Читать книгу Смешная девчонка - Ник Хорнби - Страница 3

1

Она не собиралась становиться королевой красоты, но сейчас по воле случая оказалась к этому очень близка.

Между дефиле и объявлением результатов образовался небольшой перерыв; девушек окружили друзья и родственники, которые, держа пальцы крестиком, уже сыпали поздравлениями. Их тесные кружки напомнили Барбаре плоские лакричные леденцы на палочке: в центре – приторно-розовый или голубой купальник, а по краям – кольцо темно-коричневых и черных плащей. В этот июльский день возле бассейна было холодно и сыро; у конкурсанток руки-ноги посинели и покрылись мурашками. Девушки смахивали на индеек, вывешенных в витрине мясной лавки. В таком виде, подумала Барбара, конкурс красоты можно выиграть только в Блэкпуле.

Никого из знакомых Барбара не пригласила, а отец упрямо не желал выйти вперед, чтобы подбодрить дочку, которая теперь оказалась в гордом одиночестве. Он так и сидел в шезлонге, делая вид, будто читает «Дейли экспресс». Если из отца с дочерью и мог получиться лакричный леденец, то порядком обгрызенный, но Барбара все равно была бы рада любой поддержке. Отделившись от соперниц, она утратила глянцевую самоуверенность и теперь чувствовала себя неуклюжей, почти голой, тем более что к отцу пришлось пробиваться под улюлюканье зрителей. Когда она поравнялась с отцовским шезлонгом, стоявшим в заднем ряду, настроение у нее испортилось окончательно.

– Папа, как ты себя ведешь? – прошипела она.

Томившиеся на соседних местах зрители – в большинстве своем престарелые курортники – оживились. Это же конкурсантка! Прямо перед ними! Выговаривает своему папаше!

– А, привет, родная.

– Почему ты ко мне не подошел?

Отец смотрел на нее с таким видом, будто она спрашивала, как зовут губернатора Тимбукту.

– Разве ты не заметил, как другие делают?

– Заметил. Но не одобрил. Это не для меня.

– Чем же ты такой особенный?

– Одинокий мужчина, который бежит… как буйнопомешанный… чтобы затесаться в толпу красивых и почти раздетых девушек… Да меня бы в психушку забрали.

В свои сорок семь Джордж Паркер заплыл жирком и непозволительно состарился. Десять лет он холостяковал – с тех самых пор, как мать Барбары, работавшая в налоговой службе, ушла от него к своему начальнику; Барбара поняла, что вблизи красивых девушек на него нахлынут давние переживания.

– А зачем бежать, как буйнопомешанному? – спросила она. – Разве нельзя просто подойти к сцене и поговорить с дочкой?

– Так ведь победа у тебя в кармане, разве нет?

Барбара вспыхнула. Отдыхающие больше не делали вид, что вяжут или читают газеты. Люди откровенно пожирали ее глазами.

– Ой, не знаю. Вряд ли, – замялась она.

На самом деле она знала – в перерыве к ней подошел мэр, шепнул на ушко: «Знай наших!» – и незаметно шлепнул пониже спины.

– Брось, пожалуйста. Всем остальным до тебя очень далеко. Как до Луны.

По какой-то причине – даром что это был конкурс красоты – незаурядная внешность дочери, похоже, раздражала отца. Он терпеть не мог, когда она выставляла себя напоказ, даже для того, чтобы всего лишь посмешить родню и знакомых, изображая помрачение ума, легкое подпитие или неповоротливость. Все равно – напоказ. Впрочем, сегодня, когда весь смысл происходящего сводился именно к тому, чтобы себя показать, отец, как она думала, мог бы смягчиться, но нет: если уж приспичило тебе вылезти на конкурс красоты, так хотя бы имей совесть прикинуться дурнушкой.

Дабы не смущать аудиторию, Барбара сделала вид, будто в его словах прочла только родительскую гордость.

– Какое везенье: слепой отец, – объявила она во всеуслышание. – Любая девушка позавидует.

Шутка получилась не самой искрометной, но Барбара выдала ее с каменным лицом и тем самым снискала оглушительный смех, какого, по большому счету, не заслуживала. Иногда она делала ставку на неожиданность, а иногда люди смеялись только потому, что были настроены на веселье. И та и другая ситуация была, по ее мнению, вполне понятна, но кто не задумывается о юморе всерьез, тот, вероятно, в обоих случаях пришел бы в замешательство.

– Я не слепой, – скупо возразил Джордж. – Показываю.

Обернувшись, он стал обводить выпученными глазами всех, кто проявлял хоть какой-то интерес.

– Папа, немедленно прекрати! – потребовала Барбара. – Люди нервничают, когда их сверлит взглядом незрячий.

– Вот вы… – Отец бесцеремонно указал пальцем на женщину в зеленом макинтоше. – Да-да, вы: у вас зеленый макинтош.

Старушка в соседнем шезлонге робко зааплодировала, как будто Джордж только что продемонстрировал исцеление от хронического недуга или показал хитроумный фокус.

– Разве слепой мог бы это определить?

Барбара понимала: он входит во вкус. Иногда – правда, крайне редко – его удавалось уломать на то, чтобы он изобразил простака в комическом дуэте; сейчас он мог бы до бесконечности описывать всех, кого увидел, если бы не мэр, который вышел к микрофону и откашлялся.

Поучаствовать в конкурсе на звание «мисс Блэкпул» ее надоумила тетя Мари, отцовская сестра. Как-то субботним вечером, оказавшись поблизости, Мари по-свойски забежала к ним на чашку чая и в разговоре ненароком обронила пару фраз насчет этого конкурса, а потом – внезапное озарение – спросила, почему племянница ни разу не попытала счастья; отец согласно кивал и делал вид, что поражен столь блестящей мыслью. Минуты две Барбара терялась в догадках, а затем поняла: эти двое сговорились. И состряпали план, который заключался, видимо, в следующем: Барбара примет участие в конкурсе, победит и забудет думать о переезде в Лондон – просто нужда отпадет. Добиться славы в родном городе – о чем еще мечтать? А там и на «мисс Соединенное Королевство» можно замахнуться; если же удача обойдет ее стороной, в самый раз будет подумать о замужестве, которое в каком-то смысле тоже сродни коронации. (Барбара не сомневалась: заговор предусматривал и такую возможность. Мари воротила нос от Айдана, считая, что племянница может сделать куда более выигрышную – точнее, более выгодную – партию, а королева красоты вправе сама выбирать. Вот, к примеру, Дотти Гаррисон: захомутала владельца семи ковровых магазинов, притом что выше третьего места не поднялась.)

Барбара не хотела становиться королевой даже на один день – не то что на целый год. Она вообще не хотела становиться королевой. У нее на уме было другое: пробиться на телевидение и веселить зрителей. А королевы – что в Блэкпуле, что в Букингемском дворце – никого развеселить не способны. Тем не менее она поддалась на уговоры Мари, потому что Дороти Ламур{1} в свое время завоевала титул «мисс Новый Орлеан», а Софи Лорен стала «вице-мисс» всей Италии. (Любопытно было бы увидеть фото девушки, затмившей Софи Лорен.) И еще потому, что ей не терпелось пришпорить свою жизнь, а для этого требовались какие-нибудь – какие угодно – события. Она понимала, что разобьет отцовское сердце, и хотела доказать, что по крайней мере сделала попытку сгодиться там, где родилась. Барбара и раньше не сидела сложа руки. Пробовалась, к примеру, на роли в школьных спектаклях, но попадала только в массовку; а потом из-за кулис наблюдала, как бездарные подлизы-одноклассницы напрочь забывают или безбожно перевирают свои реплики. Кроме того, она выступала с вокально-танцевальной группой в развлекательном комплексе «Зимний парк», где однажды разговорилась с представителем городского любительского театра, и тот поведал, что у них вскоре будет ставиться «Вишневый сад», который, по всему, «вещь не по ней». Для начала новый знакомец предложил ей заняться продажей билетов и оформлением афиш. У нее не было склонности ни к тому ни к другому. Она хотела, чтобы специально для нее написали забавную роль, которую на сцене можно сделать еще забавнее.

Ей хотелось счастья – а как же иначе? Она не стремилась любой ценой выпятить себя. Но в отличие от нее, бывшие одноклассницы, равно как и подруги из отдела косметики универмага «Р. Х. О. Хиллз»{2}, похоже, не собирались царапаться, вертеться, брыкаться и рыпаться, чтобы только унести ноги из этого города, и она подчас жалела, что сама сделана из другого теста. А эта мечта попасть на телевидение – не выросла ли она из детских фантазий? Получалось, что Барбара, как двухлетняя кроха, вопит: «Смотрите на меня! Смотрите на меня!» Ну да, кое-какие личности – в особенности мужчины всех возрастов – на нее засматривались, но она грезила вовсе не о том. Они разглядывали ее светлые волосы, грудь, ноги, не видя ничего другого. Ей оставалось только принять участие в конкурсе красоты и победить, но она боялась думать, как посмотрит в глаза отцу, когда тот поймет, что на ее дальнейшие планы это никак не повлияет.

Мэр не сразу перешел к делу – это было не в его привычках. Вначале он поблагодарил всех гостей конкурса, потом – вовсе не к месту – пнул футбольную команду «Престон», проигравшую финал кубка, и отпустил бестактную шуточку в адрес своей жены, которая в этом году якобы не участвовала в конкурсе из-за мозолей. Он заявил, что выпорхнувшая на сцену стайка красоток – выражение «стайка красоток» было вполне в его духе – прибавляла ему гордости за родной город. Все знали, что участницы в большинстве своем приехали сюда в отпуск или на каникулы из Лидса, Манчестера и Олдхема, но такое заявление все равно встретили овацией. Разглагольствовал он так долго, что Барбара от нечего делать принялась считать зрителей по головам, чтобы затем перемножить головы в одном ряду шезлонгов на количество рядов, но до этого дело не дошло, поскольку все ее внимание сосредоточилось на старушке в дождевом колпаке, которая беззубыми челюстями неустанно перемалывала кусок бутерброда. Среди массы заветных желаний Барбара лелеяла надежду сохранить свои зубы, в отличие от почти всей родни, как минимум до шестого десятка. Очнулась она весьма кстати: в тот самый миг, когда объявили ее имя, а соперницы расцвели притворными улыбками.

