Читать книгу Код выживания - Н.ЕВЗОРОВ - Страница 2

"Сила их сопротивления была подорвана их же теориями!"

Джон Рид

Почему всё начинается с мировоззрения? Потому что без него код не работает, также как компьютер не работает без программного обеспечения.

Твоё мировоззрение должно основываться на максимально точных знаниях об окружающем мире (насколько это возможно). Чем дальше эти знания находятся от реальности, тем больше он тратит ресурсов для выживания (если мы говорим о действительных, а не публично демонстрируемых представлениях).

К максимально точному мировоззрению в большей степени склонны люди, обладающие естественнонаучными знаниями и прикладными навыками, производными и развивающимися от этих знаний (например, физики, математики, химики, биологи, инженеры, люди различных прикладных ремёсел)2. Обрати внимание, не гарантировано им обладают, а именно склонны к нему, поскольку даже эти люди могут сорваться в пропасть заблуждений.

Научное мировоззрение основывается на практическом опыте, строгом расчёте и самой широкой свободе исследования, когда возникающие противоречия приветствуются, когда поиск заменяет догму, а доказательство – слепую веру и личную преданность. Нельзя зацикливаться только на знаниях, полученных опытным путём, поскольку всегда существует технический предел для их проведения. Нельзя также зацикливаться только на логическом рассуждении. Видимая безупречность логических рассуждений не является критерием истины. Сциентисты соединяют результаты опытов со своими логическими размышлениями и математическими расчётами. Опытные и теоретические методы в их жизни взаимосвязаны и дополняют друг друга. Разрыв между ними ведёт к искажениям знаний – сухая теория отрывается от реальности, а опыт без теории становится мозаичным хаосом.

Сциентизм3 – представление научного знания в качестве высшей культурной ценности и основы для формирования культуры, вытекающей из подлинной биологической природы человека.

Сциентизм не только обогащает знаниями, но и учит точности и строгости мышления. Для научного мировоззрения правильно мыслить ценнее, чем много знать.

Размышления об окружающем мире в отрыве от естественнонаучного знания с точки зрения сциентизма бесплодны и опасны. Научным является только такое знание, которое приводит к одному и тому же результату в одних и тех же опытах, а также позволяет делать точные предсказания о результатах будущих наблюдений. Например, знание химической формулы вещества позволяет создавать это вещество всякий раз при соблюдении технологии и наличии необходимых ресурсов.

Другие области знания, не относящиеся к естественным наукам (философия, психология, социология, экономика и т.д.), такими знаниями не обладают. Их представители4, порою, очень точно подмечают факты и отдельные закономерности, но не гарантируют конечного результата. Студенты в параллельных вселенных будут изучать одни и те же законы на занятиях по физике, но разные факты на занятиях по истории или философии. Поэтому сциентист вполне закономерно вырабатывает отношение к этим областям знания, как к факультативным.

Аналогичным образом он относится и к искусству, которое является игровой, образной интерпретацией действительности, серьёзно полагаться на которую нельзя. С развитием нейробиологии, генетики, биохимии и смежных с ними наук становится всё более очевидным, что поведение человека, как и всякого иного живого существа, подчинено основному инстинкту – инстинкту выживания с целью размножения5.

Для сциентиста искусство приемлемо в той дозировке, в пределах которой оно созвучно его мировоззрению и способствует закреплению условных рефлексов выживания. Или, как минимум, не вредит ему (развлекает, разгружает или выполняет иные формы обслуживания).

В большинстве же случаев, к сожалению, создаваемые искусством стандарты служат формированию условных рефлексов духовности6, которые не только во многом противоречат биологической природе человека с точки зрения науки, но и опасны с точки зрения выживания. Их носители7 продают технологии улучшения человеческой породы, которые построены на авторском вымысле и потому не работают.

