Читать книгу Хроники Нордланда: Кровь Лары - Наталья Свидрицкая - Страница 4

К трём часам на площади собралось столько народу, что яблоку, как говорится, упасть было негде. Люди толпились, обменивались сплетнями и своими соображениями насчёт того, что происходит. Слух, который только начали распространять купец и его слуги, пока ещё не успел расползтись по городу, многие были не в курсе и трактовали происходящее кто как разумел.

– Ты говорила, что мы в безопасности! – Шипел Марк на Барр в подворотне. – Если этот придурок сейчас начнёт болтать о том, кто и как его…

– Если начнёт, – перебила его Барр, – брось поближе к нему вот это. – Она протянула Марку кулёк, от которого исходила такая вонь, что Марк отшатнулся:

– Что это… Фу!!!

– Это твое спасение. – Возразила Барр с презрительной усмешкой. – Как ты проберёшься к помосту, твое дело, но если вдруг запахнет жареным, брось это, и все обойдётся.

– Колдовство какое-то? – Марк, преодолевая брезгливость, сунул нос в кулёк. – Крыса дохлая?!

– Крыса, крыса. – Ласково согласилась Барр. – Не разочаровывай меня, Хант. Я думала, что ты не трус.

– Я?! – Марк вырвал у неё кулёк. – Только как я незаметно это сделаю? Оно так воняет, что меня полгорода запомнит!

– Не запомнит. – Барр снова ласково усмехнулась. – Будут смотреть в упор и не увидят, будут пытаться вспомнить – и не вспомнят. Не переживай.

– Не переживай… Я вот не пойму, как вышло, что они так быстро нашу игру раскусили? Тодд не ошибался, он калач тёртый; знает, что, когда и сколько.

– Не надо недооценивать Хлорингов. Мальчишки – ничто, но их отец умён и давно правит герцогством. И слуга герцога, итальянец Месси, очень хитёр. Помни это в будущем.

– Это мой город, а не итальянца какого-то. – С угрозой пообещал Марк. – А всяким пришлым ловкачам здесь не место… Как бы не случилось с ним чего!

– Ступай. – Барр легонько толкнула его в плечо. – Хлоринги приехали.

Люди расступились перед пятерыми всадниками. Братья, Марчелло, Иво и Матиас поднялись на помост, герцог и Гэбриэл уселись в кресла, поставленные специально для них, у конторки замер секретарь, исполняющий все канцелярские обязанности при муниципалитете, худой долговязый парень с длинным лицом. Гарет глянул на волнующееся людское море, на небо – опять собираются тучки, как бы дождь не хлынул раньше времени! – кивнул герольду, и тот, выйдя вперёд, объявил существо дела.

– Клевета на принцев крови, – перечислял герольд, – обвинение его высочества, эрла Валенского, в грязном непотребстве, приравненное к государственной измене и посягательстве на честь короны, а так же клевета на достойную девицу и попытка опорочить её честь. Следствие по этому делу будет проводить лично его светлость герцог Элодисский на этом самом месте. Приведите обвиняемого.

Купец держался уверенно, и по нему не видно было, что он напуган или хотя бы растерян.

– Что ты можешь ответить на обвинение? – Спросил Гарет.

– В клевете на его высочество я не повинен, ничего такого про него я не говорил. – Быстро сказал «купец».

– Есть свидетели, которые утверждают обратное.

– Я говорил, ваша светлость, что слышал слухи такие, но сам этого не утверждал, и да поможет мне Бог!

– Где ты слышал такие слухи?

– Не помню. Где-то…

– Где именно? Если ты прибыл с Юга, как утверждаешь, а наш брат – с Севера, где именно ты слышал эту ложь?

– Да здесь, – купец начал нервничать, – здесь, в Блумсберри, и слышал!

– От кого?

– От… – Купец сглотнул, – от женщины. – Он вовремя увидел у помоста вчерашнего верзилу, и понял, что отмазаться не удастся. – Женщина больно благочестивая это говорила, как не поверить-то?

– Женщина. – Усмехнулся Гарет. – Как она выглядела? Не Барр ли это, случайно?

– Мать… мать Августа она была, так она назвалась. – Купец боялся Барр, но Хлорингов он боялся тоже. Особенно младшего – тот молчал, но так смотрел на него, постукивая кончиками пальцев по подлокотнику кресла, в котором сидел подле своего брата, что мороз по шкуре и в животе стыл противный комок. Убьёт, убьёт ведь! Гакста убил у него дома, что ему стоит убить какого-то купца прямо здесь?! Слушая Барр и Марка, «купец» представлял себе женоподобного смазливого хлюпика, а оно вот как оказалось. Здоровый, как башня какая, а глаза… Святая Анна, страшные-то какие! Ещё и красным горят, как у кота какого… Или у демона, истинный крест, демон! И он добавил:

– Собака с нею была, чёрная… Прошу простить, ваше высочество, ваши, то есть, высочества, бес попутал, пьяный был, вот и ляпнул, больно свята была с виду женщина-то…

– Хорошо. – Гарет откинулся в кресле. – За сплетни про принца крови ты приговариваешься к усечению языка, позорному столбу, пятидесяти ударам плетьми и изгнанию из герцогства. Теперь, что касается девушки.

– Она не девушка и уже давно. – Твёрдо произнёс купец. Усечение языка и порка – страшно, но жить останешься. Но если ещё и с девкой сорвётся, то казнят – или Барр убьёт, и не знаешь, что хуже. – Это такая прожжённая потаскушка, что клейма ставить негде! И это я готов подтвердить, и на Евангелии поклясться, и мои слуги тоже! Я сам пользовал её…

– Когда? – Спросил Гарет, незаметно пнув ногой Гэбриэла, который просто взбесился от сказанного.

– Да года два назад она у меня жила два месяца, и за это время…

– Ты был её первым мужчиной?

– Да ладно! До меня она уже пятерых поменяла…

– И сколько времени она провела с каждым из них?

– С первым то год, кажись, лакомый ведь кусочек, со вторым тоже около того, а дальше уж всё меньше… Поистаскалась слегка, вы ж понимаете.

– То есть, в общей сложности, получается больше пяти лет? – С силой наступив на ногу Гэбриэлу, продолжил вкрадчиво Гарет.

– Ну… Получается, так.

– Девушке, о которой ты говоришь, пятнадцать лет. – Ледяным тоном произнёс Гарет. – То есть, когда она попала к первому своему любовнику, ей десяти не было?.. Ты знаешь, как это называется в моём герцогстве? Это называется совращение ребёнка, и карается соответственно. Не помнишь, как?..

– Она… – Купец растерялся, но всего на миг. – Не верьте ей, ваша светлость, она врёт! Она просто выглядит такой, а на самом-то деле ей двадцать уже!

– Хорошо. – Сказал Гарет. – Где твои свидетели? Я хочу выслушать и их.

Слуги «купца» слаженно повторили всё, что сказал их господин. Гарет куснул губы. Помолчал, глядя на них. Потом сказал будничным тоном:

– Что ж, я думаю, девушку, которая была твоей любовницей два месяца, ты узнаешь?

– Ну, само собой! – Ухмыльнулся «купец». – Её когда из Ашфилда-то погнали, обстригли… Клейма не поставили, пожалели, больно миловидная, но волосы-то обкорнали!

Марчелло по знаку Гарета вывел из-за кресел братьев трёх невысоких рыжеволосых стриженых девушек, одетых в одинаковые простые белые платья. Все трое были миловидные, тоненькие, глазастые и заплаканные – волос было жалко страшно, хоть и получила за них каждая по десять дукатов – целое состояние. В это время стригли коротко только пойманных на проституции, и ходить без волос было смерти подобно.

– Так которая из них? – Спросил Гарет вкрадчиво. «Купец» нахмурился. Алису он не видел, Гарет не зря запретил ей появляться в городе, и даже за пределами Девичьей Башни и сада. По описанию подходили все три, вот незадача!

– Которая из них, говори! – Резко произнёс Гарет. Толпа притихла. «Купец» тоскливо пробежался взглядом по лицам, вновь взглянул на девушек и заметил в ушках одной из них алмазные серьги. А главное – успел увидеть, как она быстро переглянулась с Гэбриэлом Хлорингом, и тот мимолётно улыбнулся ей.

– Вот эта. – Уверенно указал он. Толпа ахнула и зашумела. Гэбриэл, научившийся в Садах Мечты мастерскому блефу, вспыхнул и привстал, но брат демонстративно одёрнул его и с недовольным видом переспросил:

– Ты уверен? Точно эта? – Ещё сильнее убедив купца в его правоте.

– Ещё бы не уверен! – С облегчением воскликнул он. – Как такую забудешь-то?!

– Вы подтверждаете? – Обернулся Гарет к «слугам», и те закивали согласно, как им и было приказано.

– И на Евангелии поклянёшься?

– А давайте его сюда.

– Рози, – с мягкой усмешкой обратился герцог к девушке, – этот человек говорит, что ты сожительствовала с ним в Афшилде… На Евангелии поклясться готов.

– Чего?! – Упёрла руки в бока рыжая. – Ах ты, прыщ гнилой!!! Ах ты, скотиняка пакостная!!! Ты меня, честную девушку, блудницей обозвал?!! Да я все зенки твои паршивые повыкарябаю!!! Я всю жизнь в Малом Городе живу, ни в жисть не уезжала никуда, все соседи знают, кто я такая, меня весь город знает, пердохер ты затраханный!!! – Её слова встретил взрыв хохота и аплодисментов в толпе, а купец переменился в лице. – Жила я с ним два месяца – ха!!! Да я срать с тобой на одном поле не сяду, образина ты позорная! Тфу!!!

– Спасибо, Рози, спасибо, дорогая! – Смеясь, сказал Гарет, под дружный хохот толпы. Улыбался даже Гэбриэл, по-прежнему взбешённый. Уж больно смешно выглядела маленькая, худенькая девушка, ругающаяся, как портовый грузчик. Купец побледнел. – Как и обещал, серьги твои, это тебе компенсация за твою косу! А ты… как там тебя – Саймон Вилл? – Гарет вновь подался к нему. – Что, за два года память начисто отшибло? Я вот помню даже тех, кого лет десять не видал, а баб своих помню всех, хоть и было их у меня поболее твоего! Так что?! Ещё раз попробуем?! Их всего две осталось! Или та, или эта! А слуги твои что? – Голос Гарета утратил игривые нотки, стал ледяным и безжалостным. – Ну? У вас с памятью как?! Кто из этих девушек жил в вашем доме два месяца?! Что, всем память отшибло?! – Он выпрямился. – И не советую врать. У меня есть способ отличать вранье от правды. – Он кивнул Марчелло, и тот подошёл, налил вино в бокал.

– Соври мне. – Приказал Гарет, и взял в руку бокал.

– Я женщина, сеньор. – Отчётливо произнёс Марчелло. Отравленное вино в кубке вскипело, и над ним повалил чёрный дым; в толпе закричали, купец побелел и упал на колени:

– Ваша светлость!!!

Гарет велел налить себе новый кубок, поставил перед собой и приказал резко:

– Говори! Всё была ложь? Ложь и оговор?!

– Да… – Не сводя глаз с кубка, пролепетал купец. – Всё, всё… но не по своей воле! Приказали мне… приказали…

– И заплатили?

– Не… обещали… но не заплатили, нет… ещё нет… Я всё скажу, всё, ваша светлость! Как на духу, всё…

С мягким шлепком на помост перед ним упала дохлая крыса. Купец отшатнулся, Гарет нагнулся вперед, Гэбриэл быстро оглядел глазами толпу, определяя, кто кинул. Крыса вдруг подпрыгнула, и ближайшие к помосту люди отпрянули с дружным криком, женщины завизжали: корчась, крыса быстро деформировалась, из пасти полезла жёлтая пена… и в один миг на её месте возник карг, огромная тварь с крысиными глазами, рылом и телом дикой свиньи, собачьими лапами и крысиным хвостом. Плюясь жёлтой пеной, она бросилась на купца и в мгновение ока вырвала из его живота кусок кожи, мяса и даже каких-то внутренностей. Купец завизжал; Гэбриэл, опережая даже брата, вскочил, прыгнул вперёд, в прыжке ухитрившись пригвоздить мечом тварь к помосту, проткнув её насквозь. Глянул на купца – тот смотрел на него круглыми от ужаса глазами, пролепетал беспомощно, почти по-детски:

– Помогите… мне… – Гэбриэл глянул на зажатые в клыках агонизирующего карга внутренности, тянувшиеся из разорванного живота… И свободной рукой, обнажив кинжал, молниеносно полоснул купца по горлу. Выпрямился, вытирая кинжал и оставив Виндсвааль в туше карга, который всё хрипел, бился и скрёб лапами помост. Гарет, тоже вскочивший, подошёл к нему, так же обвёл глазами толпу. Спросил хриплым от ярости голосом:

– Кто бросил крысу?!

