Читать книгу Макс Сагал. Контакт - Ник Никсон - Страница 5

Сколько Сагал себя помнил, в их квартире, на десятом этаже высотки на Котельнической набережной, не выветривались запахи сигарет и коньяка.

Дедушка Сагала владел крупной швейной фабрикой в Российской Империи. Он был хорошо образован, знал несколько языков, регулярно выезжал в Париж на показы французских модельеров. Когда грянула революция, фабрику отобрали, а деда выкинули на улицу без единого гроша. Перспективы у бывшего интеллигента были незавидными – либо сгинуть под катком рабоче-крестьянского восстания, либо эмигрировать, как большинство собратьев по несчастью. Однако дед обладал важным и полезным навыком – умел приспосабливаться к любой ситуации. Он пошел в переводчики и уже через несколько лет поступил на службу в МИД. Женился. Семья быстро влилась в новое советское общество, заняв завидное для большинства положение. Когда родился маленький Миша (отец Сагала), дед подумывал выучить его на швейного мастера – по наивности верил, что советская власть продержится недолго, и будет кому восстановить фабрику.

Позднее в семье появилось еще трое детей: два мальчика и девочка. Сестренка с детства была болезненной и в возрасте пяти лет умерла от дифтерии. Миша тяжело переживал потерю. Сам он рос щупленьким мальчиком, в войну чуть не погиб от пневмонии – благо отец по своим каналам достал антибиотики. После войны, полагаясь на недюжинные математические способности, Миша поступил в МГУ на физфак. Помимо дружбы с цифрами, он унаследовал от отца умение сходиться с людьми и в течение жизни возвел это в недосягаемый абсолют. Михаил Сегалетов быстро стал своим в номенклатуре института и уже к концу второго курса примерил значок председателя комитета Комсомола. Через несколько лет у него был свой кабинет, а к концу магистратуры он возглавлял отдел передовых исследований теоретической физики. Женился Сегалетов трижды, все избранницы были его лаборантками. Трудно сказать точно, в какое время он начал пить. Сагал появился на свет, когда отцу перевалило за пятьдесят. Это был его последний брак и в то время он уже опрокидывал по четыреста каждый вечер вместо снотворного.

Главной страстью отца всегда была работа. Он часто задерживался допоздна, иногда оставался ночевать на кафедре, но как только выпадала возможность, мчался домой и за короткое время напивался до беспамятства. Маленький Макс в эти моменты пережидал в своей комнате, слушая, как в квартире гремит посуда, как отец говорит непонятно с кем, как падает с лестницы и кряхтит от боли, как мать уговаривает его остановиться, и как в ответ летит отборный мат. Временами отец врывался в комнату Макса и приказывал показать домашнее задание. Если находил ошибки – рвал тетради в клочья, обещая уволить его учителей. Засыпал отец где придется: на полу, на диване, на столе в своем кабинете, даже в ванной. Но самое удивительное – наутро он без единого звука вставал, умывался и шел завтракать. В ожидании приезда водителя читал газету «Правда», выглядя при этом бодро и свежо, словно только что вернулся с недельного отдыха в санатории. Эта удивительная метаморфоза поражала.

– Я домашнюю вчера проверил? – часто спрашивал он.

– Да, сказал, все хорошо, – врал Макс.

– На выходных можем съездить порыбачить на озеро. Сашка отвезет.

– Здорово.

– Договорились.

Со временем Макс начал воображать, будто по вечерам в папу вселяется злой домовой, и только сон способен прогнать его.

– Не заложил фундамент – не построишь дом.

День, когда жизнь Макса изменилась навсегда, он помнил по минутам.

Мать с утра стояла у плиты. Ароматы жаренной курицы и чеснока гуляли по коридорам квартиры. По торжественному случаю накрыли стол в большой гостиной, мама раздобыла у друзей французский коньяк, Макс надул шарики.

Черно-белый экран телевизора транслировал приземление папиного самолета. Диктор, делая длинные паузы между словами, с восторгом рассказывал о возвращении домой героя, перечисляя папины заслуги:

Орден Ленина, Звезда героя Социалистического труда…

– …И вот в его копилке новая награда – Нобелевская премия по физике, которую ему накануне вручил сам король Швеции.

Папу встречали у трапа мужчины в пальто и шапках. Каждый жал ему руку, кто-то обнимал, а один даже поцеловал.

– …эта премия – очередное доказательство триумфа советской науки. И всё благодаря таким людям, как Сегалетов Михаил Денисович – талантливым выпускникам советской физической школы. Сразу после института товарищ Сегалетов с достойным уважения рвением вступил в Коммунистическую партию, где с высоко поднятым знаменем науки следовал заветам Владимира Ленина. «Учиться, учиться и еще раз учиться». «Нельзя останавливаться на достигнутом», – добавлял к бессмертным словам Михаил Денисович. Его великое открытие многие годы будет служить человечеству верой и правдой. Главы государств мира также не остались в стороне, поздравив товарища Сегалетова. Премьер-министр Народной Республики Кампучия товарищ Сен прислал телеграмму, в которой пожелал Михаилу Денисовичу новых побед на поприще науки, а Президент Народной Республики Бенин товарищ Кереку так отозвался о великом современнике…

Поздно вечером входную дверь открыли пинком. Эхо загрохотало по квартире, прокатившись по комнатам. Двое мужчин завели отца под руки, усадили в кресло и быстро удалились.

– Надд-ья! Ннадяя!

