмявший под себя почти все книгопечатные конторы?

Самюэль зашагал из угла в угол: кабинет вполне отчетливо оскалился, мгновенно став клеткой, тюрьмой – да что там, пыточной! Стол, заваленный бумагами, камин, стеллаж с новинками, кресло, жалюзи, стулья – все, казалось, смеялось над ним, все крутило у виска, хихикало: «Ты стар, да ты просто суперстар, хи-хи!». Самюэль подошел к зеркалу: белеющие виски, морщины… о майн готт, к чему все это, если он интересует ее исключительно как издатель, если она работает с ним лишь потому, что ей выгодно иметь с ним дело – да, Катя, Катерина, Катюша, Катечка прекрасно умеет считать деньги и разбирается в спорных договорных нюансах: так, чтобы год спустя Анна Вернер осталась в его издательстве, Самюэлю пришлось удвоить ее гонорар – авторы непостоянны, что уж говорить об агентах! Нет-нет, терять Вернер на многообещающем старте было немыслимо, невозможно, а раз так…

Он часто обрывал ход мысли, намеренно кое-чего не договаривая себе, и лишь в одном был с самим собой предельно честен: больше всего на свете боится потерять он не Вернер, но Катю, Катерину, Катюшу, Катечку! Он пытался найти информацию о ней на французском, испанском или английском, но она почти ничего не писала о себе не только на французском, испанском или английском, но и на русском – очень скромный, почти бессловесный, FB… зато Инстаграм пестрел картинками: как-то Самюэль заглянул на «запретную» (бить себя по рукам, не открывать!) страницу и увидел ее со сладким мальчиком – да, вот так: со сладким мальчиком на заднем плане, а дальше – за ними – дворец… и Катя, Катерина, Катюша, Катечка лучится, светится вся – да можно ль разве надеяться, будто свободна?

Самюэль прикрыл глаза и представил, как прямо сейчас возьмет, да и позвонит ей, скажет «самое главное» на всех языках, которые знает, и пропади оно все пропадом! Он разведен, он знает толк в женщинах (о, было время, когда и его любили) – а там будь что будет! Вспомнился, как на грех, и «меркурианский», со вторника на среду привидевшийся, сон: вот она, чернокудрая нимфа, обнимает его, смеется чему-то, а он и шага сделать не может – истуканом от счастья стал! Катя же, Катерина, Катюша, Катечка ходит кругами, за руку берет, горы златые обещает, и манит, манит… Наваждение, да и только! Он взялся было за телефон, как в дверь постучала секретарша: «К вам агент Вернер!»

О-о, она пришла с мороза раскрасневшаяся, наполнила комнату ароматом духов и воздуха… Самюэль, схватившись (пустое! рука сорвалась тут же) за атласную бабочку, поздоровался, и Катя, Катерина, Катюша, Катечка поздоровалась тоже, и сердце Самюэля забилось не в такт, и руки слегка задрожали – пришлось прятать те за спину: «Рад видеть! Не часто балуете визитами!»

Она заговорила о новом триллере Анны Вернер – «текст в работе, а договор пока так и не заключен». Уточнила зачем-то, что ее подопечная «один из самых востребованных современных авторов в своем жанре». Пристегнула словечки гонорар, роялти и тиражи, привела цифры… Самюэль же смотрел на нее, не отрываясь, – он слабо улавливал то, о чем она, Катя, Катерина, Катюша, Катечка, говорила, пока наконец до него не дошло: ищет рыбное место, ну а его издательство таковым уже не является – учитывая то и это, это и то, она пришла к выводу, что лучше передать тексты Вернер в другой книжный дом, «ничего личного – просто бизнес», и не будет ли он любезен «содействовать скорейшему расторжению контракта»? Как вариант – тройное увеличение гонорара за новый потенциальный бестселлер и половинные проценты с продаж.

Катя, Катерина, Катюша, Катечка не улыбалась. Звездно-синие ее зрачки источали холод; она барабанила нежнейшими пальчиками с черными коготками по столу, она закидывала то и дело ногу на ногу – о, как хотелось ему, болвану, припасть к ее ступням и молить о чуде!

«Видите ли, друг мой, – срывающимся голосом заговорил наконец Самюэль, – я, конечно, могу сделать все то, о чем вы просите: как расторгнуть контракт, так и увеличить озвученные вами суммы. Но дело не в этом, совсем не в этом! Дело в другом. Дело в том – простите невольную тавтологию, я немного волнуюсь, – дело в том… Да послушайте же! Выслушайте меня хоть раз в жизни – выслушайте! Вот уже много лет, с тех самых пор, когда впервые увидел вас, я не нахожу себе места. Катя, Катерина, Катюша, Катечка! Родная. Да если б вы только знали, что я влюблен в вас, как мальчишка! Вы снитесь мне, я ищу с вами встреч, я готов на многое ради… Не говорите нет сразу – подумайте, умоляю. Да, я старше вас… Да, я допускаю, что, быть может, совершенно вам безразличен – и все же не отторгайте. У меня большие возможности… Разумеется, вы, вероятнее всего, несвободны… Разумеется, вы достойны самого лучшего… Разумеется, мои «дополнительные очки» в виде выигрыша ничтожны… Но, быть может, вы подарите мне маленькую возможность хотя бы изредка видеть вас? Я не прошу о чем-то большем… И мне, поверите ли, совершенно не стыдно. Совершенно не стыдно признаваться в этой вот самой человечьей любви… Она – есть, она существует не только в романах, представляете? В пятьдесят, быть может, только и сознаешь, насколько эта проклятая любовь существует! Я был женат дважды, меня добивались, обожали и ненавидели, пытались приручить или воспользоваться… к чему все это?.. Ах да, простите… Я впрямь взволновал. Я прошу вашего позволения видеть вас… видеть несмотря ни на что… видеть хотя бы изредка… я приму любое ваше решение – и все же позвольте, позвольте великодушно быть с вами рядом, коли не вместе… Признаться, единственное желание – это предложить вам руку и сердце… увезти к самому синему морю… банальненько, да? Подарить все эти драгоценные камешки и шелка, хотя все у вас уже есть и вы ни в чем, судя по всему, не нуждаетесь…» – сбивчивый монолог Самюэля затянулся, но он никак не мог остановить поток слов, льющихся из анахаты, а Катя, Катерина, Катюша, Катечка, свет очей его, улыбалась, и шемаханские ее брови устремлялись вверх, и пряталось в зрачках странное состраданьице.

Приложив палец к губам Самюэля, она подошла нему и, надев ошейник, тряхнула поводком: «Торрес, сидеть!». Он прижал уши, испуганно огляделся и, понурив голову, повиновался, а Катя, Катерина, Катюша, Катечка погладила его против шерсти и, потянув поводок на себя, заливисто рассмеялась, помахав порядком обескураженному доппельгангеру: «Гулять!» – так и пошли-шли-шли по улочкам, пока не добрались до аэропорта (о, как страшно лететь в грузовом! Торрес выл всю дорогу), а вскоре и до святая святых: ее, богинюшки, дома.

Радостный многоголосный лай за дверью заставил сердце экс-Самюэля дрогнуть: породистые псы, один за другим, бросались ей под ноги, а она, Катя, Катерина, Катюша, Катечка, видела перед собой одну лишь Анну Вернер, – ту самую, – и говорила ей что-то на неведомом ему языке, и танцевала, танцевала… да как же восхитительно она танцевала, подумать только!

2018