Толстой Л.Н.:

"Взгляд на жизнь этих людей, моих сотоварищей по писанию, состоял в том, что жизнь вообще идёт, развиваясь, и что в этом развитии главное участие принимаем мы, люди мысли, а из людей мысли главное влияние имеем мы – художники, поэты. Наше призвание – учить людей. Для того же, чтобы не представился тот естественный вопрос самому себе: что я знаю и чему мне учить, – в теории было выяснено, что этого и не нужно знать, а что художник и поэт бессознательно учит".

Не имея способностей влиять на область знания, лицедеи эксплуатируют эмоциональную сферу, искусственно взвинчивая её значение и стоимость. Для них самих очевидно, что умение отбивать чечётку не сравнится с умением построить жилище или создать лекарство от болезни. Поэтому лицедеи создают свой искусственный мир, в котором чечётка ценится не меньше, а порой и дороже. Отношение сциентиста к искусству, как к факультативному явлению, заключается ещё и в том, чтобы не позволять таким "чечёточникам" влиять на своё мировоззрение и управлять своим поведением. При этом сциентист не подчёркивает исключительности или превосходства науки и неполноценности всех остальных сфер человеческой деятельности, поскольку это противоречило бы его мировоззрению. Исходя из указанного общего принципа созвучности и своего частного права личной избирательности он лишь спокойно отбирает для себя только то, что ему необходимо. Привязанность головного мозга к новым эмоциональным впечатлениям является одним из его фундаментальных свойств, в связи с чем сциентист оставляет за чужими мозгами свободу выбора способа её удовлетворения. Собственный же мозг он приучает к получению удовольствия от новых научных и прикладных знаний и опыта, рождающих натуральную красоту реального, а не виртуального мира.

Важно помнить, что среди лицедеев чаще встречаются лица с настораживающими нейропатологиями.

Кей Редфилд Джеймисон:

"Многие творческие личности обладают рядом общих черт с людьми, страдающими маниакально-депрессивным психозом: способностью нормально функционировать после немногих часов сна, умением с полной отдачей концентрироваться на работе и склонностью испытывать то одни, то другие сильные эмоции. Депрессивная фаза характеризуется у них сомнениями, обдумыванием и колебаниями, а маниакальная – энергичностью и решительными действиями.

Зависимость между психическим состоянием и творческой плодовитостью можно наблюдать на примере немецкого композитора Роберта Шумана: известен год создания и номера всех его произведений. Больше всего музыки он сочинил во время гипоманиакальных периодов, меньше всего – во время периодов депрессии. Его родители страдали клинической депрессией, а двое других родственников покончили с собой. Сам Шуман пытался покончить с собой дважды и умер в психиатрической лечебнице. Один из его сыновей провёл в лечебнице дольше тридцати лет.

В конце 80-х годов, проводя творческий отпуск в Англии, я начала работать над исследованием, посвящённым 47 художникам и писателям: живописцам и скульпторам, состоявшим в Королевской академии художеств, драматургам, удостоившимся Премии нью-йоркских театральных критиков или Премии газеты "Ивнинг стандард" за драматургию, а также поэтам, стихи половины которых вошли в "Оксфордскую антологию поэзии XX века".

Я обнаружила, что среди этих художников, скульпторов, писателей и других людей искусства диагностическим критериям расстройств настроения удовлетворяли 30%, в то время как среди населения в целом этот показатель составляет всего 5%. Среди поэтов в серьёзном психиатрическом лечении нуждалось 50% – больше, чем среди представителей какой-либо другой группы".

Конечно, сциентисты не застрахованы от тех же проблем (Исаак Ньютон, Джон Нэш и др.). Однако, важно видеть два основных момента. Во-1-х, нейропатология сциентиста всегда чётко распознаётся существующим научным знанием. Безумные выводы или формулы также проходят сквозь безжалостный отбор опытов и расчётов, перепроверок и критики. В силу же отсутствия объективных критериев и закрепившейся традиции плоды творческого безумия в среде лицедеев принято не отфильтровывать, а возносить. Во-2-х, никакая нейропатология сциентиста не способна конкурировать с нейропатологией лицедея или скитальца в части негативного воздействия на поведение людей: идеи Ньютона или Нэша не вызвали не только мировые или "святые" войны, но даже сколько-нибудь серьёзной потасовки в местном пивном баре.