В комнате Макса стоял большой стол с двумя приставными тумбами. В одной хранились тетради с книгами, в другой – каша из разных конструкторов: металлические детали с круглыми отверстиями, части немецкого сборного домика, рельсы и вагоны от игрушечной железной дороги. В центре стола был выдвижной ящик, в котором хранилось самое дорогое: разноцветные ручки, переводная бумага и вырезанные из журналов картинки с космическими ракетами, звездолетами и роботами. Стол привез из Европы дядя Аркадий, друг папы по работе. Тот, что значок с Лениным на груди носит. Пиджаки меняет, а значок всегда на нем. Отец говорит, к такому значку надо стремиться. Макс не понимал, зачем нужен значок и почему к нему надо стремиться.

В тот вечер он закончил рисовать эскиз робота из недавно прочитанной повести Айзека Азимова «Двухсотлетний человек». История о роботе, который стремился стать человеком, настолько ему понравилась, что он загорелся идеей склеить из бумаги и картона фигурку главного героя повести Эндрю Мартина для своей пока еще немногочисленной коллекции картонных персонажей. Образ получился далеким от первоисточника, но такой Максу нравился даже больше. У робота было три глаза – их он выкрасил в желтый; голова прямоугольником, на месте рта полоска, которая светится, когда робот говорит. Полученным результатом Макс гордился. Бумагу и картон, которые понадобятся ему для работы, планировалось раздобыть в папином кабинете. Днем мать в магазин уходит, вот Макс и стащит сколько надо, отец и не заметит.

Дверь резко распахнулась.

– Папа хочет с тобой поговорить, – на лице матери была привычная маска покорности.

Она проводила сына до гостиной, а сама осталась стоять у двери.

– Великолепная работа, – тоном телевизионного диктора сказал отец, демонстрируя Максу диплом красного цвета с непонятной надписью золотистыми буквами. – Геннниальная идея… Польза для всего мира… Потомки скажут вам спасииибо… – его зрачки перемещались очень медленно, будто плавали в мёде. – Столько лести, красивых слов. Наверное, хотели… Знают они, умеют это… Красиво как там, смокинги, платья, женщины, бриллианты… Сам коррроль руку жал…

Максу захотелось подержать в руках диплом, но он не смел попросить об этом. Вещи отца трогать нельзя, лучше уж сразу запретить себе о них мечтать, чтобы не было соблазна.

– Хочешь посмотреть ближе?

Глаза отца теряли Макса из виду, потом находили и снова надолго не задерживались. Вблизи от него пахло смесью спирта, дезодоранта и несвежей одежды.

– Мо-оое имя здесь, в центре, а это лик Альфреда Нобеля.

В желтом кружочке был портрет человека. Прямо как Ленин на значке. Текст на развороте диплома привлек внимание Макса. Слова на неведомом языке, созданные рукой волшебника-каллиграфа, завораживали. Воображение рисовало серебряные шпили дворца в изумрудном городе. Папа стоял на высоком помосте, облаченный в белый меховой плащ. К нему вышла королевская свита во главе с мудрым королем. Они кланялись папе, а король голосом диктора поздравлял его с высшей наградой королевства. Дети катались на радуге, словно по снежной горке. Ели мороженое, кричали, веселились…

В дополнение к диплому прилагалась золотая медаль. Ее отец тоже дал подержать. Такая маленькая, а весила больше буханки хлеба. Макс провел пальцем по выпуклой поверхности медали – гладкая как стекло.

Может и нет ничего плохого в том, что отец пьян? Трезвым бы он никогда не позволил притронуться к такой реликвии.

– Хочешь себбе такую?

– Хочу.

– Получишь. И не одну получишь. У Бардина две, а у тебя три будет. Потому что ты умнее этих Бардиных, ты знаешь об этом?

Макс молчал. Отцу ответ и не был нужен.

– Ты им всем покажешь, кто такие Сегалетовы. Сколько мы грызли, дед твой, дядьки… не смогли, – он пшикнул. – Я смог… А ты больше сможешь. Потому что ты… мой сын. Макс Сегалетов, в честь самого Макса Борна. Имя, оно несет в себе… это… Из рук короля Швеции, в тронном зале. Аплодисменты здесь, там, куда ни повернусь.

– А ты видел знаменитостей?

– Там все знаменитости.

Отец влил в себя полстакана коньяка не поморщившись. Капля соскользнула с губы и упала на разворот диплома – точно на первую букву фамилии.

Отец равнодушно смотрел на темнеющее пятно на белой махровой бумаге.

– За вихри пожалели… толстосумы разукрашенные… фраки напялили, решают судьбы науки… Если бы не мои вихри… Это же революция. А это что? Открытие? – он кивнул на диплом. – Разве это серьезная работа? Ребячество, цифры… Не стоит она миллиона.

Отец всю жизнь страстно гордился собственной теорией квантовых вихревых потоков, написанной задолго до той самой, признанной всем миром работы. При каждом удобном случае вспоминал, как сутки напролет проводил в лаборатории, и как едва не умер от истощения. Много лет спустя теорию признают ошибочной.

Макс рассматривал мелкие надписи на медали и потерял нить разговора.

– …ты знал, да?

– Что, пап?

Отец говорил с кем-то, кого видел только сам.

– Не сказал мне, да? Смирнову сказал, а мне не сказал. Не поверил в себя. Я же помог бы… Я же просил тебя отправить ее в РАН. И не кончилось бы так. Эдик, дурак ты, дурак ты-ыы… А деньги-то… Там же миллионы. Куда мне их. Как я могу взять…

Отец налил еще коньяка, выпил залпом. Потом обернулся к сыну, удивившись, будто впервые его увидев.