Люди озирались, смотрели друг на друга, и никто не мог сказать ничего определённого, даже стражники, которые даже не поняли, с какой стороны прилетела тушка. Карг, издохнув, превратился обратно в крысу, и в толпе снова ахнули от ужаса, но и восторга: это сколько же теперь можно будет рассказывать, обсуждать и смаковать произошедшее?!

– Барр! – Хрипло крикнул Гэбриэл. – Слышишь меня, сука старая?! Я знаю, это твои дела поганые, ведьма чёртова!!! Это ты мою невесту опорочить надумала, тварь?! Я знаю, что это ты нашу мать погубила!!! Твои некромантские дела, а, тварь?!!! – И в толпе снова раздались ахи и возгласы. – Но больше ты никого из моей семьи не тронешь, паскуда!!! Ты поняла?!! Я и саму тебя найду, небом клянусь, найду и порешу, и никакие колдунства не помогут тебе, сука ядовитая!!! Ты поняла меня?!!

– Я слышу тебя, гадёныш. – Прошипела себе под нос Барр, глядя на него из подворотни проходного двора, где чувствовала себя в безопасности. – Только зря ты бахвалишься… – И всё же слова Гэбриэла её взбесили, не меньше, чем ловкость и сила, с которыми он прикончил карга, которых, как она знала, простым оружием убить было невероятно сложно. Если честно, она надеялась, что карг натворит дел, покусает и порвёт несколько человек прежде, чем его прикончат, хотела и рассчитывала на это. Гэбриэл вновь разрушил её планы. Быстрый, тварёныш, сильный и наглый… и всегда был таким! А Гарета она недооценила… Умён, гадёныш, ничего не скажешь, как блестяще переиграл их с Марком комбинацию… А ведь так отлично всё было задумано! Она с кривой усмешкой презрения, но и бешенства, слушала, как Гарет сам, лично, перечисляет её приметы, называет её имена: Александра Барр, мать Августа, паломница из святой земли, – и объявляет за её голову награду: триста золотых дукатов за живую, и сто – за мёртвую. Да, она им по-прежнему не по зубам, так же, как и прежде, и всё-таки это очень осложнит её жизнь. Братья умны и упрямы: Гарет заявил во всеуслышание, что отныне этот его приказ будет оглашаться каждые три дня во всех городах и посёлках Поймы, вместе с приметами колдуньи. То есть, в таверне не заночуешь и спокойно не поешь. Понятное дело, посещать Гранствилл это ей не помешает, но определённые трудности создаст… Барр решила встретиться со Штормом. У того, кажется, есть какой-то дом?..

– Нет. – Отрезал Шторм, когда она нашла его и заговорила о том, чтобы использовать его дом в качестве своего убежища. – Мне там Чуха не нужна.

– Если ты, эльфийский поскрёбыш, ещё раз посмеешь назвать меня чухой…

– То что? – Скривился Шторм. – Не нужна ты мне там. Ты вообще мне не нужна. Хозяин имеет право верить тебе и пользоваться тобой, а мне тебя не надо. Ни тебя, ни твоей твари. – Кивнул он на собаку. – Выкручивайся сама.

– Как бы тебе не пожалеть об этом! – В бешенстве Барр только что не кидалась на Шторма: её магия на эльдара не действовала, и она могла бы щёлкать перед ним пальцами сколько угодно, Шторм только сморщился презрительно. – Хозяин прикажет тебе, и ты будешь подчиняться мне и защищать меня, как миленький!

– Когда прикажет, тогда и буду. – Бестрепетно ответил Шторм. – Всё? Ты меня достала. – Повернулся и пошёл. Несколько секунд Барр готова была натравить на него пса, но сдержалась: Шторм вполне мог убить её собаку, а пса Барр искренне и нежно любила, напитала его своей магией, создав в нём резерв магических сил. Пёс был не только питомцем и другом, но и талисманом, даже оберегом. Рисковать им Барр не могла… Но и спустить это наглому эльдару так просто она не могла тоже.

Впрочем, это потом… А пока – она в тупике, и что бы сегодня ни пыталась сделать, всё не получалось или получалось кое-как… Ну, это ещё не конец света. Хотя мысль о том, что проклятая девка по-прежнему готовится к свадьбе и торжествует про себя, была противна.

Помимо страха перед Аяксом и желания получить сотню дукатов, Доктора очень грела мысль о том, что какую бы судьбу ни уготовил Аякс Марии, смерть девушки в любом случае будет страшной и долгой. И вот что удивительно: он был уверен, что дитя Марии – от Гора; но ни на секунду не допустил и мысли, что Гор может что-то испытывать к своему ребёнку. Доктор считал, что жестокость по отношению к «дристунам», его презрение к ним, как-то возвышает его над лицемерно сюсюкающим быдлом. Отрицая всякую нежность и даже снисходительность к детям он, Доктор, проявляет ум, смелость, оригинальность мышления и некий обаятельный цинизм, некий интеллектуальный шарм, чёрт возьми. Властелин его сердца по определению должен был быть солидарен с ним в этом, и, представляя, как будет, смеясь, рассказывать Гору о страшной судьбе Марии и его ребёнка, Доктор уверен был, что тот посмеётся вместе с ним.

Пока же он развлекался тем, что каждый день по нескольку раз рассказывал Марии, кто такой Аякс, что он делает со своими жертвами, и какая судьба ждёт её саму и её дитя. Делал он это, не жалея красок и подробностей, и доводил девушку до исступления. Это было жутко: ощутить своё материнство, ощутить ребёнка в себе, как нечто драгоценное, самое важное во Вселенной, и знать, какая гибель его ожидает, и быть бессильной что-либо изменить! Мария старалась зажмуриться так, чтобы появился звон в ушах, и заглушил бы глумливый голос, но он впивался в мозг, в сердце, причиняя неимоверные страдания. Казалось, что это страдание само по себе должно убить её, потому, что нельзя было так жить и так чувствовать, это было чудовищно само по себе. Когда в один день – прекрасным любой день в Садах Мечты назвать было нельзя, – Доктор торжественно объявил ей, что пора: за ней сегодня приплывёт её новый хозяин. Впервые с тех пор, как очутилась в Садах Мечты, девушка по его приказу оделась не в бутафорское одеяние нимфы или монахини, а в добротные, хоть и уродливые, юбку и деревенскую рубашку. Всё сильнее чувствуя неудобство из-за отсутствия Паскуды, Доктор сильно злился, отказываясь признать, что Чуха могла оказаться нужной и даже незаменимой, и его злобу чувствовали на себе все девушки до единой, и особенно – Саманта и Марта, тоже беременные и теперь ставшие помощницами Доктора по Девичнику. Он орал и бил их, а Мария, одеваясь, жадно вглядывалась во всё, что её окружало. Сознавая, что отправляется на смерть, она, как ни странно, сожалела обо всём, что оставляла тут. Как бы то ни было, а это место почти полгода было её домом. На лежанке за решётчатой дверью Мария находила какой-никакой покой и отдых, здесь оставались Марта, Саманта и бедняжка Клэр, здесь ещё ощущалось незримое присутствие Трисс и её ночного друга, Гэбриэла… Это было всё, что ещё оставалось Марии в этом мире – а теперь она теряла и это, чтобы следом потерять и саму жизнь. Оцепенев от отчаяния, Мария обводила глазами помещение, бассейн, даже отвратительные барельефы, и слёзы бежали двумя ручейками по щекам и дрожащим губам. И получила очередную безжалостную оплеуху от Доктора:

– Не сметь пялить зенки, паскуда писежопая!!! Быстро в пол опустила, тварь!!!

И что-то в Марии взорвалось. С бешеным животным воплем она бросилась на Доктора, который, не ожидая такой атаки, рухнул навзничь и заверещал по-бабьи, и принялась кусать и царапать его – нет, рвать ногтями и зубами, чувствуя привкус его поганой крови во рту! Вся дрожа от яростного желания убить его, порвать, уничтожить, Мария не чувствовала ударов, которые наносил ей стражник, пытаясь оттащить от Доктора, не обращала внимания на сопротивление самого Доктора, бешенство и отчаяние придало ей сил. Стражник – это был Клык, – облил её водой из бассейна, и только тогда смог оттащить в сторону, причём девушка извивалась, рычала, как взбесившееся животное, и пыталась кусать и его руки. Доктор вскочил, схватил палку, намеренный забить её насмерть, но тут Клык заметил, что девушка с животом, и бросился между ними:

– Не дам беременную девку бить!!!

– Чего?! – И без того некрасивое, лицо Доктора, все исцарапанное, в крови, с вытаращенными глазами и ощеренными зубами, было чудовищно. Клык сжал кулаки, в одном из которых был короткий меч:

– Не дам, и всё! Пошёл в жопу, придурок!!! Ветер!!!

Второй стражник, приятель Клыка, развлекающийся с Клэр, бросил своё занятие и подбежал к Клыку:

– Чего вы тут?!

– Сторожи этого… Я девку заберу отсюда!

– Сдурел?!

– Да, сдурел. – Клык был бледен, но настроен был решительно. – Достало меня – смотреть на это всё!

– Ты ви… – Доктора трясло, – ви…

– Видел; и чё?! – С вызовом спросил Клык. – Сам просишь! Они когда-нибудь все вместе набросятся на тебя да и порвут на хрен – и правильно сделают!!!

– Да я тебя… я те… – У Доктора, от изумления, от шока, сделался припадок: глаза закатились, его затрясло, меж посиневшими губами появилась пена.

– Эй, – испугался Ветер, – а он не сдохнет?!..

– Да и хрен с ним. – Клык глянул на Марию со смесью жалости, досады и замешательства:

– Вот с девкой что?

– На хрен она тебе сдалась?

– Да ни на хрен… – Клык снова покосился на Доктора:

– Скажем ему, когда очнётся, – если очнётся, – что девка сдохла…

– И куда её?

– В ту конуру, где солома. – Клык подхватил на руки безвольно поникшую девушку. Она была так слаба, что этот всплеск совершенно опустошил её, Мария больше не в силах была не только шевелиться, но даже что-то чувствовать. На неё накатило спасительное оцепенение; она отказывалась слышать, видеть и чувствовать, замкнулась в себе.

– А потом? – Не отставал Ветер, пока Клык нес по коридорам Марию.

– Чего пристал?! – Огрызнулся тот. – Не знаю, что потом! Да ты посмотри на неё, она и так скоро сдохнет… Пусть хоть в покое полежит это время. А потом потихоньку скинем её в море, да и всё. – Он пристроил девушку на солому в небольшом чуланчике, где было прохладно, но зато довольно света, присыпал соломой:

– Ну, вот. Надо воды ей поставить, и хлеба краюху, что ли… А я пойду, скажу этому жирдяю, Аяксу, что девка сдохла. Скажу, что Клизма её палкой отхерачил, и она того… дуба дала.

– ОН же потом Клизму сам того…

– Ага. Пожалей его, валяй! – Фыркнул Клык, которому когда-то, пока он был молоденьким пацаном в Конюшне, здорово доставалось от Доктора, так как он был в его вкусе, и Клык этого не забыл и не простил. – Может, жопу ему подотрёшь?..

– Нужен он мне… – Хмыкнул Ветер. – Просто зря ты это затеял!

– Сам знаю, что зря – Пожал плечами Клык, который и в самом деле уже раскаивался в том, что сделал. Но назад пути уже не было – не отдавать же девку Аяксу! Тот ещё поганей Доктора, и подумать, и то мерзко, для чего ему именно беременная нужна! У Клыка, не смотря на Сады Мечты, сохранились нормальные, живые чувства и инстинкты, и младенцев он жалел, хоть и побаивался. Но страх его шёл не от ненависти или неприятия, а от боязни по неосторожности причинить этим хрупким крошечным созданиям вред. Считая это проявлением мужественности, он, вслед за Доктором, называл их «дристунами» и «гномиками», но в душе был нормальным, обычным, и довольно неплохим парнем. Марию саму по себе он, может, и не пожалел бы, точнее, не вступился, но беременная девушка – это было уже другое.

