Читать книгу Штрафная зона - Неля Булгакова - Страница 2

Из-под старой, ободранной парты выглядывали пегие вихры.

– Бонька! – вслед за вихрами показалась курносая физиономия, – Бонька! Смотри!

– Ух-ты! Это ж батарейка! Настоящая! Где взял? – под парту заглянул смуглый, худой пацанёнок. На вид ему было не больше девяти, но, судя по голубой нашивке форменной куртки, учился он в среднем звене. А значит, уже исполнилось двенадцать.

– У Лешего выменял на фонарик.

– Ха. Зачем тебе теперь батарейка, если фонарика нет?

– Мне Песок еще достанет, – из-под парты, наконец, полностью вылез обладатель вихров. Курносый мальчишка выглядел покрепче своего друга, но, по-недетски худым щекам, чёрным подглазьям, прозрачным запястьям и остальным печальным приметам, было видно, что досыта он ел нечасто.

– Гонишь, – сказал смуглый и отвернулся.

– Ещё чего! Я серьезно. Его Кривой берет с собой в следующий рейс, Песок не брехло.

– Значит, он ходит?

– Конечно, ходит. А откуда, по-твоему, всё это? Батарейки, фонарики, и, знаешь, он рассказывал, что есть такая штука – коробочка плоская, как маленький телевизор, но там не сводки показывают, там можно кино смотреть, какое хочешь.

– Тю. Мне эти фильмы уже по горло. И так каждый день заставляют.

– Это ж другие фильмы, болван. Интересные. Кривой смотрел, чистый фанк – дерутся и ещё целуются.

– Что ж тут интересного? У нас в шестом поселке такое кино каждый вечер, выглядывай в окно и смотри, если не стошнит от тех поцелуев.

– Ты не понимаешь, Бонька. Это другое кино, запрещённое. Его до Последней войны снимали. А ещё на этой коробочке кнопки есть специальные, чтобы играть.

– Как это?

– А вот так. Нажимаешь кнопки и сам картинку двигаешь, – рыжий мальчик округлил глаза.

– Не понял. Ты всё-таки гонишь, Пашка. Как это кнопками можно играть?

– Я не видел. Но Песок сказал, что это… – рыжий Пашка понизил голос до шёпота, – это как искусственный разум.

– Че-его? Какой разум?

– Тс-с. Искусственный. Он с тобой может в шахматы играть.

– Ты чего? – Бонька испуганно оглянулся, – про шахматы нельзя говорить, они же в первом протоколе запрета.

– Ну и чё? Не болтай кому попало, делов-то. Кривой сказал, что игра чёткая.

– А кто делает такие коробочки? Их же всех на каторге загробят до могильников.

– Сфигали их делают? Ты, Бонька, тупака даёшь, – коробочки все старые. Ещё с того времени… До войны. Их налаживают, а сначала находят.

– Где?

– Где… Будто не знаешь где. В запретке.

– Вот сами и дураки. Там же радиация в запретке. Фонарик принесут, а сами через полгода того.

– Ну-у, не знаю. Кривой уже несколько лет ходит и вроде как живой. Зато у него квартира в городе, там электричество четыре часа в сутки, а телевизор заставляют смотреть только два часа. Всё потому, что бабки есть. А бабки откуда? А? А всё оттуда. С запретки.

Смуглый Бонька хотел возразить, но в класс вошёл учитель. Пашка не успел нырнуть под парту.

– Воронов, немедленно на место. Напоминаю – у тебя уже имеются два взыскания. Так вот, сегодня будет третье, если после уроков ты пропустишь колку дров, – учитель, мужчина в темном френче неопределённого возраста с отёчным и неуловимо женским лицом, говорил монотонным голосом глядя в потолок. – Осталось последнее нарушение, и ты, Воронов, идёшь на санобработку.

В классе раздался еле слышный вздох, дети испуганно попрятали глаза. Пашка выполз из-под парты и поплёлся в конец класса. Учитель медленно прошёл к своему столу и развернулся к классу. Дети сидели в полной тишине, опустив головы. Прошло минут пять, всё это время учитель переводил взгляд с одного ученика на другого. Тишина звенела грязными стёклами на окнах, чадили лампы, в классе было холодно, сквозь щели свистел ветер, но дети не двигались, боясь пошевелиться.

– Сегодня мы продолжим повторять правила четвёртого протокола. Начнёт… – учитель вновь медленно осмотрел класс и, наконец, остановил взгляд на смуглом лице Боньки, – начнёт Гаврилов. Выходи к доске и перечисли основные тезисы четвертого протокола, а заодно напомни нам, при каких обстоятельствах был принят четвёртый протокол.

Бонька вышел к доске. Стоя он казался ещё меньше ростом. Форменная куртка, больше чем нужно на два размера, висела на нем, как тряпьё на веревке. Холод пробирался сквозь свободный ворот и широкие рукава, но мальчик не смел кутаться при учителе.

– Не медли. Начинай.

– Четвертый протокол был принят после второго антинаучного резо… резо…

– Резонадоса. Итак. Когда это произошло?

– В две тысячи двадцать втором году.

– Что было постановлено? Не тяни. Отвечай чётко.