Очень часто лицедеи ускоряют переход от депрессивного бездействия к творческой активности при помощи алкоголя, наркотиков и других препаратов, называя этот процесс обретением вдохновения. Любой продукт сознания, замутнённого таким способом, опасен с точки зрения выживания.

Овладеть научным мировоззрением навсегда невозможно. Его приходится поддерживать и отстаивать каждый день, поскольку границы между достоверностью и заблуждением порой не очевидны.

Александр Невзоров:

"Лейбниц отвергал ньютоновские идеи тяготения; Тесла и Маркони уверяли, что получают радиосигналы с Марса; Дарвин страстно проповедовал и разрабатывал нелепую теорию пангенов; Ричард Оуэн не смог обнаружить в мозгу обезьяны гиппокамп; Кювье доказывал, что эволюция – это полный вздор; Карл фон Бэр категорично отрицал родственность живых организмов; Эдмунд Галлей полагал, что Земля имеет внутренние шары, тоже окружённые атмосферой, утечки которой образуют полярное сияние; Д. Пристли был убеждён в существовании флогистона; Р. Вирхов посмеялся над настоящим черепом неандертальца, сделав авторитетное краниологическое заключение, что он принадлежит не древнему человеку, а русскому казаку-алкоголику XIX века; У. Гопкинс и Ч. Лайель были убеждены в глупости утверждения Л. Агассиса, будто бы лёд способен передвигать каменные глыбы, и посему предложили даже не обсуждать идею перемещения камней ледниками как нелепую; А. Везалиус категорически выступал против разделения нервов на двигательные и чувствительные; К. Варолий (Варолиус) утверждал, что именно мозжечок является органом звуковых восприятий; Дальтон был убеждён, что в передней камере его собственного глаза содержится жидкость синего цвета и что именно эта аномалия обесцвечивает для него картинку мира; Гальвани до конца дней пребывал в уверенности, что открыл "электрический флюид", способный воскрешать мёртвые организмы.

Ошибки остаются ошибками вне зависимости от "высоты", с которой они прозвучали".

Преодолевать собственные и чужие заблуждения и находиться в тонусе сциентизма помогают скептицизм и опыт самоотрицания.

Карл Саган:

"Встроенный в науку аппарат выявления и исправления ошибок как раз и способствует её успеху. В науке нет запретных областей, нет деликатных вопросов, которые нельзя затрагивать, нет неприкосновенных истин. Открытость всем новым идеям и жёсткая, придирчивая проверка всех идей – и старых, и новых – позволяют отделить зёрна от плевел. Сколь бы умны, харизматичны, привлекательны вы ни были, вам придётся отстаивать своё мнение перед лицом упорного и искушённого скептицизма. В науке приветствуется разнообразие и разногласие. Приверженцев разных теорий поощряют к спору – глубокому и по существу…

Учёные не навязывают природе свои желания и потребности, но смиренно вопрошают и признают полученный ответ. Мы хорошо помним, как часто заблуждались самые уважаемые академики. Человек несовершенен, и мы это знаем. Потому-то и настаиваем на независимом и – где возможно – количественном анализе любой гипотезы. Мы постоянно проверяем и перепроверяем, отыскиваем противоречия или небольшие, ускользнувшие поначалу от внимания ошибки, выдвигаем альтернативные версии, поощряем несогласие и ересь".