– ТО есть, как – сдохла?! – У Аякса от ярости дыбом встали короткие рыжие толстые волосы на загривке, как у зверя. – Как это: сдохла?!

– Доктор напоследок решил ей люлей дать, она взбесилась, бросилась на него, царапаться стала, и он её палкой забил. – Бестрепетно глядя ему в маленькие бешеные глазки, ответствовал Клык. – Спроси у Ветра, он там был, подтвердит. Мы его пытались остановить, а он как сбесился, аж пена изо рта пошла…

– Где труп?! – Прошипел Аякс.

– В колодец скинули. На фига ей там лежать, вонять?.. Жарко стало, так-то.

– Убью урода!!! – заревел Аякс в бешенстве. – Убью паскуду!!! – Рванулся мимо Клыка в грот, но порыв его тут же и остыл: в лабиринте гротов и естественных пещер, не зная дороги, заблудиться ничего не стоило. – Пусть только высунется из норы своей, падла… Убью!!! – Он ещё долго ревел и крушил камни, вымещая ярость на всём, что попадалось под руку, пока Клык благоразумно спрятался от него в гроте и про себя от души злорадствовал: надо же, как удачно всё вышло! Вот Клизма встрял, гад ползучий! Аякс его точно порешит, точно – этот отморозок слов на ветер не бросает! И оправданиям Клизмы он не поверит, Клизма врёт, как дышит, и это все знают!!! Вот свезло! А он ещё, болван, сомневался…

За три дня до помолвки в Хефлинуэлл начали подтягиваться гости. Первыми приехали дворяне Поймы и Королевской дороги, в том числе граф Ригстауна Морис Дрю и Вэйлы, управляющий Июсским замком с супругой, которая привезла свой знаменитый пирог, и, розовея, вручила его Гэбриэлу. Тот, до того момента встречавший гостей с привычно холодным и суровым лицом, улыбнулся ей своей сказочной улыбкой, принимая пирог:

– Благодарю! Пирог у вас волшебный, я его помню до сих пор! – И не одно девичье и женское сердце дрогнуло при виде этой улыбки!

Гостей разместили в Золотой и Девичей башнях, часть свиты – в Гранствилле. Вечером накрыли столы уже в Малом Рыцарском зале – зал, где ужинал в кругу семьи его высочество, был для всех маловат, а Большой зал готовили к новому пиршеству, которое обещало стать даже пышнее и роскошнее, чем предыдущее. Габи, страшно недовольная и вечно ко всему придирающаяся, таки приняла участие в подготовке, хотя, по словам Глэдис, «лучше б уж просто не лезла!». Зато в подготовке так же приняла участие и Алиса; ей активно помогала Тильда, деятельная натура которой просто не могла смириться с тем, что кругом кипеш, а она в нем не участвует. И вот они обе помогали Глэдис куда больше, настолько, что в этот раз даже не дёргали поминутно Гарета. Алиса храбро взяла на себя многие моменты, требовавшие финансовых затрат и особого разрешения, записывала все и показывала Гарету – пока он не сказал, что полностью доверяет ей в этом вопросе, так как убедился, что она ответственно и разумно подходит к делу. После этого дело у них пошло веселее. Тильда оказалась просто незаменима в вопросе экономии времени и средств, её советы помогли сократить бюджет мероприятия ровно вполовину и страшно расстроили этим купцов и торговцев Гранствилла, которые собирались хорошо заработать на помолвке – даже больше, чем получилось в прошлый раз. Алиса, полная решимости стать для Гэбриэла идеальной женой, училась у Тильды, училась у Глэдис, про себя поражаясь, как велики и важны обязанности женщин – хозяек замка! Те, кто считал, что госпожа только сидит, вышивает да ждёт домой своего господина, фатально заблуждались. На ней было огромное хозяйство, множество слуг и служанок, организация обедов, завтраков, ужинов, досуга и комфорта, бельё, посуда, снедь, запасы. Если в замке плохо принимали гостей, если гости и их слуги остались чем-то недовольны, или, не дай Бог, их плохо покормили – позор ложился на хозяйку такого замка, и, не смотря на наличие слуг, управляющего, экономки и прочего полезного люда, она должна была лично за всем проследить и всё проконтролировать, а потом ещё встретить гостей и всем уделить внимание, всем дать почувствовать себя желанными гостями и объектами искренней заботы. Первый общий ужин организовывала под надзором Глэдис и Тильды как раз Алиса, и волновалась при этом так, что даже побледнела и осунулась. Каждому гостю следовало отвести место сообразно его статусу и амбициям, найти компромисс там, где на одно место получалось и два, и три кандидата, соблюсти сервировку, учесть даже их аппетиты и манеры!

– Хозяин из Малой Горки, – говорила Глэдис, – жрёт, как свинья, стол после него потом весь грязный и залитый вином и подливом, но Боже упаси подстелить ему лишнюю салфетку поплотнее, заметит и обидится… Надо его усадить так, чтобы рядом не оказалось девицы какой впечатлительной или аккуратиста какого вроде хозяина Малого Города… И салфетку сунуть под скатерть, чтобы не видно было её… И скатерть на этот стол постелем ту, что уже почти прохудилась, после и выбросим. – Всё это началось за час до того, как гости начали усаживаться за столы, нахваливая убранство Малого Рыцарского Зала, над которым работала сама Алиса. И как же девушке было приятно! Её старания не пропали даром, её оценили и хвалили, правда, не зная, что это она – но ей всё равно было приятно, а что дивиденды собирала официальная хозяйка дома Габриэлла – так и Бог с нею! Алиса была уверена, что её от неё не уйдет. Не сейчас, так в будущем! А Гэбриэл, его брат и батюшка всё равно знают, чья всё это заслуга, и Алиса ловила на себе их одобрительные взгляды и розовела от счастья. Клеветника вычислили вовремя: теперь в Гранствилле рассказывали о триумфе Гарета, о том, как убил на глазах у всех чудовище Гэбриэл Хлоринг, о том, как опозорился горе-купец, которого загрызло вызванное ведьмой-некроманткой чудовище, о самой этой ведьме – и никто и не помышлял пачкать в грязи имя Алисы. Марчелло постарался и тут: оплаченные Гаретом ваганты, менестрели и жонглёры пели и рассказывали на площадях городков и деревень Поймы о ведьме, уме герцога и доблести его брата, и бдительно пресекали даже самые нейтральные попытки обсудить Алису Манфред. Его высочество посоветовал Алисе заняться благотворительностью и помощью бедным и сиротам, чтобы создать себе прочную репутацию и завоевать уважение, Гэбриэл пообещал всё это профинансировать, и после помолвки девушке предстояла настоящая работа.

Но пока что – она наслаждалась. На ужин в Малый Рыцарский она надела первый из своих новых нарядов, горчично-бело-золотой, с набором специально для неё заказанных украшений, сотворённых эльфами из золота, горного хрусталя, рубинов и алмазов, бесподобную шляпку и умопомрачительные туфельки. К этому великолепию прилагалась изящная сумочка со всем необходимым, и Алиса чувствовала себя великолепно. У неё был отменный вкус, и своим новым обликом она осталась довольна; что же касается гостей, те просто столбенели при виде девушки, облик которой заставлял скончаться в страшных корчах всякую предвзятость, всякую веру в сплетни и в то, что Гэбриэл женится на ней по воле брата. В последнее не поверил бы ни один мужчина в возрасте от пяти до пятисот лет, так как каждый, кто видел её сегодня, готов был, не раздумывая, взять её замуж на радость и на горе любую, даже босую и опозоренную. Ужин прошёл великолепно, все, кроме Габи, остались довольны. Поздно вечером, у него в покоях, Гэбриэл, Иво и Алиса съели роскошный пирог, который удался экономке Июсского замка даже лучше, чем достопамятный пирог, съеденный Гэбриэлом единолично, о чём он, смеясь и краснея, и рассказал, уплетая его на этот раз с другом и невестой.

– А я бы слопал тоже. – Кивнул Иво. – Ум-м-м, вкуснотища!

– Очень вкусный пирог. – Согласилась Алиса. – Хорошо, что это моя экономка так его готовит! Они очень хорошие, я сегодня с нею уже поговорила, и она, между прочим, радуется, что у Июсского замка есть теперь графиня. И ждёт меня в гости!

– А чё, съездим. – Кивнул Гэбриэл. – Как-нибудь соберёмся, да и съездим… Я так-то не очень хорошо всё помню, но замок красивый, да.

– Скорее бы помолвка. – Вздохнула Алиса. – Все эти хлопоты, и все эти гости… В Девичьей башне столько людей! Столько служанок, и просто ещё не знаю, кого! А завтра приедут ещё посол и его жена…

– Ну, они-то скоро не уедут. – Пообещал Гэбриэл. – Брат говорит, они месяца два будут гостить, как минимум. Как и этот… консул?

– Консорт. – Чопорно поправил его Иво. – Это муж королевы, который отвечает только за появление наследника, но не имеет никаких прав ни на престол, ни… да вообще никаких прав не имеет.

– Самец, короче. – Фыркнул Гэбриэл. – Ну-ка, ну-ка! Убери ручонки свои от моего куска! Это мой!!!

Посла с супругой, консорта Фридриха и кардинала встречали в порту, все, даже его высочество. В последнее время он выезжал всё чаще, чувствуя себя великолепно, и его подданные постепенно привыкали к тому, что их принц вновь принадлежит им. В это время верили, что прикосновение королевской особы священно и может излечить любую самую страшную болезнь, а в прикосновения принца Гарольда Элодисского верили вдвойне, и вдоль дороги к Гранствиллу, от Брыльского перекрёстка и до самого города, толпились нищие и убогие всех мастей, с набором всех мыслимых и немыслимых хворей и увечий. Самое удивительное, что исцеления и в самом деле случались, так как эффект плацебо – вещь реальная. Особенно часто исцелялись хромые и парализованные.

Посол, испанский граф с умопомрачительным именем Хуан Франсиско Мария Лусиэнес-и-Гассет де Карвахаль, прибыл в сопровождении супруги, Амалии Лауры Консепсьон, или просто Амалии, переводчика, телохранителя-мавра, здоровенного темнокожего воина с внимательными чёрными, как южная ночь, глазами, не уступающего ни братьям в росте, ни Нэшу – в комплекции, в золочёной броне и с экзотическим оружием, и секретаря – итальянца. Сам граф ехал на андалузском боевом коне, мужчины его свиты – тоже, а вот Амалия восседала на прекрасной арабской кобылице, лёгкой, изящной, маленькой на фоне рыцарских лошадей, но бесподобно красивой. С ними прибыла достойная таких знатных особ свита, которую, как теперь знала Алиса, предстояло разместить, никого не обидев, хозяйке дома. Его высочество, встретив гостей, приветствовал графа по-испански, а Фридриха – по-немецки, а затем представил им членов своей семьи, настоящих и будущую. Фридрих так и впился глазами в Габи, и вправду – копию Изабеллы, только юную, но такую же стервозную на вид. А красавица Амалия не сводила глаз с братьев, поминая про себя нехорошим словом Ангела: полукровка, ночевавший на острове Мёртвой Королевы, всё-таки оказался Гэбриэлом Хлорингом! Но, с другой стороны… Может, и к лучшему?.. Братья были сказочно красивы. Амалия, молодая и очень красивая брюнетка, статная, высокая, гибкая, с большими карими глазами и нежной кожей, необычайно заинтересовалась эльфами, утверждая, что до приезда в Нордланд вообще не верила в их существование, а здесь постоянно слышит о них, но до сих пор ни одного не видела.

– Один эльф, Старшей Крови, сейчас гостит в Хефлинуэлле. – Сообщил Гарет, с интересом поглядывающий на привлекательную графиню. – Он не присутствует обычно на многолюдных человеческих сборищах, но позже я вас познакомлю, и вы сами убедитесь, что слухи правдивы.

– А ваши… простите мне, я, может быть, бестактна… ваши глаза и уши – от эльфов?..

– Я бы даже бестактность простил такой очаровательной даме, но нет, меня это вовсе не трогает. Да, это от эльфов. Мы с братом очень похожи на маму.

– Тогда она была редкостная красавица!

– Все эльфы красивы. – Усмехнулся Гарет, ничуть не смущённый комплиментом. – В этом ничего удивительного нет.

