Читать книгу Тройственный грех - Недружелюбная - Страница 2

– Слушай меня, пигалица! Скажи спасибо, что я тебя не заставляю с нами за бой посуды рассчитываться! Сколько тарелок было разбито, напомни-ка мне? Десять. Каждая – по сто двадцать рублей. Итого тыща двести!

– Простите меня! – искренне говорю я. – Меня очень сильно торопили! Я решила, что смогу донести их, и…

– Выметайся отсюда, – перебивает меня женщина в нелепом красном платье.

Пытаюсь не паниковать, глядя на пятно в районе левого запястья на красной ткани, словно на гипнотическую мандалу. Впрочем, ещё сутки в одной и той же одежде – и я сама буду выглядеть как лицо без определённого места жительства. Даже несмотря на то, что в Москву я взяла своё лучшее платье, чтобы не ударить в грязь лицом. А в итоге сижу по уши в этой грязи.

Я пришла сюда в девять утра, чтобы следующие двенадцать часов мыть посуду. Просто зашла в первую попавшуюся рыгаловку около автовокзала от отчаяния и предложила им свои руки взамен на тысячу рублей. Меня тошнило от запаха пены, перемешанной с остатками соусов. И вдвойне мерзко было видеть, как другие посудомойки елозят по тарелкам уже почти начавшими гнить губками, изначальный цвет которых невозможно было угадать. Но в моменты собственной слабости брезгливость уходит на второй план, а пустой карман и вовсе делает меня терпимой ко всему.

Когда до конца моей смены оставался час, в зале было особенно много гостей. Посуда прибывала с удвоенной силой, и мне приходилось носить целые стопки тарелок, чашек, кружек и подносов. Видимо, я не до конца отмыла от жира собственные руки, и в какой-то момент башня из широких тарелок соскользнула с них и рухнула на пол. Ещё до того, как дребезжащее эхо укатилось прочь из кухни, я поняла, что дно достигнуто. Моё дно выглядело, как сливное отверстие в раковине, заполненной остатками пищи, очистками и прочей грязью. Самое мерзкое дно из всех.

Сегодня мне обязательно нужно где-то переночевать, потому что я на ногах уже двое суток. Чем темнее становится на улице, тем отчётливее я понимаю, что мой вариант на ближайшую ночь – лавочка в парке.

Главное, если всё-таки позвонит мама – делать вид, что всё нормально. Она переживает за меня, и я не имею права признаться, что сбылись все её опасения касаемо моей первой поездки в Москву.

– Прошу вас, разрешите мне отработать у вас ещё одну смену! Я ничего не разобью, обещаю.

– Ещё раз повторяю, нам не нужен такой криворукий работник. Если я разрешу тебе отработать у нас ещё хоть один день, нам не в чем будет кормить гостей, – женщина в красном бойко шлёпает мясистыми губами, давая мне понять, что второго шанса я не получу.

– Ну поймите же меня, прошу вас! У меня проблемы, и я не преувеличиваю. Я приехала в Москву, чтобы устроиться здесь на нормальную работу, но мне не повезло! Меня не взяли! Я уже собиралась уехать обратно, но какой-то гад вытащил из моей сумки кошелёк! В метро, прямо на эскалаторе! Я просто хочу найти подработку, любую… Может быть я буду убираться в зале? Мыть окна? Столы и протирать? Будьте же человеком! Кроме вас мне больше никто не сможет помочь!

Кажется, я кричу всё это в стену, потому что слова проходят сквозь женщину и не цепляют ни единой струнки в её душе.

– Не мельтеши у меня перед глазами, милочка! У нас здесь своих проблем полно, – тётка захлопывает зелёную папку и встает из-за стола, а потом шагает ко мне, буквально выталкивая из помещения. Мне ничего не остается делать, кроме как вылететь из здания недорогого кафе, вокруг которого роились не самого благопристойного вида мужчины. Один из них шагнул ко мне, из-за чего я сорвалась на бег.

Становится темно, и пора бы где-то скрыться от нетрезвых и явно следящих за мной мужчин. Я нащупываю в кармане сторублевую купюру и срываюсь к светящейся букве «М», что сияет для меня спасительной звездой за деревьями. Дожидаюсь поезда и еду в центр города – кажется, там намного безопаснее.

Наступила полночь. Я сижу на скамейке в каком-то сквере и смотрю на Сталинскую высотку: она кажется такой величественной в темноте, словно мазок золотой краски по зеленовато-чёрному небесному холсту. Какой же дурой нужно быть, чтобы мечтать снимать там квартиру! А ведь я действительно думала, что рано или поздно буду жить именно там. По утрам стоять у окна с чашечкой травяного чая и смотреть, как тысячи автомобилей заполняют собой витиеватые ходы московского лабиринта. Ехать на дорогом авто в сторону любимого бутика, цокая каждый раз, когда очередной пешеход не стремится как можно быстрее перейти по зебре.

