Читать книгу Смешная девчонка - Ник Хорнби - Страница 4

4

Тони Холмс и Билл Гардинер познакомились в «обезьяннике» полицейского участка в Олдершоте за неделю до Рождества пятьдесят девятого года. Местные блюстители порядка хотели спихнуть этих двоих военной полиции для водворения обратно в казарму; военная полиция шарахалась от них, как черт от ладана. Силовые ведомства пререкались в течение суток; все это время задержанные сидели без сна, курили и трепались, сознавая идиотизм своего положения и обмирая от страха. Их застукали на одной улице, в одном и том же месте, с разницей в два часа; им даже не пришлось объяснять друг другу, на чем и где именно они прокололись. В этом просто не было надобности. Они и так знали.

У себя дома, в Лондоне, ни тот ни другой не попадали в передряги с полицией, но по разным причинам. Билл – в силу врожденной смекалки и знания подходящих мест, таких как клубы, бары и даже общественные туалеты, хотя последних он избегал. И не зря, как подтвердили события минувшего вечера. В Олдершоте, по-видимому, его задержал агент-провокатор: один из тех полисменов, кто ненавидел собратьев Билла настолько изощренной, лютой ненавистью, что готов был отлавливать их с утра до ночи. В столице таких ретивых тоже хватало. Что касается Тони, в Лондоне он не попадался потому, что в Лондоне (равно как и в других городах) не делал никаких поползновений. Тони вечно терзался сомнениями – в частности, не мог решить, кто он и что он, но сейчас, хоть убей, толком не понимал, с чего ему вдруг, буквально накануне дембеля, приспичило найти ответы на эти вопросы. Виной, конечно, были одиночество, скука и внезапно вспыхнувшая отчаянная потребность ощутить прикосновение живого человека – не важно, какого пола, хотя, надо признать, в мужской уборной на Теннисон-стрит вряд ли можно было рассчитывать на встречу с лицами обоего пола.

В итоге никто так и не решился предъявить им обвинение, и на другой день каждый вернулся в свою казарму для завершения срочной службы. Вспоминая события того вечера (довольно часто, но всегда в одиночку и про себя), они не могли с точностью восстановить обстоятельства своего задержания полицией. Неужели они и впрямь так близко подошли к унизительной роковой черте? Зато все ободряющие, с полуслова понятные беседы, что велись между ними на протяжении суток, запомнились на долгие годы: разговор шел о юморе. В первые же минуты знакомства солдаты обнаружили общее увлечение комедиями Рэя Галтона и Алана Симпсона, в подробностях обсудили передачу «Полчаса с Хэнкоком» и, как могли, восстановили в памяти скетч «Донор», чтобы тут же разыграть его по ролям. Сцену в больнице удалось воспроизвести почти дословно: Билл вошел в образ Хэнкока, а Тони, у которого был более пронзительный и гнусавый голос, превратился в персонажа Хью Ллойда.

После демобилизации они не теряли друг друга из виду. Тони жил на восточной окраине Лондона, а Билл – на северной, в Барнете, поэтому встречались они в центре, выбирая какую-нибудь кофейню в Сохо, поначалу – раз в неделю: тогда еще у каждого была постылая работа, от которой хотелось увильнуть (Тони помогал отцу – владельцу газетного киоска; Билл перебирал бумажки в Управлении городского транспорта). В течение трех месяцев они просто беседовали, но в один прекрасный день, преодолев смущение, выложили на стол блокноты и попробовали писать в соавторстве. Бросившись, как в омут, в безработицу, они стали приходить в одну и ту же кофейню ежедневно; так продолжалось до тех пор, пока у них не появилась возможность арендовать офис.

На другую тему, которая, возможно, их объединяла, а возможно, и нет, они даже не заговаривали, но Билл тем не менее был потрясен, когда Тони женился: тот никогда не упоминал, что у него кто-то есть. Билл пришел на свадьбу, и невеста Тони, милая, спокойная, умненькая брюнетка по имени Джун, работавшая на Би‑би‑си, дала понять, что знает все о соавторе своего избранника; ну, если не все, то ровно столько, сколько ей нужно. Собственно, и вызнавать-то было нечего, помимо основного: Билл и Тони вместе сочиняли юморески – вот и все; происшествие в полицейском участке Олдершота вообще осталось за кадром.

Рэй Галтон и Алан Симпсон

Дела у них, вопреки всем ожиданиям, пошли в гору. Несколько коротких юморесок они почти сразу продали радиокомикам старой школы. Устроились на полную ставку – писать тексты для Альберта Бриджеса, у которого была поредевшая, но преданная когорта радиослушателей, благодарных ему за поднятие народного духа в период фашистских бомбардировок. Когда же рядовые британцы, а вслед за ними руководители Би‑би‑си пришли к выводу, что лучшие годы Бриджеса позади, у Билла и Тони уже была готова многосерийная радиопьеса «Нелепый отряд», навеянная их армейской службой, а точнее, теми ее аспектами, которые они решились озвучить.

И вот теперь их пригласили писать для «Дома комедии». Попробовать свои силы на телевидении давно было для них пределом мечтаний, но, когда Деннис за кружкой пива на Грейт-Портленд‑стрит объяснил, что ему требуется искрометный, живой взгляд на современный институт брака, они слегка оробели. После ухода Денниса оба долго молчали.

– Что скажешь? – начал Билл. – Ты ведь у нас женатик.

– На мой брак не стоит ориентироваться. Он, как бы это сказать… Специфичен.

– Можно кое о чем спросить касательно твоего брака?

– Смотря о чем.

– Когда Джун за тебя выходила, она уже знала?

– Что она должна была знать?

– Что тебя повязали за домогательства в мужском сортире. Думаю, ей было бы интересно.

– Меня отпустили без предъявления обвинений. И я, если ты помнишь, никого не домогался.

– Иными словами, ты не стал разглашать эти сведения?

– Нет.

– А как насчет… ммм… практической стороны?

– Это подскажет нам идею пьесы?

– Да нет, просто любопытствую.

– Любопытство не порок, но большое свинство.

– Все равно тебе придется взять инициативу в свои руки. Я не имею представления, как это: еженощно ложиться в постель с одной и той же личностью. Или спорить, какую программу смотреть. Или строить отношения с тещей.

– Перед телевизором мы не спорим. У нас совершенно одинаковые вкусы.

– Может, он пронюхал, что я – гей, как ты считаешь? – спросил Билл. – И придумывает для меня изощренные пытки?

– Как он мог пронюхать?

Билл вел себя крайне осмотрительно. Он всегда отслеживал результаты футбольных матчей, был небрежен в одежде и время от времени как бы невзначай прохаживался насчет женского пола. Но жил он в постоянном страхе, как и многие мужчины его толка. Один неверный шаг – и тюрьма.

Тони и Билл по примеру Всевышнего решили сперва вылепить мужчину, а уж потом создать из него женщину. И мужской персонаж в «Женаты и счастливы?» удался, как они считали, неплохо. Слегка чудаковатый и странно притягательный, он с неудержимой яростью нападал на те стороны английской жизни, которые бесили его создателей, – этакий комический близнец Джимми Портера из пьесы «Оглянись во гневе»{19}. Но во всем, что касалось Сесили, женского персонажа, Софи оказалась права. Героиня вышла безликой, карикатурной марионеткой. Оно и неудивительно: драматурги выкрали ее с потрохами из комикса «Гамболы», который публиковался в газете «Экспресс». Сесили получилась копией Гайи Гамбол, пересаженной в телевизионный формат. При этом от внешнего сходства они смогли уйти: героиня задумывалась скорее милой, нежели соблазнительной, – вероятно, потому, что все актрисы телевидения, которых упоминал Деннис, выглядели иконами Би‑би‑си, а иконам Би‑би‑си предписывалось иметь милый облик, большие глаза и плоскую грудь. Ничего соблазнительного в них не было. Но глупые женские закидоны Гайи благополучно перекочевали в комедию и щедро украсили собой текст. У Сесили роились мечты о норковых шубках, пригорали ужины, срывались назначенные встречи, хозяйственные деньги утекали сквозь пальцы, чему она вечно находила путаные, инфантильные оправдания, а кухонные приспособления валились из рук. Тони с Биллом вовсе не считали Гайю Гамбол реалистичной или хотя бы отдаленно правдоподобной фигурой и не верили, что где-то существуют похожие на нее домохозяйки (или женщины, или просто люди). Но они твердо усвоили одно: эта кукла пользуется успехом. Не сумей они придумать ничего свежего и оригинального, у них в запасе по крайней мере будет беспроигрышный вариант.

