Читать книгу Стамбульская мозаика - Наталья Шувалова - Страница 3

Когда речь заходит об императрице Феодоре, говорят разное и, в основном, выдуманное.

Одни чтят ее святой, другие приписывают роль куртизанки и злодейки, да такой, что легендарная Мессалина бледнеет рядом с ней, третьи же и вовсе выдумывают небылицы и истории, с Феодорой ничего общего не имеющие.

Сегодня я иду гулять по площади Султанахмет, которую когда-то, во времена Византии и Феодоры, называли Ипподромом. Неспешно сворачиваю к Голубой мечети, усаживаюсь на лавочку, достаю книжечку Прокопия Кесарийского, единственного современника, кто потрудился описать жизнь императрицы, и чей труд признали подлинным и достоверным.

Здесь, у Голубой мечети, просто представлять – она стоит на месте, где некогда высился императорский дворец базилевсов, в котором жила Феодора.

До моего уха доносится мирный туристический гомон Султанахмет, где-то играет музыка.

Здесь очень легко на минуту закрыть глаза – и услышать сквозь время голос восстания «Ника» 532 года. Туристические голоса нарастают, сливаются, превращаясь в грозный рев толпы, налетевший ветер пахнет дымом и смертью, кто-то кричит:

– Ника!

И ответом ему несется обезумевшее:

– Ника!

Сквозь марево вечерней жары я вижу тонкий силуэт императрицы, стоящей у дворцового окна…

***

Константинополь пылал.

Сквозь распахнутые окна дворца внутрь влетали крики беснующейся на Ипподроме толпы, внося еще больший переполох в уже изрядную сумятицу. Слуги бегали взад и вперед, бестолково всплескивая руками, спешно покидали дворец, не забывая прихватывать с собой дорогие безделушки – неизвестно еще, кто теперь будет византийским императором и какая пойдет дальше жизнь, неплохо бы иметь запас на черный день.

Хотя куда еще чернее.

Рушится установленный порядок, почти утратил власть император Юстиниан, еще неизвестно, как будет править император Ипатий – кому какое дело, куда пропала дорогая ваза или жемчужные серьги, до того ли…

Лишь в одних покоях во всем дворце царил идеальный порядок – служанки, как обычно, готовили одежду для выхода госпожи, кто-то нес кувшины со свежей водой, одна из девушек срывающимся от страха голосом робко затянула песню, две другие слабо подхватили.

Невысокая женщина с бледным лицом и точеным станом, стоящая у окна, не поворачиваясь, одобрительно кивнула головой – продолжайте.

Она смотрела на море огня, в который превращался ее город.

Пылали великолепные дворцы на площади Августы, с ревом горел Сенат, злым, нездешним белым пламенем полыхала базилика Феодосия, огонь ревел там, еще еще недавно стояли бани Зевксиппа, пылали, выбрасывая черные столбы дыма, госпитали, и Феодора отвела глаза, стараясь не думать о больных, что были не в силах выбраться и умирали мученической смертью.

Огонь подступал все ближе, вот пламя перекинулось на Халку, передний отдел дворца.

Императрица глубоко втянула воздух, пропитанный едким дымом.

Испуганно пискнула девушка-служанка.

– Государыня, помилуйте, – губы девушки, побелевшие от ужаса, слушались плохо, – отпустите нас, нужно бежать в Пера, еще есть шанс, нужно уходить, сгорим же….

Мужество изменило девушке, она захлебнулась в рыданиях.

– Так уходите, – спокойно сказала императрица, – не держу и карать не буду.

Девушки побросали дела, по очереди спешно падали ниц, целовали ноги Феодоры и поспешно выходили из покоев, пряча глаза от стыда перед той, что бросали в одиночестве в пылающем городе на верную смерть.

Оставшись одна, Феодора огляделась – времени действительно оставалось немного, хорошо что девушек хватило на то, чтобы приготовить одежды.

Скинула тунику, встала перед огромным зеркалом – все еще красива, несмотря на возраст.

Вспомнилось, как когда-то давно старшая сестра Комито учила малышку: «Перед выходом на помост настройся, войди в свою роль, если сама поверишь, что ты грешница или святая, поверит и толпа».

Сейчас нужно было поверить, что ты – императрица.

Под криками распаленной толпы, рядом с воем бушующего пламени, это было сложно, почти нереально, но – хорошие актрисы бывшими не бывают.

И Феодора начала подбирать наряд для главного выступления в своей жизни, придирчиво разглядывая украшения и подбирая подходящую случаю пенулу.

Актерский опыт у Феодоры был солидный и начался в раннем детстве – юная тогда еще дочь смотрителя цирковых медведей стояла после смерти отца у входа в амфитеатр с венком на голове и цветочными гирляндами в руках, протягивая их равнодушно идущим мимо сильным мира сего, умоляя сохранить на время за семьей должность покойного отца, чтобы она, мать и сестра не умерли с голода.