Дура, я же говорю.

Только сейчас я понимаю, что сама себе нарисовала сказку, в которую было очень удобно верить. Ведь это действительно звучит трогательно: талантливая девочка из провинциального городка приезжает в столицу, затмевает своими способностями всех конкуренток и сразу получает главную роль.

Мне бы в клоуны пойти, вот что.

В жюри было четыре человека. Режиссёр Савельев-Крамин в смешной шапочке, которую натянул почти до бровей, сидел справа и буравил меня таким грозным и не внушающим оптимизма взглядом, что во мне сразу пошатнулась уверенность. Зря я посмотрела на него, ведь именно после этого в голове появились мысли: «он уже знает, что меня не возьмут!» или «я выгляжу нелепо, может быть, мне сразу уйти?»

На сцене я должна была на пару минут стать девушкой-снайпером и, стоя на воображаемом камне, клясться отомстить врагу за свою советскую Родину. Видимо, будь Савельев-Крамин фашистом – ничуть бы не испугался.

«Викуля, у вас неплохие задатки. Но, понимаете, в вашей интонации маловато эмоций. У вас хорошая мимика, экспрессивные жесты для выбранного сюжета. Но совершенно не чувствуется, что ваша героиня разбита горем и нацелена на вендетту. Если бы я зажал уши, то мне бы показалось, что вы поёте какую-нибудь дурацкую песню про солнышко. Понимаете?»

Понятнее некуда. Может быть, это потому, что я не смотрела военных фильмов?

Мне двадцать лет и вчера я впервые увидела Москву. Вернее, уже позавчера – пару минут назад начался новый календарный день. Наверное, я должна себя успокаивать тем, что далеко не всем везёт с первого раза. Но я слишком долго ждала чуда, поэтому сейчас мне кажется, что от моего сердца варварским образом отхватили бо́льшую его часть. Я даже не знаю, за что мне браться.

– Эй, а ты чего тут одна? – слышу я за спиной чей-то голос. Оборачиваюсь и вижу сомнительной наружности лысого молодого человека. Если, конечно, отметка выше тридцати пяти в Москве подходит под определение «молодой». От него отчётливо исходит запах алкоголя.

– Вы что-то хотели? – спрашиваю безо всяких эмоций.

– Познакомиться с тобой хотел и спросить, чего ты в такое позднее время одна гуляешь. Могли бы вместе погулять!

– Спасибо, я уже собираюсь домой.

Удивляюсь, как после двух суток на ногах и без возможности принять душ я ещё могу привлекать мужчин. Пусть даже таких, как этот забулдыга. Впрочем, с расстояния в десять шагов меня ещё можно посчитать симпатичной: я невысокая, худенькая, у меня длинные рыжие волосы и большие кукольные губы. После того, как я почти два часа проплакала, они стали ещё больше, как и мешки под глазами.

– Ну чего ты, а? – тип сзади перешагивает через скамейку и садится рядом со мной. От него пахнет алкоголем. – Меня зовут Егор. А ты прям одета что-то не по погоде.

Это он верно заметил: я сижу в сквере в длинном платье и лёгкой джинсовке, хотя стоило надеть куртку. Конец августа в Москве выдался очень холодным. Вдруг я ощущаю тепло на коленке, потому что Егор кладёт на неё свою руку.

– Не надо! – сбрасываю с себя противную пятерню с заусенцами и вскакиваю со скамейки. К счастью, моя дорожная сумка уже висит у меня на плече, в ней не так много вещей.

– Стой! Я просто поболтать хотел! – беззлобно, но настойчиво говорит Егор, а потом встаёт и шагает по направлению ко мне.

– А я не хочу с вами разговаривать! – ускоряю шаг и двигаюсь к выходу из сквера. Здесь достаточно светло, но немноголюдно. Даже не вижу, кто первым мог бы отреагировать, если придётся звать на помощь.

– А ну обороты сбавь! Нечего уходить, когда к тебе обращаются! – с ноткой недовольства кричит за спиной нежелательный спутник. Меня спасает только то, что его походка явно не тверда, иначе он догнал бы меня. Но и мне быстрые шаги даются нелегко: всему виной каблуки. Почти перехожу на бег, увидев впереди неоновую вывеску. Мне нужно укрыться где-то, хотя бы на пару минут.