И вот появилась Софи – точь-в‑точь Гайя Гамбол: светлые волосы, длинные трепетные ресницы, осиная талия и пышный бюст. Немудрено, что Билла и Тони разобрал хохот.

Софи и Клайв отчитали весь текст от начала до конца – главным образом потому, что Биллу и Тони не хотелось отпускать Софи. Они сразу ее полюбили. Свои реплики она проговаривала с легкостью и безупречным чувством ритма, какого за всю неделю не показала ни одна актриса, и даже пару раз, к вящей досаде Клайва, сумела выжать из присутствующих смешки, пусть даже объяснявшиеся тем, что ее Сесили говорила голосом Джин Меткалф. Из вежливости Софи улыбнулась двум-трем репликам Клайва, но не более того.

– Это несправедливо, – заявил Клайв.

– Ты о чем? – не понял Билл.

– Могли бы хоть для виду посмеяться. Я тут весь день горло деру, читаю вашу дребедень.

– Вся штука в том, – сказал Билл, – что ты не любишь комедию.

– Что правда, то правда, – обернулся Тони к Софи. – Вечно брюзжит. Ему Шик-спира подавай и «Лоуренса Аравийского».

– Пусть материал мне не близок, я все равно хочу результата, – заспорил Клайв. – К примеру, я терпеть не могу своего дантиста, но это не значит, что я не хочу ставить пломбы.

– Пломбы ставить никто не хочет, – заметил Тони.

– Ну а… куда деваться?

– Стало быть, смех для тебя – как пломба? – не выдержал Билл. – Больно, противно, а куда деваться? Сокровище ты наше!

– Тем не менее вам комедия хорошо удается, – обратилась к нему Софи. – Капитан Смайт у вас очень смешной.

– Он терпеть не может капитана Смайта, – подсказал Тони.

– Уж простите, но Гамлет мне куда ближе, чем какой-то богатенький недоумок.

– А ты бы кого выбрала, Софи? – спросил Тони.

– То есть?

– Кого бы ты хотела сыграть?

– Ну, как… – растерялась Софи. – Сесили, кого же еще?

– Нет, – отрезал Тони. – Сесили умерла. Испарилась. Сиганула из окна.

– Обалдеть, – пробормотал Клайв.

– Что такое? – спросил Билл.

– Вы решили под нее написать роль?

– Да нет, просто языками чешем.

– Не ври. Вы теперь будете писать специально для нее. Черт бы вас разодрал. Вы ни разу не спросили: а кого хочу сыграть я? От вас я только и слышу: «Вот тебе гнусавый богатенький недоумок. Сделай нам смешно».

– Так ведь ты ясно дал понять, что создан для большего, – сказал Билл.

– Да, для того, например, чтобы в расчете на меня поставили сериал.

– Ага, чтобы не было так больно?

– Хотя бы.

– Пойми, нам даже не определить, когда ты шутишь, – сказал Тони.

– И потому мы не торопимся писать комедийный сериал в расчете на тебя, – добавил Билл.

– Откуда ты родом, Софи? – спросил Деннис.

– Из Блэкпула.

– Так-так, это уже интересно, – кивнул он.

– Правда? – Она искренне удивилась.

– Уроженка Блэкпула – это куда интереснее, чем дочь викария.

– Может, пусть дочь викария будет уроженкой Блэкпула? – предложил Тони.

– Какая из нее дочь викария? – возмутился Клайв.

– Если ты хотел нагрубить, у тебя получилось, – сказала Софи.

В зале, как заметил Деннис, что-то происходило. День выдался долгим, слабые актрисы читали весьма посредственную пьесу, но появилась Софи – и всех зарядила энергией; между нею и Клайвом летали искры.

– А чем, кстати, интересно, что она родом из Блэкпула? – спросил Билл.

– Я не знаю ни одной комедии с романтической линией Север – Юг.

– Такое кому-нибудь нужно? – усомнился Клайв.

– Мы задумали романтическую историю о странной парочке – в этом вся соль.

– Убей меня, Деннис, – сказал Билл. – Если двое родились в разных концах страны, разве они по определению – странная парочка?

– Он считает странными всех, кто не учился в Кембридже.

Деннис на мгновение смутился.

– Понимаю твой довод. Географические корни персонажей лишь в незначительной степени определяют их несовместимость. Когда ты впервые познакомилась с кем-нибудь из лондонцев, Софи?

Она задумалась:

– Пожалуй… Совсем недавно.

– Сразу по прибытии?

– Нет, чуть раньше.

А затем, только потому, что расслабилась, она решила открыть им правду.

– Дома я подала заявку на конкурс красоты, и среди участниц оказалась девушка из Лондона. Отдыхающая. Из… есть такой район – Госпелок или как-то так?

– Госпел-Оук, – поправил Билл. – Я рядом живу.

– Ты – королева красоты? Это самый высокий уровень, – не без злорадства сказал Клайв.

– Она подала заявку, только и всего, – сказал Билл.

– Нет, я победила, – вырвалось у Софи. – И стала «мисс Блэкпул». На пять минут.

– Это многое объясняет! – ухмыльнулся Клайв.

– И что же это объясняет? – не понял Деннис.

– Разуй глаза!

– Думаю, она и до конкурса была хороша собой, – сказал Деннис, – а не похорошела сразу после.

– Но почему только на пять минут? – спросил Тони.

– Я поняла, что не хочу быть королевой красоты и не смогу больше жить в Блэкпуле. Меня тянуло в Лондон и… Короче говоря, хотелось превратиться в Люсиль Болл.

– Ну вот, – сказал Билл, – наконец-то мы услышали хоть что-то дельное.

– Правда? – удивилась Софи.

– Чистая правда, – ответил Билл. – Мы все обожаем Люси.

– Неужели?

– Мы исследуем природу комического, – сказал Тони. – Мы любим всех, кто умеет быть смешным.

– Люси – наш человек, – подтвердил Деннис. – Галтон и Симпсон для нас – как Шекспир. А Люси – наша Джейн Остин.

– Мы действительно занимаемся исследованиями, – добавил Билл. – По многу раз отсматриваем, прослушиваем. Дневные повторы нам только на пользу – они позволяют сделать критический разбор.

Внезапно, к своему жгучему стыду, Софи расплакалась. Слезы подступили незаметно; она не понимала, откуда такое напряжение чувств.

– Что с тобой? – встревожился Деннис.

– Ничего. Извините.

– Будем закругляться? Давай отложим до завтра.

– Нет-нет. Я в полном порядке. Не знаю, что это было. Мне с вами интересно.

Прошло еще два часа, а они все не расходились.

– А если так? Алан – красивый, высокомерный, злобный консерватор. Сесили – прекрасная, раскованная лейбористка, родом с севера, – спросил Билл.

– Вряд ли такую звали бы Сесили, а? – заметил Клайв.

– Принято, – согласился Билл. – Как тогда ее назовем?

– Какие имена созвучны с Блэкпулом? – задумался Тони.

– Бренда, – предложил Клайв. – Берил.

– Может, Барбара? – сказал Деннис. – Барбара из Блэкпула?

Тут все посмотрели на Софи, которая уставилась в потолок, будто потеряла интерес к этому обсуждению.

– Мне нравится, – поддержал Тони. – Не избито. И вместе с тем без претензий. Алан и Барбара.

– Я против Алана, – сказал Клайв.

– Да чем плохое имя – Алан?

– По-моему, Клайв намекает, что ему тоже хорошо бы переименоваться, раз она поменяла имя, – сказал Билл.

– Ничего подобного, – возразил Клайв. – Просто мой лучший друг по детскому саду звался Аланом. Он погиб под бомбежками.

– Ой, брешет, – сказал Тони.

Клайв ухмыльнулся.

– Ты выдал себя словом «друг», – объяснил Билл. – Друзей у тебя отродясь не было.