Никогда, ни до, ни после, не испытывала Феодора такого унижения и такого отчаяния, и пусть получилось – навсегда запомнила она чувство безнадежности и то равнодушие, с которым шли мимо маленькой девочки, увитой цветами, патриции.

Тогда же дала себе слово – никогда более она не будет просить.

Никогда.

Подросшая Феодора стала искать счастья в театре. Не раз она срывала аплодисменты у требовательной константинопольской публики, стоя на подмостках и изображая пантомимы, не раз она устраивала интриги за кулисами Ипподрома, чтобы заставить людей говорить о себе, чтобы люди шли смотреть на нее, шепча меж собой: «Смотри, вот она, та самая Феодора…»

Смогла же она выжить в Сирии, единственный раз в жизни поверив мужчине – зря поверив! Пошла за ним, как овца на веревочке, да чуть не сгинула, доверившись льстивым речам. После предательства Гекебола пришлось несладко, пришлось некоторое время побыть куртизанкой, но не сломалась же!

Вернулась в свой город, купила скромный дом, занялась прядением шерсти.

Хорошее было время.

Тихое, спокойное.

Да и Юстиниана смогла очаровать – всего-то надо было выведать у одной достойной матроны, чья дочь была замужем за одним из патрициев, когда и где любит гулять будущий император. А дальше совсем просто – благочестивые речи, скромный мафорий на голове, лукавый быстрый взгляд – и вот уже ради права жениться на ней, бывшей актрисе, простолюдинке, Юстиниан умоляет дядю Юстина, правящего императора, менять законы великой Империи, и вот она выходит из собора женой наследника, а через два года коронуется вместе с мужем на престол.

Сейчас же нужно просто заставить несколько трусов взяться за голову, забыть о страхе и перестать думать о побеге.

Феодора наконец выбрала наряд и облачилась в одноцветную, цвета неба, стулу, надела поверх самую богатую, дорого, расшитую пенулу, укрепила в непослушных волосах венец – одеваться без помощи служанок не было сложно, на подмостках, бывало, и не в такой костюм облачаться приходилось.

Придирчиво перебрала драгоценности, их должно было быть много – она императрица, она должна сиять!

Бросив на себя последний взгляд в зеркало, в полном одиночестве вышла из покоев, усмехнувшись про себя – византийская императрица выходит одна, небывалая для дворца картина.

Неспешно сквозь клубы дыма и шум на Ипподроме, шла она в зал Совета.

Что-то внутри ее, что не было императрицей, позорно дрожало и кричало – беги, не медли, быстрее, но она продолжала идти чинно, высоко подняв голову с сияющим драгоценными камнями венцом.

Императрицы не бегут.

Перед залом Совета не было стражи – все воины дворца были там, на Ипподроме, пытались сдержать натиск восставших.

Достойные мужи империи не заметили, как открылась дверь и в зал вошла женщина – они были заняты оживленным спором.

– Верность наших телохранителей была ненадежна, число войск в столице недостаточно для подавления мятежа, – рапортовал Юстиниану полководец Велисарий, – Мы не сможем сдержать восстание, нужно уходить.

– Я не согласен! – выкрикнул со своим неизбывным акцентом варвар Мунд, высокий мужчина с проседью и перебитым носом, – мы должны бороться за империю!

Его голос потонул в начавшемся гаме, советники наперебой единогласно кричали – уходить!

– Мы не справимся! – орал во все горло Нарсес, ощупывая одной рукой спрятанный под туникой кошель с деньгами, что прихватил из казны на всякий случай.

– Нас всех перебьют!

Юстиниан сидел, уронив голову на руки. Несмотря на доспехи, он казался маленьким и жалким – дрожащие плечи, ссутулившаяся спина, было видно, как трясется его безволосый подбородок.

Потомок славных базилевсов был в отчаянии, и Феодора про себя подивилась – надо же, какими жалкими делают даже самых достойных людей страх и паника.

Он поднял голову, с удивлением обнаружив рядом с собой жену.

Она положила руку на его плечо, тихонько сжала его, после чего отошла и обвела взглядом все еще шумно спорящих меж собой мужей.

Один за другим они замолкали, под спокойным гордым взглядом императрицы стихали голоса.

Феодора ждала.

Она знала, что важные вещи ни на сцене, ни в жизни, нельзя кричать.

Их говорят уверенно – и тихо.