Не борьба с ересью или инакомыслием, а их поощрение кардинально отличают сциентизм от иных мировоззрений. Сомнение, как принцип научного мышления, предполагает, что истина не имеет будущего, поскольку всегда остаётся в прошлом, а каждый новый шаг вперёд возможен только через отрицание предыдущего. Все научные истины проходят каждодневные бомбардировки перепроверок в новых условиях. Поэтому и только поэтому они обладают таким статусом. Сциентист никогда не держится за свои убеждения, если они противоречат новым фактам. Его убеждения постоянно изменяются, находясь в жёстком сцеплении с развитием знаний.

Гельвеций:

"Великие преобразования могут быть осуществлены лишь тогда, когда ослаблено тупое уважение народов к старым законам и обычаям".

Мэтью Сайед:

"Возьмём науку, где обучение на ошибках – часть метода. Именно этот принцип отстаивал философ Карл Поппер, утверждавший, что прогресс в области науки идёт благодаря реакции учёных на их же ошибки. Научная теория делает предсказания, которые можно проверить, и потому по определению уязвима. Это её свойство можно рассматривать как слабость, однако Поппер осознал, что оно даёт науке невероятную силу.

"История науки, подобно истории всех человеческих идей, есть история… ошибок, – писал Поппер. – Однако наука представляет собой один из немногих видов человеческой деятельности – возможно, единственный, – в котором ошибки подвергаются систематической критике и со временем довольно часто исправляются. Это даёт нам основание говорить, что в науке мы часто учимся на своих ошибках и что прогресс в данной области возможен".

Сравните эту готовность науки к неудаче с тем, как ведёт себя псевдонаука, например, астрология, чьи предсказания безнадёжно туманны. В день, когда писались эти строки, я заглянул на сайт Horoscope.com, чтобы прочесть там гороскоп для Весов. "Дома или на работе назревают большие перемены", – сообщили мне. Это утверждение кажется проверяемым, но на деле предсказанию соответствует практически любое событие в жизни кого бы то ни было, будь он Весы или любой другой знак зодиака. У каждого из нас "назревают" перемены дома или на работе. Здесь и кроется соблазнительная сила астрологии: она не бывает "не права". Но цена, которую псевдонаука платит за невосприимчивость к неудачам, высока. За последние два века в астрологии не произошло никаких существенных изменений.

Или возьмите другую теорию, популярную в XIXв., – что мир был создан в 4004г. до н.э. Казалось бы, эту теорию опровергали обнаруженные окаменелости, а также, позднее, определение возраста радиоуглеродным методом. Новые данные практически неоспоримо указывали на то, что возраст Вселенной значительно превышает 6 тысяч лет.

Однако в XIXв. британский натуралист Филип Генри Госсе в попытке защитить креационизм написал трактат "Омфалос" (Omp halos). Его аргументы были в высшей степени изобретательны. Госсе констатировал, что мир и правда был создан в 4004г. до н.э., сразу вместе с окаменелостями, чтобы он выглядел старше, чем на самом деле. Он доказывал также, что Бог дал Адаму пупок, дабы тот выглядел как человек, рождённый от другого человека, в то время как в действительности Адам был создан из праха земного.

С одной стороны, Госсе вроде бы защитил креационизм и гипотезу о Сотворении мира в 4004г. до н.э. Хитроумным образом он примирил теорию и вновь открытые факты. С другой стороны, он сделал кое-что ещё. Благодаря Госсе теория стала неуязвимой. Никакие факты, никакая информация, никакие открытия не смогут поколебать эту позицию. Любая новая информация, доказывающая, что мир сотворён прежде 4004г. до н.э., будет воспринята как ещё одно доказательство того, что Бог сыграл с нами божественную шутку. Теория подтвердится, что бы ни произошло. Иначе говоря, она никогда не сможет адаптироваться к новым данным.

Большинство замкнутых циклов существует, потому что мы отрицаем возможность ошибки или пытаемся её проигнорировать. Проблема псевдонаук более структурна. Они созданы – сознательно или интуитивно – так, чтобы полностью исключить вероятность неудачи. Вот почему они столь привлекательны для своих адептов. Псевдонаука может объяснить любую ситуацию. А значит, она не в состоянии учиться ни на чём вообще.