Она ничего не почувствовала. Вернее, отметила у себя полное отсутствие эмоций, а затем легкую тошноту. Пусть бы это оказалось ошибкой, пусть бы ей не пришлось бросать отца и покидать родной город, пусть бы это стало просто сбывшейся мечтой, в которую можно погрузиться на всю оставшуюся жизнь. Она не решалась копаться в истоках своей бесчувственности, чтобы не счесть себя жестокой, неблагодарной стервой. Когда на сцену поднялась жена мэра с наградной лентой в руках, Барбара просияла и даже сподобилась ответить улыбкой самому мэру, поцеловавшему ее в губы, но, когда к ней подошел отец и крепко обнял, она вдруг расплакалась и тем самым признала, что это – прощание, что титул «мисс Блэкпул» ни в коей мере не способен унять тот зуд, который терзает ее хуже ветрянки.

Никогда прежде (во всяком случае, в сознательном возрасте) ей не доводилось лить слезы в купальнике. Разве для того придуманы купальники, если вокруг тебя залитый солнцем пляж, радостные крики, мальчишки с глазами на ниточках? Но сейчас шею и ложбинку груди холодили на ветру – незнакомое ощущение – ручейки слез. Жена мэра заключила победительницу в объятия.

– Я в порядке, – заверила Барбара. – Честное слово. Глупость какая-то накатила.

– Хочешь – верь, хочешь – нет, но мне понятны твои чувства, – сказала жена мэра. – Я и сама испытала подобное – мы с ним познакомились точно так же. Еще до войны. Он тогда всего лишь заседал в городском совете.

– Вы тоже были «мисс Блэкпул»?

Барбара постаралась скрыть свое изумление, но не знала, насколько это удалось. И мэр, и его жена отличались тучностью, но если полнота мэра подразумевала вес в обществе и потому казалась естественной, то у его супруги ожирение выглядело кошмарной ошибкой. А быть может, он, в отличие от жены, просто на этом не зацикливался.

– Хочешь – верь, хочешь – нет, но это так.

Они смотрели друг на дружку. Чего только не бывает. Слов больше не требовалось, однако мэр, подойдя к ним, все же высказался:

– А глянешь на нее – и не поверишь. – У него не было привычки держать свои мысли при себе.

Жена укоризненно закатила глаза.

– Я дважды сказала «хочешь – верь, хочешь – нет». Я сама признала, что уже давно не «мисс Блэкпул». А тебе лишь бы подкусить.

– Почему-то я не расслышал, чтобы ты сказала «хочешь – верь, хочешь нет».

– И тем не менее. Дважды. Правда, милая?

Барбара кивнула. Лезть в их склоку ей не хотелось, но она решила хотя бы так поддержать несчастную женщину.

– Детки да булочки, детки да булочки, – приговаривал мэр.

– Ты и сам – не картина маслом, – отбрила жена.

– Верно. Так ведь ты и не выходила замуж за картину маслом.

Жена, поразмыслив, сочла за лучшее промолчать.

– А сама-то чем взяла? – не унимался мэр. – Вот ты как раз и была – картина маслом. Ладно, – обратился он к Барбаре. – Известно ли тебе, что здесь у нас – самый большой открытый бассейн во всем мире? А сегодня – одно из самых больших событий, так что не грех и расчувствоваться.

Барбара покивала, хлюпнула носом и улыбнулась. У нее нипочем не хватило бы духу намекнуть, что мучит ее нечто прямо противоположное: это событие оказалось даже ничтожнее, чем ей думалось.

– Негодяйка Люси, – сказал отец. – Во всем она виновата.

Мэр с супругой пришли в недоумение, но Барбара сразу смекнула, о чем речь. И увидела, что отец это понял; тут ей стало совсем невмоготу.

Барбара отдала свое сердце Люсиль Болл, впервые посмотрев «Я люблю Люси»{3}: теперь этот сериал определял ее чувства и действия. По воскресеньям весь мир застывал на полчаса, и отец привык в это время с ней не заговаривать и даже не шуршать бумагами, чтобы дочь могла уловить каждую мелочь. У нее было много любимцев: Тони Хэнкок{4}, Сержант Билко{5}, Моркемб и Уайз{6}. Но уподобиться им она при всем желании не могла. Это ведь мужчины. Тони, Эрни, Эрик, Эрни… А рядом с ними – ни Люси, ни Барбары. Ни одной смешной девчонки.

– Это всего лишь сериал, – повторял ей отец до или после, но никогда не во время передачи. – И притом американский. Британским юмором здесь и не пахнет.

– А британский юмор… Это у тебя особый термин для обозначения юмора из Британии?

– Прежде всего – от Би‑би‑си.

– Да уж, вот тут совершенно с тобой согласна.

Она лишь тогда прекращала над ним подтрунивать, когда ей самой это надоедало: отец никогда не включался в игру, что притупило бы остроту ее насмешки. Если уж Барбаре суждено было остаться в Блэкпуле, то она намеревалась до конца отцовских дней поддерживать с ним такой стиль общения.

– Прежде всего, она даже не смешная, – настаивал отец.

– Она – самая смешная актриса, другой такой на телевидении не было, – возражала Барбара.

– Не больно-то ты смеешься, – замечал отец.

И правда, смеялась она редко, потому что смотрела этот сериал уже не по одному разу. В последнее время Барбара старалась кое-что отфильтровывать, чтобы из остального усвоить как можно больше. Если бы «Люси» показывали семь дней в неделю, то и запоминалось бы лучше, но увы: приходилось максимально сосредоточиваться, чтобы хоть какие-то подробности отложились в голове.

– Послушай, ты сам на меня шикаешь, когда по радио зачитывают результаты футбольных матчей, – говорила она.

– А как же – я ведь делаю ставки, – объяснял он. – Один такой результат может изменить нашу с тобой жизнь.

Ну как было ему втолковать, не показавшись при этом чокнутой, что «Я люблю Люси» ничем не отличается от тотализатора? Настанет день – и одна из реприз Люси тоже сможет изменить жизнь Барбары, а возможно, и ее отца. Люси уже изменила жизнь Барбары, хотя и не в лучшую сторону: из-за сериала от нее отвернулись все – родные, знакомые, подруги по работе. Увлечение Барбары, как она сама чувствовала, было сродни религиозному экстазу. Она с такой серьезностью относилась к ситкомам, что окружающим виделся в этом некий фанатизм, а потому Барбара ни с кем больше не делилась.

Фотограф из «Ивнинг газетт» представился и повел Барбару к трамплину для прыжков в воду.

– Вы – Лен Филлипс? – поразился ее отец. – Кроме шуток?

Имя Лена Филлипса мелькало в газете; при виде такой знаменитости у Джорджа отвисла челюсть. «Вот радости-то, – пронеслось в голове у Барбары. – А он еще удивляется, почему я хочу унести отсюда ноги».

– Подумать только, Барбара! Мистер Филлипс – у нашей купальни, собственной персоной!

– Зовите меня Лен.

– А можно? Ну спасибо. – Тут Джордж немного смутился, как будто еще не заслужил такой чести.

– А что такого – у него же не десять тысяч мальчиков в подчинении, – заметила Барбара.

– Да нет, я сам по себе, только иногда один пацан помогает, – сказал Лен. – А сегодня в Блэкпуле такое событие. Я же не идиот – вместо себя пацана присылать.

Он жестом попросил Барбару сделать шаг назад.

– Улыбочка! – распорядился ее отец. – Или так говорят только дилетанты?

– Да нет, мы тоже. Хотя иногда я вместо этого кричу «Трусики!» – для разнообразия.

Джордж, удивленно качая головой, рассмеялся. Барбара видела, что он отводит душу.

– А кавалера нет? – спросил Лен.

– Его с работы не отпустили, Лен, – ответил за дочку Джордж и немного помолчал, размышляя, не слишком ли фамильярничает. – У них в выходные и праздники каждый человек на счету. А ее тетя Мари тоже сегодня не пришла, потому как на две недели уехала отдыхать на остров Мэн. Семь лет без отпуска. Просто в трейлере поехали, но и на том спасибо. Смена обстановки – все равно что отдых.

– Записывайте, Лен, – сказала Барбара. – Трейлер. Остров Мэн. Смена обстановки – все равно что отдых. Она с дядей Джеком поехала, пап? Или мальчишек тоже взяли?

– Ему это не важно, – сказал отец.

– А где она работает? – спросил Лен, кивая в сторону Барбары.

– Не знаю, – отозвалась Барбара. – Надо будет у нее спросить.

– В косметическом отделе универмага «Р. Х. О. Хиллз», – ответил отец. – А ее Айдан – в отделе мужской одежды. Они на работе познакомились.

– Ну, теперь она там надолго не задержится, верно? – предположил фотограф.

– Это почему? – не понял Джордж.

– Я не первый год фотографирую ваших «мисс Блэкпул». Как они посещают больницы, всяческие шоу, благотворительные вечера… Обязанностей – выше крыши, причем круглый год. Мы теперь будем частенько видеться, Барбара, так что привыкай к моей перекошенной физиономии.

– Надо же, Барбара, – выдохнул отец. – Могла ли ты помыслить?

Больницы? Благотворительные вечера? Круглый год? О чем она только думала? Тетя Мари лишь упомянула, что придется участвовать в церемониях открытия новых магазинов и зажигать рождественские елки, но кто же мог знать, что она подведет людей, если просто исчезнет; и вообще – что значит быть королевой красоты Блэкпула триста шестьдесят четыре дня без передышки?

– Куда ее понесло? – удивился Лен.

– Куда тебя понесло? – удивился отец.

Через пятнадцать минут вице-мисс, Шейла Дженкинсон, долговязая рыжеволосая дурешка из Скелмерсдейла{7}, уже стояла в короне, а Барбара вместе с отцом возвращалась домой на такси. Неделю спустя она уехала в Лондон.

2

Расставание с отцом было нелегким. Барбара знала: он боится одиночества, но ее это не остановило. Уже в поезде она задумалась, что же огорчило ее сильнее – печаль и страхи отца или же собственное бессердечие: у нее даже в мыслях не было изменить свои планы. Зато расставание с Айданом прошло безболезненно. Он, похоже, вздохнул с облегчением, а вслух сказал, что в Блэкпуле она бы только создавала ему проблемы. (По весне он женился на другой и создавал ей проблемы пятнадцать лет кряду.)