– А ты что здесь сидишь?! Уроки сделал?

– Сделал.

– Дурью опять маешься мне… здесь это… Время тратишь на что? Книжки всё свои читаешь, эти, про роботов-шроботов. Ты время в жизни знаешь, как дорого стоит? Твое?! Тебе еще успеть надо, а когда ты успеешь, если дурью маешься?

– Я не маюсь.

– Ты – моя кровь, – он воткнул палец в грудь. – Соответствуй. Учиться, только учиться… перерыв на еду и сон. Никаких книжек и рисований. Всё на помойку, завтра же. Ни минуты на дурь, ты понял меня?

Макс молчал.

– Ни минуты, я сказал! Вот поэтому я и не… Эдик потому смог, что я вот так в твоем возрасте… Читал эту галиматью бесполезную… Тратил время, самое дорогое… Оно же сейчас лучшее, мозг твой все хватает, а ты дурь туда пихаешь. Дед не понимал, хотел, чтобы я пальто шил, а понимал бы тогда, заставлял бы меня делом заниматься. Вот тут же хватало, – он приложил палец к виску, не сразу попал – первый раз в ухо. – Только времени не хватило… Времени… У тебя полно. Ты моих ошибок не повторишь.

Он замолчал, уставившись куда-то в стену. Веки его тяжелели.

Макс решил, отец сейчас уснет. Хорошее время, чтобы улизнуть.

Сухая твердая рука сдавила его запястье.

– Пшли.

В спальне Макса отец схватил со стола первое попавшееся на глаза – книгу Рэя Брэдбери «451 градус по Фаренгейту», которую Макс одолжил у одноклассника. Как раз сегодня собирался почитать.

Раскрыв книгу наугад, отец смял охапку листов и вырвал с корнем.

– Пап! Ты чего…

– Дурь!

Листы полетели Максу в лицо, растеклись точно жидкие. Следом шли в макулатуру книги сказок, журналы, рисунки, фигурки героев. Все, что видел, отец рвал, а ошметки швырял в стену. И все повторял:

– Дурь, дурь, дурь…

Макс стоял, боясь пошевелиться, и плакал. Весь его мир рушился. Мать наблюдала из коридора и не вмешивалась.

Отец увидел институтский учебник физики на верхней полке. Взял его аккуратно, как реликвию, сдул слой пыли. Его друг профессор забыл учебник несколько лет назад у них дома. Макс утащил себе, сохранил до лучших времен.

– Ты всё изучил? – он тыкнул учебником Максу в нос.

– Нет! И не буду!

– Дурью маялся?! – заорал отец, размахивая книгой перед лицом сына. – И о чем я раньше думал! Доверил тебя ей! Забила сыну дурью голову.

Макс отступил на шаг, рыдая и всхлипывая. Увидел под ногами среди бумажных лохмотьев небольшой фрагмент эскиза робота.

– Я выбью дурь из твоей башки.

Отец схватил сына за шиворот и выволок в коридор. Макс кричал и брыкался.

В дальней пустовавшей комнате была небольшая гардеробная – «тещина». Хранили там всякое барахло: лыжи с палками, соленья-варенья, сапоги, зимние шубы.

Туда отец и приволок сына.

Запотевшая от пыли лампочка светила тускло. Раскачивалась. Тень-свет, тень-свет…

– Будет твоей… Нобель-комнатой.

Отец растолкал по краям хлам, освободив место для двух табуреток. На одну усадил Макса, на другую кинул учебник. Затем открыл на середине, отыскал уравнение. Из пиджака достал «лучших друзей ученого» – блокнот и ручку. С трудом вырисовывая буквы, выписал уравнение на пустой лист. Потом вырвал из учебника параграф с доказательством, а на его место вложил лист из блокнота.

– Напишешь доказательство. Еще спасибо скажешь.

Макс тихо плакал и молил про себя, чтобы отец ушел. Оставил его пусть даже в этом вонючем загашнике, только бы ушел.

– Пока не напишешь, не выйдешь.

Только уйди, только уйди, молил Макс про себя.

– Ты все понял?

– Да.

Дверь захлопнулась.

За всю ночь Макс не притронулся к книге, даже не взглянул. Он был уверен, утром все закончится – отец, как всегда, забудет о вчерашнем и все станет как прежде.

Отец действительно пришел утром. Выглядел привычно бодро и свежо.

– Написал?

Макс глянул на учебник, как на бездомную кошку, от которой можно подхватить лишай.

– Пап… – слезы сами полились из глаз Макса. – Прости меня. В туалет хочу.

– Вернусь вечером.

– Пап! Папа!

Дверь закрылась. Макс бросился на нее плашмя всем телом. Принялся колотить кулаками.

– Паа-аап! Мааа-маа! Мамаааа!

По ноге текло теплое.

Макс рыдал, всхлипывал, опять стучался, снова рыдал. От голода свело желудок, губы слипались от жажды.

Они так и не открыли.

На оставшемся клочке эскиза, помимо головы робота, частично сохранилась фамилия, которую Макс, как истинный художник, оставил на своем творении. Первые пять букв «Сегал». У буквы «е» верхняя завитушка получилась слишком большой, отчего она стала напоминать прописную «а». Сагал – отличное имя для робота, подумал Макс. А еще он подумал, что робот не плакал бы и не жалел о порванных книгах, и вообще, у робота нет чувств, ему плевать на правила.

Хорошо бы стать таким, как Сагал. Чтобы делать только то, что хочешь, без оглядки на остальных. Чтобы быть свободным.