В звенящей тишине зала раздался спокойный голос:

– Сейчас, я думаю, не время рассуждать, пристойно ли женщине проявить смелость перед мужчинами и выступить перед оробевшими с юношеской отвагой, – Феодора посмотрела на каждого из советников императора, удостоверилась, что завладела их вниманием, выдержала паузу. – Тем, у кого дела находятся в величайшей опасности, ничего не остается другого, как только устроить их лучшим образом. По-моему, бегство, даже если когда-либо и приносило спасение и, возможно, принесет его сейчас, недостойно. Тот, кто появился на свет, не может не умереть, но тому, кто однажды царствовал, быть беглецом невыносимо. Да не лишиться мне этой порфиры, да не дожить до того дня, когда встречные не назовут меня госпожой!

Она повернулась к мужу, который, забыв страх, во все глаза смотрел на женщину, ставшую вдруг воплощением его гибнущей многострадальной Империи, вставшей перед ним не умолять о защите, но принять свою участь достойно и стоять до последнего.

– Если ты желаешь спасти себя бегством, государь, это нетрудно, – усмехнулась Феодора, – У нас много денег, и море рядом, и суда есть. Но смотри, чтобы спасшемуся тебе не пришлось предпочесть смерть спасению. Мне же нравится древнее изречение, что царская власть – лучший саван.

Женщина замолчала, лицо ее не выражало ничего, кроме надменного величественного спокойствия.

Император встал, страх, сковывающий его волю, ушел, растворился под взглядом женщины – империи.

– Мы остаемся, я не сдам город. Велисарий! Ты и иноземные войска – на Ипподром! Выбей оттуда Ипатия. Нарсес! Бери казну, бери верных дворцу людей, обещай восставшим простолюдинам что угодно, только чтобы они перестали поддерживать мятеж! Либо победим, либо погибнем вместе с империей. Совет окончен.

– Слава императору! – вырвалось само собой из двух десятков глоток.

Мужчины пошли исполнять приказы, а меж тем в глубине дворца брела по дорожкам к своим покоям та, что еще несколько минут назад стояла перед государственными мужами.

Белые губы, белое лицо, дрожащие мелкой дрожью пальцы.

– Потерпи еще немножко, – сказала императрица женщине внутри, – осталось чуть-чуть.

Дойдя до покоев, плотно затворив дверь на засов, Феодора подошла к окну, посмотрела, как пожар продолжал пожирать город.

Сняла венец, стянула изукрашенную стулу, положила символы власти на небольшой столик – и как подкошенная рухнула на холодный каменный пол, привалилась к стене, подтянула колени к груди, обхватила себя руками, закрыв уши ладонями, зажмурив глаза, сжавшись в комочек от ужаса ревущих пожаров, звона оружия, криков мятежа, горького от дыма воздуха, черно – багрового от огня заката, страха перед смертью и неизвестностью.

Императрица выполнила свой долг, осталась только женщина.

И этой женщине было страшно.

Она не знала, сколько прошло часов, но когда Феодора открыла глаза и убрала онемевшие затекшие руки от ушей, вокруг в наступившей темноте плясали багровые отсветы затухающих пожаров.

Тьму резали нестройные крики:

– Слава императору Юстиниану! Слава!

Восстание «Ника» было подавлено.

Императрица поднялась с пола, бросила взгляд в окно и улыбнулась сгоревшему городу.

***

Постскриптум.

Императрица Феодора вошла в историю как одна из самых известных женщин Византийской империи. Она принимала самое живое участие во всех государственных делах. Юстиниан не скрывал, что всегда советовался с женой; Феодора охотно вмешивалась в супружеские дела, стараясь помирить супругов, любила устраивать браки.

Испытав в юности все мытарства актрисы и куртизанки, Феодора убедила Юстиниана издать множество законов в пользу женщин: закон о разводе, закон об усыновлении незаконнорожденных, закон о наказании за похищение монахинь, закон о надзоре за своднями, закон об освобождении комедианток от рабства… Она восстановила разрушенную мятежом и пожаром столицу, строила крепости, церкви, приюты, ясли, больницы и знаменитый босфорский монастырь для раскаявшихся грешниц.

Феодора вела дипломатическую переписку с иностранными владыками и во многом определяла политику страны, объявляя войны и заключая мир. Это она уговорила Юстиниана начать кампанию против готтов и вандалов, прославившую царствование Юстиниана и храбрость его войск, присоединивших к империи все территории, когда-то принадлежавшие Риму.

Феодора была честолюбива, жадна к богатству, как и многие люди, вышедшие из нищеты, мстительна и злопамятна. Но нельзя отрицать того, что именно благодаря этой удивительной женщине Византийская империя устояла во время восстания «Ника», а царствование Юстиниана вошло в историю как наивысший политический расцвет Византии.

Речь Феодоры на Совете приведена полностью из сочинения Прокопия Кесарийского в переводе на русский язык.