А в Лондоне – если, конечно, не требовать слишком многого – все пошло как по маслу. Вблизи Юстонского вокзала Барбара увидела дешевую гостиницу, заплатила из своих сбережений за трое суток вперед, отправилась в бюро по трудоустройству и тут же получила место в универмаге «Дерри энд Томс» (причем в отделе косметики) на Кенсингтон-Хай‑стрит. Казалось, только загадай для себя ухудшенную версию своей прежней жизни – и Лондон тут же исполнит твое желание. Лондону вообще было все равно, откуда ты родом, если не брать в расчет владельца табачного киоска и кондуктора автобуса: те с хохотом начинали передразнивать каждое твое слово, стоило только открыть рот. «Бульшой!», «Пиккаделле!», «Чашка кофа!» А то еще приглашали других покупателей и других пассажиров посмеяться вместе с ними.

Одна девушка из отдела женской обуви, Марджори, предложила ей в складчину снять квартирку в районе Эрлс-Корт, поближе к универмагу; Барбара согласилась, только потом осознав, что ей придется спать в одной комнате с Марджори.

К этому времени ее одержимость даже окрепла: Люсиль Болл сделала из нее мученицу амбиций. Кухонное оконце выходило на железнодорожные пути, и от грохота поездов с оконных рам на пол сыпалась сажа. В Лондоне почти вся зарплата улетала на еду, жилье и проезд. Марджори, такая же неприкаянная, как Барбара, никогда и никуда не выходила, так что вечера они коротали вдвоем. Питались супом из жестянок и подсушенным хлебом – на газовую горелку вечно не хватало шестипенсовиков. С «Люси» пришлось распрощаться, так как телевизора в квартирке не было, а потому каждое воскресенье Барбару особенно мучила тоска по дому. Напрасно она внушала себе, что в Блэкпуле с такой же тоской вспоминала бы Лондон. От этого лишь думалось, что счастье не светит ей ни тут ни там. Порой Барбара медлила у застекленных щитов службы занятости, но спроса на телевизионных клоунесс не наблюдалось. Ночами она не смыкала глаз и беззвучно плакала над собственной глупостью. А чего она, собственно, ожидала?

Марджори присоветовала ей покупать театральный журнал «Стейдж» и читать в нем раздел объявлений. Многие девушки, работавшие в «Дерри энд Томс», поведала она, в обед читали «Стейдж», а потом куда-то исчезали.

– Я кого-нибудь из них знаю, хотя бы отдаленно? – спросила Барбара.

– Разве что Марджи Нэш, – ответила Марджори. – Ты небось слышала, как мы ей косточки перемывали.

Барбара отрицательно покачала головой. Это известие разбередило ей душу: значит кто-то все же нашел тайный ход, ведущий из универмага прямиком в шоу-бизнес.

– Ее застукали с покупателем в мужском сортире на четвертом этаже, а потом она призналась, что украла юбку. Так вот: каждую неделю Марджи покупала «Стейдж».

И Барбара, не услышав никакого предостережения в рассказе про Марджи Нэш, тоже стала каждый четверг покупать этот журнал в газетном киоске у станции метро «Кенсингтон-Хай‑стрит». Но разобрать, что к чему, оказалось непросто. Многие объявления выглядели шифровками:

ЗАСТОЛЬНЫЕ РЕПЕТИЦИИ НА СЛЕДУЮЩЕЙ НЕДЕЛЕ:

Шефтсбери – «Наш человек Крайтон». Кеннет Мор, Миллисент Мартин, Джордж Бенсон, Дэвид Кернан, Дайлис Уотлинг, Анна Барри, Юнис Блэк, Глин Уорснип, Патриция Ламберт{8} (Дельфонт/Льюис/Арнольд).

Кого же именно приглашают таким объявлением на непонятное застолье? Вряд ли самих Кеннета Мора, Миллисент Мартин и прочих, так ведь? Уж они-то, конечно, сами знают, когда им надлежит быть в Уэст-Энде. А Барбару и ей подобных куда-нибудь приглашают? А если вдруг где-то напечатаны такие же загадочные объявления, адресованные ей самой, – как об этом узнать, как откликнуться? Там ведь ни даты, ни времени, ни условий.

Для многих постановок, насколько можно было судить, требовались субретки, но Барбара не знала, что такое субретка, а словаря под рукой не было, равно как и адреса районной библиотеки. Впрочем, если для этого дела нет нормального слова, значит лучше туда не влезать, пока совсем уж не припечет.

На последних страницах журнала вакансии обозначались более откровенно – там и без словаря все было ясно. Клуб «Эмбасси» на Олд-Бонд‑стрит приглашал энергичных, миловидных девушек для эскорт-услуг. В «Нелл Гвинн» на Дин-стрит требовались хористки и/или танцовщицы, но непременно «с эффектными внешними данными» – других просили не беспокоиться. В хипповый клуб «Виски-Э‑Гоу-Гоу» на Уордор-стрит приглашались «кошечки» ростом не ниже метра шестидесяти, но она заподозрила, что рост для них не главное, а каковы могут быть остальные требования – об этом даже не хотелось думать.

Ей совершенно не улыбалось прикидывать, достаточно ли она эффектна, чтобы стать «кошечкой» или эскорт-хористкой. У нее были опасения, что, уехав из Блэкпула, она померкла; точнее, внешность ее здесь оказалась куда менее примечательной. Как-то раз в столовой для работников универмага она стала высматривать реальных красоток – и насчитала семь. Семь тоненьких, восхитительных созданий в одном лишь «Дерри энд Томс» и только за время обеденного перерыва. А сколько таких придет сюда в следующую смену? А сколько таких в отделах косметики «Селфриджес», «Хэрродс», «Арми энд Нейви»?

В одном она была уверена почти на сто процентов: никто из этих девушек не собирался смешить публику. Только на это и оставалось уповать. Каковы бы ни были их устремления, – а Барбара не могла бы поручиться, что у них есть хоть какие-то устремления, – заключались они совсем не в этом. Чтобы смешить публику, требовалось косить глазами, высовывать язык и сыпать глупыми или наивными фразами, а эти девушки с ярко-алыми губками, обливавшие презрением неказистых и немолодых, нипочем не снизошли бы до такого дурачества. И если уж на то пошло, от «кошечек» и хористок тоже никто не требовал юмора.

С некоторых пор красавицы-продавщицы из «Дерри энд Томс» представлялись Барбаре диковинными рыбками, которые с выжидательно-скучающим видом снуют у себя в аквариуме туда-сюда, туда-сюда, тычутся в одно и то же стекло и видят лишь то, что видено уже миллион раз. Каждая хотела найти мужчину, который выловит ее сачком, заберет к себе и посадит в другой аквариум, размерами еще меньше. При этом не все занимались собственно поисками: многие уже нашли, но ожидание на этом не прекратилось. Одни ждали, когда же мужчина соберется с духом; другие – счастливицы – уже встретили того, кто собрался с духом, и ждали, когда же он соберется подкопить деньжат.

Барбара, как ей казалось, вроде бы не ждала мужчину, но уже и сама не знала, чего ждет. Еще в поезде она дала себе зарок: два года не помышлять о возвращении домой, но уже через два месяца боевой настрой пошел на убыль, оставив ей всего одно желание: найти место, где можно смотреть воскресные телепередачи. Так ей аукнулась работа… и работа, и супчик из банки, и аденоиды Марджори. Ей даже расхотелось превращаться в Люси – лишь бы видеть Люси на голубом экране.

– У тебя есть подруги, которые смотрят телевизор? – спросила она у Марджори.

– Подруг у меня нет. Точка, – ответила Марджори.

Был вечер пятницы. Марджори, поставив у газового камина сушилку для белья, развешивала чулки.

– Поверь, большинство девушек живут в точности как мы.

– Ну, кто-то же, вероятно, живет дома, – возразила Барбара.

– Конечно, – подтвердила Марджори. – Советую с такими подружиться: будешь ходить с ними в кино, будешь ходить с ними на танцы, и, если повезет, тебя когда-нибудь в воскресенье пригласят в семейный дом на чашку чая – тогда-то ты и посмотришь телевизор.

– Значит, надо завести ухажера.

– Будешь ходить с ним гулять, будешь ходить с ним в кино, будешь ходить с ним на танцы, а после обжиматься в дверях и…

– Понятно, – мрачно перебила Барбара. – Мысль ясна.

– Я вот о чем: кратчайший путь к телевизору лежит через солидного мужчину. Найти такого нелегко, но реально.

– Ты имеешь в виду состоятельного женатого человека?

– Тебе что требуется: телевизор или любовь до гроба? У солидных есть тайные квартиры. Есть возможность снять номер в гостинице. Во всех приличных гостиницах в номере стоит телевизор.

Значит, Барбара, если вдуматься, тоже ждала мужчину. Конечно ждала. Почему она возомнила, что сможет пробиться сама? С какой стати всегда считала себя особенной, не такой, как все? Что ж теперь жаловаться? Вернее, жаловаться можно сколько угодно, только молча и не прекращая поисков мужчины. Кем бы он ни оказался, вряд ли ему захочется вечерами напролет выслушивать ее сетования на вселенскую несправедливость. Судя по всему, не такой это будет человек. Ей нужно было что-то изменить в себе – что угодно. Водить компанию не с шоферами автобусов и не с продавщицами. Ее шанс лежал в какой-то иной сфере. Уж во всяком случае не в отделе косметики, да, наверное, и не в клубе «Нелл Гвинн».

– Откуда ты все это знаешь? – спросила она у Марджори, не производившей впечатления девушки, за которой табунами ходят солидные мужчины.

– У меня была знакомая – в отделе кожи и меха работала, – ответила Марджори. – Там кое у кого из девчонок были солидные мужчины. А если, к примеру, в обувном работаешь – это, естественно, дохлый номер.

– Почему «естественно»?

– Да ты наверняка сама замечала.

– Никого и ничего я не замечала.

– Вот именно: потому-то мы в обувном и работаем. Нам, незаметным, не светит солидного мужчину подцепить.

Барбара хотела ее одернуть, чтобы не говорила глупостей, но, перебрав в памяти несколько лиц, поняла, что это наблюдение недалеко от истины. Самых красивых девушек направляли в парфюмерию и в отдел женской одежды. Просто вслух никто не заговаривал про этот негласный отбор.

– А ты могла бы на пару дней в парфюмерку перевестись? – спросила Марджори.

– Зачем в парфюмерку?

– В косметике ловить нечего. Мужчины за помадой и тушью не приходят, согласна?