– Ладно, выбирай себе имя.

– Квентин.

– Никто не захочет смотреть про хмыря по имени Квентин.

– Тогда Джим.

– Мне, вообще говоря, побоку, – отмахнулся Билл. – Пусть будет Джим. Джим и Барбара. Итак: почему они вместе?

– Она от него залетела, – сказал Клайв.

– Думаю, ты очень скоро узнаешь, что ему ничего не обломилось, – твердо возразила Софи.

– Боюсь, наверху не поймут, – сказал Деннис.

– Ну, пошло-поехало, – расстроился Билл.

Они с Тони любили Денниса, и не только потому, что тот отвечал им взаимностью. Деннис был умен, энергичен и предельно доброжелателен. Но при этом он до мысков своих замшевых ботинок оставался человеком Корпорации, и его веселость мигом улетучивалась, когда ему виделась реальная или мнимая угроза интересам Би‑би‑си или своему должностному положению.

– ДД не стал бы спорить.

ДД, или Другой Деннис (прозвище, широко известное в их узком кругу; официально – Деннис Мейн-Уилсон), – тоже был постановщиком юмористических программ на Би‑би‑си, но куда более опытным и преуспевающим, чем НД – Наш Деннис. Когда Тони и Билл оказывались в творческом тупике или просто изнывали от скуки, они шутки ради вставляли в разговор имя Другого Денниса, а потом минут пять или десять рисовали идиллическую картинку своей воображаемой деятельности под его началом.

– Можно что угодно говорить про ДД, но он всегда горой стоит за своих сценаристов, – мечтательно завел Билл.

– Ну, это уж слишком, – рассердился Деннис. – Я ли не стою за вас горой? Каждый раз. Даже когда игра проиграна и нас вот-вот размажут по стенке. Даже когда… когда идея хромает на обе ноги. Как теперь.

Тони и Билл радостно заулюлюкали.

– Не забывайте, что я – живой человек, – сказала Софи.

Все взгляды устремились на нее.

– Я переехала с севера Англии в Лондон. Где встретила чванливого сноба. С которым могла бы познакомиться где угодно.

– Да что ты говоришь? – протянул Клайв. – Где, например?

– На первых порах я работала в «Дерри энд Томс», – ответила Софи. – Тебя когда-нибудь заносило в подобные места?

– Тыщу раз, – фыркнул Клайв. – И заметь, я как-то не выбрал себе жену из сферы обслуживания.

– А в ночном клубе? У меня были все шансы стать «кошечкой» в «Виски-Э‑Гоу‑Гоу». Я рассматривала такую возможность.

– Да-да. Каждая такая малютка буквально создана для того, чтобы парень привел ее домой и познакомил с мамой.

– Но твой персонаж вовсе не должен в точности повторять тебя, – сказала Софи. – Он вполне может оказаться человеком из плоти и крови. Он вполне может оказаться интеллектуалом, который редко знакомится с красивыми девушками.

– А ведь она права, – вмешался Билл. – Может, ты для разнообразия попробуешь играть то, что тебе не свойственно?

– Я не избегаю красивых девушек, – сказал Клайв. – И они тоже меня не избегают.

– Он уже начал играть интеллектуала или мне померещилось? – спросил Тони.

– Ты смог бы полюбить ту, которая за стойкой бара нацеживает тебе пиво? – поинтересовался Деннис у Клайва.

– Что за вопрос? – удивился Клайв. – Я один раз даже сделал предложение девушке, которая стоит за стойкой в «Аргайл армз». Напился тогда до чертиков. Но говорил на полном серьезе.

– Тогда так, – ухватился за эту идею Деннис. – Барбара стоит за стойкой, а Джим приходит в этот паб на встречу с приятелем…

– Учтите: играть презренного тори я отказываюсь, – заявил Клайв. – На следующей неделе даже полоумный не пойдет голосовать за эту братию. Кстати, что сталось с тем прохиндеем… который подвизался на Даунинг-стрит?

Тони и Билл совершенно забыли, что незадачливого муженька из «Женаты и счастливы?» первоначально планировалось сделать каким-нибудь политиканом из молодых да ранних, пресс-секретарем или спичрайтером. Но когда сценаристы принялись черпать вдохновение из «Гамболов», та идея отодвинулась на второй план и роль мужа сделалась настолько безликой, что бедняга застрял у них на неопределенной конторской должности типа «дорогая-мне-пора-на-работу».

– Черт, – спохватился Тони. – Совершенно вылетело из головы. А ведь на заре нашей карьеры это была чуть не единственная достойная идея.

– Но когда сериал придет к зрителю, Гарольд уже будет премьером, – сказал Билл. – А Джим увидит, как в Англии рождается прекрасный новый мир.{20}

– Стань я лейбористкой, отец бы меня убил, – вставила Софи. – Он говорит, что всю жизнь работал и не собирается дарить плоды своего труда всяким тунеядцам и профсоюзным выскочкам.

Тони посмотрел на Билла, Билл посмотрел на Денниса, и каждый, несомненно, подумал об одном и том же. Все, что они хотели воплотить на экране, им сейчас преподнесли в нарядной подарочной коробочке, и сделал это неудержимый, безвестный талант, очень похожий на звезду. Классовое общество, отношения между мужчиной и женщиной, снобизм, система образования, Север и Юг, политика, рождение новой страны из старой развалины, где прошла их юность.

– Спасибо. – Билл повернулся к Софи.

– Значит, вы сообщите через Брайана? – спросила она.

– Что мы должны сообщить?

– Ну… Подхожу ли я на роль.

Мужчины – даже Клайв – долго смеялись.

– Ты и есть эта роль, – сказал Билл.

– Но вы дадите мне ее сыграть?

– Мы жаждем, чтобы ты ее сыграла, – заверил Тони.

– У меня это первый опыт.

– Все когда-нибудь бывает впервые, – сказал ей Деннис. – Я, пока не взялся за «Нелепый отряд», даже не знал, как подступиться к постановке комедий. Жизнь научит.

– На эту тему даже острить неохота, – сказал Тони.

– Слишком уж примитивно, – добавил Билл.

– Некоторых учить – что мертвых лечить, верно, Деннис? – подытожил Клайв.

Деннис закатил глаза.

– Но… Разве я не должна для начала сыграть нескладную секретаршу в плохонькой пьесе? – забеспокоилась Софи.

– Если ты к этому стремишься – вперед, – сказал Билл. – Потом возвращайся, увидимся через пять лет. У нас нет времени планировать твою карьеру, поскольку нам срочно требуется актриса на роль Барбары. Не нравится – дверь вот там.

– Думаю, я справлюсь, – ответила Софи.

– Ты? – с притворным удивлением переспросил Билл. – Однако! Что скажешь, Тони?

– Хммм, – протянул Тони. – Даже не знаю. Где она играла?

Софи понимала, что это треп, но к слезам отчаяния она была ближе, чем к веселью.

– Хватит мучить бедную девочку, – вмешался Деннис.

Сценаристы разочарованно застонали.

– Везет же некоторым, – сказал Тони, – встретить нужных людей в нужном месте.

– И мы тоже встретили нужного человека в нужном месте, – объявил Деннис.

Софи не сразу поняла, что речь идет о ней.

Наутро она примчалась к Брайану.

– Я нашла работу, – сообщила она.

– Могла бы не суетиться, – ответил он. – Я же тебе объяснял. Слушайся меня, и все у тебя будет.

– Я так поняла, что в течение месяца могу поступать по-своему.

– Можешь, – ответил он. – Только я не хочу твоего возращения в «Баркерс-оф‑Кенсингтон».

– «Дерри энд Томс».

– Возможно, это ступенькой повыше. Не знаю. В моем понимании – что в лоб, что по лбу.

– Не скажите, – ответила она. – Я работала в «Дерри энд Томс». И больше туда не вернусь. Мне предложили роль в «Доме комедии».

– Роль жены?

– Нет, они на свой страх и риск взяли меня на роль мужа.

– Все шутишь, – сказал Брайан.

– Я думала, вы порадуетесь.

– Чему тут радоваться? Сценарий никудышный и для тебя не подходит, сериала из него не выйдет, а мне только придется дольше ждать, когда же можно будет распылить на тебе позолоту.