– З-зараза! – процедил сзади мужчина.

Неоновая вывеска становится всё ближе, и вскоре я понимаю, что это бар-ресторан. Никто не накинется на меня с кулаками, если я войду туда? Посижу, посмотрю на меню, а потом извинюсь и выйду. Скажу, что ничего не выбрала. Может быть даже смогу быстро вымыть голову в их санузле, если получится. Надеюсь, там нет караоке, иначе мне точно не туда. Не хочу смотреть на бездарностей, слетевшихся к микрофону. Но что делать с моим отёкшим лицом? Пока стою на пешеходном переходе в ожидании зелёного света, пытаюсь массировать щёки и веки, иногда оглядываясь и проверяя, нет ли за мной хвоста. К счастью, преследователь отделался на полпути, поняв, что вероятность свалиться в кусты у него ничуть не меньше, чем у меня на каблуках.

Через пару минут я уже стою в помещении. Внутри довольно мило: мягкий фиолетовый свет, блестящая кожаная мебель, светильники в виде планет солнечной системы. К счастью, здесь нет караоке, но в зале негромко играет музыка. Я говорю администратору, что буду одна, и меня ведут к небольшому столику в самом углу – для неудачников и изгоев, оно и понятно.

Вокруг меня сидят красивые люди и едят вкусную и не менее красивую еду. Процесс слюноотделения в моём рту набирает обороты, и я понимаю, что не удержусь. А что если…

Люди же выходят на перекур из ресторанов и кафе, ведь так? Вот и я выйду. Выйду а потом растворюсь за углом. Я ведь человек-невидимка в масштабах Москвы. Человек-ничто, который даже стоя на сцене не может приковать к себе должного внимания. Тогда почему бы прямо сейчас не устроить поминальный обед (а точнее, ужин) по моей мечте?

С чего мне начать? Хочется выпить, хотя я почти никогда не пила. В детстве, когда дед протягивал мне отхлебнуть игристого (чтобы ребёнок имел представление о спиртном и не тянулся к нему, как к запретному плоду) я стеснялась пить. Зачем я это делаю? Сама не знаю, но чувствую, что для полноты драматизма я должна сделать это. Проигрывать, так с треском! Я заказала закуску с креветками и коктейль – выбирала его, ориентируясь на красивую картинку в меню, а не на состав.

Маме я сказала, что пробы перенесли на два дня. Писала ей сообщения в мессенджере, потому что не хотела, чтобы она слышала мой убитый голос. Я и про кошелёк ей не могу сказать, ведь у неё слабое сердце. Если она узнает, что я застряла в полной заднице, ей станет плохо, папа вызовет скорую, а на меня спустит всех собак за то, что довела мать до больничной койки.

Нельзя забывать, что мне нужно будет где-то переночевать, но сейчас мне на это совершенно плевать. Первый коктейль уходит быстро. Сначала мне показалось, что он противный, но потом я почувствовала нотки кокоса и лёгкий оттенок сливок и заказала ещё один.

Может быть мне и перед пробами нужно было немного выпить? Говорят, это раскрепощает. Тогда этот хренов Савельев-Кармин не повёл бы себя так! Потому что я выступила бы куда лучше, будь во мне чуть больше смелости!

Не помню, как именно на моём столе оказался третий коктейль. Возможно, я сама попросила принести его мне. А может быть, это официант сработал на упреждение и автоматически повторил мой заказ.

Хотя, какая мне разница? Я всё равно не буду за это платить. Даже если за мной побежит охранник и я не смогу уйти далеко, им всё равно нечего будет с меня взять. Кажется, старушка-Москва начала учить Вику хитростям жизни, и мне нравятся эти уроки.

Я добьюсь того, чего хочу. Пусть не сразу, пусть не в этом году, но добьюсь! Неужели они не видят, что во мне горит огонь? Я хочу согревать им людей в зрительном зале – всех до единого, с первого по последний ряды, хочу, чтобы этот жар из моей груди вырвался из огромного помещения и поплыл по коридорам, подсобкам, гримёркам, выплеснулся на московские площади и улицы… Мужчина в фартуке что-то говорит, склонившись над моим столом, но я не слышу его. Он спорит со мной? Спорит! Кричу ему о том, чего я хочу от этой жизни. Жар из груди, зрители, с первого по последний ряды… Театр, овации, гримёрка, мечта, мечта, мечта…

Мечта!

Почему обстоятельства просто не могут сложиться так, как нужно, если один очень хороший человечек этого хочет? Почему иногда всё оказывается не так, как мы хотели бы думать? Почему этот мужчина в униформе официанта зовёт охранника?