Марджори и тут оказалась права. Барбара не припоминала, чтобы к ним в отдел хоть раз явился покупатель-мужчина.

– А за духами как раз приходят – в подарок берут. И вечно заигрывают, пока выбирают. Просят, чтоб ты попрыскала себе на запястье, потом берут за ручку и носом водят.

Барбара видела такое, хотя и нечасто, в родном городе – в универмаге «Р. Х. О. Хиллз», но там это делалось без всякой задней мысли. В провинции люди ведут себя более осмотрительно. Стоит только мужу покоситься в сторону, как об этом тут же донесут жене.

– Послушай, – продолжала Марджори, – солидному человеку обжиматься неинтересно. Это я уж так, на всякий случай предупредила.

Барбара удивилась:

– А что ему интересно, если не… ну… это самое?

– Вот именно, что это самое. А возня ему без надобности.

– Не понимаю.

– Возиться он не захочет. Возня – это для малолеток.

– Если он приличный человек…

– Когда про мужчин говорят «приличные» – это все равно как про частные школы говорят «публичные». На самом-то деле – ровно наоборот. Ты, часом, не девственница?

– Скажешь тоже! – фыркнула Барбара.

Если честно, полной уверенности у нее не было. Ну, замутилось у них что-то с Айданом – как раз перед конкурсом красоты. Барбара тогда решила, что ввиду скорого отъезда в Лондон терять ей нечего, но Айдан оказался не на высоте. Поэтому она точно не знала, каков ее статус.

– Ну и ладно, мое дело – предупредить, вот и все. Они ведь на глупости не размениваются.

– Спасибо, что предупредила.

Марджори смотрела на нее с нескрываемой досадой.

– Ты сама-то знаешь себе цену?

– Нет. Пока сюда не приехала, думала, что знаю. Но здесь все иначе. Здесь стандарты другие. Взять хотя бы девушек из парфюмерки и женской одежды; а если пройтись по Кенсингтон-Хай‑стрит…

– Эти выдры тощие? – недослушала Марджори. – Даже в голову не бери. Ладно, ты, я вижу, не в курсе. Мужикам совсем другое нужно. Не смеши меня.

– Ох, – выдохнула Барбара. – Спасибо, что сказала.

– Ты на Сабрину смахиваешь.

У Барбары глаза на лоб полезли. Она терпеть не могла Сабрину – актрису, которая тупо улыбалась перед камерой в «Шоу Артура Аски»{9} и выпячивала свой дурацкий бюст. Ее внешность и ужимки никак не вязались с устремлениями Барбары.

– И грудь, и талия, и волосы, и ноги, и глаза – все при тебе… Кабы я могла тебя зарезать, чтоб хоть половина этого ко мне перешла, я бы прямо сию минуту искромсала тебя мясницким ножом и бросила подыхать, как свинью.

– Ну спасибо, – выдавила Барбара.

Она решила, что будет рассматривать это как комплимент, а не как проявление жуткой душевной черноты своей соседки. Больше всего ужаснула ее полная готовность Марджори осуществить задуманное – схватиться за нож, искромсать, бросить подыхать – только ради того, чтобы завладеть частью преимуществ, которым она позавидовала. Но в глазах Барбары этот внутренний компромисс почему-то лишь придал убедительности чужим намерениям.

– Нечего тебе вечерами просиживать в четырех стенах да на мои постирушки глядеть. Давай-ка разузнай, где какие есть конкурсы красоты.

– Еще не хватало, – отмахнулась Барбара. – Да что я там забыла?

Чтобы проверить, действительно ли так просто встретить солидного мужчину, работая в парфюмерном отделе, Барбара на следующий день попросила знакомую девушку на полдня поменяться местами. Результаты эксперимента ее ошеломили: от нее только и потребовалось, что включить огонек – сигнал ожидания. Хорошо, что Барбара в ранней юности не знала, где находится выключатель, а иначе в Блэкпуле ей бы доставили массу неприятностей женатые мужчины: владельцы семи ковровых магазинов или артисты-любители, выступающие в «Зимнем парке».

Вэлентайн Лоуз оказался не ахти какой добычей. По-видимому, такого следовало отшить с ходу, но надо же было с кого-то начинать. Лет на пятнадцать ее старше, он распространял вокруг себя запах трубочного табака и дегтярного мыла. В первый раз подойдя к прилавку, мужчина поблескивал обручальным кольцом; через пару минут, когда он подошел вторично – видимо, желая получше разглядеть Барбару, – кольца уже не было. Однако заговорил он только с третьего подхода.

– Ну-с, – начал он, будто ручеек прежней беседы внезапно иссяк. – Бываете где-нибудь? Часто?

– Ой, даже не знаю, – ответила она. – Не так часто, как хотелось бы.

– «Хутелось бы», – подхватил он. – Какая прелесть. Откуда вы приехали? Постойте, я сам угадаю. У меня тренированный слух. Понимаю, что «уткуда-то с севера», но откуда конкретно – вот вопрос. Из Йоркшира?

– Из Ланкашира, а конкретно – из Блэкпула.

Он без зазрения совести пялился на ее грудь.

– Сабрина тоже родом из Блэкпула, верно?

– Понятия не имею, кто такая Сабрина, – отрезала Барбара.

– Вот как? Я бы считал, ваши земляки должны ею гордиться.

– Нет, не гордятся, – сказала Барбара. – Знать бы еще, кто она такая.

– Она даже внешне похожа на вас, – добавил Вэлентайн Лоуз.

– С чем ее и поздравляю.

Он с улыбкой продолжал гнуть свое. Бойкий язычок девушки нисколько его не заинтересовал. Другое дело – ее сходство с Сабриной.

– Итак, «мисс Блэкпул». – Она вздрогнула, но это было сказано просто для красного словца. – Куда бы вам хотелось пойти?

– Я-то знаю, а вы дознайтесь.

Она готова была дать себе пинка. Такой тон годился для пикировки с каким-нибудь хлыщом в «Зимнем парке», но здесь был совершенно не к месту. Сейчас она будто устроила возню, а ведь Марджори ее предостерегала. По счастью, а может, по незнанию лексикона субботних танцулек, мужчина пропустил мимо ушей короткий всплеск ее высокомерия.

– Постараюсь, – терпеливо сказал он. – Но у меня к вам есть встречное предложение.

– Не сомневаюсь, – вырвалось у нее.

Она ничего не могла с собой поделать. На протяжении всей своей сознательной жизни, вернее, той ее фазы, которая занимала мужчин, Барбара привычно давала им отпор. А теперь вдруг оказалось, что вести себя нужно иначе – подавляя рефлекс, который верой и правдой служил ей не один год.

– И правильно. Денежки лишними не бывают. Разве я завел бы с вами разговор, не будь у меня предложения?

Оценив его грубоватую откровенность, Барбара улыбнулась.

– Я запланировал деловой ужин. С клиентом. Он придет со своей дамой и предложил мне последовать его примеру.

В прошлой жизни она бы тут же съязвила насчет кольца, но теперь училась придерживать язык:

– Очень мило.

До телевизора было еще далеко, но первый шаг она сделала.

Марджори посоветовала ей одолжить наряд в универмаге. Оказалось, продавщицы не стесняются так поступать. В обеденный перерыв Барбара взяла сумку, поднялась на другой этаж, пошушукалась со знакомой продавщицей и пошла обратно, унося с собой открывающее коленки эффектное красное платье со смелым вырезом. К назначенному часу она вспомнила о своих возможностях, слегка подкрасила губы и поддернула кромку юбки. Давненько она ничего подобного не делала.

– Умереть не встать! – воскликнула Марджори; Барбара заулыбалась.

Вэлентайн Лоуз заказал столик в клубе «Городская легенда», чтобы послушать Мэтта Монро – между прочим, любимого певца тети Мари. Афиши у входа гласили, что в другие дни здесь выступают «Сьюпримз», Хелен Шапиро, Клифф и «Шедоуз»{10} – кумиры девчонок с работы. Мэтт Монро был артистом из прошлого – из эпохи Блэкпула. Следуя за метрдотелем через ресторанный зал, Барбара отметила, что годится в дочери большинству посетителей.

Ее новый знакомый в одиночестве поджидал за столиком на четверых у самой сцены. Не спросив Барбару, он заказал «Дюбонне» и лимонад; разговор пошел о работе, о Лондоне, о ночных клубах, а потом Вэлентайн Лоуз поднял взгляд и просиял:

– Сидни!

Но Сидни, лысый, усатый коротышка, не выказал восторга, и у Вэлентайна тут же стало меняться выражение лица, да так причудливо, что Барбара лишь терялась в догадках. Сначала на его губах заиграла улыбка, потом улыбка исчезла, а в глазах, на миг округлившихся, мелькнуло потрясение. Затем улыбка вернулась, но в ней не было ни тепла, ни радости.

Клуб «Городская легенда»

– Одри! – произнес Вэлентайн.

Одри, краснолицая толстуха, пришла в нелепо длинном платье. Нетрудно было догадаться, что это жена Сидни. Чем дальше, тем яснее Барбара понимала: произошло недоразумение. Сидни решил, что встреча будет семейной («наши дамы», «наши верные подруги» – как-то так), а Вэлентайн, в свою очередь, пригласил Барбару, подумав, что на этот вечер планируется кое-что совсем другое – не «дамы», а «дамочки». По всей видимости, приятели нередко устраивали вечеринки обоих типов, отсюда и произошла эта путаница. Жизнь состоятельных женатых мужчин – штука настолько сложная и коварная, а коды общения настолько двусмысленны, что Барбара могла лишь удивляться, почему такие коллизии не возникали на каждом шагу. Впрочем, не исключено, что возникали. Вполне возможно, что сидевшие в зале женщины самого разного возраста готовы были испепелить друг дружку взглядами.

– Мы с Вэлентайном отойдем к бару, обсудим небольшое дельце, – сказал Сидни. – Просим нас извинить – буквально на пять минут.

Вэлентайн поднялся со стула и, кивнув женщинам, последовал за Сидни, который злобно топал впереди. Очевидно, эта нестыковка грозила суровыми последствиями. Верная подруга Сидни без труда могла догадаться, кто такая Барбара и какова ее роль; а дальше напрашивался вывод, что муж с приятелем и раньше устраивали тайные вечеринки без жен. Вэлентайн, пошевели он мозгами, должен был бы с самого начала представить Барбару как свою родственницу, или секретаршу, или инспекторшу по надзору за условно-досрочно освобожденными, но вместо этого он позволил увести себя к стойке бара, чтобы получить выволочку от Сидни, и предоставил женщинам делать собственные умозаключения.