– Сценарий они перерабатывают.

– С чего вдруг?

– Я сказала, что текст слабоват.

– И они это проглотили?

– Кажется, да. Уже пишут под меня новый.

Брайан вытаращил глаза:

– Ты ничего не перепутала? Кто там присутствовал?

– Клайв, Деннис, Тони и Билл.

– И они утрясли этот вопрос с Томом?

– Кто такой Том?

– Том Слоун. Заведующий редакцией развлекательных программ.{21}

– Пока не утрясли.

– Ну-ну.

– Как это понимать?

– Может, все-таки стоит в понедельник съездить в магазин за бикини.

– Вы хотели помочь мне выбрать бикини?

– Не я, солнышко. Пэтси. Мне не интересно смотреть на грудастых красоток в бикини. Я нежно люблю свою жену, а единственный мой интерес – это деньги.

Тут до нее дошло, что Брайан снова и снова твердит о своих чувствах к жене по той же причине, по какой люди, боящиеся высоты, запрещают себе смотреть вниз, когда оказываются на верхотуре, – им просто страшно. Заходя к нему в кабинет, Софи всякий раз сталкивалась с очередной юной красоткой. Его позиция была даже трогательной: он и впрямь нежно любил свою жену и не хотел ничего менять.

Том Слоун и слышать не желал о том, чтобы в роли Сесили выступила никому не известная актриса.

– Между прочим, – сказал ему Деннис, – ее уже зовут не Сесили. Ее теперь зовут Барбара, и родом она из Блэкпула. Сценарий полностью переработан.

– И кого ты собираешься заманить на роль героини по имени Барбара из Блэкпула?

– Софи Строу, – ответил Деннис.

– Это еще кто?

– Это та, о которой вы не желаете слышать.

– Понятно, – сказал Том. – У тебя всего один аргумент, да и тот замкнулся в порочный круг.

– Ребята настаивают.

– Вот как? А ты – нет?

Настаивал, по правде говоря, сам Деннис, но в этом кабинете он терял способность произносить «да» и «нет». Эти словечки были лишены той уклончивости, которую он привычно пускал в ход на совещаниях у начальства. Сперва он обычно присматривался, как поступают остальные, и только после этого делал безоговорочный выбор – если конечно, его спрашивали – в пользу чая или кофе. Но сейчас ему позарез нужна была Софи. Он разглядел в ней и комизм, и обаяние, и красоту. Роль, которую заново создавали сейчас парни, смотрела прямо на нее. Что он им скажет, если Том заартачится?

Ладно, была не была.

– Хорошая, на мой взгляд, идея, – начал он. У него участился пульс.

– «Хорошая идея»?

Деннис заколебался.

– Пожалуй, в общем и целом, идея не самая плохая. – Он не ожидал от себя такой смелости.

Слоун повздыхал.

– Для начала предъяви мне переработанный сценарий.

– Он еще не закончен. Ребята только в четверг познакомились с Софи.

Том нетерпеливо тряхнул головой:

– В таком случае предъяви мне эту Софи.

На другой день после обеденного перерыва Деннис повел ее на пятый этаж. Выглядела она, с его точки зрения, пленительно. Впервые придя на прослушивание, Софи уже смотрелась звездой, но перед визитом к Тому, который слыл убежденным пресвитерианцем, она слегка подкорректировала свой облик: платье надела подлиннее, помаду выбрала менее яркую.

– Классно выглядишь, – сказал ей Деннис в ожидании лифта.

– Спасибо, – ответила она.

– В смысле, для собеседования.

– А-а.

– Ну и… вообще. И в жизни выглядишь классно, и для собеседования – в самый раз. Одновременно. И классно, и в самый раз.

На этом он решил остановиться.

– Дай совет, как мне лучше держаться, – попросила Софи. – Включить кокетство?

– Прямо здесь?

– У Тома Слоуна.

– Кокетство – это лишнее. А кроме того, он с большим подозрением относится к людям, которые, по его мнению, ему поддакивают.

– Ясненько. А вдруг он скажет «нет»? Что нам тогда делать?

– Переживать неприятности по мере их поступления.

– Они уже вот-вот поступят.

Тут приехал лифт, но Софи даже не шелохнулась. Дверцы закрылись, и лифт вызвали с другого этажа.

– Брайан сомневается, что Том скажет «да».

– Ты ему понравишься.

– А вдруг нет – что тогда?

– Не представляю, – сказал Деннис. – Придется, наверное, думать дальше.

– А если он меня забракует?

– Ребята этого не поймут. Они же пишут специально для тебя.

– И что они будут делать?

– Понятия не имею.

– Какие у них есть возможности?

– Смотря насколько они разозлятся.

– А если очень сильно разозлятся?

– Могут, наверное, хлопнуть дверью и переметнуться на другую сторону.

– Но там не будет «Дома комедии»?

– Не будет. Им придется создавать новый сериал с нуля, но идей у них полно. Ладно, будем надеяться, до этого не дойдет.

– И ты переметнешься вместе с ними?

– Нет. Я – штатный работник Би‑би‑си. К сожалению. Оклады на другой стороне куда лучше. Ладно, все будет нормально.

Лифт вернулся. На этот раз Софи решилась войти в кабину.

– Спасибо тебе, – сказала она, когда дверцы сомкнулись.

– За что?

– Если он меня не утвердит, так хотя бы будет что вспомнить.

– Прекрати, – сказал Деннис. – Прекрати. Не вздумай ссылаться на этот разговор в присутствии Тома. Он ненавидит другую сторону. Она забирает у него лучших людей.

– Неудивительно, – сказала Софи.

– Он еще ничего плохого не сделал! – запротестовал Деннис.

Но когда дверцы лифта открылись, Деннис не захотел выходить, в точности как Софи не хотела заходить в кабину на первом этаже. Между тем Софи уже вышла, и ему ничего не оставалось, кроме как поспешить следом.

– Итак, – приступил к делу Том, после того как они за чашкой чая поговорили о любимых сериалах Софи. – Я слышал, ребята слегка перекраивают сценарий с расчетом на вас.

– От первого варианта они полностью отказались.

– А меня он вполне устраивал.

– Ну, – протянула Софи, – кому что нравится, – и сама рассмеялась.

Деннису вдруг нестерпимо захотелось в туалет.

– Что в нем плохого?

– У‑у‑у, это же кошмар был, – ответила Софи. – Парочка слабоумных.

– А я-то рассчитывал, что из него сериал получится, – сказал Том и захохотал.

– Нет, не получится, – решительно возразила Софи.

Деннис понял: она изо всех сил старается не поддакивать начальству.

– Знаете, – сказал Слоун, – если у меня как у главы редакции развлекательных программ возникает идея сделать из скетча сериал, она чаще всего воплощается.

– А насчет «У черта на рогах» не возникало у вас такой идеи?

Деннис едва не выскочил за дверь. Главным героем скетча «У черта на рогах» был черт. Нечистый исхитрился принять человеческий облик, чтобы в провинциальном городке устроиться в Отдел регистрации автотранспортных средств. И пресса, и зрители восприняли этот сюжет более чем прохладно; продолжения не последовало. «У черта на рогах» никто больше не упоминал – по крайней мере вслух.

– К сожалению, эта постановка не получила должного признания, – допустил Слоун. – Мне казалось, в ней были отличные находки.

– И не могла получить, даже если б вы их вырезали и ей же скормили, – сказала Софи. – Нужна ли вам сейчас вторая такая обуза?

Том Слоун, который поддался было ее чарам, теперь мало-помалу переходил от легкого раздражения к некоторому возмущению.

– Есть множество хороших актрис родом из Северной Англии, которые с успехом сыграют Барбару, – процедил он.

Софи не поверила своим ушам:

– Комедийных? Множество?

– Да, таких немало.

– Кто, например?

– Например, Марсия Белл. Она великолепна.

– Не слышала о такой.

– Какое совпадение: она тоже о вас не слышала, – съязвил Слоун.

– Марсия Белл, Деннис?

Слоун и Софи одновременно повернулись к Деннису.

– Что ж, – выдавил он, – можно, конечно, и ее рассмотреть.