Отсюда видна тонкая разница между подтверждением и опровержением. Науку часто рассматривают как поиск подтверждения. Учёные наблюдают за миром, формулируют теории, а затем пытаются доказать их, собрав как можно больше подтверждающих теории данных. Но теперь мы можем сказать, что это лишь часть правды. Наука связана не только с подтверждением, но и с опровержением. Прогресс в области знаний невозможен, если мы располагаем одной только подтверждающей информацией, нам нужно искать также информацию опровергающую…

Неудача, таким образом, является необходимой составляющей как логики, так и духа научного прогресса. Области, в которых человечество наиболее успешно, возникли благодаря противостоянию устоявшегося и новых идей, подвергавшихся проверке. Отдельные учёные могут быть догматиками, но учёное сообщество в целом признаёт, что научные теории, особенно самые передовые, часто являются ошибочными или неполными. Только подвергая теории сомнениям и проверяя их на ошибочность, мы создадим условия для роста".

Сциентизм не знает "незыблемого наследия". Скептицизм отвергает культ учителя. Любое научное достижение не означает величия учёного. Сдержанное отношение к личностям и их заслугам отличают подлинного сциентиста от заурядного профессора. Настоящую ценность здесь представляет результат исследования, а не его автор. Ученик через учителя учится у жизни, а не копирует учителя с его достижениями и ошибками. Учитель является лишь проводником. И одновременно катализатором. Поэтому настоящему мастерству невозможно научить, ему можно только научиться самому. Поэтому почтение к учителю, выходящее за рамки разумного, не соответствует подлинно научному мировоззрению как учителя, так и ученика.

Александр Невзоров:

"Апелляция по любым общим вопросам к авторитетам учёных – типичный атавизм мышления, доставшийся XXI веку в наследство от культа религиозных пророков.

Образчик же подлинного знания очень легко распознать по безупречной конкретности и его полной независимости от имени автора.

К примеру. Стационарное уравнение Шрёдингера (в удобной записи) лишено двусмысленности. Оно означает лишь то, что означает, и никаких иных смыслов, кроме возможности, грубо говоря, рассчитать примерное состояние элементарной частицы, в нём не предполагается. В нём нет претензии на то, чтобы характеризовать мироздание. Оно не годится для объяснения эволюции лептоциона или физиологической роли плача.

Если бы уравнение было ошибочным всего на один символ или не подтверждалось экспериментально, то, несмотря на великое имя его создателя, оно было бы тут же забыто. Но, поскольку данное уравнение верно, оно не потеряло бы своей ценности и широкой применительности даже в том случае, если бы его автором был не Шрёдингер, а совершенно неизвестный человек".

Стойкость к "незыблемому наследию", культу учителя и нарциссизму вырабатывается в опыте самоотрицания. Умение выключать самомнение увеличивает твою эффективность и конкурентоспособность. Именно поэтому настоящего мастера невозможно понизить в общественной иерархии: он умеет делать свою работу независимо от места в обществе. Никогда не считай себя лучше других. Твоё превосходство всегда временно. Относись ко всем одинаково: учись и у своих учеников, и у своих противников. Истинное твоё мастерство проявляется в момент работы над собой, а не в момент соперничества с другими. В науке тесно только бездарям, настоящему мастеру никто и ничто не мешает. Он не лишён самолюбия, но он лишён тщеславия. Никакое признание не освобождает сциентиста от того, чтобы каждый раз вновь занимать место рядового исследователя в одном ряду с другими: не только соратниками, но и учениками и особенно с противниками.

В этом ключ к разгадке утверждения, что у великих мастеров отсутствует наследие (как нечто завершённое, раз и навсегда утверждённое, застывшее).

Отсутствие навыка самоотрицания приводит к отгораживанию искусственными рамками собственной школы или учения. Без навыка самоотрицания человек рано или поздно оказывается на обочине непрерывного потока голодных до истины молодых исследователей.