Одри, грузно восседавшая на стуле, не сводила глаз с Барбары.

– Между прочим, он женат, – в конце концов сообщила она.

Барбара заподозрила, что не досидит до выступления Мэтта Монро, а потому решила хотя бы развлечь сама себя. Встретившись глазами с Одри, она залилась презрительным смехом.

– На ком? – спросила она. – Убью ее. – И вновь рассмеялась, показывая Одри, что ничуть не задета этим известием.

– Он женат, – упрямо повторила Одри. – На Джоан. Я с ней знакома. Женаты они много лет. У них все в порядке, и дети есть. Собственно, уже не дети. Сыну шестнадцать, а дочка в колледже учится, на медсестру.

– Так-так, – протянула Барбара. – Стало быть, воспитатель из него никакой. За два года ни на сутки от меня не отлучался.

– От вас? – поразилась Одри. – Вы что, сожительствуете?

– О, это сейчас в порядке вещей, – парировала Барбара. – В июне собираемся пожениться. Но если в ваших словах есть доля правды, ему придется вначале уладить некоторые формальности. – Покачивая головой, она в третий раз засмеялась от такого абсурда. Вэлентайн! Женат! С детьми! – А вы когда-нибудь видели этих «детей» своими глазами?

– Вообще-то, – начала Одри, – не видела. – Ей в душу, с удовлетворением отметила Барбара, закрался червячок сомнения. – Но с Джоан о них беседовала. У нас с мужем двое своих детей-подростков.

– Ну-ну, – сказала Барбара. – Беседовали. Беседовать все горазды. Вот мы с вами беседуем – давайте я вам сейчас изображу, будто у меня полтора десятка малюток. Хоп, хоп, хоп, хоп, хоп…

Повторять «хоп» пятнадцать раз – до нее только сейчас дошло – было бы по меньшей мере странно. Чтобы не выглядеть припадочной, Барбара на этом остановилась и только сказала:

– Ну ладно, пятеро.

– Вы о чем?

– Одно дело – говорить, а другое – родить, правда?

– По-вашему, их дети – это фикция?

– Честно говоря, по-моему, и сама Джоан – фикция.

– Как такое возможно? Я ведь с ней знакома!

– Допустим, но вы же знаете, что это за перцы. Иногда их тянет скоротать вечерок без нас – вы понимаете, о чем я. Ничего такого, все безобидно. Ну, по крайней мере, я на это рассчитываю.

– Вы утверждаете, что Джоан была из этих… как их…

– Нет-нет. Просто ему не хотелось идти одному. А я в тот вечер, наверное, побежала в кино или еще куда-нибудь.

– Она далеко не первой молодости, – сказала Одри.

– Как трогательно: провести вечер со своей ровесницей.

Обдумав такой изощренный блеф, Одри покачала головой:

– Прямо не верится. Нескладуха какая-то.

За стол вернулись Сидни и Вэлентайн – снова друзья до гроба.

– Давайте-ка я вас представлю по всей форме, – сказал Вэлентайн. – Одри, это Барбара. Она работает у меня в конторе и сходит с ума по Мэтту Монро. А Джоан сегодня приболела, поэтому…

Жена Сидни уставилась на Барбару – сначала в недоумении, потом в ярости.

– Рада была познакомиться, Одри, – сказала Барбара и пошла в гардероб.

Считаные минуты, проведенные в компании Одри, доставили ей, как ни странно, истинное наслаждение: она успела разыграть скетч, сочиненный ею самой прямо на месте. Правда, исполнение вышло довольно сырым, подумала Барбара: материал чересчур надуманный. Но выброс адреналина вскоре закончился, и когда она встала в очередь за пальто, на нее нахлынула такая тоска, какой она не знала за весь прожитый в Лондоне срок. После разговора с Марджори она повторяла себе, что выбор ее предопределен, хотя и мрачен: либо торчать за прилавком в отделах косметики, либо заводить знакомства с такими, как Вэлентайн Лоуз, в надежде хоть чуть-чуть приблизиться к желанной цели. Но вот она завела такое знакомство – и в результате опустилась до дешевого фарса, а назавтра все равно обречена вернуться за прилавок. Хоть плачь. Неудивительно, что ее тянет в родные края. С нее достаточно. Нужно ехать домой, выходить замуж за владельца ковровых магазинов и рожать ему детишек; он тем временем станет развлекаться с девицами в ночных клубах, а она будет стареть и умирать с надеждой на мифическую удачу в следующей жизни.

И у выхода она повстречала Брайана.

Барбара едва не налетела на него в дверях. Брайан поздоровался; она послала его к черту; он опешил.

– Ты меня не узнала?

– Нет, – отрезала она: не узнала – и дело с концом.

Зачем такого помнить? Ну, внешность не отталкивающая, костюм, похоже, дорогущий; но годами еще старше Вэлентайна Лоуза. Одним словом, подозрительный тип.

– Мы познакомились на премьере твоего первого эпизода в «Шоу Артура Аски».

– На какой еще премьере?

– Ох, прошу прощения, – опомнился он. – Вы не Сабрина?

– Какая, к дьяволу, Сабрина? Ваша драгоценная Сабрина мне в матери годится. Да, она из тех же мест, что и я; да, у нее пышный бюст. Но если бы хоть кто-нибудь из вас допер поднять глаза выше женской шеи, вы бы, наверное, почувствовали разницу.

Он хмыкнул:

– Виноват. Хорошо, что я ошибся. Сериал был так себе, а она и вообще сыграла весьма слабо. Кстати, вы сейчас куда?

– Домой.

– Домой никак нельзя. Мэтт Монро еще даже не начинал, так ведь?

– Почему это мне нельзя домой?

– Да потому, что нужно задержаться и выпить по бокалу вина. Я хочу познакомиться с вами поближе.

– Я заметила.

Она готова была оттолкнуть его с дороги: от этого человека ей ничего не требовалось, да и вообще ее тошнило от одной мысли о мужчинах.

– Вы меня не за того принимаете, – сказал он.

– Ни за кого я вас не принимаю.

– Я женат и очень счастлив, – добавил он.

Неожиданно рядом с ним возникла привлекательная улыбчивая женщина. Она была моложе, но не настолько, чтобы это казалось вызывающим.

– Ну наконец-то, – обрадовался незнакомец. – Моя жена.

– Здравствуйте, – сказала женщина.

Похоже, она ничего не имела против Барбары. Ей просто хотелось, чтобы их представили.

– Меня зовут Брайан Дебенэм, – сказал ее муж. – А это – Пэтси.

– Здравствуйте, – повторила Пэтси. – Да вы красавица!

У Барбары отнялся язык. Это уже переходило все границы: ее обхаживала незнакомая супружеская пара. Как такое называется?

– Уламываю девушку выпить с нами по бокалу вина, – объяснил Брайан.

– Тебя можно понять, – заметила Пэтси, смерив Барбару взглядом. – Она в твоем вкусе. Копия Сабрины.

– По-моему, ей неприятно это слышать.

– Да, верно, – сказала Барбара. – А еще мне неприятно, когда мужчина ко мне клеится на глазах у жены.

Такая интерпретация событий показалась ей вполне безопасной. Если даже не знаешь, каким словом это называется, то лучше не рисковать. Она до сих пор не уточнила, что значит «субретка». Но сейчас, как видно, из нее пытались сделать именно то самое.

Брайан и Пэтси рассмеялись.

– Что вы, я не собираюсь к вам клеиться. О домогательствах и речи нет, – заверил он. – У меня куда более грязные намерения. Хочу на вас нажиться. Я актерский агент.

Барбара вернулась в гардероб и сдала пальто. С этого все и началось.

3

Из «Дерри энд Томс» она, по настоянию Брайана, ушла сразу.

– Я должна подать заявление за две недели.

Чтобы приехать к Брайану в агентство, она позвонила на работу и сказалась больной. Отпрашиваться повторно нечего было и думать.

– С какой стати?

– В смысле?

– Ну, с какой стати?

– Да потому что… – Она не смогла назвать причину, помимо той, что этого требуют правила. – А как я буду платить за квартиру?

– Я подыщу для тебя работу.

– Деньги-то нужны сейчас.

– На первое время подкину. Недели на две. А может, и на месяц. Какой у тебя оклад? Фунтов двадцать в неделю? Я не допущу, чтобы ты лишилась ангажемента из-за жалких восьмидесяти фунтов.

Ее недельный оклад и близко не стоял к двадцати фунтам. После испытательного срока ей положили двенадцать.

– Что значит «лишилась ангажемента»? У меня за плечами – ни одной роли.

– В том-то вся и прелесть, солнышко. Опыт не требуется. Даже играть не требуется. Не хотелось бы снова вспоминать Сабрину. Ты, наверное, и сама заметила, что она – не Дороти Тьютин{11}. Душа моя, ты будешь просто стоять перед объективом – и деньги потекут ко мне рекой. Какая-то часть перепадет тебе. Согласись, профессия – не бей лежачего.

– Профессия, кажется, древнейшая.

– Не будь такой циничной, солнышко. Я знаю свое дело. Послушай меня. Тебе известно, что такое субретка?

Барбара со вздохом закатила глаза. Она дала себе слово без промедления найти где-нибудь библиотеку.

– Ты – классическая субретка. На таких всегда есть спрос. Но и в этом плане от тебя ничего не потребуется. Тебе будут платить большие деньги только за то, что ты – это ты. Слушайся меня – и всем нам будет счастье.

– И чему вы меня научите?

– Я научу, как себя вести с нужными людьми, а уж эти люди научат всему остальному. Улыбаться. Двигаться. Выпячивать грудь, отставлять попку. И так далее. Ты глазом моргнуть не успеешь, как подпишешь контракт с какой-нибудь фотостудией. И очень скоро в садовом сарае у каждого мужчины не старше семидесяти лет будет висеть твой портрет в бикини.

– Мне лишь бы играть, а в чем фотографироваться – не так уж важно.

– Неужели ты всерьез вознамерилась играть?

– Я хочу быть комической актрисой, – призналась Барбара. – Как Люсиль Болл.

– Вот оно что. – Брайан помрачнел. – Ну-ну. Это, конечно, совсем другой коленкор.