Поскольку Софи вознамерилась держаться в строгих рамках, она не провела пальцем по горлу, но тонкой усмешкой и взглядом сообщила Деннису, что ему не жить, а потом спросила:

– Насколько она смешная, Деннис?

– По десятибалльной системе? – уточнил он и не удержался от смеха.

– Хотя бы, – сказала Софи.

– Если уж вы настаиваете, – вставил Слоун.

– Право, не знаю, – начал Деннис. – Ее можно оценить…

– И кто ее оценил?

Вставая, Деннис выговорил:

– Ладно. Извините, что отняли у вас время.

– Да он не возражает, – сказала Софи. – Он знает, что я права.

Покосившись на Тома Слоуна, Деннис усомнился, что оба эти утверждения верны. Он снова сел.

– И еще, – продолжала Софи, – вам действительно будет не жалко отдать всех нас другой стороне?

– Кого это «всех»?

– О Деннисе, конечно, речи нет, – сказала Софи. – Он в любом случае останется, правда, Деннис? Ты же человек Би‑би‑си, от макушки до дырявых носков.

Деннис вяло улыбнулся. На комплимент это не тянуло.

– Но Тони, Билл и я… Дело в том, что ставки там не в пример выше.

– Там даже «Дома комедии» нет, – фыркнул Слоун. – К ним нельзя заявиться с получасовой программой и на что-то рассчитывать.

Для Слоуна коммерческий канал был настоящим бедствием: за последние несколько лет туда перешли его лучшие актеры и сценаристы. Одним лишь упоминанием этого обстоятельства Софи изменила расстановку сил.

– Мы не с одной передачей туда заявимся, – возразила она. – Мы заявимся с целым сериалом.

– А материала у них достаточно на целый сериал? – обратился Слоун к Деннису.

– Более чем, – ответила за него Софи. – Мы не далее как сегодня утром обсуждали второй сезон.

– Второй сезон?

Слоун сделался похож на пассажира, который, приехав на вокзал, увидел хвост своего поезда. К изумлению Денниса, он бросился вдогонку.

– Слушайте, – заговорил Слоун, – пока вы не наломали дров, давайте-ка посмотрим, что может получиться с «Домом комедии».

Софи всем своим видом показывала, что это предложение, пусть и не лишенное положительных моментов, не в полной мере отвечает ее ожиданиям. Да она – голова, подумал Деннис. Они с ней поднялись на этот этаж в слабой надежде убедить Тома Слоуна отдать главную роль в козырной юмористической передаче Би‑би‑си никому не известной, необученной актрисе. А когда эта цель, вопреки ожиданиям, была достигнута, Софи повела себя так, будто здесь ей что-то должны.

Через некоторое время она просветлела. Видимо, решила дать начальству последний шанс.

– Ладно уж, – сказала она.

Деннис был настолько зол, что в лифте даже не пожелал с ней разговаривать. Ее это не задело.

– Еще спасибо скажешь, – заявила она.

– Чтобы я сказал тебе спасибо за самые мучительные пятнадцать минут моей жизни? – возмутился он.

– Твои мучения окупятся сторицей.

– В целом мире столько денег не наберется, чтобы окупить мои мучения, – бросил Деннис.

– Дело ведь не в деньгах, правда? – сказала Софи.

– Да что ты говоришь? А в чем же?

– Пока не знаю, – ответила она. – И ты не знаешь. Да, кстати: я тебя еще не простила.

– Ты – меня?

– Да, тебя. За эту чертову Марсию Белл.

– Ты всегда будешь так много требовать?

– А ты готовься, – сказала она.

5

Деннис жил в Хаммерсмите с женой Эдит и с кошкой. Тем вечером ни Эдит, ни кошка не жаждали его возвращения в их общую съемную квартиру: кошка – потому что дрыхла, а жена – потому что у нее был в разгаре роман с женатым мужчиной. Возможно, правда, не в разгаре; возможно, только в начале, но конца и края ему не предвиделось, Деннис это понимал. Даже когда они с женой сидели дома, Эдит постоянно где-то витала, вспоминая о нем лишь для того, чтобы выразить недовольство или разочарование.

Самые мучительные минуты жизни выпали Деннису – что бы он ни говорил Софи – вовсе не в кабинете Тома Слоуна. Самые мучительные минуты выпали ему тогда, когда он читал и перечитывал письмо, заложенное в рукопись, которую жена принесла с работы. Ни словом не обмолвившись Эдит, он вернул его туда, где нашел, и теперь просто ждал неизвестно чего. Его терзания означали, что муж из него получался никудышный: забитый, настороженный, уязвимый.

Когда красавица и умница Эдит, высокая, темноволосая, согласилась за него выйти, друзья подшучивали, как и положено друзьям в подобных обстоятельствах, выражая свое недоумение различными вариациями фразы «Как она попалась в твои сети, везунчик ты эдакий, так тебя растак?». Сейчас эти шутки больше не казались смешными, а сам он не выглядел таким уж везунчиком. Напрасно он расставлял сети. Рыбка оказалась не из тех, что можно принести домой и показывать всем подряд; рыбка оказалась из тех, что сдернут рыбака с пирса, увлекут за собой в море и, пока он тонет, будут рвать на куски. Без должной сноровки ему вообще не стоило начинать лов.

Почему Эдит согласилась стать его женой? Ответа до сих пор у него не было. Наверное, думала, что он далеко пойдет, но потом рассудила, что продвигается он не слишком быстро и не так уж далеко. Она была не права: хотя ему и приходилось постоянно терпеть уколы на тему Другого Денниса, карьера его складывалась совсем неплохо. Ему благоволил Том Слоун – вплоть до (но, вероятно, не после) недавних событий; у него были хорошие отношения со сценаристами и актерами; комедии получались в целом удачными, если не брать в расчет единичные осечки. (Он и сам понимал, что должен принять на себя часть вины за «У черта на рогах».)

Такое отношение со стороны Эдит объяснялось полным отсутствием у нее органа, отвечающего за восприятие смешного, из-за чего она не понимала, как человек с университетским образованием может посвятить себя комедии. Эдит предполагала, что он еще пару лет повозится с людьми типа Билла и Тони, а потом возьмется за что-нибудь более осмысленное: перейдет, например, в редакцию новостей и текущих событий или в одну из передач о культуре и искусстве. Однако Деннис любил свое дело и хотел до конца жизни работать с веселыми сценаристами и веселыми актерами.

Эдит трудилась редактором в «Пингвин букс», где и познакомилась со своим любовником. Вернон Уитфилд, зрелого возраста поэт и эссеист, часто выступал по Третьей программе{22} и был совершенно несносным занудой. Самая свежая его радиопередача называлась «Сартр, Штокхаузен и смерть души»{23}. Слыша знакомый бубнеж, Деннис всегда выключал радио – даже до того, как нашел письмо. Получи он возможность выбрать среди современников персону, которая олицетворяет собой все, что для него неприемлемо, Уитфилд, скорее всего, оказался бы вне конкуренции.

А теперь Эдит с ним спала, и Деннис не знал, что делать. Вероятно, рано или поздно жена его бросит, а вот у него уйти не хватит духу, поскольку для этого нужно стряхнуть наваждение и понять, что жена, прыгнувшая в чужую постель, вряд ли в обозримом будущем сделает его счастливым, а если жена хотя бы улыбнулась Вернону Уитфилду, то и вовсе не стоит видеть в ней подходящую спутницу жизни. Какая жуткая штука – образование, думал он, если оно формирует умы, презирающие юмор и тех, кто его ценит.

Эдит, конечно же, не собиралась задерживаться в «Пингвин букс». Во-первых, она не могла смириться, что застряла в Хармондсуорте, рядом с аэропортом, а во-вторых, рассчитывала перейти в «Джонатан Кейп» или «Чаттоу энд Уиндус», то есть в нормальное издательство, которое к тому же базируется в нормальном районе. Вместе с тем она бы никогда не призналась, что осуждает принцип «Пингвина», требующий ориентироваться на читателей, которые прежде не покупали книг; социалистка и интеллектуалка, Эдит в теории горячо радела за воспитание себе подобных. Но Деннис видел, что жену мутит от процесса воспитания и от зрелища сексуально озабоченной толпы, сметающей с прилавков миллионные тиражи «Любовника леди Чаттерлей». Деннис и сам приобрел этот роман, просто в пику Эдит, и читал его перед сном, хохоча над самыми глупыми и неприличными пассажами. Но Эдит от этого бесилась, и потому он отказался от такой практики, тем более что пользы от нее, как ни крути, не было.