Глупо стесняться принадлежности к определённой школе (стилю). Человек, начинающий овладение мастерством с отрицания стилей, обречён остаться дилетантом. Быть свободным от стилей или школ не означает не иметь собственных убеждений, это значит быть свободным от собственных и чужих предубеждений. Каждый человек строит свою индивидуальность вначале путём слепого, а в последующем избирательного копирования. Мастерство начинается тогда, когда человек привносит своё видение в полученные навыки. Стили, таким образом, являются начальными школами для развития индивидуальности человека.

Сциентизм не допускает никакой абсолютной власти чужих убеждений, независимо от источника их происхождения. Например, он не испытывает оптимистичных ожиданий от демократических институтов, поскольку в них заложена вероятность превращения власти здравомыслящей части населения во власть толпы. Маргиналы используют принятые демократические ценности в своих интересах, придерживаясь известных внешних форм, но извращая и перевирая содержание. Именно поэтому сциентист ясно понимает, что может оказаться в ловушке маргинальной полуправды, выход из которой будет выглядеть поражением: маргиналы обвинят его в предательстве демократии, то есть в собственных грехах.

Сциентизм предполагает широкий взгляд на исследуемый предмет. В мире законы естественных наук действуют в исследуемых объектах одновременно. Поэтому замкнутость в рамках одной области знания или ремесла создаёт искривлённую картину мира.

Лемонте:

"Мы приходим в величайшее удивление, видя, что у древних одно и то же лицо являлось одновременно выдающимся философом, поэтом, оратором, историком, священником, правителем и полководцем. Нас пугает такое обширное поприще. Каждый отгораживает себе известное пространство и замыкается в нём. Я не знаю, увеличивается ли в результате этого раздробления общее поле деятельности, но я хорошо знаю, что человек в результате этого мельчает".

Чтобы обладать научным мировоззрением не обязательно заниматься наукой или прикладным ремеслом. Не обязательно быть, к примеру, физиком или инженером. Нужно мыслить, как физик или инженер в своей сфере деятельности, а также обладать их мировоззрением.

Научное мировоззрение само по себе не гарантирует выживания. Многие специалисты естественных наук, высококлассные рабочие или инженеры не в состоянии наладить собственную жизнь даже на бытовом уровне и едят из чужих (порою грязных) рук, теряя достоинство и независимость. Причина в том, что они либо не развивают принципы адекватного поведения8 (вытекающие из сциентизма естественным образом), либо игнорируют их по причинам, которые нам в этой книге безразличны.

На мой взгляд, основной инстинкт проявляется в любом человеческом поведении через базовые принципы, которые вытекают из нашей биологической природы. Различные комбинации и соотношения этих принципов образуют поведенческие стратегии, которые в свою очередь формируют многочисленные тактики выживания. В этом смысле социальный код аналогичен коду генетическому: принципы выполняют роль нуклеотидов, стратегии – роль их триплетов, а тактики – роль образуемых аминокислот9.

К числу принципов, доказавших свою эффективность и получивших массовое распространение, относятся: 1) эгоизм, 2) цинизм, 3) прагматизм. Их упоминание всегда вызывает негативную реакцию у большинства населения. Видимо потому, что люди не желают видеть проявления этих принципов в собственной жизни: когда они используют окружающие ресурсы; разделяют своих и чужих; изолируют неизлечимо больных, увечных и старых; прикрывают гомофобию, расизм и иные виды дискриминации покрывалами лицемерия и т.д.

Эти принципы могут иметь различную степень развитости у разных людей: от примитивных до утончённых (или разумных). Именно последние формы присущи сциентистам, хотя и не всегда ими применяются. В дальнейшем описании во избежание излишних сложностей утончённые формы будут именоваться эгоизмом, цинизмом и прагматизмом, а примитивные будут выделены этим дополнением.