«Самодовольный, самоуверенный, избалованный! – Подумала Амалия. – Хорош, ничего не скажешь, но как же я таких ненавижу! Такой и пальцем не шевельнёт, чтобы добиться благосклонности женщины. Выбирает, небось, из тех, кто за ним бегает, копается в них, как в куче апельсинов… А его брат – совсем иное. Даже, пожалуй, не пойму пока, что».

Одно стало понятно очень быстро: он весь поглощён своей невестой. Он не сводил глаз с этой маленькой девушки, слышал каждый её вздох, и как только после праздничного ужина начались танцы, как их было уже не оторвать друг от друга. Амалию охватило уже знакомое ей ревнивое и азартное чувство. Она была шпионкой и работала на Ватикан, но кроме того, она была из тех привлекательных женщин, которые считают делом чести соблазнить именно того мужчину, который влюблён в кого-то, считается верным мужем, кем-то сильно увлечён. Правда, ей было уже двадцать семь лет – возраст, когда у женщин Нордланда появляются внуки, – но выглядела она едва ли на двадцать с небольшим, и выглядела великолепно. До сих пор ей удавалось всё, что она затевала, и за нею вился шлейф семейных скандалов, разбитых сердец, даже самоубийств, чем она откровенно гордилась и при случае хвасталась, правда, сопровождая воспоминания о самоубийцах обоего пола лицемерным вздохом: «Бедняжечка, но что тут было поделать? Или: бедолага, он так меня любил!». На самом деле она не испытывала ни жалости, ни раскаяния, а свои трофеи лелеяла в памяти и сердце, как охотник чучела убитых им зверей. На Алису, влюблёнными сияющими глазами глядящую на Гэбриэла, Амалия поглядывала именно, как на будущий трофей, самодовольно, не без злорадства. Да, девочка дивно хороша. Но кто она такая против неё, опытной, хладнокровной и прекрасной?! Даже с её очаровательным пением?.. Да, Гарет – дичь знатная, и сложная, но, в конце концов, и не такие зубры падали к её прекрасным ногам. А вот Гэбриэл и его невеста… И Амалия, не раздумывая, пошла на штурм.

От Дрэда она знала всю историю Гэбриэла: как он был похищен, где был, что делал, как сбежал, и полагала, что ему, не избалованному, как брат, да ещё сознающему в глубине души свой позор, внимание и авансы такой, как она, будут за счастье. Вот только она многого не знала; например, как и Кенка, Дрэд верил, что Гэбриэлу помог бежать епископ Гранствиллский, которого до сих пор усиленно искали и Далвеганцы, и Рим. Они даже допустить не могли, что Гэбриэл бежал сам, бежал оттуда, откуда бежать было просто невозможно. С их точки зрения, у Гэбриэла и епископа была связь, и именно из-за страсти епископ и рискнул всем, вытащив своего любовника и вернув его в семью. Именно так и смотрела на Гэбриэла Амалия, в то же время отмечая для себя, что он выглядит, по крайней мере, внешне, гораздо серьёзнее и опаснее своего брата. Дрэд не верил, что Гэбриэл сам убил вампиршу – считал, что это брат куёт для своего братца легенду, которая принесла бы ему популярность. Амалия и сама не верила… И всё же женская интуиция вступила в противоречие с тем, что она слышала и в чём только что была уверена. Она колебалась: какой тактики придерживаться? Той, которую продумала прежде, чем увидела этого юношу, слишком красивого, слишком непроницаемого для того, каким его описывали? Он казался сдержанным и неприветливым, но в этом не было ни грамма неуверенности в себе, напротив, он был холоден и спокоен, как спокойны только очень сильные и уверенные в себе люди. И лишь своей невесте он улыбался с нежностью, преображавшей его холодное красивое лицо, которое становилось таким простым и даже трогательным, что делалось завидно. Амалия решила начать с того, чтобы заставить его улыбнуться так ей.

– С которого из двух ты решила начать? – Спросил Хуан Фернандо по-испански, приблизившись к ней.

– С графа. – Ответила Амалия.

– Он скоро женится.

– Тем более. Представляешь, каким выйдет скандал, если невеста застукает его у моих ног?..

– Но нам-то что с того? Опять взялась за свои игры?! Забыла, что нам нужно спровоцировать дуэль из ревности?!

– Но если она приревнует, то ты и подавно можешь это сделать! Ты просто обязан будешь это сделать.

– Смотри! – Он резко повернул голову. Он тоже был красив, в его красоте было что-то резкое, ястребиное, он вздёргивал и поворачивал голову, как хищная птица, и глаза его, коньячного цвета, тоже были похожи на птичьи, безжалостные и пустые. У него был очень аристократический профиль, потому он и выдавал себя за испанского гранда; на самом деле он был простолюдин, бывший разбойник, Хуанито Эль Камборьо, в своё время пойманный властями Севильи и завербованный доминиканцами. Дон Хуан Фернандо славился тем, что убирал неугодных Риму титулованных особ, провоцируя дуэли и поединки, убирал чисто и блестяще, так, что придраться ни к чему было нельзя. На Амалии он и в самом деле был женат, но смотрел на её игры сквозь пальцы, изображая ревность лишь тогда, когда этого требовали интересы дела. Среди северных народов существовало стойкое убеждение, что испанцы – страстный, гордый и неистовый в чувствах народ, поэтому вспышки его ревности и следующие за этим дуэли никого не удивляли и не вызывали лишних подозрений. А держался он так, что позавидовал бы сам испанский король, столько в нём было достоинства, высокомерия и аристократизма. Даже его высочество ничего не заподозрил, беседуя с ним о мавританском завоевании и о борьбе с захватчиками. Он был абсолютно уверен, что беседует с потомственным дворянином.

Супруга дона Хуана в этот момент, наконец-то дождавшись, пока Гэбриэл останется один, незаметно приблизилась к нему и встала поодаль. Ей и в голову не могло прийти, что полуэльфу её соседство не особенно приятно. После нескольких танцев от неё ощутимо пахло потом, вдобавок, бани она, как большинство европейцев в это время, не признавала и не считала мытьё таким уж необходимым действом. Она воспользовалась дорогими арабскими духами и считала это вполне достаточным; во всяком случае, никто прежде на это внимания не обращал.

– Простите, – обратилась она к Гэбриэлу с милой улыбкой, – вы не подскажете, кто этот дворянин? – Указав на какого-то рыцаря с незнакомым Гэбриэлу гербом.

– Нет. – Ответил он лаконично. Он чувствовал, что даме зачем-то хочется пообщаться, но не испытывал ни малейшего желания к этому. И не только потому, что от неё пахло, как и от остальных дайкин. Он боялся, что сейчас вернётся Алиса, и в её ревнивую головку что-нибудь взбредёт… Накануне помолвки это было, ну вообще, не нужно!

– Простите, – повторила она, словно невзначай, дотрагиваясь кончиками тонких пальцев до рукава его камзола, – я вам, наверное, кажусь невежливой?

– Почему? – Приподнял Гэбриэл тёмную бровь. Его взгляд Амалию неприятно удивил. В его тёмно-серых глазах не было ни капли интереса, ни мужского, ни какого бы то ни было ещё. Он смотрел на неё не как на привлекательную женщину, а как… на какую-то помеху, досадную мелочь.

– Вы, кажется, не расположены общаться. – Она попыталась сломать лёд, улыбнувшись мило и беспомощно. Гэбриэл чуть смягчился, по крайней мере, взгляд слегка потеплел, когда он сказал:

– Я просто не особенно это умею. Все эти светские беседы, вся эта хрень куртуазная… прошу прощения, видите: слова грубые так и прут. Не принимайте на свой счёт, миледи, я вообще вот такой.

– Со своей невестой вы иной. – Интимно произнесла Амалия, опрометчиво приближаясь к нему. Гэбриэл собрал в кулак всю свою волю, чтобы не выдать, до чего ему неприятно. – Я весь день любуюсь вами: вы такая прелестная пара! Вы такой… сильный, высокий… – Она провела пальчиком по его рукаву, – а она такая хрупкая… Позвольте вас поздравить!

– Спасибо. – Лаконично ответил Гэбриэл и поискал глазами Алису. Та ушла с Авророй и Юной, чтобы привести себя в порядок, как она сказала; пока что её нигде не было видно. Тогда он нашёл взглядом брата и тот мгновенно его понял, извинился перед дамами, с которыми о чём-то разговаривал, и подошёл к ним:

– Донна Амалия! – Поцеловал руку красавице, ненавязчиво и очень искусно увлекая её от брата, который тут же поспешил присоединиться к другим гостям, которые что-то оживлённо обсуждали за своим столом.

– Я имел честь и удовольствие видеть вас пару раз в Дании, в Копенгагене, но тогда мы не были представлены. – Гарет говорил и откровенно разглядывал Амалию, не скрывая, что оценивает её. Как она ненавидела этот мужской взгляд! Словно она вещь на витрине, к которой прицениваются: взять, не взять?.. Стоит она того, или нет? Глянула на него в ответ с вызовом, дерзко, поправила кружево на шее:

– Неужели вы меня запомнили? Я думала, вы смотрите только на то, что дышит под женским платьем!

– Большинству женщин на то, что выше, и смотреть не стоит! – Хладнокровно рассмеялся Гарет. – Но вы другое дело, и сами это знаете!

– У меня ревнивый муж.

– А я знаю. – Он перестал улыбаться. – Я был в Дании, когда он прикончил этого… как его звали?.. Он хороший боец.

– Только через чур ревнив. – Амалия скромно потупила глаза.

– Я только хотел вам сказать, что ревнив не только он. Невеста моего брата ревнива тоже, и вам лучше не провоцировать её.

Амалия ахнула от неожиданности, потом расхохоталась:

– Да вы что?! И что она делает со своими соперницами: живьём ест?!

– Не говорите потом, что вас не предупреждали. – На лице Гарета не дрогнул ни один мускул. – Возможно, в этот раз ваш муж не успеет даже моргнуть, как вступаться ему станет не за кого. Дело в том, что мой брат помешан на этой девушке. И если что-то встанет между ним и ею, он не посмотрит ни на пол, ни на красоту, ни на приличия.

– Какой-то странный у нас разговор получается. – Сузила глаза Амалия, голос утратил нежность и слащавость.

– Да бросьте, графиня! – Хмыкнул Гарет. – Я ни за что не поверю, что тот поединок был вызван ревностью! Уж больно он был своевременным кое-для кого. Только здесь ваш номер не пройдёт. Забудьте, и просто наслаждайтесь приятным времяпрепровождением. Вы хотели знать побольше про эльфов?.. Вот вам информация к размышлению: эльфы женщинами людей брезгуют.

– Что?! – Амалия не поверила своим ушам. А герцог, мерзавец, весело рассмеялся, ещё раз поцеловал её руку и отошёл, уступая место дону Хуану, который вернулся к жене, заметив непривычное выражение её лица.

– Что случилось? – Спросил, бросив обжигающий взгляд на усмехающегося Гарета.

– Негодяй! – Амалия бурно дышала, стараясь взять себя в руки. – Какой… какой мерзавец!!!

– Он тебя обидел?! Тебя?! – Дон Хуан Фернандо был искренне изумлён.

– Обидел?.. Он меня с грязью смешал… Он знает, зачем мы здесь. Дрэд идиот! Эти братья не так просты, о, нет!!!

– Откуда он может знать?

– Он был в Дании, когда ты убил того маркиза. И сообразил, что к чему. Но это ничего не значит. – Амалия успокоилась и азартно раздула ноздри. – Это ерунда. Он бросил мне вызов – он получит то, что хочет! Сначала его братец, потом он!!!

– Вы так похожи на её величество! – Фридрих в это самое время пытался флиртовать с Габи. – Я даже не подозревал, что такое возможно.

– Что именно? – Высокомерно спросила Габи.

– Существование двух таких ангелов, конечно.

– Не всем женщинам нравится, когда их считают ангелами. И особенно нам не нравится, когда нас сравнивают с кем-то. Даже с родной тётей. Но вам повезло: я люблю тётю и восхищаюсь ей, а потому можете и дальше меня с нею сравнивать, мне это приятно. – Фридрих был здоровенный, красивый, а главное – он был ей ровня, и европеец к тому же! Наконец-то Габи чувствовала, что может флиртовать и кокетничать в своё удовольствие и не чувствовать себя дура-дурой среди своих придворных дам! И Иво хотелось заставить ревновать, а то он-то не стесняется, собрал вокруг себя кружок аж из пяти дам и вешает им лапшу на уши так, что они аж усираются от радости, хихикают, глядят на него коровьими глазами с поволокой… Габи это бесило, бесило, бесило!!!

