Читать книгу Сам себе бог - Назим Низамович Шихвердиев - Страница 11

Смерть, пожалуй, самое ужасное слово. При том, что смерти лично я не боюсь. Но слово ужасное. От него веет безнадёгой, чем-то совершенно безвозвратным и необратимым. Эту безнадежность я почувствовал впервые после смерти отца. Мне было тогда всего 7 лет, и я не понимал по-настоящему, что значит «погиб отец». Я бы даже сказал, что перенес эту потерю относительно легко, как я сейчас понимаю, благодаря заботам матери. Но ощущение безвозвратности я почувствовал именно тогда. С возрастом стал понимать это все больше. Особенно, почитав художественную литературу, где смерть описывается настоящими мастерами слова, умеющими тонко передать психологическое состояние близких умершему людей.

Потом пришлось сталкиваться со смертью в процессе своей работы в хирургической клинике. Мой родственник Абсет недавно заметил, процитировав кого-то, что в молодости все хотят умереть, а в старости – жить. Отчасти так и есть. В молодости смерть не представляется какой-то реалией, а с годами она приближается неотвратимо и ценность жизни также неумолимо повышается.

Недавно заговорили на эту тему с Володей Петровым, который много лет честно отдал службе Родине в органах МВД, имеет совершенно другой взгляд на жизнь, но с которым мы много лет ко взаимному удовольствию общаемся и иногда ездим куда-нибудь отдыхать. Мне нравится именно то, что у нас разные точки зрения на очень многие вещи. Я могу улетать куда-то в идиллическое пространство, но Володя умеет мягко объяснить, что то, куда я стремлюсь, находится в другой стороне. Он как-то привел пример. В молодости ему довелось вызывать скорую помощь ночью к старой больной соседке, которая с тоской говорила: «Дожить бы до утра». Володю это потрясло настолько, что до сих пор не может забыть. Действительно разумом понять это невозможно.

Вопросы жизни и смерти (даже больше смерти) мне были интересны всегда. Тем более, что на работе приходилось сталкиваться со смертью постоянно. Как говорил Ю.Л. Шевченко, у каждого кардиохирурга за спиной свое кладбище. К сожалению, это так. И у меня оно тоже не маленькое. Не хочется всуе вспоминать. Но каждая смерть воспринимается и переносится по-разному. Некоторые – очень тяжело, некоторые – как нечто закономерное. Иногда смерть воспринимается даже с облегчением – когда человек долго и безнадежно страдал перед уходом в иной мир, фактически не жил, а существовал и при этом мучился.

На днях умер Павел Павлович Марченко – отец моего ученика Сережи Марченко. Я его знал всегда как крепкого здорового мужика с доброй улыбкой, оптимиста, фанатически любящего лес и вообще природу. Там он проводил все свободное время, охотясь, собирая ягоды, грибы, травы. Однажды Валентина Ивановна, его жена, специально постирала всю его лесную амуницию перед выходными, надеясь, что он побудет дома. Так он надел костюм, повязал галстук, поехал на машине в лес, где и просидел весь день. Он не курил, не злоупотреблял спиртным, да и те алкогольные напитки, что пил, обычно настаивал на ягодах и травах. В общем ничего не предвещало беды, но потом обнаружился рак желудка, причем в поздней стадии. Две операции ничего не дали. За неделю до его смерти мы с Низамом заехали к нему в реанимацию Александровской больницы. Он был в полном сознании, но как-то грустно улыбался, и на мой вопрос, чего ему хочется, так же грустно сказал: «Ничего». По нему было видно, что это так и есть. Встать не может, питается через гастростому (трубку, введенную напрямую в желудок через брюшную стенку), понимает, что перспектив уже нет. Я не стал говорить дежурных фраз. Мы просто тепло пообщались, и я ушел. А через неделю ушел и он. Только из жизни вообще. А у меня осталось ощущение какого-то невероятного спокойствия, свойственного ему при жизни.