Уравнение казалось написанным на ином языке. Пришлось вникать в каждую главу учебника с самого начала, но и этого оказалось недостаточно. Макс искал закономерности, подставлял переменные, вычислял, перечеркивал, подставлял новые переменные, и так по кругу.

По вечерам отец приносил еду, воду и менял воду в ведре. Проверив результаты, уходил до следующего вечера.

Первое посещение нобель-комнаты отняло четверо суток жизни, но дало результат, который не смог бы обеспечить и месяц обучения с лучшим учителем.

Тогда Макс не знал, что нобель-комната станет для него регулярным тренажером разума. Жестоким, полным слез, криков и боли испытанием.

Но эффективным.

***

Катера на воздушных подушках, объятые густыми потоками снежной пыли, затормозили у кромки байкальского берега. Два из них, груженые припасами и оборудованием, загудели во всю силу, вытягивая на каменистый берег тяжелые прицепы со снегоходами. Пассажирский катер остался на льду, сторонясь мощных потоков воздуха от вентиляторов своих собратьев.

Дождавшись, пока остальные покинут каюту, Сагал схватил в охапку задремавшего на коленях Дау и выбрался через узкую дверь кабины на корму. Яркое полуденное солнце слепило глаза.

От берега катер отделяли примерно два десятка метров ледяного покрова, скрытого под тонким слоем снега. На нем отпечатались дорожки следов.

Однажды отец взял Сагала на подмосковную дачу, к какому-то высокому чинуше. Пока звенели бокалы с коньяком и велись важные беседы, Сагал с отпрыском чиновника решили прогуляться к озеру неподалеку, чтобы посмотреть лунку для подледной ловли. Зима стояла теплая, лед был тонкий. Не пройдя и несколько метров, Сагал провалился. Он отчетливо помнил ужасающую темноту и невыносимый холод, резавший ножами каждый сантиметр его тела. Если бы не охранник отца, нырнувший следом, Сагал бы утонул.

Воспоминания были столь отчетливы, что, стоя на корме катера, он буквально заново переживал те страшные ощущения из детства. Кожа покрылась пупырышками и зудела.

Треск ломающегося под ногами льда, глухой крик сквозь ледяную воду…

– Выходишь или нет? – позади стоял упитанный водитель катера в меховой шапке набекрень.

– К берегу не мог подъехать?

Водитель непонимающе огляделся.

– А мы где?

– Берег – там, а мы стоим на льду.

– Тут же ж глубина метра два и лед как бетон. Испугался, что ль? – водитель хихикнул.

– У меня аквафобия. Если ступлю на лед, меня схватят судороги, начну громко орать, пена пойдет изо рта. В такие моменты я совершенно не контролирую себя. Однажды я кинулся на незнакомого человека, избил его и чуть не убил, а потом и не вспомнил об этом. Суд меня оправдал. Ты, кстати, быстро бегаешь?

Водитель, сглотнув подступивший к горлу ком, молча вернулся в кабину. Снова взревел двигатель, завертелись на спине катера пропеллеры. Сагал стоял на краю кормы, в точности как капитан Джек Воробей, причаливающий к берегу на «Черной Жемчужине».

– Бетон не тает, умник.

Каменистый берег с частыми проседями наледи сменялся просторной заснеженной равниной. За ней начинался хвойный лес, который поднимался к пологим вершинам сопок.

Место высадки выбрали не случайно. Здесь начинался Байкальский хребет, состоящий из более чем тысячи горных вершин, тянувшихся вдоль берега на триста километров. И это единственное место, помимо редких перевалов, где можно легко пройти от берега в глубь заповедника, к реке Лена.

Влажный нос Дау подергивался, втягивая холодный сухой воздух. Сагал опустил пса на землю и тот с радостью рванул к ближайшему валуну, запрокидывая на ходу лапу.

Группу на берегу встретили двое военных в камуфляже. Чудь поодаль стояла походная армейская палатка и два снегохода.

– Докладывай, лейтенант, – распорядился капитан Погребной бодрым голосом. Семичасовая поездка на катере ничуть не вымотала его.

– Товарищ капитан, вчера на западной границе обнаружили нарушителя. На предупреждение не отреагировал – открыли огонь на поражение. Нарушитель сбежал. Согласно вашему приказу, преследование внутри заповедника прекратили.

– Стрелять где учился?

Лейтенант поперхнулся.

– Виноват, товарищ капитан.

– Уверены, что палили не по охотнику, который пропал?

– Никак нет. Опознали в нем Артёма Смольного. У нас ориентировка есть.

– Так тебе, лейтенант, попался особо опасный преступник. Как же ты упустил его?

– Исправлюсь, товарищ капитан. Разрешите увеличить количество патрулей внутри заповедника и организовать поддержку с воздуха. Мы его перехватим.

– Отставить, лейтенант. Никаких патрулей в заповеднике, посты только на границе. Никто не суется сюда без моего приказа. Перекрыть подъезды по льду и земле. Диспетчерам уже сообщили, чтобы запретили все полеты над территорией, – Погребной задрал голову, глянув на чистое голубое небо. – Не хочу спугнуть их.

Дау, закончив обследование берега, вернулся к Сагалу. Внезапно пес встал в охотничью стойку, зарычал и залился лаем на военных. Сагал попытался схватить его, но Дау отскочил, продолжая изливать собачий мат.

– Угомони его, или я угомоню, – высокий, с оттопыренными ушами военный демонстративно постучал по прикладу автомата. Капитан звал его Артистом – по позывному.