– Вы когда-нибудь были во Франции? – Обратила она сияющий взгляд на Фридриха.

– Ваше высочество! – С немецкой торжественностью заявил Фридрих. – О Франции я знаю всё!

Принц Элодисский увлечённо беседовал с кардиналом – они были старыми друзьями и давно не виделись. Его высокопреосвященство искренне был рад тому, что видит своего друга почти здоровым, а главное – стряхнувшим с себя глубокую апатию.

– Ты не знаешь, какой это мальчик! – Говорили они, естественно, про Гэбриэла. – Какой это прекрасный мальчик! Я каждый день не устаю благодарить Бога за то, что вернул его мне! Страдания, которые выпали на его долю, не сломили и не озлобили его; он по-прежнему добрый, любящий, искренний, совсем, как тот малыш, которого так рано и так жестоко отняли у нас!

– Я ехал сюда с мыслью хорошенько разобраться, не новый ли это самозванец… Но, только увидев его и услышав его голос, отбросил эти мысли. – Кардинал чуть пригубил вино. – У него не только твои глаза, у него твой взгляд… Хоть порой и более жесткий.

– Это хорошо. Это правильно. Я всегда был слишком мягок, это плохое качество для правителя. Надеюсь, сыновья не сделают моих ошибок…

– Не волнуйся, они наделают своих. – Усмехнулся кардинал. – Гарет уже начал им счёт, в Блэкбурге.

– Да, он поступил странно и неучтиво, согласен. Теперь даже не знаю, как подступиться к Анвалонцу с разговором о марьяже между Седриком и Габи. Девочке пора замуж. Она слишком избалована и не умеет ограничивать себя ни в чём, я боюсь, как бы не совершила какую-нибудь глупость…

– Да, я этого не исключал бы. Посмотри, как она флиртует с этим болваном. О, королева прислала его не просто так! Может, отправишь её на время в Разъезжее?

– Боже меня упаси! Сюда скоро приедет Алиса, вот она сладит с этим прелестным монстром одной левой, а я и пытаться не стану! – Шутливо махнул рукой принц. – Девичьи истерики – это мой персональный кошмар!

– Какая прелестная невеста у твоего сына. Я не видал девушки прекраснее… Просто ангел. Но такой, знаешь, с бесовщинкой, с чёртиком в прекрасных глазках…

– Маленькая жёнушка при великане-муже – это всегда тиран и деспот. – С удовольствием глядя на Гэбриэла и Алису, кивнул принц. – Его брат говорит, что Алиса его даже колотит порой!

– И ужасно ревнива. – Добавил Тиберий на правах старого приятеля и принца, и кардинала. – Об этом говорит уже весь замок.

– То есть, твоему младшему повезло! – С довольной усмешкой заметил кардинал. – А что старший? Что он думает насчёт своей женитьбы?

– С ним трудно говорить на эту тему. Как я понял, он хотел бы жениться на Софии Эльдебринк, и это отнюдь не только расчёт – девушка ему нравится. Но разговаривать об этом он не хочет, уходит в себя, злится. Не могу до конца понять его поступок. Как он мог так неучтиво поступить, да что там неучтиво – оскорбительно?.. Он ведь не такой, и воспитан отменно.

– И как он это объясняет? – задумчиво спросил кардинал.

– Никак! – Махнул рукой принц с недовольной гримасой. – Говорит: «Да, я болван, и не будем об этом!!!». Он всегда был неуправляем и своеволен, а из Европы вернулся законченным бунтарём. Там он не только набрался опыта и повзрослел, как я надеялся, но и стал слишком уж уверен в себе, решил, что сам всё знает и со всем справится. Давить на него бесполезно, остаётся надеяться на его здравый смысл да на то, что я пока пользуюсь у него каким-никаким, но авторитетом.

– Гэбриэл другой?

– Да, Гэбриэл другой. – С нежностью посмотрел на своего сына принц. – Но тут, друг мой, надеяться и вовсе не на что. Это скала, это… монолит. Тут можно только верить в него и молиться.

– Кстати, о молитвах… Не хочется говорить о неприятных вещах, но это правда – что он возомнил себя схизматиком?

– Да. К сожалению, правда. Он ходит на службы в домашнюю церковь, посещает с братом мессу, но не скрывает, что тяготеет к византийской церкви.

– Он исповедуется?

– Нет. Говорит, что ему не нравятся ни отец Северин, ни каноник Кейр. Ты бы поговорил с ним, как ты умеешь?.. В теологических диспутах я не силён, книги, которые я мог бы ему порекомендовать, написаны на латыни, а он её ещё не знает, и учит, надо признаться, неохотно. Читать и писать по-нордски он выучился почти мгновенно, а вот латынь… Говорю же, он цельный, сильный и непоколебимый, как скала над морем. Он не спорит, не злится и не раздражается, как его брат, который порой уступает, даже если не хочет. Гэйб молчит. Молчит и делает по-своему.

– Отец с этим тощим дядькой точно обо мне говорит. – Заметил в этот момент Гэбриэл. Они с Алисой сделали перерыв в танцах, и пили холодный глинтвейн, чтобы освежиться. – Судя по тому, что это священник, говорят они о моей вере.

– Твой батюшка очень переживает по этому поводу.

– Тут не о чём переживать. – Отрезал Гэбриэл. – Ты знаешь, почему я ненавижу католиков.

– Да, Гэбриэл, но…

– И без всяких но! Отцу я это объяснить не могу, но надеюсь на его любовь ко мне. Он знает, что я люблю его, какой бы мы с ним веры ни были, и рано или поздно смирится. Только вот сначала он наверняка натравит на меня этого дядьку… – Гэбриэл оценивающе присмотрелся к кардиналу. – Что ты о нём думаешь?

– Он хороший. – Быстро ответила Алиса. – И несчастный.

– Несчастный?..

– Да. Это у него внутри, глубоко. Он кого-то любит, и несчастен от этого. Мне его очень жаль.

Ранним утром, едва взошло солнце, Гарет провожал кардинала к епископу, переведённому в отдельную башню, фонарём прилепившуюся к Казарменной. Он немножко нервничал – вроде бы, епископ полностью смирился со своей судьбой и каялся, писал что-то целыми днями и молился, ничего не ел, кроме черствого хлеба и не пил, кроме воды; но кто его знает, что он скажет кардиналу, оставшись с ним наедине?.. Но волновался герцог зря: епископ каялся совершенно искренне. Сам признался кардиналу, что вожделеет к мужчинам и полон греховных желаний, и потому не может больше служить епископом. Просит, даже умоляет, отпустить его в самый суровый северный монастырь, славящийся самым жёстким уставом, чтобы он, Олаф, мог бы там бороться с соблазнами плоти и искупать свои грехи. Кардинал исповедовал его, наложил на него епитимью и отпустил на Север; вернувшись к ожидавшему его Гарету, заговорил о том, кого назначить епископом в Гранствилл и о том, что делать с Гэбриэлом и его еретическими намерениями.

– Ничего. – Коротко ответил на это Гарет, после того, как они обсудили кандидатуру Карла Бергквиста, настоятеля монастыря святого Аскольда Равноапостольного, дальнего родственника Хлорингов и Стотенбергов. – Тут ничего не поделаешь. Вы не знаете Гэйба, а я успел его узнать. Уговаривать его бесполезно, шантажировать – опасно, давить и угрожать – ещё опаснее. Он ничего не боится, кроме, разве что, болезни отца и ревности своей невесты.

– Но ты же понимаешь, Гарет, что его ересь только усугубит ситуацию?

– Он это тоже понимает. Просто ему всё равно. – Ответил Гарет. – Что я могу сделать?.. Наорать на него? Угрожать? Может, морду ему набить? Так это не так-то легко. Он сильнее меня. Поговорите с ним. Мне кажется, что он принял это решение под чьим-то влиянием. Ему понравился какой-то священник, который ехал с руссами вместе с братом по Королевской Дороге, произвёл на него впечатление своими речами… Может, вы сумеете его очаровать сильнее.

Кардинал подумал. Они прогуливались по открытой галерее вдоль сада, в котором буйно цвели розы и сирень, воздух, влажный, свежий с утра, был перенасыщен их ароматами, в кустах взахлёб пели соловьи.

– А что его невеста?

– Она католичка. Её воспитатели не обращали большого внимания на её религиозность, но она серьёзная девушка и дисциплинированная, очень скрупулёзно выполняет все положенные церемонии.

– А что с её душой? Церемонии и внутренняя религиозность – не одно и то же.

– Поверьте, она правильная девушка.

– Но ересь её жениха её не смущает?

– Смущает. Она надеется, как и я, что это у него пройдёт, и он забудет эту блажь.

Кардинал потрепал по голове Нору, любимую собаку Гарета, которая подбежала и ткнулась длинной узкой мордой в его ладонь.

– Я попробую с ним поговорить. Как я понимаю, он не исповедуется?..

– Не хочет. Не нравятся ему ни отец Северин, ни каноник.

– Я попытаюсь с ним поговорить. Это очень важно. Его вера может быть ещё одним оружием против вас, ты ведь меня понимаешь?..

– Понимаю. – Вздохнул Гарет.

В обед в Хефлинуэлл с малой свитой прибыла настоятельница монастыря святой Бригитты, в свите которой была и сестра Таис – молочная сестра Гарета и Гэбриэла и давняя знакомая Алисы. Обнявшись с матерью и представившись Гэбриэлу, которого не видела двадцать лет, Таис поспешила на хутор Твидлов, а настоятельница, в миру графиня Камилла Карлфельдт, тайная возлюбленная кардинала Стотенберга и мать его дочери, встретилась с его высочеством. И с кардиналом.

С кардиналом они были ровесниками, но не ровней. Стотенберги были знатной семьей, потомки одного из двенадцать сподвижников Бъёрга Чёрного, старейшей и знатнейшей фамилией королевства, но после того, как их предки поддержали бунтовщика Райдегурда и потерпели поражение, их род почти угас и едва не прервался. О былых богатстве и славе им можно было только мечтать, и во времена юности кардинала, тогда ещё Эрика Стотенберга, они были бедны, как церковные мыши. А Карлфельдты, благодаря связям с Хлорингами и Еннерами, были одной из богатейших семей Острова, и свою красавицу-дочь Юстас Карлфельдт видел невестой кого угодно, но не нищего долговязого парня, пусть и очень хороших кровей. Тогда случилась одна из удивительных и путаных историй, которыми изобилует жизнь, и которых боятся серьёзные романисты, так как это больше смахивало на водевиль. Эрл Карлфельдт мечтал выдать свою дочь за Аскольда Эльдебринка, будущего герцога Анвалонского, но вышло всё так, как он и не планировал. Громогласный, яркий, бесцеремонный и нахрапистый Аскольд, к изумлению всего острова, влюбился в бледную, тощую, невзрачную Эффемию Стотенберг, и влюбился так, что сбежал вместе с нею от навязанной отцом и его другом невесты в Элодис, к юному герцогу Элодисскому, Гарольду Хлорингу, с которым и сдружился не разлей вода. Карлфельдт в ярости обвинил Стотенбергов в сводничестве и чуть ли не в колдовстве, а герцог Анвалонский, отец Аскольда, пригрозил сыну, что лишит его наследства и титула. Безумно на тот момент влюблённые друг в друга Эрик и Камилла даже заикнуться боялись о своей страсти. Камилла была готова всем рискнуть и даже бежать с возлюбленным куда угодно, хоть в смертельно опасный Ивеллон, но её возлюбленный переживал за сестру и боялся усугубить её положение неосмотрительным проступком. Да и за возлюбленную переживал: она просто не знает, полагал он, что её ждёт, ей кажется, что жизнь вообще штука лёгкая и приятная.