С какого перепугу он пошел по жизни вместе с этой женщиной? Как мог ее любить? Но ведь любил же. Во всяком случае, он ею болел, печалился и дурманил себе рассудок. Наверное, эту специфическую и бессмысленную комбинацию чувств можно было бы описать как-то иначе, но на крайний случай сгодится и «любовь». Когда на прослушивание пришла Софи, Денниса, как и всех остальных, пленили ее глаза, ее смех, ее чувство юмора, и по дороге домой он пытался вообразить, каково было бы пригласить эту девушку в ресторан, уложить в постель, повести под венец. Но даже вообразить эти события никак не получалось. Выпускник Кембриджа, Деннис носил бороду и курил трубку, то есть был обречен оставаться с такой, как Эдит.

Купить продуктов Эдит не сподобилась.

– Давай сходим куда-нибудь поужинать, хочешь? – предложил ей Деннис.

– Наверное, не получится, – ответила Эдит. – У меня в работе масса рукописей – буду читать.

– Как у тебя день прошел?

– Ой, без ножа резали, – ответила она.

Выражение «без ножа резали», как он давно понял, не имело того смысла, какой могли бы узреть в нем хирург или солдат-пехотинец. Как правило, оно означало неимоверно затянувшийся – вопреки ее ожиданиям – телефонный разговор с каким-нибудь профессором-политологом.

– Надо же, – посочувствовал он. – Значит, сегодня ты даже не выходила на свежий воздух?

Она бросила на него косой взгляд.

– Ты звонил? Меня вызывали на переговоры.

– Нет, не звонил, – ответил он. – Просто день выдался чудесный.

– А… да, – сказала она.

– Я ничего другого не имел в виду.

Он имел в виду совсем другое, но ступил на скользкую почву, под прицел отравленных стрел, и сумел устоять на ногах лишь при помощи небрежной реплики о погоде.

– А у тебя что слышно? – Обычно Эдит не задавала вопросов, и Деннис воспринял ее фальшивый интерес как признание вины.

– Сегодня была очень непростая встреча, – ответил он.

– Что значит «непростая»?

Деннис знал за собой такую черту, как мнительность, но сейчас в вопросе жены он явственно различил оттенок насмешливого превосходства, отказ верить, что легкое развлечение может сопровождаться чем-нибудь сложным.

– Видимо, абсолютно то же самое, что и в твоей работе. До кровопускания, разумеется, не дошло. Но возник ряд очень непростых эпизодов с участием очень сильных личностей.

С тяжелым вздохом Эдит взялась за какую-то рукопись. Деннис опять не рассчитал интонацию. Такое случалось у него сплошь и рядом. И как только жена могла его любить? Впрочем, она его и не любила.

– Схожу приму ванну, – сказал он. – Потом могу приготовить яичницу. Ты будешь?

– Нет, спасибо, – ответила Эдит. – Она, кстати, только что зашла в ванную.

«Она» относилось не к яичнице, а к миссис Познански, полячке, их квартирной хозяйке, занимавшей два верхних этажа. Эдит с Деннисом занимали весь первый этаж, но ванная комната находилась на площадке между лестничными пролетами. Если туда зашла миссис Познански, то на пару часов о ванной можно было забыть.

– Не возражаешь, если я включу радио?

– Тогда мне придется забрать рукописи и перейти в спальню.

– Тогда мне придется отправиться на прогулку.

Деннис хотел ее уколоть, но Эдит не ответила, и ему ничего не оставалось, как пойти гулять по набережной. На обратном пути он заглянул в «Розу и корону», где понаблюдал за игрой в дартс, взяв себе пинту пива и яйцо по-шотландски. Если бы в период их помолвки с Эдит кто-нибудь ему рассказал, каким одиночеством может обернуться семейная жизнь, он бы не поверил.

Со вторника по пятницу, с десяти утра до часу дня, они репетировали. В субботу к ним пришел Берт, главный режиссер программы, невозмутимый, скучный тип, который поставил множество скетчей для «Дома комедии» и, похоже, исчерпал свой запас идей. После унылой беседы состоялся предварительный прогон, затянувшийся до конца рабочего дня; Тони с Биллом беспомощно наблюдали, как Берт указывает, кому куда встать, и вытягивает все драгоценные жизненные соки из их сценария. А в воскресенье предстояло главное: с утра – генеральная репетиция и вечером – технический прогон на публике.

Насчет Софи никаких сомнений не было – для них просто не осталось места. Назубок выучив роль, она заставляла зрителей смеяться на каждом «спасибо», «пожалуйста» и даже на паузах. Ее восприимчивость подкупила Клайва, и тот решил (хотя бы на время), что работа делается не впустую.

А сценарий – изначально хилый, вторичный, а местами даже позорный – сделался настоящей гордостью Тони и Билла. Софи тычками, причем весьма ощутимыми, гнала их вверх, пока они не достигли того уровня, к которому всегда стремились, даже когда еще толком не знали своих возможностей. В первоначальном варианте второй версии Джим встречался с приятелем в пабе, где работала Барбара; по мере того как между Джимом и Барбарой нарастало взаимное притяжение и в то же время искрометное соперничество, этого приятеля оттирали в сторону. На репетициях роль Боба исполнял – кстати, с полной отдачей – Уоррен Грэм из «Нелепого отряда», но уже тогда стало ясно, что каждая секунда, не заполненная диалогом Джима и Барбары, – это утраченная возможность. Тогда роль Боба из сценария вырезали и решили, что Джим, вознамерившись убить полчаса свободного времени, сам познакомится с Барбарой. Он захочет спокойно посидеть с вечерней газетой за пинтой пива, но вместо этого всерьез и надолго потеряет голову.

Такого ураганного скетча никто из участников не помнил: Клайв и Софи в каждой реплике фонтанировали юмором. В окончательной версии сценария оказалось сорок страниц – на десять страниц больше, чем в стандартной получасовой комедии. Пролистав текст, режиссер Берт велел Тони и Биллу его сократить. Сценаристы стали убеждать, что много не мало, но он не верил, пока это не доказали актеры. Действие, стремительное, веселое и правдоподобное, говорило об Англии такие вещи, которых Тони и Билл на Би‑би‑си еще не слышали. Да и отношения между героями пьесы тоже развивались нестандартно, меняясь в мгновение ока от конфликта к флирту и обратно. Все работали с настроением и огоньком, сыпали экспромтами и придумками.

И все прошло бы как по маслу, не узнай Софи о том, что отец попал в больницу с инфарктом. Эта весть настигла ее в субботу, перед предварительным прогоном: отец двое суток лежал в тяжелом состоянии, но телефона у Софи не было, а воскресные звонки в Блэкпул из ближайшей таксофонной будки совершались теперь только раз в две недели, а то и реже, поэтому Мари написала племяннице по почте.

Прочитав письмо, Софи сразу побежала звонить.

– Ох, Барбара, лапушка, слава богу.

– Как у него дела?

– Ничего хорошего.

Софи пришла в панику, но не только от страха за отца. Господи, умоляю, только не сегодня, проносилось у нее в голове. И не завтра. Пожалуйста, не сегодня и не завтра. А уж в понедельник сделаю все, что потребуется.

– Что говорят врачи?

– В данный момент состояние стабильное, но они опасаются повторного инфаркта.

– Он разговаривает?

– Нет, вот уже двое суток спит. Я изучила расписание поездов – просто чтобы хоть немного отвлечься. Можешь приехать двенадцатичасовым, тогда в больницу как раз успеешь к вечернему посещению.

– Хорошо.

– Деньги на билет у тебя есть?

Софи замешкалась. Если бы денег у нее не было, Мари вряд ли успела бы ей помочь, поскольку их разговор происходил в субботу.

– Есть, – помолчав, ответила она.

– Вот и хорошо, – сказала Мари. – Я пришлю Джека тебя встретить.