Сагал поймал Дау. Пес завертелся в руках, пытаясь вырваться.

– Тише, Дау. Да успокойся ты.

– И кто разрешил его взять, – фыркнул Артист.

– Дайте его мне, – предложила антрополог.

Сагал вручил ей собаку. Дау переключил внимание на девушку – радостно заскулил, принялся облизывать ей лицо и руки.

– У меня всегда получается с ними ладить, – она смеялась, прячась от его языка.

Тане Зайцевой было лет двадцать пять. Ростом девушка не вышла, как, впрочем, и внешностью. Все в ней было заурядно и неприметно, кроме широкой лучезарной улыбки, перекрывающей недостатки с лихвой.

– Это вы сегодня ночью НЛО видели? – спросила она лейтенанта.

Лейтенант взглядом спросил разрешения у Погребного, можно ли ей ответить. Капитан кивнул.

– Примерно в час пятнадцать ночи. Да.

– Где это было?

– Над теми сопками. Мы приехали на берег около десяти вечера, разложились, уже была метель и сильный снег. Мы бы и не вышли из палатки, если бы не гудение.

– Какое гудение?

Лейтенант поморщился, подбирая слова.

– Будто клаксон локомотива, только в сто раз громче. Даже не знаю, как описать этот звук. Если раз услышать – ни с чем не спутаешь. Мы сразу выбежали из палатки, ну и увидели, как эта штука летела.

Погребной молча смотрел в указанном направлении, мысленно представляя то, о чем говорил лейтенант.

– Какой формы он был? Тарелка или, может быть, треугольник?

– Мы видели только свет. Хрен его знает, какая там форма.

– Как двигался? – спросил Погребной.

– Опускался ли к земле? – добавила Зайцева.

Лейтенант задумался. Потом переглянулся с напарником.

– Кажется, просто висел на месте. Ну или медленно двигался туда-сюда.

– Обследовал территорию значит, – заключила Зайцева. – Хм, они ищут место для посадки. На вершине горы самый безопасный вариант. И сколько времени вы его наблюдали?

– Около пятнадцати минут. Потом свет исчез, звук тоже пропал. Мы дежурили всю ночь по одному, но больше ничего не появилось.

Зайцева отошла в сторону, глядя вдаль. Дау смирно сидел у нее на руках, изредка облизывая собственный нос.

– Где произошло нападение на охотников?

– Пятнадцать километров в глубь материка, на берегу Лены, – ответил лейтенант.

– Почему они пошли на контакт с охотниками, но не пошли с вами? – спросила она сама себя. – Наверное, вы были слишком далеко. Или они решили понаблюдать за вашей реакцией.

– Потому что у лейтенанта есть переносные ЗРК, – ответил Артист. – Боятся подойти к тем, кто отпор даст.

– Не думаю, что пришельцы разбираются в ваших железках, – язвительно сказала антрополог. Артист надул ноздри. – Налицо более простое объяснение. Охотники первыми напали на них, и пришельцы были вынуждены защищаться.

– Пф… Ну и выводы.

– Охотники были на своей земле, а эти здесь чужие, – резко сказал Погребной.

– У переселенцев и аборигенов всегда разное мнение об одних и тех же событиях, – посетовала девушка.

Погребному ее реплика не понравилась. Антрополог быстро поняла, что оплошала, и извинилась кивком.

– Что-то добавишь? – Погребной обернулся к Сагалу.

Теперь на него устремились все любопытные взгляды.

– Один момент.

Сагал подошел вплотную к лейтенанту и молча уставился на него. Через несколько секунд, не выдержав напора, лейтенант отвел глаза в сторону.

– Это что гипноз? – усмехнулся Артист.

– Ты сказал, вчера шел снег.

– Ну да, – протянул лейтенант, ожидая подвоха.

– И во сколько он закончился?

– Часов в шесть утра. А что?

– К чему этот вопрос? Объясни, – вмешался Погребной.

– Расстояние до этих гор пять-шесть километров. До вершины по вектору сложения еще дальше. Если шел снег, значит небо было затянуто плотным слоем облаков. Так?

– Ну допустим.

– Ни лунного света, ни света звезд. Городов и поселков поблизости тоже нет. Засветка отсутствует. Никаких нормальных источников света в тот момент не было. То есть было темно как в Марианской впадине, а значит вы оба не могли видеть очертания горных вершин с такого расстояния.

– Ну мы же знали, что они там есть.

– Закрой глаза.

– Зачем? – лейтенант покосился на капитана.

Погребной с любопытством смотрел на Сагала. Потом кивнул лейтенанту. Тот закрыл глаза.

– А теперь вот так встань, – Сагал повернул его за плечи лицом в сторону гор. – Укажи на вершины.

Лейтенант протянул руку, выставив указательный палец. Сагал придвинулся к нему, так чтобы его глаза оказались на одном уровне с глазами лейтенанта.

– Ниже на десять градусов. Кто хочет, может проверить.

Танька подошла, посмотрела – убедилась.

– Намного ниже.

– Я ж не с закрытыми глазами смотрел, – оправдался лейтенант.

– Тогда, повтори, что ты видел.

– Я же сказал он летел над горами.

– Ты не знаешь, летело это, или двигалось по склону. Ты не видел очертания вершин.

– Что ж еще мог делать НЛО? И светил так.

– Или на склоне стоял человек, держа в руке мощный фонарь, – заключил Сагал.

– Нет. Это было не так.

– А как?

– Как я сказал уже. Это был НЛО и он летел.

Лейтенант оглянулся на капитана, ища поддержки. Не найдя ее, еще больше занервничал.

