Читать книгу Седьмая тень - Наталья Викторовна Любимова - Страница 3

Роман Антонов был одаренным молодым человеком. Учеба давалась ему легко, он мог замечательно играть на скрипке и фортепьяно, рисовать и разбираться в электронной технике. В совершенстве владел несколькими языками, подавал спортивные надежды в легкой атлетике и волейболе, обладал прекрасной памятью, но по сути, был ленив и неусидчив. Ему быстро надоедало одно занятие, и он переключался на другое, затем на третье и так могло продолжаться до бесконечности. Если бы не родители, он не закончил бы музыкальную школу, да и учебу тоже бы наверняка забросил.

Он был единственным, поздним ребенком в семье. Родители сдували с него пылинки, старались во всем угодить, таскали его по всевозможным кружкам и спортивным секциям, организовывали праздники, заваливали подарками. И чем больше они проявляли заботы и рвения в его воспитании и образовании, тем сильнее в нем это вызывало протест. Он завидовал своим сверстникам, которые были предоставлены сами себе, за которыми по пятам не бегают родители и не пичкают витаминами, фруктами и другими полезными на их взгляд продуктами.

Больше всего в своем упорстве его раздражала мать, Ирина Петровна. Она была учителем химии и биологии, невысокая слегка полноватая женщина с прямыми соломенными волосами и голубыми глубоко посаженными глазами. Она тряслась над ним, как над грудным ребенком:

– Ромочка, ты должен обязательно хорошо питаться, у тебя может образоваться язва.

– Ромочка, одень теплые носочки, ты можешь простудиться.

– Ромочка, не сиди допоздна за компьютером, ты испортишь зрение.

– Ромочка, не водись с дворовыми мальчиками, особенно с Юркой Кондратьевым. Татьяна Ильинична не очень лестно отзывалась о его родителях. Он курит, выпивает и вообще он хулиган и задира.

– Рома сиди за столом ровно, не сутулься, это может привести к сколиозу.

Эти ее бесконечные наставления вызывали в нем бурю эмоций, он старался не грубить матери, и поэтому при первой возможности вырывался на свободу по каким-нибудь вдруг образовавшимся неотложным делам.

Отец Ромы, Иван Геннадьевич, был человеком приятным и добрым, но всегда шел на поводу у жены. Во всем старался ей угодить, и поэтому смотрел на окружающее ее глазами. Иногда Роме казалось, что он не имеет своего мнения, и его Рому, он любит не потому, что он его сын, а потому, что его любит мать. Когда Ромка был маленьким, он иногда спрашивал у отца разрешения, можно ли ему куда-нибудь пойти или заняться чем-то, но тот отвечал – «если мама разрешит», или – «сейчас узнаю у мамы». Тогда Рома понял, что к отцу подходить с какими быто ни было вопросами бесполезно, что в семье все решает мать, и как она скажет, так и будет. Хотя надо отдать матери должное, она умела выдавать свои идеи, за идеи отца, и он этого даже не замечал. А она, сделав, что-нибудь на свое усмотрение, (причем наперекор желанию и вкусу их с Ромкой), потом целую неделю восхваляла их, – какие они молодцы, как угадали с цветом и фактурой, какой у них замечательный вкус, и так далее и тому подобное. Что в конечном итоге, они с отцом, начинали верить в то, что это была их идея, и именно они, все это подобрали и соорудили.

Рома любил своих родителей, но часто совершал поступки, которые они, мягко говоря, не одобрили бы.

Подолгу сидел за компьютером, играя в разные «стрелялки», так называла их мать, общался с виртуальными друзьями и подругами в Интернете, выходил на запрещенные родителями сайты. На вопрос – чем он занят, – отвечал без тени смущения – что готовит реферат или выполняет контрольную работу. Дружил с Юркой Кондратьевым, часто бывал у него в двухкомнатной квартире, пропахшей сигаретным дымом и перегаром.

Родители Юрки были алкоголиками, отец некогда военный начальник не смог найти себе иное применение в перестроечные времена, и после сокращения из армии запил. Мать, которая всю жизнь просидела дома на содержании мужа военного, привыкшая к «рогу изобилия», и не утруждающая себя какой быто ни было работой, поначалу пилила мужа за бесхарактерность и никчемность, но позже смирилась, и стала вместе с мужем пропивать его пенсию. Но деньги быстро заканчивались, приходилось брать в долг у соседей и знакомых. А когда отдавать стало нечем, они поменяли четырехкомнатную квартиру в центре областной столицы, на двухкомнатную, в другом городе.

У Юрки был старший брат Павел, который большую часть своей жизни проводил по тюрьмам, и младшая сестра Даша, которая напоминала Роману гадкого утенка.

В этой старой квартире с запыленными окнами, разбросанными вещами и горой немытой посуды, Ромка находил некую романтику. Нельзя сказать, что ему это нравилось или он испытывал восторг по этому поводу, но это не вызывало у него отвращения и раздражения.

Он сравнивал свою стерильную квартиру, где все было подобрано в тон и сочеталось друг с другом, с захламленной Юркиной, и мечтал о чем-то третьем, где чистота и порядок будут сочетаться с хаосом и безвкусием.

Юрка был веселый и простой в общении парень, у которого идеей фикс было, как разбогатеть и добиться успеха, не прикладывая усилий. Он бил фонтаном утопических и бредовых идей и считал себя гением. Ромка предпочитал не вмешиваться в его рассуждения, даже если они были очевидно абсурдными, он наблюдал со стороны, и ждал развязки, как зритель, пришедший на спектакль в театр Драмы и Комедии.