Женская страсть к лицедейству стала проклятьем всей его жизни. К нему в агентство чередой шли красивые, фигуристые девчонки, но половина из них отказывалась сниматься для календарей и участвовать в презентациях. Каждая хотела сразу на Би‑би‑си – пусть это будет эпизод из трех реплик, пусть героиня будет одинокой матерью, вынужденной работать в шахте. Брайан не понимал такого рвения, но благодаря своим связям постоянно направлял девушек показываться продюсерам и начальству актерских отделов. Раз за разом получая отказ, его подопечные становились намного сговорчивей.

– Как мне помнится, у Люсиль Болл не было особого выбора. Она сильно сдала, и никто больше не брал ее на роли романтических героинь; что ей оставалось, кроме как паясничать? Тебе до этого еще очень далеко – такой вариант мы с тобой рассмотрим не скоро. Лет этак через двадцать. Ты приглядись к себе как следует.

– Я хочу показаться какому-нибудь режиссеру.

– Так ведь о чем я толкую: в твоем случае показываться – это лишнее. Ты можешь стать фотомоделью и тем самым проложить себе дорогу в любой фильм.

У него уже навязли в зубах эти увещевания. Хоть бы одна прислушалась…

– В любой фильм, где мне не потребуется открывать рот.

– Я же не буду спонсировать тебя до скончания века.

– По-вашему, если я только открою рот, меня придется спонсировать до скончания века?

– Я этого не говорил.

– Организуйте для меня пробы.

Брайан пожал плечами. Судя по всему, им предстояло идти долгим кружным путем.

Наутро Барбара вынуждена была объяснить Марджори, что на работу больше не пойдет, поскольку в ночном клубе познакомилась с мужчиной, который подкинет ей денег.

– Что ж это за мужчина? – удивилась Марджори. – Там, может, еще такие найдутся? Я, понятное дело, в обувном работаю, но ты ему намекни, что подруга, мол, на все готова.

– Он – агент.

– Ты лицензию у него проверила или какое другое свидетельство, что он агент?

– Нет. Но я ему доверяю.

– С чего это?

– Вчера я была у него в конторе. Там секретарша, письменный стол…

– На что только люди не идут.

– В каком смысле?

– И секретаршу нанять готовы, и стол купить. Чтобы только аферы свои проворачивать. Вот наведайся к нему сегодня – не знаю, увидишь ли там этот стол.

– У него и картотечные шкафы стояли.

– Не будь такой наивной, Барбара.

– Но со мной-то какую аферу можно провернуть?

– Все тебе разжуй.

– По-твоему, человек будет держать секретаршу, покупать столы, расставлять картотечные шкафы, чтобы только соблазнять девушек? Не слишком ли хлопотно?

Марджори больше не распространялась на сей счет, но недвусмысленно подталкивала Барбару к самостоятельным выводам.

– Он тебе денег дал?

– Пока нет. Но обещает.

– Ты эти деньги отработала?

– Нет!

– Господи прости.

– Он делает доброе дело, разве нет?

– Я б так не сказала. Если тебе за просто так деньги дают, одному Богу известно, чего от тебя потребуют.

Барбара и впрямь почувствовала бы себя круглой дурой, не примись Брайан тут же посылать ее на кастинги. Телефона у нее не было, поэтому каждое утро она выгребала из кошелька все трехпенсовые монеты и отправлялась на угол, к телефонной будке. В отсутствие хороших вестей Брайан поручал секретарше сказать об этом сразу, пока Барбара не опустила в прорезь таксофона вторую монету.

Первый кастинг устраивался для фарса под названием «В господской спальне». В нем рассказывалось… Да какая, собственно, разница? Там фигурировали полуголые девицы, блудливые мужья, застигнутые со спущенными штанами, и вредные, занудливые жены. Если коротко – в этом фарсе рассказывалось, что бывает, когда люди хотят секса, но остаются ни с чем. По наблюдениям Барбары, британские комедии в большинстве своем строились именно вокруг этого. Персонажей по какой-либо причине всегда останавливали до, а не разоблачали после. Это уже навязло в зубах.

Пьеса готовилась к постановке в театральном клубе, неподалеку от Черинг-Кросс‑роуд. Продюсер шепнул Брайану, что Управление лорда-гофмейстера, похоже, запретило играть ее в обычном театре.

– Сущий бред, поверь, – говорил Брайан. – Лорду-гофмейстеру это по барабану. Но постановщикам выгодно, чтобы публике мерещился запрет.

– Почему, как вы считаете?

– Ты же читала пьесу, – ответил он. – Это полная белиберда. В Уэст-Энде такая вещь не продержалась бы и двух вечеров. Но, нагнетая слухи, можно всучить пару-другую билетов каким-нибудь обалдуям, которые решат, будто им предлагают нечто слишком пикантное для традиционной сцены.

– Текст совершенно не смешной.

– Катастрофически не смешной, – подтвердил Брайан. – Но это – комедия. Ты же сама сказала, что тебя влечет именно комедийный жанр.

Сомнений не было: он решил ее проучить. Вынудить раз за разом пробоваться на заведомо дрянные роли, чтобы она поскорее разделась до купальника и засветилась в какой-нибудь телевикторине – ему на радость.

В ночь перед кастингом она перечитала пьесу. Текст показался ей еще примитивнее, чем в первый раз, и все же Барбара просто обмирала от желания получить роль в этой постановке.

Ее героиню звали Полли; именно с ней у главного героя, мужа душной и скучной жены, раз за разом срывался интим. В тесном, грязноватом клубе Барбару посадили за столик, и режиссер, изможденный человек на седьмом десятке, с никотиновыми пятнами в серебристой шевелюре, вызвался ей подчитывать. Начала она, как ей казалось, уверенно и немного дерзко:

– «Мы не можем заниматься этим прямо здесь. Ведь наверху сидит ваша жена».

Но стоило ей открыть рот, как режиссер замотал головой:

– Это вы и есть или что-то изображаете?

Никогда еще она не сталкивалась лицом к лицу с такой пафосной личностью. Узнай об этой встрече ее отец, он бы решил, что дочка пользуется грандиозным успехом в столичном бомонде.

Барбара проговорила свою реплику заново, без каких бы то ни было вариаций, потому что не понимала сути режиссерских претензий.

– Это вы и есть, да?

– В каком смысле?

– Да вот в этом. – Он кивком указал на ее губы. – Акцент.

– Почему акцент? Я нормально говорю.

– Для актрисы это акцент.

Вздыхая, режиссер потер глаза.

– Мне шестьдесят три года, – сказал он. – Когда я пришел в бристольский «Олд Вик», я был вторым самым молодым постановщиком за всю историю театра. За всю свою жизнь я не читал более скверной пьесы. Судьба свела нас с вами в тот момент, когда моя карьера опустилась, видимо, до нулевой отметки, а перемен к лучшему ждать не приходится. Безучастность с моей стороны была бы простительна, вы согласны? Но почему-то я не могу оставаться безучастным. Взять вас на эту роль – значит расписаться в собственной никчемности, понимаете?

Она не понимала и честно в этом призналась.

– Почему вы сопротивляетесь?

– Я не сопротивляюсь.

– По роли. Вы сопротивляетесь. Прежде чем браться за эту постановку, мне бы следовало себя убедить: да-да, Альберт Финни, Том Кортни, Ричард Бёртон{12}, «драма у кухонной раковины», великолепно, великолепно. Но кухонной раковины как раз и не видно, а жаль. Пьеса озаглавлена «В господской спальне». Итак. Почему вы сопротивляетесь? У вас такой говорок, будто вы всю жизнь торговали дешевыми чипсами. Разве вы не уступили бы мужчине типа Найджела в тот же миг? Поймите, мне нужно, чтобы публика верила. Понятно, что я обречен. Я – динозавр. Но такие вещи для меня важны.

Барбару трясло от злости, но, сама не зная почему, она не хотела, чтобы режиссер это заметил.

– Ладно. Спасибо, что вы нашли время показаться.

Ей хотелось запомнить этого человека. У нее возникло ощущение, что они с ним больше не увидятся, поскольку он обессилел, состарился и вышел в тираж, а она – нет. Оставалось только узнать его имя – на тот случай, чтобы отдавить ему пальцы, когда он повиснет на краю режиссерской пропасти.

– Извините, пожалуйста, – нежно проворковала она. – Я не расслышала: как ваше имя?

– Это вы меня извините – не представился. Позор на мою седую голову. Джулиан Сквайрс.

Он протянул ей вялую руку, но Барбара сделала вид, что не заметила. На это, по крайней мере, у нее хватило гордости.

Приехав к Брайану, она залилась слезами. Тот вздохнул, покачал головой и долго шарил в ящике стола, пока не выудил красную папку с крупной надписью «ПОСТАНОВКА ГОЛОСА И ТЕХНИКА РЕЧИ». Папка немного смахивала на фолиант, с которым сверялся Имон Эндрюс{13} в документальной программе «Это – ваша жизнь».

– В любом случае не повредит, – сказал Брайан. – Я многим рекомендовал этот курс. Очень полезная штука, уверяю тебя. Запись Майкла Эспела и Джин Меткалф. «Бурый боров с боровенком» и так далее. У Джин великолепная дикция.

Ее отец души не чаял в Джин Меткалф. У той была своя программа на радио, и голос ее – из тех, что можно услышать только на Би‑би‑си, – отличался неподражаемой интонацией, какая не встречается в реальной жизни, хоть обойди всю Британию с юга на север.

– Мне никогда с ней не сравняться.

– И не надо. Ты просто… немного… приглуши свое «я». Если считаешь нужным.

– Нет, не считаю.

– Тогда попроси кого-нибудь, чтобы тебя раздели догола и опрыскивали золотой краской из баллончика, покуда не отправят на тот свет. Ты меня убиваешь. Любая девушка из моей картотеки кому угодно перегрызет горло за твои внешние данные. А ты отказываешься делать на них ставку.

– Они меня ни к чему не приведут. Разве нельзя хорошо выглядеть и при этом смешить публику?

– Это не моя прихоть, ты же понимаешь. Есть общие правила.

Барбара пролистала «Курс постановки голоса». Ей до смерти хотелось играть, но актерская игра – это превращение себя в другого, так почему бы не поработать над этим еще до получения роли?

– И если уж на то пошло, – продолжал Брайан, – не пора ли тебе распрощаться с Барбарой из Блэкпула?

