Читать книгу Дом на Северной улице - Нателла Погосян - Страница 9

В нашей семье все любили читать. Мама ночи напролет зачитывалась любовными романами, папа – детективами. Но мало им было книг: они еще и газеты-журналы себе выписывали. Мама предпочитала совершенно одинаковые с виду, но наверняка разные по содержанию «Работницу» и «Крестьянку», а папа вообще получал целый ворох газет и журналов: «Труд», «Известия», «Советский спорт», «Комсомольскую правду», «Литературную газету», «Огонек».

Каждый день наш почтовый ящик ломился от свежей, хрустящей, пахнувшей типографской краской прессы. Вся эта пресса прочитывалась родителями в кратчайший срок, а затем складывалась аккуратной стопкой на подоконник. Когда стопка становилась неприлично высокой, она перемещалась в гараж на хранение.

Стоит ли удивляться, что покупкой детских книг мама озадачилась с самого моего рождения. Детские книги были тогда в дефиците, и покупались как импортная одежда – на вырост, при любой возможности. Мама считала, что любовь к чтению ребенку необходимо прививать буквально с пеленок, поэтому сама читала мне вслух, как только появлялась минутка. Сначала это были стихи, совсем коротенькие, простые: про Таню, что громко плачет, про бычка, который качается, и про мишку, которого уронили на пол. Когда я внезапно заговорила, не достигнув даже годовалого возраста, мама решила, что репертуар пора менять. Пошли стихи подлиннее, посерьезнее, с более закрученным сюжетом.

Были любимые, которые зачитывались до дыр и постепенно укладывались в чистой детской памяти ровными строчками. «Дело было вечером…», – начинала мама, – «…делать было нечего», – радостно подхватывала я и рассказывала долго, до последней точки. Это был мой коронный номер: рассказывать длинные стихи всем желающим и нежелающим послушать. В гостях ли, у мамы ли на работе, на осмотре ли в поликлинике, я неизменно вставала посреди комнаты, расправляла платьице, и, торжественно поддерживая подол с двух сторон кончиками пальцев, с чувством, с толком, с расстановкой, декламировала: «А из нашего окна Площадь Красная видна, а из вашего окошка только улица немножко…».

Вечерами, перед сном, мама читала мне сказки. Обычно к вечеру, после рабочего дня, после уборки и готовки, после стирки вручную на стиральной доске, после глажки тонны постельного белья и одежды, мама, втайне надеясь ограничиться короткой сказкой, брала очередную книжку и усаживалась со мной на кровать. Как только она начинала зевать и путаться в словах, я сердито толкала ее в мягкий бок и требовала: «Читай!», – и она читала, мечтая о том, что когда-нибудь я сама научусь это делать, чтобы ее ежевечерние мучения наконец прекратились. Мечтам суждено было сбыться, и очень скоро.

Было мне тогда три года. Букварь к тому времени маме раздобыть не удалось, но она находилась в активных поисках.

Я росла любознательным ребенком, задавала маме по миллиону вопросов в день, на которые мама порой не находила ответов. А еще я обожала березовый сок и ненавидела бензин. Самым страшным местом на земле для меня была бензоколонка. Я и без того с трудом переносила любой транспорт: в нем меня жутко укачивало, а уж если приходилось заехать на заправку, то нытья было не избежать.

Как-то раз мы ехали из соседнего города с громким названием Брежнев на нашей новенькой «Ниве» ярко-желтого цвета. Нива блестела чистотой в лучах осеннего солнца – папа очень бережно относился к машине и тщательно следил за ее внешним видом. Несмотря на это, в «Ниве» ужасно пахло бензином. Приоткрытые форточки (да, раньше в машинах были не только окна, но еще и форточки) не помогали, поэтому мы то и дело останавливались, чтобы я могла подышать воздухом, прежде чем ехать дальше.

Мама изо всех сил старалась отвлечь меня от бензина и максимально веселым голосом пела: «Мы едем-едем-едем в далекие края», покачивая меня на коленях в такт песни, от чего меня тошнило еще сильнее, и я негромко хныкала, уткнувшись в мамин шарф, от которого приятно пахло духами.

Наконец, машина притормозила.

– Ну, все, приехали, – радостно сообщила мама.

– Куда приехали? – спросила я, глянула в окно и жалобно заскулила: – Мамааааа, но мы же на заправку приееехалиии…

– Нет, – мама усиленно пыталась выдерживать тот радостный тон, с которого начала: – Какая же это заправка? Это… это… Магазин!

– Не магазииин, – ныла я, – я знаю, это заправка! Заправка! Вон как пахнет! Фууу!

– Конечно, магазин! Здесь и березовый сок продают, твой любимый – стояла на своем мама: – Вон, посмотри-ка, видишь, там написано? Буква «Б». Знаешь же букву «Б»? «Б» – березовый сок!

– Там написано БЕН-ЗИН, мама! БЕН-ЗИН!!!

– Что ты сказала?

– Я сказала БЕН-ЗИН!

– Гевуш, Гевуш, – заверещала мама, дергая за рукав только что усевшегося в машину папу, всего насквозь пропахшего свежей порцией бензина, – Гевуш, она читает у нас!

– Как читает? – обернулся к нам папа и с недоверием посмотрел на маму.

– Читает! Вот «бензин» прочитала только что…

– А ну-ка, скажи, что здесь написано? – папа достал из бардачка какую-то затертую брошюру и ткнул пальцем в первое попавшееся слово, написанное крупными черными буквами на белом фоне.

– Нива, – обиженно выдохнула я.

Папа выпучил на меня свои огромные глаза, а потом громко расхохотался: «Вот это да! Ну, дает! Моя дочь! Поехали, березового сока купим тебе!».

С тех пор стихов на публику я больше не читала. Вместо этого мне давали «Менделеевские новости», просили почитать вслух про надои молока и сборы урожая, а потом разводили руками, охали, ахали и хвалили маму за старания, а мама улыбалась и думала про себя: «Ох, не зря я молилась в четыре утра, не зря… вся ведь в отца пошла, вся…».