– Ты интерпретируешь увиденное так, как привычно для твоего мышления. Сказало бы тебе начальство, что здесь видели гигантского краба на летающей колеснице, ты бы сейчас рассказывал, что разглядел над горами клешни.

– Я… не… Что это вообще? Ты кто?

– Максим Сегалетов, ученый, скептик и наш уважаемый гость, – представил его капитан Погребной.

Сагал примкнул к группе накануне вечером, и с тех пор не удосужился ни с кем познакомиться. Он предпочитал не тратить время на людей, которых видит первый и последний раз в жизни.

– Вижу, полковник Громов был прав насчет тебя.

– Надеюсь, он не ошибется и в остальных.

– Эйнштейн, – усмехнувшись, заключил Артист.

Сагал отошел в сторону перевести дух. Его выматывало долгое нахождение среди людей, особенно с таким уровнем интеллекта, как у лейтенанта.

***

Можно было подвести первые итоги. Очевидно, что в заповеднике завелся мистификатор. Цель у таких личностей, как правило, проста – привлечь внимание, шокировать и, оставаясь при этом в тени, извлечь максимум прибыли из ситуации. Самое сложное в работе мистификатора – поддерживать мистификацию как можно дольше. Тут он ничем не отличается от обычного фокусника. Последний тщательно разрабатывает антураж, готовит оборудование, ассистентов. Чтобы фокус получился, нужны идеальные условия. Одна оплошность, и зритель заметит кроличьи уши, торчащие из-под плаща.

Зачем мистификатор выбрал столь неудачную местность? Почему решил сделать это зимой? Сагал не сомневался – мистификатор дилетант. Тем легче будет его раскусить.

– Здравствуйте.

На походном стульчике улыбаясь сидел связист Паша. Всю дорогу Сагал чувствовал на себе прилипчивый взгляд этого парня. Худой и длинный как спагеттина, очки квадратные, подростковые прыщи на лице, хотя был он совсем не подросток.

Сагал кивнул ему.

На складном столике, который Паша с трудом выставил прямо на камнях, рядом с обвитым проводами ноутбуком ютилась радиостанция и спутниковая антенна.

– Как вам у нас на Байкале?

– Нормально.

– Это еще тепло, минус десять всего. Бывает и до сорока опускается.

– Ужасно.

Катера завизжали и один за другим, выбрасывая из-под себя струи снега, поплыли в обратном направлении. Подобно змеиным хвостам тянулись за ними полоски голого льда.

– Эй, стоять на месте! – заорал Артист и рванул вдоль берега.

Сагал заметил в той стороне человека с ружьем.

Через несколько минут Артист вернулся с нарушителем. Им оказался местный лесничий. Капитан осмотрел его с ног до головы с нескрываемой неприязнью.

– Я приказал ему у палатки ждать и не шастать, – попытался оправдаться лейтенант.

– Мандарханов Алексей Алексеевич, – громко представился лесничий.

Было совершенно невозможно понять, сколько ему лет. Одет в бушлат, стеганные штаны и валенки. Несмотря на почтенный возраст одежды, выглядела она аккуратной, была подшита и не лоснилась. Винтовке и вовсе лет семьдесят.

– Это, я так понимаю, наш проводник, – разочаровано произнес Погребной.

– Я это, да, проведу куда скажете. На кордоне тридцать лет, здесь все мое родное. Моя хижина отсюда десять верст на север.

– Китаец? – спросил капитан с недоверием.

– Бурят я.

– Бурят, – задумчиво повторил Погребной. Затем обратился к лейтенанту: – Останетесь здесь, разобьете базовый лагерь.

– Так точно.

– Мотор, наши снежки готовы?

– Запряжены по полной, товарищ Капитан, – ответил другой военный, заливая бензин из канистры в бак одного из снегоходов. – Можем двигать через десять минут.

Мотор выбивался из общей массы мужчин в форменной военной маскировке. Молодой, невысокий, крепко сбитый, можно сказать даже полноватый. Но при этом энергии ему было не занимать. Про таких говорят: в любую щель пролезет.

– Сегодня ветер будет, – предупредил Мандарханов. – Сарма – очень сильный. Лучше завтра поехать. Переждать советую. Лагерь за сопку надо ставить.

Погребной с недоверием покосился на лесничего, но ничего не ответил. Все вместе подошли к связисту Паше.

– Паш, ну что у тебя? Есть путь?

– Едем к месту нападения на охотников? – спросила Танька, выглядывая из-за высокого плеча капитана.

– Ты же просила туда в первую очередь.

– О, да. Отлично, – Танька потрепала за ухо задремавшего на руках Дау. – Поедешь прокатиться?

– Этот тут останется, – отрезал Погребной.

– Товарищ капитан, я проложил маршрут по свежим спутниковым снимкам, – Паша показал на экране монитора рубленную линию поверх карты заповедника. – За час-полтора, думаю, управимся.

– Хорошо.

– Это плохой маршрут, на обвалы нарвемся. Лучше по низу идти, вот здесь, – Мандарханов показал на своей потрепанной бумажной карте.

Паша быстро нарисовал маршрут в ноутбуке.

– Лишние четыре километра крюк. Два часа, не меньше.

– Едем по короткому пути, – решил Погребной.

Все засобирались. Сагал молча стоял в стороне и наблюдал. К нему подошла Зайцева, передала Дау из рук в руки.

– Он у вас ручной.

– Притворяется.

– Вы рисковали, взяв его с собой.

– Рискнул бы больше, если бы оставил.

Она улыбнулась.