– Было постановлено, что научно-технический прогресс привёл нашу планету на край гибели. Он перестал… это… служить людям, и стал служить горстке этих… нечестных стяжателей, поработивших трудовые массы с помощью… э… этих… информационных технологий…

– Три раза «этих»! Гаврилов! Где ясность изложения? Через месяц в школу прибудет инспекция управления по сохранению! Каждый из вас должен уметь произнести все девять протоколов, а вы блеете, – учитель, слегка задыхаясь и багровея, начал подвизгивать. – Но я не допущу позора! С такой подготовкой ещё раньше вы промаршируете в санблок! Гаврилов! Продолжай основные положения четвёртого протокола. Всем встать и повторять хором. Без остановки!

Дети вылезли из-за парт и встали в проходах. Смуглый Бонька поднял голову, набрал воздух и вдруг громко, с видимым напряжением, начал выговаривать слова.

– Мы, сохранившие разум в Последней войне, клянёмся никогда не забыть нашу победу над хаосом разрушения мира. Мира людей. Мира, который был расколот на две части.

Учитель кивком дал команду классу. Дети подхватили: «Мы, сохранившие разум в Последней войне, клянёмся… Признание единственно верных законов в семье, работе и обществе… Повиновение правящей группе разума и справедливости. Закон и порядок. Семья и общество. Традиция и преемственность. Мы больше не допустим вольности и свободы выбора. Свобода выбора приводит к хаосу. Мы недопустим конкуренции. Конкуренция приводит к неравенству. Мы не допустим собственности. Собственность приводит к несправедливости…»

Ученики произносили монотонный текст. Учитель кивал в такт. Сохранять равновесие и декламировать было трудно. Слабые от недоедания и отсутствия медицины, дети засыпали в моменты коллективного транса, из которых состояла большая часть школьного дня. Но спать было нельзя. Нельзя было показывать слабость. Учителя злились, если замечали у детей плохое здоровье. У детей, живущих в охранной зоне особого назначения, не могло быть плохого здоровья. Это противоречило своду протоколов.

Бонька, немного пошатываясь в такт речи, продолжал говорить, уже не боясь сбиться или забыть текст. Мальчик знал, что в общих чтениях через несколько минут словно включается «вторая голова», которая живёт и говорит сама по себе. Голова отлично помнила все протоколы. Главное, не мешать ей и не начать думать в этот момент «своей» головой.

Обычно хоровое чтение протоколов длилось в среднем звене пятнадцать-двадцать минут. Больше дети не выдерживали. В остальное время на уроке учитель растолковывал новые, еще невыученные протоколы. Но сегодня занятия прервала делегация из трех человек, в класс вошли две женщины из старшего звена школы и один мужчина в военной форме.

– Соратник Бушников, – обратилась к учителю худая женщина в голубой форме старшего воспитателя, – мы вынуждены остановить вас, потому что перед учениками сейчас выступит инструктор из управления по защите охранной территории соратник Ведерно.

Вторая женщина в черном костюме администрации школы повернулась к классу. Какое-то время она стояла, поджав губы и магнетизируя детей взглядом, как прежде это делал учитель. Выдержав двухминутную паузу, она кивнула сама себе головой и начала говорить.

– Нам стало известно, что несколько учеников из старшего звена пытались проникнуть на запрещённую территорию с целью наживы. Все они пойманы, теперь их ждёт наказание в соответствии с восьмым пунктом правил безопасности. Мы все здесь отвечаем друг за друга и не можем оставаться в стороне, когда некоторые из вас совершают преступление, поэтому вас ждут дополнительные занятия по контролю и безопасности и дополнительные часы по общественно-полезному труду. Вы знаете, что на нас возложена высочайшая ответственность жить в охранной зоне. Именно мы обязаны защитить наш мир от враждебного наследия. Мы похоронили его вместе с оружием, способным уничтожить Землю. Мы похоронили все изобретения врагов человечества, закончив Последнюю войну, чтобы никогда больше не возникло соблазна воспользоваться технологиями, едва не погубившими род человеческий. Ваши родители посвятили свою жизнь работе на территории захоронения. Вам предстоит такая же работа. Наш мир в опасности, а в это время находятся те, кто предаёт своих родителей. Я повторяю ещё раз – никто не избежит наказания. Соратник из управления по защите инспектор Ведерно сейчас сообщит вам новости последних постановлений секции наказаний.

Мужчина в военной форме, туго обтягивающей круглый живот, поправил ремень и откашлялся.

– За последний месяц было обнаружено восемь попыток проникновения на территорию захоронения, – начал инспектор неожиданно тонким и сипатым голосом, – пятеро нарушителей – жители нашего поселка. Таким образом, используя право применять исключительные меры в ситуациях повышенной угрозы, в секции наказаний подписан приказ за номером восемь тысяч четыреста седьмой: возраст уголовной ответственности за хранение и продажу артефактов с радиоактивной территории теперь снижен до двенадцати лет. Да-да, – сипатый ухмыльнулся, увидев оживление в классе, – отныне с двенадцати лет без суда на каторгу. Это за батарейку. За книгу или фильм – трибунал.

Инспектор Ведерно продолжал ещё что-то бубнить, поглаживая время от времени живот. Две женщины, – одна в голубой, другая в чёрной форме, – не отрывали завороженного взгляда от его рта, синхронно вытягивая шеи, когда он замолкал. Учитель внимательно следил за детьми в классе. Ветер за окном стих, крупными, редкими хлопьями медленно падал снег. Начинался март.