Естественно, он хотел приблизить новый виток ее карьеры. Тем людям, которые на Би‑би‑си делали инсценировки об одиноких матерях, вынужденных спускаться в забой, было глубоко безразлично, как ее зовут – Барбарой или как-то иначе. Но даже Сабрина в прошлом была Нормой Сайкс. В чем-то приходилось идти на уступки.

– Мне казалось, у нас о том и речь.

– До сих пор у нас речь шла о Блэкпуле. Барбары мы не касались.

– И дальше что?

– Ты не обязана оставаться Барбарой.

– Вы серьезно?

– Не… убийственно серьезно.

– Раз вам все равно, оставлю как есть.

– Тогда – вполне серьезно. Не… убийственно. Но решительно.

– Вы хотите, чтобы я взяла новое имя?

– Если станет невтерпеж, в любой момент сможешь вернуться к старому.

– Спасибо за совет.

Уговоры были недолгими: она и сама не хотела больше зваться Барбарой – это имя уже стало клеймом неудачницы, а в ее планы не входило мириться с неудачами. На имени свет клином не сошелся. Можно взять другое имя, можно изменить манеру речи – и все равно остаться собой, потому что в душе у тебя полыхает синий язычок пламени и это пламя сожжет тебя изнутри, если только не получит выхода.

– Вы уже придумали мне имя?

– Нет, конечно. Я же не диктатор местного разлива. Давай подумаем сообща.

И Барбара назвала Онор и Кэти (из «Мстителей»), Глинис, Ивонн и Вивьен{14} (из мира кино) и даже Люси (из телевизора). Когда же все ее любимые имена были по очереди отвергнуты, они с Брайаном вернулись к его первоначальному предложению: Софи Строу. Она понимала, что Софи звучит элегантно.

– А почему «Строу»?

– Сэнди Шоу. Софи Строу. Благозвучно.

– А если Софи Симпсон?

– Громоздко.

– Тогда Смит.

– А что плохого в «Строу»?

– А что хорошего?

– Я женат и счастлив.

– Это я уже слышала.

– Но если даже мне, счастливому в браке человеку, при звуках такого имени хочется покувыркаться на соломе[1], могу себе представить, что испытывают мужчины, не знающие супружеского блаженства.

Софи Строу наморщила нос:

– Стремно как-то.

– Не хочу тебя огорчать, солнышко, но в нашем бизнесе многое стремно.

На другой день Брайан отправил Софи Строу пробоваться на роль молодой домохозяйки в рекламе мыла. Его подопечная по-прежнему считала, что он хочет сломить ее дух. Накануне вечером, включив проигрыватель Марджори, она стала гонять полученные от Брайана пластинки с упражнениями по технике речи, чтобы проговаривать слова и фразы вслед за Джин Меткалф, но на кастинге ей даже не дали раскрыть рта. В зале рядом с режиссером сидел представитель мыловаренной компании; он улыбнулся и помотал головой.

– Извините, Софи, – сказал режиссер. – В другой раз.

– Можно спросить почему?

Мыловар что-то шепнул на ухо режиссеру, тот пожал плечами:

– Говорят, вы не отвечаете образу домохозяйки. Слишком миловидная внешность, неподходящие формы.

– Чем плохи мои формы?

Мыловар посмеялся.

– Ничем, – ответил он. – Потому они нам и не подходят. Мы ищем более домашний типаж.

Ей вспомнился мэр Блэкпула: «детки да булочки, детки да булочки».

– Может, я вышла замуж совсем недавно, – сказала она и опять стала сама себе противна. Надо было не заискивать, а взбунтоваться, опрокинуть стол, плюнуть в эти физиономии.

– Мы делаем рекламу мыла, дорогуша. У нас нет времени рассказывать, сколько лет наша героиня состоит в законном браке, где познакомилась с мужем и как умудряется сохранять фигуру.

– В любом случае спасибо, что пришли, – сказал режиссер. – Я вас буду иметь в виду, когда получу заказ на что-нибудь более походящее для вашей фактуры.

– Например? – спросила она.

– Ну, сами понимаете. Какой-нибудь модный напиток. «Бэбичам», «Дюбонне»{15} – в таком духе. Чтобы с вами ассоциировалось.

– А мыло, значит, со мной не ассоциируется?

– Что вы, что вы! Никто не ставит под сомнение вашу красоту и чистоплотность. Но ваш облик не вяжется с домашним бытом.

– Разве?

– Вы ведь не замужем, Софи?

– В двухминутном ролике мне вполне по силам изобразить замужнюю женщину.

– Я вас провожу, – сказал мыловар.

Режиссер ухмыльнулся своим мыслям и едва заметно покачал головой.

Когда они отошли на безопасное расстояние, мыловар пригласил ее поужинать. Естественно, у него на пальце поблескивало обручальное кольцо.

Заканчивалась третья неделя ее безработицы. Ни в фотостудиях, ни в клубах, ни в театрах Уэст-Энда никто так и не поверил, что она способна сыграть домохозяйку, секретаршу, следователя, учительницу… Не прошла она и на роль стриптизерши, хотя ей везде чуть ли не открытым текстом говорили, что именно таков ее типаж. По всей вероятности, она больше напоминала актрису, играющую роль стриптизерши. Если ее не брали в актрисы по одной лишь этой причине, то иронию такого положения никто не замечал. Отказы, как ей казалось, становились все более изощренными, все более унизительными, а возможности Брайана были на исходе. Каждый новый показ, судя по всему, подтверждал его правоту. Значит, не судьба. Да и потом, если уж она готова была играть стриптизерш в заштатных театриках, то следовало признать, что первоначальный план Брайана относительно устройства ее карьеры был не так уж плох. Играть стриптизершу в вульгарном фарсе и работать стриптизершей – невелика разница.

– Должно же подвернуться что-нибудь приемлемое.

– Из всего, что мне прислали, единственный материал, где есть хоть какая-то роль для девушки, – это «Дом комедии».

«Дом комедии», цикл разрозненных получасовых сценок, служил полигоном для новых комедий. Если рецензенты проявляли благосклонность и руководство Би‑би‑си оставалось довольно, то некоторые из этих скетчей потом раскручивались до полноценных сериалов – таких, например, как «Стептоу и сын»{16}. Чем плохо?

– Попасть в «Дом комедии» – это просто мечта, – вздохнула Софи.

– Да, – сказал Брайан. – Мечтать не вредно.

– А в чем загвоздка?

– В том, что это главная роль.

– Ну что ж, пусть я не получу главную роль. Все лучше, чем не получить роль Второй Секретарши.

– И типаж совсем не твой.

Перебрав немногочисленные папки на своем рабочем столе, Брайан отыскал текст и стал читать вслух:

– «Сесили: хрупкая, с интеллигентной речью, выпускница университета, дочь викария. Совершенно не готова к семейной жизни; сварить яйцо – для нее непосильная задача». Продолжать?

– Это я! Для меня сварить яйцо – непосильная задача. А сюжет какой?

– Сюжет… здесь речь о том, как… да ни о чем. О браке. Героиня замужем за каким-то субъектом. У них по любому поводу возникает склока, но потом все устаканивается. Заглавие – «Женаты и счастливы?».

– Там действительно стоит вопросительный знак или вы так читаете?

– Там действительно стоит вопросительный знак.

– Как будто без знаков препинания будет не смешно, да?

– Текст и впрямь довольно убогий. Печально другое: авторы на самом деле далеко не бездарны. Знаешь радиопостановку «Нелепый отряд»?

– Обожаю!

После отъезда из дома она не слушала эту постановку ни разу и сейчас совсем затосковала: по воскресеньям они с отцом непременно включали повторную дневную трансляцию. Это была единственная из всех радио– и телепередач, которая пришлась по вкусу им обоим. Они старались приурочить мытье посуды к половине второго и в течение тридцати минут пребывали в полном счастье – по-видимому, единственная семья во всей Британии (если, конечно, двое составляют семью), которая больше любила мыть тарелки, чем сидеть за едой. Ни отец, ни дочь не умели толком жарить мясо, но зато, хохоча в голос, весело драили заскорузлые сковородки. Героями «Нелепого отряда» были молодые люди, которые вместе отслужили в армии, а потом, не изменяя своим армейским привычкам, устроились работать на одну и ту же фабрику. Бесхребетный, рассеянный капитан – сын фабриканта – по-прежнему командовал остальными, а горластый, туповатый старшина заделался у него бригадиром. В цехах работали сплошь лентяи, разини, жулики и драчуны. Женских ролей, конечно, там не было – видимо, поэтому отец Барбары сильно прикипел к этой постановке, а сама Барбара относилась к такому пробелу с пониманием. Возможно даже, что именно этим объяснялась ее пристрастность: женские персонажи в большинстве юмористических программ действовали ей на нервы. Но в каждом выпуске ее любимой радиопостановки – как это получалось у сценаристов, Барбара определить не могла – был свой стержень. Вроде и шутки незатейливые, и голоса дурацкие, и проделки слишком путаные, но при этом герои существовали в реальном, понятном ей мире, хотя ни один из них не был родом из Северной Англии.

– «Авторы радиопьесы „Нелепый отряд“ – Тони Холмс и Билл Гардинер; продюсер – Деннис Максвелл-Бишоп», – объявила Барбара голосом диктора Би‑би‑си. – В роли капитана Смайта – Клайв Ричардсон, в роли Спарки…

– Хватит, хватит, – взмолился Брайан. – Ты про каждую передачу можешь так рассказать?

Она прикинула – и решила, что, пожалуй, может. А почему бы и нет? Другие девушки мечтали о знакомстве с Элвисом Пресли или Роком Хадсоном{17}, а ей всегда хотелось провести полчаса наедине с Деннисом Максвелл-Бишопом. Но поделиться этой мечтой было, по сути, не с кем.

– Почему-то в памяти застряло именно это.

– Так вот, здесь та же команда, – продолжил Брайан. – Деннис, Клайв…

– И на прослушивании я с ними познакомлюсь? – спросила она.

– Лично? – уточнил Брайан. – Боже упаси. Разве они снизойдут?

– Невелика важность, – бросила Софи.

– Да ладно, уж и подколоть нельзя, – сказал Брайан. – Конечно, Тони Холмс и Билл Гардинер, безвестные радиодраматурги, будут присутствовать лично. Равно как и Деннис Максвелл-Бишоп, младший продюсер редакции развлекательных программ. И еще Клайв Ричардсон: как исполнитель роли мужа, он будет тебе подчитывать. Ребята, похоже, намерены протолкнуть его на телевидение как восходящую звезду.