– Я знаю, кто вы. То есть, хотела сказать, вашего отца знаю. Кто ж не слышал о нем. Великий человек был.

– Чем он лучше вашего отца?

Зайцева замялась. Вопрос поставил ее в тупик.

– Мой отец простой военный, а ваш такой известный человек.

– Так вы не ответили на вопрос.

– Наверное, не так выразилась. Конечно, свой отец всегда родней и любимей. Я имела в виду другое. Неважно. Уже выбрали снегоход?

– Я предпочитаю роль пассажира.

– Тогда ищите водителя.

Сагал указал взглядом на Дау.

– Вы слышали капитана.

– Пропустил мимо ушей.

Она покивала.

– Не думаю, что Дау может управлять снегоходом. Вам нужен кто-то более опытный.

– И вам есть кого предложить?

– В детстве отец каждый год брал меня в тайгу – в поход за ягодами и шишками. Я умею сидеть в седле.

– Тогда приму за честь стать вашим попутчиком.

***

Заповедник встретил чужаков стерильной атмосферой зимней спячки. Казалось, кроме земли, камней и снега в этом удаленном от цивилизации мире ответствует всякая жизнь.

Таня Зайцева управляла снегоходом уверенно, будто делала это каждый день. Машина легко проскакивала в узкие щели меж сосен, проносилась через поваленные деревья, скоблила лыжами по земляным проплешинам. Однажды на подъеме по склону девушка вошла в слишком крутой вираж, и снегоход чуть не завалился. Счастливое спасение она сопроводила ковбойским кличем.

– Ты там как? – интересовалась она временами.

Сагал старался сохранять спокойствие – руки мертвой хваткой держат поручни, лицо закрыто шарфом, шапка на глаза, сверху капюшон. Несчастный Дау прятался под курткой. Когда снегоход выделывал очередной цирковой трюк, пес начинал паниковать, ища мордой и когтями выход наружу.

Группа остановилась на спуске с перевала в месте, где между двух обширных скальных наростов образовался пологий ров, по которому планировалось безопасно спуститься к реке. Однако ров перекрывал завал из камней и грунта.

– Антенна, ты куда нас завел? – Артист пнул подвернувшийся камень, и тот покатился вниз, набирая скорость и разваливаясь на куски.

Судорожно выдыхая пар, Паша пролистывал карту на планшете покрасневшими от холода пальцами.

– У меня на спутниковых снимках нет завала. Откуда он взялся, не пойму.

– Справа проедем? – спросил капитан у Мотора.

– По голым камням машины кончим, – отозвался тот. – А дальше склон чересчур крутой, я, может, и проеду, а вот остальные кубарем пойдут.

– Посюдова надо было идти, – Мандарханов показал на бумажной карте. Неприкрытое лицо лесничего и руки без перчаток горели красным, но его это совсем не беспокоило. – Вернемся, обойдем сопку по лесу, там участок хороший, пологий.

Погребной оглянулся на растерянного Пашу и с неохотой сказал:

– Короче, Мотор давай с бурятом первым номером. Пусть указывает дорогу.

– А я бы рискнула, – Зайцева с вызовом оглядела крутой склон.

– Не сомневаюсь, – Сагал почесывал за ухом дрожащего от страха Дау.

До горизонта растянулись протоки реки Лена, обнесенные по берегам густыми лесами и множеством заледеневших болот.

***

Снегоходы цепочкой двинулись в обратном направлении, оставляя за собой холодное послеполуденное солнце.

Обогнув сопку, группа выехала к берегу реки и остановились на протоптанной спасателями поляне.

– В лес «бураны» не пройдут, – Мандарханов перекрикивал рев двигателей. – Пешком надо!

– Какие это тебе «бураны», ёпт? – засмеялся Мотор, хлопнув по борту снегохода. – «Хонда». Настоящая, японская.

Лес у замерзшей реки отличался густотой – узкие невысокие елочки теснились плотно друг к другу, обвивая собой взрослые сосны и лиственницы. Из снега торчали многочисленные молнии голых кустарников.

– Паш, сколько до места?

– Километр, сто двадцать на северо-запад, товарищ капитан.

Дау спрыгнул со снегохода и с радостью кувыркнулся на снегу. Вскочил, забегал вокруг, зазывая лаем хозяина.

Погребной сделал широкий жест рукой, обозначив проторенную тропу. Перевесив автомат на правое плечо, первым пошел вперед. Остальные цепочкой двинулись за ним.

Сосны, похожие на фонарные столбы с мохнатыми бело-зелеными шапками, заметно прогибались по дуге в сторону реки, словно их стягивали невидимые канаты. Обычно такой эффект возникает из-за движения подземных пород или таяния вечной мерзлоты во время роста деревьев. Однако, чем дальше группа отдалялась от реки, тем заметнее слабел эффект.

В месте назначения между деревьями была растянута сигнальная лента. Погребной вытащил армейский нож с непропорционально длинным лезвием и собирался перерезать ее. Затем по какой-то причине передумал и убрал нож обратно, предварительно, задержав на нем трепетный взгляд.

Дау зарычал, смотря куда-то в глубь леса.

– Что там увидел, Шерлок?

Погребной подозвал военврача. Брадинкин Арсений Иванович, тучный мужчина с лицом английского аристократа был почти на полголовы выше капитана, при этом, находясь рядом с ним, всеми силами пытался выглядеть мельче.

Вдвоем они прошли от одного края огражденного периметра до другого, отмеряя шаги. У Погребного имелся при себе отчет спасателей с планом местности.