Роль «бога из машины» в этот раз сыграл Гарольд Хлоринг: он уговорил сестру, королеву Изабеллу, простить Стотенбергам давнюю измену короне, и вернуть им часть их владений, и сам дал приданое Эффемии, вернув Анвалону Пригорск и Рочестер. На таких условиях герцог Анвалонский блудного сына простил и благословил его брак, который его и в остальном не разочаровал: он дожил до шестого внука, и лично облобызал тогда Эффемию, которую, не смотря ни на что, много лет недолюбливал, заявив, что лучшей невестки ему нечего было и желать! Камилла, глядя на такое счастливое завершение всех этих перипетий с влюблённостями, побегом и сказочным разрешением всех трудностей, решила, что теперь её возлюбленный богат и в родстве с герцогами Анвалонскими, а значит, преград её счастью нет – и ошиблась. Её отец так был зол, что едва услышав о её чувствах к Эрику, пришёл в буйную ярость. В итоге Эрик постригся в монахи, а потом в монастырь ушла и Камилла, назло отцу в основном. Тот от злости слёг и вскоре умер, не успев раздуть искру бешеной вражды к Гарольду Хлорингу в своем сыне, Тибальде, который, будучи лучшим другом Аскольда, сдружился и с Гарольдом, и с Эриком Стотенбергом. Влюблённым всего-то следовало подождать четыре года, но за это время многое произошло, и пути назад у них не было.

И семнадцать лет назад они встретились, встретились в Элиоте, и поняли, что чувство не только не угасло, но, как старое вино, только настоялось и окрепло. И итогом этой встречи стала София. Все их последующие встречи за это время можно было сосчитать по пальцам одной руки, и каждая была драгоценной. Они продолжали любить друг друга и теперь, уже не молодые, каждый со сложившейся карьерой и не сложившейся жизнью. Его высочество знал об этом, знал об их отношениях, о том, что София – плод их любви, и не осуждал, и не поощрял, а просто принимал всё, как есть, за что оба ему были благодарны.

После торжественного обеда в честь желанной гостьи – его высочество и мать настоятельница уважали и любили друг друга, – её проводили в предоставленные ей роскошные покои с выходом в небольшой садик, и там, перед ужином, она наконец-то встретилась наедине со своим возлюбленным. И была счастлива.

К вечеру, в урочный час, двери Большого Рыцарского зала распахнулись для всех приглашённых. На саму помолвку были приглашены, помимо дворян, и горожане, были Нэш с Мартой, ювелиры, богатые купцы, главы цехов и гильдий. Большой Зал сверкал огнями нескольких тысяч свеч и светильников, благоухал охапками, гирляндами и венками трав и цветов, блестел отполированными полами и серебром, медью и бронзой. Столы в этот раз поставили иначе: на возвышении теперь стоял стол для жениха с невестой, и украсили его белыми цветами и зеленью, красно-золотой парчой и кружевной белоснежной верхней скатертью. Приборов и блюд ещё не было: на пир должны были остаться только самые именитые гости, остальных ждало пиршество в городе. В честь помолвки графа Валенского и Алисы Манфред, без пяти минут графини Июсской, Хлоринги предоставили Гранствиллу одного быка, четырех поросят, десять баранов, двадцать корзин хлеба, столько же коробов с бутылками сидра и три бочки пива. Остальное несли на столы сами горожане, и на турнирной площадке готовилось народное гуляние – в ожидании гостей из замка хозяйки и их помощники суетились, дожаривая быка, поросят, гусей и прочую домашнюю птицу, выставляя на столы пироги, пирожные – кто чем горазд, и гоняя от столов ребятню.

По этикету следовало считать, будто о помолвке гости не знают, и его высочество объявит великую новость. Когда он появился, в сопровождении членов своей семьи – Гарета, Гэбриэла, Габи и Алисы, и почётных гостей, – его вновь встретили бурей оваций и приветственных возгласов. В то же время гости пожирали глазами Алису. Девушка была в платье цвета слоновой кости, эльфийского морозного шёлка, сшитого по смелой бургундской моде: платье плотно облегало фигуру, подчёркивая все её изгибы, – и цвет этого платья очень шёл к её волосам и глазам, так же, как и сочно-вишнёвая нижняя юбка, просвечивающая в разрезах, и такого же цвета длинные узкие рукава, доходящие до самых пальчиков и вышитые золотом. Платье было с длинным, графским шлейфом, который нёс молоденький паж. На голове у Алисы была таблетка из накрахмаленных белоснежных кружев с вуалью из тончайшего газа, мерцающего алмазной пылью – такие пока умели делать только эльфы, и стоило это безумно дорого. Стоит ли упоминать об изящных эльфийских туфельках?.. Алиса навсегда запомнила свои слёзы по поводу тех, страшненьких, бедных туфелек, в которых танцевала первый свой танец с Гэбриэлом! Завершали образ украшения из гранатов и алмазов, в том числе роскошный пояс, концы которого, тиснёные золотом и украшенные гранатами, свисали почти до самого пола. На локте одной руки висела новая сумочка в тон вишнёвому шёлку, вышитая золотом и украшенная мелкими алмазами, в другой руке был положенный по этикету кружевной платок. В сумочке покоилось вожделенное сокровище: подаренный ей женихом к помолвке молитвослов, изготовленный эльфами. Эльфы сделали обложку, украшенную серебром, костью и камнями, расписали сценами времён года и рамочками из цветочно-травяной вязи страницы дорогой плотной бумаги, а отец Северин, славившийся каллиграфическим почерком, написал тексты молитв и псалмов. Такого молитвенника не было даже у Габи! Фасон платья, выбранного Алисой на этот случай, был слишком смелым и даже дерзким, его пока не осмеливались носить нордландские дамы, настолько он был беспощаден к малейшему несовершенству фигуры, и любой недостаток выставлял напоказ. Но у лавви недостатков не было, и её фигурой любовались все присутствующие, даже женщины. Маленькая, но изящная и длинноногая, тоненькая, но со всеми положенными изгибами во всех положенных местах, Алиса, как говорил Гарет, была похожа на прелестную эльфийскую куколку. Даже Амалия должна была признать, скрепя сердце, что соперница у неё нынче достойная. Впрочем… юная, неискушённая, глупенькая – что она могла противопоставить Амалии?.. Красоту?.. Но красоты было мало, Амалия прекрасно знала это и готовилась уже на этом пиру отвоевать у девчонки пару позиций.

Когда его высочество объявил о помолвке своего младшего сына и Алисы Манфред, которой величайшим соизволением был дарован замок Июс и титул графини Июсской, и которую с этой минуты следовало именовать «ваше сиятельство», вновь раздались крики, приветствия, поздравления и аплодисменты. Его высочество соединил руки жениха и невесты, и они, краснея, повернулись к присутствующим и трижды поклонились, не разнимая рук, после чего их проводили за стол, накрытый только для них двоих. К ним подходили, поздравляли и подносили подарки, желали счастья и детей, уходили… В конце концов, торжественная часть закончилась, большая часть гостей удалилась, заиграла музыка, почётные гости уселись за столы, и вереница слуг понесла блюда и напитки. И пир начался, ещё более пышный, ещё более роскошный, чем предыдущий. То и дело кто-нибудь вставал и поздравлял жениха и невесту, то торжественно, то шуточно, то на грани приличий, но всем было весело. Улыбался даже Гэбриэл, отбросив привычную холодную сдержанность – он был счастлив и чуть напуган происходящим. Ну, а когда первые блюда были съедены и все тосты сказаны, начались танцы. Амалия готовилась к этому моменту, намереваясь перехватить инициативу и начать совращение Гэбриэла…

И, к её величайшему изумлению, у неё ничего не вышло. Гэбриэл просто не обращал на неё никакого внимания; он видел только свою Алису, разговаривал только с нею, танцевал – тоже только с ней. А вот Алиса манёвры красивой испанки заметила, и напряглась. В её ревнивом сердечке тут же возникло подозрение – не нацелилась ли эта противная тётка на её жениха?.. В паузе между танцами она даже спросила Аврору, не кажется ли той, что жена посла слишком уж пялится на её Гэбриэла?..

– Ха! – Воскликнула Аврора. – И не только она! Твой жених, конечно, не красавчик Иво, но гораздо его привлекательнее! И богаче, Лисочка, богаче! Большинство этих гадюк Мирмидонских спит и видит, как бы переманить его… Вы что-то хотели, сквайр Кайрон?

К ним приблизился Кевин Кайрон, один из оруженосцев, симпатичный молодой человек очень необычной наружности – говорили, что его мать была знатной арабкой, или мавританкой, или вообще эфиопкой – отец Кайрона привёз её из Константинополя. Хрупкая экзотическая красавица быстро зачахла в сыром и холодном климате, но успела произвести на свет сына, красивого странной, мрачноватой, диковатой красотой, стройного, худощавого, очень смуглого, с огненным взглядом мрачных чёрных глаз. Он явно «чего-то хотел», но надменный тон Авроры лишил его дара речи. Пока он собирался с силами, к девушкам подошли братья, и Гэбриэл увел Алису, а Гарет – Аврору. Больше уж Кайрон так и не собрался с духом, чтобы подойти к Авроре. Кто он был против блестящего герцога?.. Тем более что девушка, заподозрив, что симпатичный сквайр неровно дышит в её сторону, сделала все возможное, чтобы его помучить. Девушки вообще это занятие обожали, обожают и будут обожать во все времена… Проверяя исподволь, смотрит ли сквайр в её сторону, Аврора сделалась чрезвычайно весела и мила с Гаретом, с Иво, который частенько приглашал её на танец, и со всеми прочими кавалерами, недостатков в которых у красавицы не было.

Закончился праздник грандиозным фейерверком. Но, как и положено таким праздникам, одним днём он не ограничился. Три дня гуляли город и замок; в течение этих трёх дней были и прогулки на лодках, и небольшой турнир, и выезд в Элодисский лес, и бесконечные танцы и развлечения, и снова фейерверки, и снова танцы. Во время этих праздников Гэбриэл всё-таки ухитрился встретиться с Нэшем, чтобы обсудить с ним свой план по спасению Марии.

– Команду и корабль я нанял, – ответил Нэш, – «Речная жемчужина», контрабандисты, ребята рисковые и сравнительно честные. Но одного я вас не пущу – наша феечка мне этого потом не простит. Дело вы задумали благородное, и я ваш, даже не сомневайтесь. – Он потянулся так, что хрустнули кости, подвигал шеей:

– Эх, и засиделся же я в трактире! Вот, думал, вернусь, спрячу топор, а лучше в землю его зарою, и буду самым скучным и добропорядочным трактирщиком на всём белом свете… А вот поманили вы меня, и аж взыграло внутри-то, как у старого боевого коня! Эх, грешник я, грешник, и нет для меня покаяния!

– Мне помощь ой, как нужна. – Признался Гэбриэл, не скрывая облегчения. – Я и один поеду, потому, что иначе не могу, но твоя помощь мне просто дар небес.

– Этот ваш… как его – Кабан?

– Вепрь.

– Он самый, – он парень надежный?

– Нет. Он подонок конченый. Главарь той самой Дикой Охоты, что брат выловил и на колья посадил. Но он всё, что у меня есть. Никто больше пути в Сады Мечты не знает, и я не знаю тоже. Всё, что я помню, это тайный ход в очаге, но как до него добраться, как открыть – я понятия не имею. Не помню просто. Я пообещал Вепрю большие деньги и корабль на Север, и он клюнул. Точнее, Терновник говорит, что он клюнул, он это проверил колднуством каким-то эльфийским. Это всё, что у меня есть. – Повторил Гэбриэл, словно оправдываясь.

Говорили они в тени большого дуба, одного из знаменитых многовековых Гранствиллских дубов, которые, если верить легендам, помнили Остров до Бъёрга Чёрного. Лужайка у восточной стены Гранствилла пестрела разноцветными палатками, яркими одеждами – здесь проходил турнир, первый за десять без малого лет. Первыми сразились Гарет Хлоринг и Фридрих, который из присутствующих единственный был ровней Хлорингам по крови и мог бросить им вызов. Немец оказался отличным бойцом, и даже Гарет, который, естественно, победил, тем не менее признал в нем достойного соперника и под одобрительный гул толпы пожал ему руку. Боевая доблесть в эти времена ценилась выше, чем ум и талант, а потому с этого момента Фридрих приобрёл в глазах братьев и рыцарей должный авторитет и был окончательно принят в мужской круг Хефлинуэлла. Сейчас с лужайки доносились звон оружия, возгласы толпы, музыка, конское ржание, собачий лай и женский смех. Гэбриэл не умел биться конным, не желал носить доспехи и ещё не был посвящён в рыцари, а вот эльфу бросали вызов то один рыцарь, то другой, и Терновник эти вызовы принял. Алиса была Дамой турнира, и сидела подле его высочества, судившего поединки вместе с кардиналом и пожилыми рыцарями, и Гэбриэл получил относительную свободу действий. Гарет увлечённо что-то обсуждал с Фридрихом и графом из Малого Города, то и дело посматривая, правда, на брата. И Гэбриэл отлично понимал, что будет подвергнут допросу с пристрастием, потому, что Гарет понимал его с полвздоха, и от него обтекаемым враньём не отделаешься. Придётся сказать, что обсуждал с Нэшем нечто важное… Что?..