Наверно, представится другой шанс. Наверно, ей простят срыв записи, до которой оставались одни сутки; замену ей найти не успеют, так что придется, видимо, менять график. А может, и нет.

– У меня не получится приехать, Мари.

В трубке раздавались только короткие гудки, напоминающие, что нужно опустить еще монету.

– Алло?

– Я слушаю, – сказала Мари. – У тебя не получится приехать домой?

– Не получится.

Паника отступила.

– Это почему же?

– Приехать смогу только в понедельник. Тогда и расскажу.

– А вдруг он до понедельника не доживет?

Такой довод, по мнению Софи, не был решающим. Но Мари, похоже, отказывалась это понимать. Софи страшилась потерять отца. Это была бы тяжелая утрата. Отцу она обязана… пусть не всем – кое-чего ей пришлось добиваться самой, – но достаточно многим.

Если же выбор стоит между кратким прощанием и новой жизнью, то это даже и выбором нельзя считать.

– Я подведу множество народу.

– В субботу «Дерри энд Томс» открыт только до обеда, я же знаю. Тебе на работу в понедельник.

– Не в этом дело. Я там больше не работаю.

В трубке опять запикало.

– Тетя Мари, у меня мелочь закончилась. В понедельник увидимся у папы в больнице.

Мари ухитрилась бросить трубку за долю секунды до разъединения. Паника Софи сменилась то ли дурнотой, то ли острой тоской – каким-то промежуточным ощущением. Она всегда подозревала, что, получив шанс сняться в телеспектакле, не помчится даже к отцовскому смертному одру, но надеялась, что этот факт вскроется не так скоро и резко.

С каждым днем состав съемочной группы увеличивался. Софи восторженно наблюдала, как бутафоры, декораторы, редакторы и осветители воплощают замысел пьесы, но к восторгу примешивалась легкая грусть: текст больше не принадлежал им пятерым. В студии она едва успевала уворачиваться от совершенно незнакомых людей, которые появились только на нынешнем этапе и не проявляли особой заинтересованности (по сравнению с ней уж точно) в успехе дела. Для них это была просто работа; когда костюмерша закатывала глаза, а плотник матерился, Софи хотелось вернуться в церковный зал собраний – туда, где проходили первые репетиции, где ее окружали только знакомые лица. Ей было неприятно, что кому-то видится здесь сплошная рутина. Притом что Софи мечтала о съемках на телевидении, она бы охотно порепетировала еще два-три года.

В коридоре, возле гримерок, Тони, Билл и Деннис обсуждали название.

– Тони, к сожалению, отстаивает «Женаты и счастливы», – сказал Деннис.

– Не «Женаты и счастливы?»? – уточнил Тони.

– Ну? – не понял Деннис. – Я так и сказал.

– Ничего подобного, – вмешался Билл. – Ты сказал «Женаты и счастливы». Вместо «Женаты и счастливы? Под Знаком Вопроса, хо‑хо‑хо».

– Сам же знаешь, знак вопроса убрали, – отозвался Деннис. – Паразит, вот ты кто.

– Никогда не вредно напомнить тебе о былых преступлениях, – сказал Билл.

– При чем тут «Женаты и счастливы», – вклинился Тони, – если они еще не женаты? Нет, понятно, если мы вытянем на сериал, то они поженятся в самом начале, но у нас-то он еще только западает на нее в пабе и полчаса убалтывает. Это в первоначальном варианте они у нас были женаты.

– Верно, – подтвердил Билл. – Мы только при одном условии сможем оставить название «Женаты и счастливы»: если старина Слоун даст гарантию, что после «Дома комедии» закажет нам сериал. А если у нас одноразовый скетч, такое название будет звучать странновато.

– А вот и она, – заметил Тони. – Может, предложишь нам подходящее название?

– «Барбара», – выпалила Софи.

К ее смущению, Деннис призадумался (или сделал вид).

– Хммм, – протянул он. – Здесь не полностью отражена другая… другая сторона отношений.

– Деннис, она же пошутила, – сказал Билл.

Секунд через двадцать до Денниса дошло, и он благодарно посмеялся:

– Неплохо.

Тони перехватил взгляд Билла. Все они полюбили Софи, но Деннис – больше всех.

– Может, задействуем имена обоих персонажей? – предложил Деннис. – «Барбара и Джим»?

– Уж не вернул ли ты на прежнее место клятый вопросительный знак? – встрепенулся Билл.

– Я просто задал вопрос, – сказал Деннис.

– «Барбара и Джим», – повторил Тони. – «Барбара и Джим».

– Завлекательно, правда? – подхватил Билл. – О чем умалчивает Великая Британская Публика – хит одноразовой комедии. «Ой, умираю – хочу узнать, кто такие Барбара и Джим».

– Представляешь, о чем мы на днях толковали? – обратился Деннис к Софи. – О том, что у нас получается твой бенефис.

– Правда? – изумилась Софи.

– Впрочем, тебе об этом знать не положено, – заметил Тони, многозначительно глядя на Денниса.

– А почему – мой бенефис? – спросила Софи.

– Забудь, – сказал Билл.

– Не попробовать ли нам каким-нибудь способом отразить это в названии? – задумался Деннис.

– Об этом сейчас речь не идет, – напомнил ему Билл. – Тем более в присутствии актеров.

– Почему мой бенефис? – не унималась Софи.

– Вот заладила, – фыркнул Билл. – Да потому, что вот этот кондовый обыватель запал на твою симпатичную мордашку и отдает тебе все коронные реплики.

– Ох, – только и сказала она.

– А то ты сама не заметила.

Она, конечно, заметила, что на репетициях ее часто награждали смехом, но приписывала это своему превосходству над Клайвом, которого смогла переиграть. Ей даже в голову не приходило, что ей просто-напросто дают больше коронных реплик.

– Видимо, это нужно закрепить официально, – не сдавался Деннис. – Я знаю, вы будете смеяться, но у меня возникла новая идея насчет пунктуации.

– Я смеяться не буду, – сказал Билл. – Обещаю.

– «И Джим» нужно взять в скобки. «Барбара (и Джим)». Барбара, скобки открываются, и Джим, скобки закрываются.

Билл заржал.

– Смешно? – с надеждой спросил Деннис.

– Только потому, что Клайв до смерти обидится, – ответил Билл. – Вот это и в самом деле будет умора.

– Эх, – расстроился Деннис, – такого я не предвидел.

– А мы до записи ему не скажем.

– Нет, это нехорошо, – возразил Деннис.

– Выражусь точнее: до записи ничего говорить нельзя. Я его знаю. Он просто не явится.

– А разве так можно? – спросила Софи. – Взять и не явиться?

Ей такое даже в голову не приходило, но тут было над чем поразмыслить.

– Конечно можно, – сказал Билл. – Если не собираешься больше работать на телевидении.

У Софи тут же пропала охота размышлять. Она решила, что ее личные проблемы не должны касаться членов съемочной группы, и пошла переодеваться для генеральной репетиции.

6

В день записи Клайв обнаружил, что в гримерную доносятся разговоры публики, стоящей в очереди за стенкой. Заглушить их не было никакой возможности – разве что без умолку петь песни.

– Ладно хоть билеты дармовые, – вещал самый громкий голос, принадлежавший, очевидно, мужчине средних лет.

– А то как же! – вторила ему какая-то женщина. – Нам еще и приплачивать должны! Вы хоть про кого-нибудь из них слыхали?

– Парень-то вроде известный, – вступил другой мужчина. – Клайв, что ли… как там его…

– А где он играл?

– Понятия не имею. Но где-то засветился…

Тут подключилась еще одна женщина:

– На радио была такая постановка – «Нелепый отряд». Вы не слушали?

– Ой, барахло.

– Вам не понравилось?

– Там был капитан какой-то чокнутый, блажил дурацким голосом, под аристократа косил.

– Вот-вот, он самый – Клайв Ричардсон.

– Господи прости. Неужели он?

– Мне показалось, он смешной.

– Ну прямо!

– Нет, в самом деле.

– А голос этот дурацкий, с претензией?

– Это он нарочно. Для юмора.

– Может, хоть сегодня выделываться не станет. Да ладно, полчасика можно и потерпеть.

В дверь гримерной постучали.

– Это я, – сказала Софи. – Ты все это слушаешь?