– Я непременно должна пойти, – заявила Софи.

– Пьеса – полное барахло, роль совершенно не твоя. Но давай попробуем – за неимением лучшего. А на следующей неделе ты поступишь в мое полное распоряжение.

Она взяла экземпляр пьесы домой и трижды прочла от корки до корки. Материал оказался еще хуже, чем предупреждал Брайан, но зато Софи уже предвкушала, как, вернувшись через пару месяцев в родной город, за мытьем посуды расскажет отцу, что лично знакома с создателями «Нелепого отряда». Вот и все, чем обещал запомниться ей Лондон.

Кастинг для «Женаты и счастливы?» назначили в зале собраний церкви в Шепердс-Буш, за углом от Би‑би‑си. При виде Софи двое из четверых присутствовавших в зале молодых людей переглянулись и загоготали.

В любом другом случае она бы тут же развернулась и хлопнула дверью, но как потом рассказывать отцу о знакомстве с Тони Холмсом, Биллом Гардинером и Деннисом Максвелл-Бишопом, если они даже не посмотрели ей в глаза?

– Как мило, – сказала она, вместо того чтобы уйти.

Одного их тех двоих, что сидели с невозмутимым видом, перекосило. Этот, как ей показалось, был старше остальных, но тоже где-то до тридцати. Бородатый, в очках, он курил трубку.

– Что на вас нашло, идиоты? Прошу прощения, Софи.

– Это не то, что вы подумали, – спохватился один из идиотов.

– А что я подумала? – спросила Софи.

– Хороший вопрос, – сказал второй идиот. – Что она подумала, идиот?

У обоих идиотов был простой лондонский говорок, отчего Софи, невзирая на столь удручающий прием, к ним потеплела. По крайней мере, они не имели морального права отвергнуть ее из-за нехватки аристократизма.

– Она подумала: «Ах, меня засмеяли, потому что мне тут нечего ловить». На самом деле все не так.

– А как? – спросила Софи.

– Просто вы похожи на одну нашу знакомую.

Четвертый присутствующий, который не относился к идиотам и не курил трубку, только сейчас окинул Софи цепким взглядом. До сих пор он, дымя сигаретой, решал газетный кроссворд.

– У нее, мне кажется, мысли заняты совсем другим, – изрек он, – ей дела нет, почему все заржали.

– Я бы попросил: заржали не все, – возразил курильщик трубки.

Хотя бы к собственному удовлетворению, Софи наконец разобралась, кто есть кто. Любитель кроссвордов – Клайв Ричардсон, курильщик трубки – продюсер Деннис, а идиоты – Тони и Билл, хотя утверждать, кто из них первый, а кто второй, она бы не рискнула.

– И чем же, интересно, заняты мои мысли? – спросила Софи.

– Определением степени вашего несоответствия.

– Вы – Клайв, правильно? – уточнила Софи.

– Как вы догадались?

– По голосу. Вы же – капитан Смайт.

Капитан Смайт из «Нелепого отряда», глуповатый, хотя и отучившийся в дорогой частной школе сынок фабриканта, говорил уморительным голосом – так могла бы говорить королева, если бы вышла из низов. На этот раз загоготали уже трое, чем определенно уязвили Клайва.

– Вы хотя бы составили представление о роли? – спросил он. – «Хрупкая, с интеллигентной речью, выпускница университета, дочь викария».

– По-вашему, я не хрупкая? Да это меня пальто с капюшоном толстит.

Софи нажимала на свой ланкаширский акцент – просто ради шутки. И трое из четверых наградили ее смехом. Клайв остался сидеть с кислой миной, будто навек разучился смеяться.

– Вот умора, – проговорил он. – Более того – ирония судьбы, учитывая лежащий перед нами текст.

– Ну, пошло-поехало, – сказал Тони, а может, Билл.

– Извините, пожалуйста, – отважилась Софи. – Вы – Билл? Или Тони?

– Я – Билл.

Выглядел он постарше своего соавтора, хотя вполне мог быть его ровесником. Просто цвет лица у Тони был несколько свежее, а борода росла не столь густо.

– Виноват, – сказал Деннис и представил всех, как положено.

– Клайв считает, что это самая слабая комедия за всю историю телевидения, – заметил Тони. – Поэтому смех сейчас звучит иронически.

– И то верно. Мы сегодня почти не смеемся, – угрюмо поддержал Билл.

– Не знаю, мне понравилось, – сказала Софи. – Наверное, во время работы вы оторвались по полной.

Драматурги синхронно фыркнули.

– «Оторвались по полной», – эхом повторил Билл. – Да уж, мы оторвались по полной, Тони!

– И это правильно, – сказал Тони. – До чего же мне в кайф быть сценаристом!

– Мне тоже, – подхватил Билл. – Знай отрывайся с утра до вечера!

Оба уставились на Софи. Та недоумевала.

– Не верьте, – сказал Тони. – Это сплошное мучение. Пытка. Иначе у нас не бывает.

– Предвосхищая ваш интерес, – продолжил Билл, – вопросительный знак придумали не мы, а Деннис. Нас воротит от этой пунктуации.

– Может, хватит? – не выдержал Деннис. – Каждому, кто входит в эту дверь, вы вкручиваете про этот злосчастный вопросительный знак.

Он принялся свирепо выколачивать трубку. На столе было с полдюжины переполненных пепельниц, а в зале висел дым, как в вагоне для курящих, притом что парни теснились в небольшом закутке.

– Под твоим злосчастным вопросительным знаком стоят наши имена, – указал Тони. – Мы пытаемся заработать себе на хлеб сочинением комедий. А по твоей милости никто нам больше никогда ничего не закажет.

Деннис вздохнул:

– Я уже извинился, я уже признал свою ошибку, в ближайшее время она будет исправлена, давайте закроем тему.

– Это невозможно, поскольку ты считаешься продюсером юмористических программ и уже продемонстрировал нам свое понимание юмора.

– Чего ты от меня хочешь? Скажи – я все сделаю.

– Поздняк метаться, – ответил Тони. – С текстом уже ознакомились ведущие юмористы.

– Например, Софи. – Клайв снова начал исходить желчью.

Хуже всего, подумала Софи, что он хорош собой. Странно, что актер с подобной внешностью застрял в юмористических радиопостановках, где от него только и требуется, что блеять истошным голосом. Обычно таких красавчиков приглашают на телевидение или в кино – спасать попавших в беду грудастых девиц. А ведь этот, решила она, даст сто очков вперед Саймону Темплару{18}. Обезоруживающие голубые глаза, точеные скулы – ей на зависть.

– По-вашему, это смешно, Софи? – спросил Деннис.

– Что смешно – вопросительный знак?

– Нет, – вмешался Билл. – Мы знаем, что это как раз не смешно. Сам текст.

– А, – поняла Софи. – Ну… Я уже сказала. Мне очень понравилось.

– И все же: по-вашему, это смешно?

– Смешно… – повторила она, как будто прежде не задумывалась об этой стороне пьесы.

– Шутки, реплики.

– Ну… – протянула она. А затем, памятуя, что после этого краткого знакомства больше их не увидит, отрезала: – Нет, не смешно.

Почему-то ее ответ взволновал Билла и Тони.

– А мы тебе что говорили?! – обрушился Билл на Денниса.

– Вам лишь бы все хаять: и свое, и чужое, – сказал Деннис. – Я уже не знаю, чему верить.

– Как вы считаете, в чем здесь слабина? – поинтересовался Билл.

– Честно? – спросила она.

– Разумеется. Нам нужен честный ответ.

– Во всем, – сказала Софи.

– Значит, когда вы заявили, что вам понравилось…

– Мне не понравилось, – перебила она. – Совсем. Я серьезно…

– Вы не одиноки, – вставил Клайв.

– Но… там даже непонятно, о чем речь.

– Ничего удивительного, – сказал Тони.

– А зачем вы такое написали?

– Нас попросили, – ответил Билл.

– Попросили о чем?

– Сочинить короткую пьесу на тему семейной жизни, – ответил за него Деннис.

– Вот оно что, – сказала Софи. – Так почему же вы этого не сделали?

Захохотав, Билл схватился за грудь, как будто Софи пырнула его ножом в самое сердце.

– Понимаете, в «Нелепом отряде» каждый персонаж – живой человек, хоть и утрированный. А эти двое, муж и жена, – просто ходячие карикатуры, хотя вроде бы произносят человеческие реплики, даром что без тени юмора.

Билл, подавшись вперед вместе со стулом, закивал.

– А все, что касается семейной жизни… Как заезженная пластинка. Герои без конца ругаются. Но причины высосаны из пальца, правда ведь? Все одно и то же. А ведь муж наверняка еще до свадьбы знал, что его избранница умом не блещет.

Тут даже Клайв издал смешок.

– А ты вообще помалкивай, – одернул его Билл.

– И почему она – дочь викария? Да, я прочла, что отец у нее – викарий. Но… это нигде потом больше не обыгрывается. Или вы хотите сказать, что она закована в пояс целомудрия? И что же ей с ним делать после свадьбы? Она должна была как-то от него избавиться.

– В точку, – сказал Билл. – Спасибо.

– Извините, – смутилась Софи. – Я, видимо, наговорила лишнего.

– Что вы, нам только на пользу, – сказал Тони.

– И вообще: почему она такая тупица? Там сказано, что у нее университетское образование. Как ей удалось окончить университет? Такая не то что до диплома – до автобусной остановки не дойдет.

– Ну что ж, – удовлетворенно произнес Клайв. – Материала для прослушивания не осталось. Вы сами его разнесли.

– Простите, – сказала, поднимаясь со стула, Софи. Для себя она решила, что не уйдет, пока ей не укажут на дверь, но, если никто не станет ее удерживать, это тоже будет равносильно отказу.

– Сейчас можно провести читку, а потом Билл и Тони пойдут сочинять вторую редакцию.

– Вторую редакцию чего? – спросил Билл. – Клайв ясно сказал: материала больше не осталось.

– Нет, ну, почитать в любом случае не вредно, – возразил Деннис. – Сделайте одолжение. До записи уже меньше двух недель.

Его слова были встречены ворчанием, но спорить никто не стал. Каждый открыл пьесу на первой странице. Софи разрывалась. Ей хотелось прочесть как можно выразительнее и в то же время – как можно медленнее. Она стремилась по предела растянуть время, задержаться в этом зале, с этими людьми, а если повезет – вообще не уходить.