– Я, ваше высочество, хочу патент на продажу русского мёда получить от вас. – Усмехнулся Нэш. – И это истинная правда. Есть у меня выход на купца русса, а мёд у них знатный, сидру не уступает, даже превосходит. Крепче, ядрёнее, почти, как можжевеловка, а голова с него не болит…

Гэбриэл мучительно поморщился, вспомнив свое похмелье.

– А помимо того, – продолжил Нэш, – есть у меня и ещё к вам предложение. Стратегическое. За Черемуховым прежде застава была, со сторожкой, калиткой, всё, как положено. Пошлину там снимали с проезжающих, имена спрашивали… Возродить бы её. Шастать там часто стали людишки какие-то, мне с трактира не видно, но оживление это мне не нравится. Дорогу эту знают только местные, она через лес угол срезает, и прежде по ней хорошо, если в неделю два-три раза кто проходил или проезжал. А теперь на ней оживлённо, прям, как на Королевской. Понимаете меня?

– Да. – Гэбриэл покусал губы. – Нужно обсудить это с братом.

– Вот-вот. – Кивнул Нэш и приложился к кружке с пивом. – И его высочеству врать не придётся.

– Как думаешь, кто это? – Спросил Гэбриэл, напряжённо обдумывающий слова Нэша.

– Всяко думаю. – Пожал плечами Нэш. – И все эти мысли мне не нравятся. Ни одна. После того, что чуть было не случилось, я про клевету на нашу феечку, мысля о том, что ещё что-то затевается в том же духе, она прям-таки просится, прям-таки навязывается сама собою.

– Барр не видел?

– Как вам сказать? – Нэш почесал в затылке. – Кажется, видел. Знаете, морок такой произошёл… Смотрю утром: по дороге шагом идёт чёрный олджернон, рядом собака бежит, тоже чёрная, а на коне дамочка сидит. Смотрит мне прямо в глаза, усмехается эдак гадостно, и вдруг я вижу не её, а крестьянина на муле. И вот хоть убейте, не помню я, как эта дамочка выглядела, а вот как глаза мне отвела – помню. Но ехала она, как все, с Королевской дороги, вдоль Ригины. И пока оно мимо не проехало и не скрылось, я так и стоял столбом, ни двинуться, ни вздохнуть даже.

– Ведьма… – Процедил сквозь зубы Гэбриэл. – С-сука!

– Не купите ли чего у бедной женщины? – раздался рядом мягкий голос с итальянским акцентом, показавшийся Гэбриэлу знакомым. Он оглянулся и чертыхнулся: перед ним была торговка Лаура, в которой почти невозможно было узнать Лодо. Гэбриэл узнал его только потому, что у него был отличный слух и взгляд, ужасавший его брата: он видел всё, как есть, ему не важны были ни украшения, ни увечья, ни одежда, ни грим. Возможно, этому его тоже научили Сады Мечты, ведь там увечья, маски, раны и шрамы были обычным делом. Он привык не замечать всего наносного и лишнего, сразу глядя в суть. Что касается Нэша, который видел Лодо несколько дней назад, в роли священника, так тот ничего даже не заподозрил.

– Что у тебя есть, красавица? – Поинтересовался он, смягчаясь: он любил высоких фактурных женщин.

– Чётки из Ватикана, освящённые самим Папой, – Лодо принялся откровенно кокетничать с Нэшем, который отвечал ему, грубовато, немного неумело, и так забавно! Гэбриэл, не вмешиваясь, созерцал происходящее с долей недоумения и тревоги, но и не без удовольствия. – Огниво, кресала, оселки для ножей и мечей, чётки, крестики…

– Сходи-ка, – перебил его Гэбриэл, – предложи свои товары моему брату! Узнает, нет?.. – И пояснил Нэшу, когда «Лаура» пошла к герцогу, кто это.

– Мужик?!! – Нэш был потрясён и слегка раздосадован. – А я ему глазки строю, тьфу!

– А здорово у него это получается. – Протянул Гэбриэл, глядя, как Гарет оборачивается к торговке, и заговаривает с нею по-итальянски, улыбаясь и явно тоже не подозревая, кто перед ним. Даже покупает у неё чётки.

– Да нет! – Переживал Нэш. – Да баба это! Идёт от бедра, на мужиков смотрит, улыбается… Нет, баба это!

– Это ассасин. – Пояснил Гэбриэл. – Как-то так.

– Ну-у, тогда понятно. – Протянул Нэш. – Страшные они люди, наёмники эти.

– Ты про них знаешь?

– Знаю. Кто был на Востоке, все про них знают, и только плохое. Они люди без лиц, или люди с тысячью лиц. Ассасин, задание выполняя, перевоплощается полностью в того, кого изображает. Он не играет монаха – он в самом деле монах, или женщина, или старик, или торговец, или калека… Я так слыхал, а теперь воочию вижу.

– Ему можно верить?

– Как вам сказать?.. Не знаю. Сначала надобно знать, кому он служит и на кого работает.

– Он говорит, что хочет работать на меня.

– Ну… не знаю даже, что и сказать-то вам. Я бы отказался. Но с другой стороны, лучше иметь его на глазах, чем в тылу или на службе у врагов ваших…

– Вот и брат то же говорит.

– …если, конечно, он их задание не выполняет.

– Но что ему может быть нужно?.. Убить нас он мог уже давно. Украсть что-то? Тоже. С его-то талантами!

– Не знаю. – Повторил Нэш. – Не скажу. Могу только посоветовать: будьте начеку. И к его предложениям и советам относитесь крайне осторожно! Заманить вас в ловушку – это прям-таки напрашивается.

– Да… – Протянул Гэбриэл. – Ночью сегодня я заберу Вепря и буду с ним в порту. – Встал, ставя на легкий деревянный столик пустую глиняную кружку из-под сидра. – Не могу тянуть больше, мне с каждым днём всё тяжелее.

– Я жду вас с лодкой, ваше высочество.

– Жди.

Гарет, любезничающий с «Лаурой», был потрясён не меньше Нэша, когда брат познакомил его с торговкой получше.

– Тала-ант… – Протянул уже без улыбки. – Самородок. Так значит, это ты собирался давать показания в качестве свидетельницы?

– Да, сеньор. Рад, что они не понадобились, вы справились блестяще. Снимаю шляпу!

– Я знаю, что гениален. – Без ложной скромности возразил Гарет. – Брат решил взять тебя на службу. Я, чтобы ты знал, против и не верю тебе. Помни об этом.

– Вы измените своё мнение, сеньор. – Поклонился Лодо.

– Всяко бывает. – Отрезал Гарет, и Лодо понял, что больше герцог обсуждать с ним эту тему не станет. Вспомнилось, как Дрэд называл юного герцога «идиотом». Как бы эта ошибка не стала для него фатальной… Ему стоило самому приехать в Хефлинуэлл и познакомиться с братьями поближе, а не доверять слухам и мнению герцога Далвеганского. Тот, конечно, очень умён, но тоже не встречался с Хлорингами лично.

Первое задание, которое Гэбриэл Хлоринг озвучил ему под сенью всё того же древнего дуба, Лодо, в общем-то, ожидал. Гэбриэл велел ему узнать имена и титулы тех, кто посещал Сады Мечты под именами Агамемнона, Нерона, Клавдия, Ахилла, Брута, Аякса и нескольких других.

– Пятьсот дукатов сразу. – Сказал Лодо. – Тысячу – потом. Тысяча – за мою работу и за результат, пятьсот – на расходы и подкуп нужных людей.

– Получишь. – Не моргнув и глазом, пообещал Гэбриэл, хоть уже отлично понимал, какую сумму просит ассасин. – За результат я готов это выложить, чего там.

– Может быть, кого-то из них следует убрать?

– Не сейчас. Может, никогда. – Отрывисто бросил Гэбриэл. Воровато глянул на Гарета, кивнул Лодо:

– Пошли, расписку накатаю…

Встретившись ночью в саду с Алисой, Гэбриэл признался ей, что собирается удрать из замка на несколько дней.

– Я только тебе это говорю. – Сказал умоляюще. – Солнышко, завтра ты скажешь отцу и Гарету, чтобы не злились на меня и не волновались обо мне: со мной Терновник и Нэш, и целая команда контрабандистов…

– Гэбриэл, куда ты собрался?! – Насторожилась Алиса.

– Я должен, понимаешь?.. – Гэбриэл боялся произнести имя Марии, вообще упомянуть о ней. – Я обязан кого-нибудь спасти, хоть кого-то… Хочу выловить Доктора и узнать от него, где они прячут детей.

– Гэбриэл!!!

– Тише! Пойми меня, пожалуйста, пойми меня!!! Хоть ты!

– Я понимаю. – Алиса нежно коснулась ладонью его щеки. – Я понимаю, Гэбриэл! Мне очень не хочется тебя отпускать, и я очень за тебя боюсь… Но держать не буду. – Она всхлипнула. – Только знай, – зажмурившись, выпалила она, – знай, Гэбриэл Персиваль, я ужасно, ужасно боюсь, я не сплю, скучаю и страдаю… Ты понял меня?! Я тебя жду каждую минуту, страдаю и боюсь… – Не в силах больше ничего сказать, она уткнулась ему в грудь и расплакалась.

– Всё будет хорошо, Солнышко. – Гэбриэл, растроганный, чувствовал себя виноватым и сам страдал от этого. – Я не один, я с эльфом, и с Нэшем… Что со мной может случиться?.. Доктор – трус и тварь, вот уж кто-кто, а он мне ничего не сделает… – Он ещё долго утешал плачущую Алису, они целовались, снова и снова Гэбриэл обещал вернуться как можно скорее живым и невредимым, а Алиса снова и снова требовала, чтобы он ни в коем случае не позволил никому себя обидеть. У себя девушка так и не смогла уснуть – всё придумывала, как скажет всё его высочеству и Гарету, особенно опасаясь реакции последнего. А Гэбриэл в это время забрал из тюрьмы Вепря и через ворота Хозяйственного двора, договорившись заранее со стражниками, вместе с эльфом и Иво покинул замок.

Замок Северная Звезда, фамильное гнездо Еннеров, эрлов Фьёсангервена, стоял на высоченной скале над Сайской бухтой, в пяти милях от города. Скала имела форму неправильного трилистника, и такую же форму имел замок, получивший своё имя не только из-за формы. К его постройке приложили руку не только эльфы, но и проживающие ещё тогда, триста лет назад, в Сае гномы, и в замке имелось редкостное в Европе чудо: водопровод. Стены Северной Звезды вырастали прямо из отвесных скал, узкая извилистая дорога, вившаяся по скале, упиралась в глубочайшую пропасть, через которую опускался подъёмный мост. Если мост был поднят, замок становился абсолютно неприступен. Северная Звезда никогда не была захвачена врагом. Более того: ни один враг до сих пор и не помышлял об осаде или приступе этого замка, понимая всю нереальность этого.

Со стороны моря никакой нужды в мощных стенах и маленьких окнах не было, и эльфы превратили эту часть замка в волшебный дворец с огромными окнами, просторными террасами, уютными галереями и просторными двориками. Полы были выложены узорной плиткой, вдоль перил стояли керамические вазоны с розовыми и жасминовыми кустами, по карнизам вились хмель и девичий виноград. С каждой террасы открывался божественно красивый вид на Сайскую бухту. Владельцы Северной Звезды вот уже более трехсот лет заслуженно гордились своим домом, который достался им в знак благодарности эльфов за помощь Еннеров при заключении перемирия в Десятилетней войне, которое закончилось подписанием Священного мира. Который Еннеры не нарушали никогда и следили, чтобы он соблюдался на территории их доменов, неукоснительно.