– Охотники возвращались в лагерь по этой тропе. По словам свидетеля, в девятнадцать ноль три они увидели в небе НЛО, – Погребной отсчитал три шага назад, потом два в сторону. – Свидетель стоял здесь. Его друзья – здесь и здесь.

Артист и Мотор встали на незанятые места охотников.

– Судя по положению тела, погибший Костюк стоял правее, – военврач сделал знак Мотору сдвинуться на несколько метров.

– НЛО приземлился между теми двумя соснами.

Деревья напротив были обуглены и согнуты в форме рогатки. Их корни торчали из-под земли. Мелкие елки и кустарники внизу отсутствовали, словно их выкорчевал бульдозер.

– Это ж какая сила должна быть, – воскликнул Мотор.

– Это тебе не движки тарахтелок перебирать, здесь космическая техника, – объяснил Артист.

Зайцева неторопливо прошлась по голой площадке под соснами. Взяла образцы земли и кусочек коры.

– Будь осторожна, – посоветовал Паша.

– Свидетель описывает произошедшее так: «Из корабля вышли существа, похожие на людей, высокие и очень худые. Я не видел лиц, потому что за их спинами светили мощные прожекторы корабля. Свет обволакивал их словно молоко. Они не двигались и просто смотрели на нас, а мы были будто скованны их чарами. Я думал про себя, что надо бежать, но тело не слушалось. В голове я слышал голос, говоривший, что мне надо остаться. Наверное, это они вложили в нас эту мысль. Они так говорили с нами – мыслями. Не знаю, сколько времени это продолжалось, но помню, что я почему-то взглянул на часы, они показывали одиннадцать. То есть прошло четыре часа, а казалось, всего несколько минут.

Капитан сделал паузу, готовясь к следующему абзацу.

– «Серёга не выдержал всего этого, он всегда был вспыльчивым. Закричал им, чтобы убирались туда, откуда прилетели. В ответ эти гуманоиды спустили на нас своего зверя. Я его не видел, слышал только рычание. До сих пор не могу забыть. Серёга выстрелил, а потом упал. Существо разорвало его на части. Я понял, что сейчас тоже умру. Чувствительность ко мне вернулась. Я побежал. Не знаю куда, но бежал, пока не упал без сил».

Погребной свернул папку с отчетом и убрал в сумку. Все молча переваривали услышанное. Кто-то настороженно оглядывался по сторонам, другие напряженно прислушивались.

Сагал, облокотившись на дерево, расслабленно наблюдал за классической реакцией толпы на банальную страшилку.

– Вот твари, – Артист сжал приклад автомата.

– Ладно, восстановим картину. Тело нашли здесь, – Погребной указал на Мотора.

– Мне что, лечь? – растерялся тот.

– И умереть, – добавил Артист, усмехнувшись.

– Стой просто. Я – свидетель, меня нашли на берегу озера в пятнадцати километрах, значит я побежал в ту сторону. Артист, тебе путь перегородило существо, сзади кустарники, снег на ветках нетронутый. Нет времени соображать, через секунду оно тебя убьет. Думай, куда ты побежал?

Артист указал взглядом на единственный доступный маршрут – в сторону покосившихся елей.

– Прямо к ним в руки, – заключил Погребной.

Набирающий силу ветер покачивал размашистые ветки голых лиственниц.

– Док, по заключению что у тебя?

– Жертве нанесен один мощный удар сверху вниз с высоты трех метров. Сила удара составила четырнадцать тысяч ньютонов, то есть около полутора тонн. Это существо было… – Брадинкин прервался, подбирая слова. – Большим и очень сильным. У него трехпалая лапа с длинными когтями. Они-то и вспороли тело, раздробив грудную клетку. Шансов выжить у бедняги не было.

– Нашла! Нашла! – заорала Зайцева.

Девушка бежала к капитану с неким блестящим предметом в руке.

– Зарылось в землю, но я нашла!

– Что это такое?

– Доказательство. Они пришли с миром!

***

Шум воды вывел Сагала на берег реки. В этом месте река не замерзала благодаря узкому устью.

– Ты знаешь, что делать, – сказал Сагал Дау. Пес убежал.

Вода бурлящим потоком неслась по острым порогам, на берег прибивалась пена. Сагал подобрал увесистый камень и бросил. Неожиданно тот отскочил от поверхности воды, как от батута, и, резко свернув и ускорившись, улетел на другой берег. Послышался глухой треск.

Скорее всего, камень налетел на порог в воде, подумал Сагал.

В десяти метрах от кромки берега стоял Мандарханов. На лесничем не было лица. Сагал мог бы из вежливости поинтересоваться, в чем дело, но его отвлек лай Дау. Пес звал хозяина к неприметному со стороны сугробу.

– Надеюсь, ты прав, а то я уже стал в тебе сомневаться.

Сагал опустил руку в снег и вытащил длинную жердь со следами крови на остром конце.

– Молодец, мальчик.

Дау радостно закрутился вокруг, принимая заслуженную похвалу.

Пазл складывался именно так, как Сагал предполагал с самого начала.

Слишком легко.

***

Нацепив очки на кончик носа, Брадинкин осмотрел найденный предмет. Оплавленный по краям металлический цилиндр с закрытым дном и полупрозрачными стенками.

– Действительно, Татьяна, похоже на пробирку для образцов. Только странная какая-то.

– Да гильза это артиллерийская. Двадцатка, – сказал Артист.

– Думаешь, не знаю, как выглядят гильзы? – Танька занервничала. – Смотри, металл какой тонкий и мягкий. Разве бывает такая гильза?