Клайв открыл.

– Разве у меня есть выбор? Только в Би‑би‑си на такое способны: устроить очередь за стеной гримерки.

– А мне даже интересно.

– Это потому, что на твой счет никто не прохаживается.

Тут, как по заказу, поклонница Клайва вспомнила про Софи:

– Она, говорят, бездарность полная.

– По-моему, дебютантка.

– Нет, что вы. Моя дочь ее в Клактоне{24} видела, в летнем варьете.

Клайв покосился на Софи; та решительно мотнула головой.

– Много о себе понимает. Дочка моя полчаса к ней в очереди за автографом отстояла, а эта нос кверху – и мимо проплыла. На что моей дочери автограф ее сдался – ума не приложу.

– Возможно, на будущее – если эта постановка прогремит, – предположил кто-то из мужчин.

– Ну разве что, да только вряд ли прогремит, – усомнилась женщина. – С этой красавицей.

– А с ним, с красавцем этим, – тем более.

– Они с ней еще наплачутся.

– И с ним тоже.

– Он – еще куда ни шло.

– А я обоих не перевариваю. Ну что ж поделаешь. Хоть чем-то себя потешить.

– Я уже один раз ходила на съемки, – поведала женщина. – Битый час там проторчала: пока все расселись, пока юморист для разогрева байки рассказывал.

– А что за юморист?

– Да как вам сказать. Ни рыба ни мясо. А мнит о себе невесть что.

– Фу ты, – расстроился мужчина, – я уж думаю: не пойти ли домой?

– Ни в коем случае, – сказала женщина. – А вдруг неплохо будет?

Софи надула щеки.

– В коридоре, что ли, постоять? – предложила она.

– Мысль интересная, – ответил Клайв.

– Каждый из нас живет в пузыре, – сказала Софи.

– В каком еще пузыре?

– В красивом, скользком розовом пузыре.

– Будь моя воля, ни за что бы не залез в скользкий розовый пузырь, – сказал Клайв.

– Считай, что цвет можно выбирать по своему вкусу. Казалось бы, мы все сроднились с этой пьесой. Я – безусловно. Том Слоун сроднился с Деннисом. Деннис сроднился с Тони и Биллом. И вдруг бах – все лопнуло. В один миг.

– Пузырям такое свойственно, – заметил Клайв. – По этой причине лучше в них не заселяться.

– Зрители приходят на съемки не из желания тебя поддержать, ты согласен? – продолжала Софи. – Они приходят, чтобы не скучать дома. Или чтобы посмотреть телестудию изнутри.

– Или потому, что записались на билеты полгода назад в надежде увидеть что-нибудь отпадное, – подхватил Клайв. – А им вместо этого подсовывают нас с тобой.

– Мы не так уж плохи.

– Это мы сами так считаем. А они о нас не ведают ни сном ни духом. И теперь себя накачивают. Как-то раз я тоже сидел в публике – когда режиссер отдал роль другому актеру. Я шел с единственной целью: стать свидетелем провала.

– И как – удалось?

– В определенном ракурсе что угодно может показаться провалом.

– Даже успех?

– Особенно успех, бывает и так. Успех пробуждает в людях зависть.

– Я не хочу выбираться во внешний мир, – призналась Софи. – Пусть бы мы остались, где прежде.

– Это же телепередача, – возразил Клайв. – Она принадлежит всему миру.

– Вот черт, – сказала Софи.

В дверь постучал Деннис:

– Как настроение?

Софи скривилась.

– Брось, все будет отлично, – сказал Деннис.

– Почему ты так уверен? – не поняла Софи.

– Да потому, что ты – ненормальная, – ответил он. – Для тебя важнее этого нет ничего на свете. Ты не допустишь ни одного прокола.

Так и вышло. Клайва в студенческие годы закалил постоянный тренинг, когда перед ним ставилась задача уничтожить на сцене друзей, сокурсников, одногодков, но сейчас он столкнулся с чем-то совершенно иным: как только загорелся красный сигнал «запись», Софи атаковала его, словно злая собака, которую долго держали в темном сарае, прежде чем выпустить на свет. Во время репетиций она так и этак примерялась к роли, пытаясь выжать из нее больше, чем задумали Тони с Биллом: гримасничала, затягивала паузы на две-три секунды против ожидаемого, искала акценты и интонации, с помощью которых можно одним простым «спасибо» рассмешить зал или хотя бы приковать к себе внимание. Клайв, уже привыкший к ее энергетике и неуемности, сейчас с изумлением понял, что не может за ней угнаться – она была повсюду: в каждом промежутке, до и после каждой реплики, как его, так и своей. Это притом, что бедняга Берт, как заметил Клайв, совсем потерялся, а значит отчасти потерялись и находки Софи. И все равно у Клайва было такое ощущение, будто он на первых двух минутах футбольного матча пропустил три гола и теперь ему не светила даже ничья – оставалось только продержаться до финального свистка. В любой своей роли он, как правило, выглядел вполне пристойно, но никто и никогда не вынуждал его прыгать выше головы, а коль скоро его не понукали, он плыл по течению. Софи ни под каким видом не позволила бы ему плыть по течению. Может, оно и к лучшему, если здраво рассудить. Правда, сейчас ему приходилось каждую секунду смотреть в оба, прислушиваться, включать ощущения, чтобы ей соответствовать, хотя вначале он думал, что все будет как раз наоборот. Такое напряжение давалось ему нелегко.

По окончании съемки ассистенту режиссера даже не пришлось поднимать над головой табличку «АПЛОДИСМЕНТЫ». Клайв вывел Софи на поклоны. Публика ревела, даже он сам зааплодировал. А куда было деваться?

В понедельник днем Софи сидела у больничной койки отца. Его не одолела смерть и даже не настиг повторный инфаркт. Он бодрствовал и охотно разговаривал. Это был далеко не худший исход, поскольку отец уже сидел, откинувшись на подушки, хотя и с обиженным видом. По другую сторону койки сидела Мари. Обиженной она не выглядела, но хранила кислую, разочарованную мину. Софи принесла отцу купленный в Лондоне виноград, бутылку «люкозада» и сборник военных рассказов под названием «Ты умрешь на рассвете».

– Деньги девать некуда, – проворчал отец вместо благодарности.

– Или совесть замучила, – вставила Мари.

Софи сделала глубокий вдох.

– Ну извини, – сказала она.

– А за что ты извиняешься? – спросила Мари.

– За то, что не смогла приехать.

– Лукавишь, – сказала Мари. – Мы как раз это обсуждали. Извиняться надо за то, что не приехала. А не за то, что не смогла.

Софи почувствовала разницу. От нее требовали признания собственной вины.

– Я не смогла приехать, – повторила она. – К великому сожалению.

– Можно узнать почему? – спросил отец. – Из-за каких таких неотложных дел?

– Из-за съемок на Би‑би‑си.

– Как это понимать? Ты в публике сидела?

– Нет, участвовала в съемках. Играла на сцене. В «Доме комедии».

Отец с теткой уставились на нее во все глаза.

– В «Доме комедии»?

– Да.

– На Би‑би‑си?

– Да. В том самом «Доме комедии». В субботу у нас был прогон, а в воскресенье – запись. Уехав домой, я бы наверняка перечеркнула свой шанс. А такой шанс дважды не выпадает. Из этого скетча сделают сериал для двоих – мужчины и женщины. Женскую роль поручили мне.

Они опять уставились на Софи, а потом друг на друга.

– Ты… ты не выдумываешь?

Софи рассмеялась:

– Нет-нет.

– И все прошло гладко?

– Все прошло неплохо. Спасибо. Теперь вы меня понимаете?

– Тебе и в самом деле было не вырваться, – признал отец, – если ты снималась в «Доме комедии».

– С прицелом на сериал, – добавила Мари.

– Тебя по телику покажут! – окрылился отец. – Мы сможем тобой гордиться!

Софи не надеялась так скоро получить отпущение грехов, но эта легкость заставила ее призадуматься. Она не примчалась к тяжелобольному отцу, потому что карьерные соображения заслонили все остальное, и он был вправе ее судить. Но теперь получалось, что достаточно засветиться на голубом экране – и тебе все сойдет с рук.