Иногда они компанией в несколько человек выпивали вино или пиво в беседке соседнего двора (в целях конспирации от Ромкиных родителей, дабы сохранить их нервную систему от потрясений). Общались с девчонками, ходили на дискотеки и в кино. Но все это было для Ромки Антонова чьим-то чужим – не его. И чувствовал он себя в этих компаниях посторонним, хотя все считали его «своим парнем», «весельчаком и балагуром».

Он не был обделен женским вниманием, так как был выше среднего роста, атлетического телосложения, с темно-русой вьющейся шапкой волос, с большими, грустными, серыми глазами, эрудированным и приятным в общении молодым человеком. Одним словом, он был чертовски привлекателен и хорош собой. Девчонки разных сортов и мастей так и льнули к нему, как мухи к липкой ленте. У него было много приятелей, знакомых, друзей-товарищей, но, по сути, он был одинок в этой жизни, как будто, кто-то свыше ошибся в его предназначении. Ему хотелось сравнить себя со сложным точным прибором, который попал в руки ребенка-первоклассника и применяется им не по назначению.

Когда после окончания средней школы, встал вопрос, куда пойти учиться, чтобы «насолить» матери, которая прочила ему светлое будущее в министерстве иностранных дел, (спала и видела его консулом какой-либо иностранной державы, нанимала ему репетиторов по иностранным языкам), он поехал в областную столицу и сдал свои документы в медицинский институт, вдруг возжелав стать хирургом. Причем он не надеялся поступить туда, а после провала собирался объявить родителям, что пойдет служить в армию. Но судьба распорядилась иначе, он прекрасно сдал все экзамены и его зачислили.

Первое время мать проявляла недовольство, пытаясь внушить сыну, что это тяжелая, трудная и не благодарная работа, но потом смирилась и стала искать плюсы в этой профессии.

Ромку же прельщало то, что он наконец-то, вырвется из-под опеки родителей и начнет самостоятельную жизнь вдали от дома.

В комнате студенческого общежития они проживали втроем. Но виделись большей частью ночью в дождливые или холодные зимние вечера, когда выходить из теплой комнаты не хотелось. Все учились на разных факультетах и курсах, поэтому не пересекались на лекциях по общим дисциплинам. У каждого были свои друзья-приятели на факультете и в группе, и свободное время они предпочитали проводить с ними, обсуждая общие темы и злободневные проблемы.

Ромка Антонов был вхож практически во все компании института, и в каждой считался своим, не зависимо от курса и факультета. Его любили преподаватели, уважали студенты, он был само обаяние, но держался на вторых ролях, не любил напыщенных речей, ко всему относился с холодком и внутренней иронией. Никто никогда не мог с уверенностью сказать, что у него на самом деле в голове, что он предпочитает, как к чему-либо относится. Он никогда не с кем не откровенничал, зато все вокруг изливали ему душу, и «плакали в жилетку». Может быть, поэтому он и слыл прекрасным другом и хорошим собеседником, что умел слушать, и не давал советов и рекомендаций, как бы он поступил в подобной ситуации. В эти минуты он ассоциировал себя с церковным священником, отпускающим чужие грехи, а своих многочисленных приятелей-прихожан с грешниками на исповеди.

Хотя институтская жизнь была многомерна и насыщена, и у студентов не было времени для скуки, Роман и сейчас испытывал чувство ненужности и обделенности. Иногда ночью он просыпался, и до утра под мирное посапывание своих соседей, размышлял о жизни и своем предназначении. Ему хотелось все бросить и уехать туда, где он мог найти действительно свое место в ячейке жизни. Но тут его воображение рисовало: мать, лежащую на сиреневом диване в голубую полосочку с инфарктом. Отца, словно жука, попавшего между оконными рамами, мечущегося по комнате в руках которого, находилась голубая салфеточка с сиреневой каемочкой и в тон ей стаканчик с графинчиком. И тогда он понимал, что еще не законченный эгоист, и доучиться придется, хотя бы ради родителей.

Так же было и с музыкальной школой. Только тогда его воображение рисовало другие картины: мать сидела на маленькой кухоньке с залитым слезами лицом, а перед ней, на кружевной розовой скатерти лежала кружевная белая с розочкой салфеточка. На этой салфеточке, стояла чашка холодного чая в белой с розовой полосочкой чашке, а рядом лежала горка таблеток: розовых, белых и даже одной зеленой. Тогда он тоже решил доучиться, чтобы не видеть этой картины наяву.

Роману оставалось еще два года ординатуры. Но он планировал, что после окончания института, он ни за что не останется в столице и уж тем более не вернется в родной городок. Он отправиться в качестве судового врача в дальнее плаванье, побывает в разных странах, у него будет много времени размышлять и философствовать и тогда он уж точно найдет себя и будет счастлив.

Заканчивалась летняя сессия, предстояла практика и каникулы. Нужно было возвращаться в родительское гнездо. Мать звонила каждый день, не могла дождаться, когда же увидит свое ненаглядное чадо, и это еще больше угнетало Романа. Вернуться в фиолетово-розовые и белые рюшечки ему придется, но можно как-то отдалить этот момент и ускорить потом свое возвращение какими-нибудь срочными обстоятельствами (надо будет, что-нибудь придумать позже), успокаивал он себя. Вот пройдет день его рождения, мать налюбуется им, наготовится всяких яств, напичкает его фруктовыми и овощными витаминами, отведет душу и успокоиться, а дня через три-четыре, можно будет и уезжать обратно, подальше от ее заботы и внимания.