На террасу, где коротали летний день супруга эрла и две его дочери, солнце заглядывало только утром, и в остальное время долгого, жаркого летнего дня здесь было чудо, как хорошо. Жена Лайнела Еннера, Луиза, француженка, урождённая Д’Эвре, и две его дочери, Фиби и Флёр, именно здесь предпочитали проводить время, посвящённое рукоделию и прочим ежедневным занятиям, включая и отдых. Фиби играла на лютне, десятилетняя Флёр развлекалась с собакой и, попеременно, тем, что доставала старшую сестру, а их мать ткала гобелен с изображением Северной Звезды. Работала она над ним уже больше десяти лет; женщина была очень талантлива: восхитительный её труд не уступал эльфийским. Работа близилась к завершению: закончив башни и стены, Луиза подобралась к подъёмному мосту и скалам, и, желая поскорее завершить её, работала сутки напролёт. Даже утром, едва позавтракав и исполнив обременительные обязанности хозяйки богатого замка, она немедленно бралась за свой труд, и не прерывалась даже для полуденного отдыха.

Вопреки общему мнению о француженках, Луиза не была красавицей: суховатая, носатая, с большим ртом. Но очарование её было беспредельно. У неё были чудесные большие черные глаза и ослепительная улыбка, а так же легкий весёлый нрав и неподражаемое чувство юмора. Никто и никогда не видел её брюзжащей, злой или унылой. Глаза её всегда сияли, а рот постоянно улыбался, сверкая крупными, но ровными и целыми, не смотря на возраст, белыми зубами. Прожив в Нордланде больше двадцати лет, Луиза так и не избавилась от лёгкого акцента и французской картавости, но это лишь добавляло ей шарма. И в то же время госпожи графини боялись: юмор её, обычно искромётный, мог становиться безжалостным, и её язычка опасался даже муж. Но при этом Еннер обожал жену, и нередко хвастал в мужском кругу, что Господь благословил его брак: его супруга никогда не доставляла ему ни печали, ни проблем. Старший их сын, Лайнел-младший, погиб три года назад на охоте, но младший, Гарольд, был жив, здоров и давал повод родителям гордиться собой. ОН унаследовал крупные, мужественно-приятные черты лица от своего отца, и рот и улыбку – от матери, и это сочетание скандинавского и французского в нем уже лет пять, с тех пор, как ему исполнилось пятнадцать, сводило с ума десятки девушек всех сословий. Такие же рот и улыбка достались Флёр, а вот семнадцатилетняя Фиби пошла в Хлорингов – её бабка по отцу была урождённая Хлоринг. От них девушка унаследовала высокий рост, изящное сложение, точёные черты и синие глаза с эльфийским разрезом. Сами мать и отец порой смотрели на своё дитя с трепетным чувством, близким к обожанию: неужели эту красавицу породила их любовь?.. Фиби была божественно хороша. Вьющиеся от природы волосы были светлого, соломенного цвета с лёгким золотым блеском, но брови и ресницы, напротив, были тёмными и очень густыми. Взгляд синих, ярких глаз, обрамлённых пушистыми тёмными ресницами, повергал людей в шок, и Фиби с детства привыкла прятать глаза, стесняясь внимания и восторга окружающих. Несмотря на ослепительную красоту, девушка казалась застенчивой и нежной, но при том не простушкой, а напротив, таинственно-загадочной, и это сводило с ума и заставляло мужчин стремиться не просто обладать ею, но сделать её своей навсегда, защищать, ограждать от всего мира, баловать и опекать. К ней сватались все, кто только видел; некоторые друзья и соседи Еннеров доходили до того, что обещали отправить в монастырь своих жён, только чтобы заполучить юную красавицу. Но эрл об этом и слышать не хотел. Он безумно любил дочь и считал, что чем позже она покинет родительский дом, тем лучше, рассматривая при этом в качестве возможных женихов Карла Бергквиста, старших Эльдебринков или, возможно, и Гарета или Гэбриэла Хлорингов, чем чёрт не шутит?.. Кого он категорически не желал видеть супругом своей дочери, так это никого из Сулстадов и не Бергстрема. Последний, хоть и был ещё одним потомком соратника Бъёрга Чёрного, хоть и имел родственные связи с королевскими родами и Нордланда, и Европы, но больно уж не нравился Еннеру сам по себе.

Но законы природы не обмануть, и семнадцатилетние девушки влюбляются в полном согласии со своим естеством, игнорируя родительские мечты и планы. И когда на террасу ступили Гарри Еннер, его кузен и ровесник Кирнан Бергквист и Марк Эльдебринк, Фиби покраснела, опустив глаза, и от волнения взяла пару неверных нот. Её сестра запрыгала на одной ноге и закричала:

– Ой, ой, смотри, Фиби, смотри, кто пришёл!!! – И её сестра воскликнула гневно:

– Молчи, ты, дурочка!!!

Марк тоже зарделся, а его приятели заухмылялись. Считалось, что никто не знает, что происходит между Фиби и пятым сыном герцога Анвалонского, но противная маленькая девчонка вечно всё портила!

Марк среди своих рослых и, мягко говоря, дородных братьев, статью, аппетитом и манерами пошедших в своего отца, выглядел чужим. Он был настоящий Стотенберг: худощавый, высокий, крупный в кости, с длинным породистым лицом, не красивым, но полным обаяния несомненной мужественности, с очень умными и серьёзными серыми сумеречными глазами. И по характеру он был иной: Марк любил уединение, лес, охоту, дальние лесные странствия. Частенько, став совершеннолетним, то есть, достигнув двадцати лет, он стал уходить из дома и из города, и в одиночку бродить по горам и ущельям, неделями не давая о себе знать и не возвращаясь в замок. Братья сначала в шутку, а потом и всерьёз начали обвинять брата в дружбе с эльфами и прочими лесными тварями, а Марк и не отрицал, и не подтверждал. Он был молчалив, спокоен, задумчив и нелюдим, и мать его очень переживала за него, а отец, любя, как он любил всех своих детей, частенько от непонимания злился и даже выходил из себя. С одной стороны, Марк давал повод для гордости: он был великолепным лучником и непревзойдённым мечником, на мечах он был на равных со старшими братьями, неразлучными погодками Седриком и Хильдебрандом. А с другой – чёрт его знает, этого мальчишку, чего ему надо, о чём он думает и какие планы на будущее строит! Из братьев он был особенно дружен с младшим, Вэлом, который, казалось бы, был полной его противоположностью, а вот смотри ты! И крепко дружил с Софией – возможно, это и помогло ему сблизиться с красавицей Фиби, которая, как и София, любила читать, была рассудительной, серьёзной и умненькой девушкой. Прочие ухажёры или сюсюкались с нею, как с малым ребёнком, или вели себя с откровенным превосходством и покровительством. А Марк заговорил с нею, как равный, как он привык говорить с Софи – и этим мгновенно покорил сердце девушки. А Фиби поразила его не только красотой, которая, чего уж там, в первые мгновения просто ослепила его и обеспечила перебои с дыханием, но и своим неподдельным интересом ко всему, что владело его помыслами: к лесной жизни, к горным ущельям и тропам, к суровой красоте северных гор и фьордов. Она часами слушала его рассказы, переспрашивала, восторженно признавалась, что мечтает так же уйти в горы и бродить там с луком и стрелами. А Марк, вот чудо, не говорил, что это не женское занятие. Он, напротив, считал, что раз изящные воздушные эльфийки-Фанна, которых он и в самом деле встречал порой в своих странствиях, могут поступать подобным образом, то почему и ей нельзя? Эльдебринкам принадлежал замок Лосиный Лог, в одноимённом ущелье, и Марк давно превратил его в свою постоянную резиденцию. Три горных деревни и пара гостиниц – вот и вся цивилизация, до ближайшего города четыре дня пути. Когда он рискнул и, мучительно краснея и старательно кромсая охотничьим ножом ножны, заговорил с Фиби о том, как мало ему надо, и как скромно он привык жить, а она такая… прекрасная, и ей столько всего надо… – как девушка, перебив его, воскликнула: «Я хочу только одного: жить с тобой в горах, охотиться, странствовать, и никогда, никогда, никогда не сидеть в клетке!!!», Марк обрадовался так, что несколько секунд не мог произнести ни слова, не веря своему счастью. А Фиби горячо продолжила: «Я хочу быть свободной, как ты… как эльфийки… Я ненавижу свою жизнь! Всю жизнь считать простыни и бутылки вина, ругаться со служанками и ткать дурацкие гобелены, чтобы хоть так придать смысл своему существованию! Я задыхаюсь, я готова с обрыва броситься от такой жизни! Сделай меня свободной, Марк, и я буду любить тебя всю свою жизнь!!!». В общем, молодые люди обручились, и теперь ждали только возвращения эрла, чтобы узнать свою судьбу. Впрочем, Фиби была полна решимости: если отец откажет, она сбежит с Марком, и будь, что будет! У родителей есть Гарри и Флёр, ничего, как-нибудь они её побег переживут! Если любят её хоть немного – то со временем поймут и простят.

Луиза Еннер прекрасно видела, что происходит, и понимала, что муж вряд ли будет рад этому. Но девочка любит Марка, а Марк – прекрасный юноша, серьёзный и надёжный. Да, пятый сын. Что, учитывая богатырское здоровье и Эльдебринков, и Стотенбергов, совершенно перечеркивает любые надежды для него подняться выше графа. Но всё-таки Эльдебринк! Любовь между равными – такая драгоценная вещь! Луиза хотела дочери счастья, и очень боялась, что девочка, с её характером и амбициями, будет очень несчастна в браке. Даже её отец не понимал, насколько внешность застенчивой прелестной блондиночки не соответствует её гордому, строптивому и неуступчивому нраву! Она либо превратит своего мужа в комнатное животное, которым будет помыкать и презирать его за это, либо начнётся война, которая её рано или поздно сломает… А Марк – это тот редкостный, словно белый единорог, мужчина, который и подчинить себя не позволит, и ломать её не станет. И Луиза всё решила про себя ещё до того, как к этому пришли сами влюблённые. И тоже ждала мужа, чтобы первой поговорить с ним об этом и убедить его дать благословение на брак. Она была уверена, что ей это удастся.

– Я слышал, – волнуясь, спросил Марк, – его сиятельство вернулся?

– О, да, пхиводит себя в похядок. – Охотно ответила Луиза, ослепительно улыбаясь будущему зятю. – За обедом мы все встхетимся.

– Я хотел… – Марк сглотнул, – у меня к нему…

– О, я понимаю! И очень хада! – Радостно перебила его Луиза. – Я сама поговохю с ним, хохошо?

– Тили-тили-тесто!!! – Не выдержав, Флёр отбежала в сторону и заплясала в совершеннейшем восторге. – Жених и невеста, жених и невеста!!!

Фиби бросила лютню, вскочила, вся малиновая от смущения:

– Замолчи, ты, дурочка!!! – И бросилась прочь. Луиза рассмеялась, поцеловала Марка в разрумянившуюся щёку, и ушла, прихватив с собой кривляющуюся Флёр. А Гарри и Кирнан принялись хлопать Марка по плечам и спине, и всячески выражать своё мужское одобрение.

– Он пятый сын! – Еннер, только что из бани, румяный, с мокрыми волосами, в удобной домашней рубашке навыпуск, поднялся из-за стола, где закусывал свое любимое холодное токайское кусочками сёмги в кляре, заходил по комнате.

– Он Эльдебхинк. – Напомнила жена.

– И что? Что Фиби с ним светит – замок в глуши?

– Если Седхик женится на Габхиэль Хлохинг – то Эдесса. Наша девочка станет гхафиней Эдесской.

– Если! – Фыркнул Лайнел. – Анвалонец об этом и слышать не хочет!

– А у тебя появится шанс их пхимирить! – Мурлыкнула Луиза, ластясь к мужу и запуская узкую ладошку за ворот его рубашки. – Тебе же хочется этого!

– Ну… второй хотя бы… Или ладно уж: третий!

– Но что делать? Наша Фиби полюбила пятого… А он полюбил её!

Лайнел любил жену, скучал по ней, и её ласка была ему приятна. Да и Марк ему нравился. На самом деле он не хотел бы, чтобы Фиби стала женой какого-нибудь волосатого рыжего верзилы с лужёной глоткой и манерами дикого медведя. Поэтому он поломался ещё только для вида, чтобы Луиза немного поласкалась к нему, уговаривая. В конце концов, он вздохнул и согласился, целуя жену:

– Ладно, перед обедом я с ними поговорю, с негодниками… А пока… – И Луиза восторженно взвизгнула, оторванная от пола и брошенная на постель.