Читать книгу Мустанкеры - Ник Одинцов - Страница 6

В кантине «Шчи» при гараже номер семь было непривычно людно. Из рейда вернулось сразу четыре экипажа. Стол у стены пустовал, только посередине, рядом со светильником, лежал кусок обугленного металла и стояла жестянка со спиртом. Команда Красного Жоржа больше никогда не отправится в Неудобья на охоту за артефактами. Время от времени кто-то из танкистов подходил и отпивал из кружки обжигающую жидкость, молча возвращался на место.

– И оно тебе надо, а? Вон, гляди, чем все кончается. Жестяные поминки!

Дядя Сеня, старший механик и владелец кантины, поучал вихрастого худенького паренька с большим носом. Юноша был одет так же небрежно, как и завсегдатаи заведения, но видно было, что это тщательно продуманная небрежность фаната, желающего походить на своих кумиров. Звали его Ваня Пяткин, и он постоянно отирался рядом с гаражом.

– Мустанкеры – все смертники, – продолжал Сеня. – Я в молодости тоже пошел в рейд, и в первой же заварушке оттяпало мне руку. – Трактирщик закатал рукав и продемонстрировал юноше блестящий протез. – И что обидно – свои же удружили. У них на хорнете фриз старенький стоял. Его с КТО списали. Ну, броню-то в гараже подлатали, а с пушкой маленько недокумекали. Забавно, когда твоя хваталка вдруг синеет, потом белеет и хлоп на пол, точно долбаная сосулька. Ну, я повалялся в больничке, разжился протезом и решил, что лучше остаться при гараже. А мои компаньоны, нам тогда было чуть больше, чем тебе, так вот, через год все они легли на броню… Шли на пыльниках в ближние Неудобья за легким хабаром. У сухого арыка решили срезать и попали в капкан. Десять говорунов с бронебойным комплектом и минное поле. Короче, спеклись мигом.

– И что, шансов выжить нет? – Парень грустно посмотрел в полупустой стакан.

– Ну, не то чтобы совсем нет, – протянул Сеня, вставил в локтевой разъем штуцер и благословляющим жестом простер руку над кружкой. Из указательного пальца ударила струя темного пива. – Вон видишь в углу команду? Это Тихон Дежнев со своими головорезами. Держатся уже шесть лет. Ни одного провального рейда. А как на дамбе всем яйца крутят! Просто завидки берут.

– Да-да, Тихие, я про них все знаю!

Паренек во все глаза уставился на мустанкеров.

– Да не пялься ты так! – зашипел трактирщик, схватил Ваню за плечо и слегка повернул к себе. – Танки у них, конечно, что надо, настоящие турнирные быки, да еще и навернуты под пустошь. Но дело не только в этом. Говорят, отец Дежнева был ученый и сын что-то такое получил в наследство. Смекаешь?

– Какие-то реликты войны? Супероружие? – оживился Ваня.

– Тише, тише. Стоп машина! – Дядя Сеня улыбнулся в усы. – Все мустанкеры Неудобий хвастают, что навернули свои танки военными примочками. И что? Сыпятся, как и всегда. А эти – нет. Выходят чистыми. И все в цвет. Я слыхал, это как-то связано с кошкой Дежнева…

– Дядь Сень, я все хотел спросить, а почему они называют себя мустанкеры?

– Не знаешь? Немудрено. Это муля такая, из старых времен, – усмехнулся Сеня и задумчиво огладил усы, – до Серых десятилетий еще дело было. Короче, слушай, давным-давно белые люди привезли в Америку лошадей…

– Америка? Та, что ядерную войну развязала? А зачем им лошади-то? – округлил глаза Ваня.

– Да нет, дурень! – усмехнулся гаражный мастер. – Америка – это континент, а войну развязали США. Они тоже поначалу ничего были ребята. Ну а потом, как всегда, захотели съесть больше, чем могли. Землица, Ваня, она не виновата, что на нее дурной человек приходит. Так-то.

– А что с лошадьми?

– Ну, привезли их, значит, а те со временем расплодились, одичали. Появились огромные стада. Их стали называть мустангами. Потом белых людей в Америке стало больше. Появилась потребность в скаковых лошадях. Танков-то тогда не было. Короче, появились те, кто мустангов ловил и укрощал. Их называли мустангеры.

– А наши танки ловят! – догадался Ваня.

– Верно! – хохотнул Сеня, хлопнув паренька по плечу, так что Ваня едва не слетел с барного стула. – Найти танк, конечно, большая удача. Даже самый занюханный пыльник стоит бешеных денег. Но не это главное. Заарканить и приручить дикого мустанга было опасным делом. Пойти в Неудобья за хабаром – еще опаснее.

– Выходит, и мустанкеры, и мустангеры ищут опасности? – недоверчиво покачал головой паренек.

– Смертельной опасности, дружище, – веско поднял палец Сеня. – Смертельной!

Покидая питейное заведение, Ваня не обратил внимания на сгорбленную фигуру, одиноко сидящую за столиком, что притулился в углу, прямо возле стойки, по разные стороны от которой стояли он и дядя Сеня. Собственно, фигуру-то эту и разглядеть толком было довольно трудно – всю ее окутывал то ли плащ с капюшоном не по размеру, то ли темное одеяло, подпоясанное кушаком. В общем, типичный бродяга степных дорог. Их здесь старались обходить стороной из соображений брезгливости. Конечно, большинство здешних завсегдатаев проводили много времени «в полях», вдали от прелестей цивилизации. Однако вернувшись с хабаром, они стремились поскорее совершить гигиенические процедуры – личную чистоту постоянные жители дамбы старались блюсти. А бродяги жили собирательством и побирушничеством и поэтому денег на комфортабельный постой не имели никогда. Дождик в степи застал – вот и помылся бродяга.

* * *

Входная дверь за Ваней захлопнулась, дядя Сеня повернулся спиной к залу, лицом к барному хозяйству и принялся протирать кружки да рюмки. Бродяга приподнял край ткани, закрывавшей его лицо, огляделся по сторонам. На него по-прежнему никто не обращал внимания. Он не спеша встал из-за стола и направился словно бы к выходу, однако до двери не дошел, а свернул в туалетную комнату.

В туалете тускло горела лампочка, зато сквозь зеркало над рукомойником проступала движущаяся трехмерная реклама: «Водка «Москва-сити де Люкс». Еще совсем недавно я была горным ручьем!» За рукомойником дурно пахнущей мокрой звездой расплывалось то, что еще совсем недавно могло быть водкой «Москва-сити де Люкс». С примесью русского народного блюда, что дало название питейному заведению.

Вошедший брезгливо шарахнулся в сторону, одной рукой подбирая подол хламиды, а другой зажимая нос. Бродяга так бы не поступил, жесты выдали в мужчине столичного гостя. Он опасливо открыл дверку одной из кабинок – никого. Открыл вторую – тоже. Убедившись, что он в уборной один, мужчина вошел в кабинку, закрыл за собой дверь и скинул пыльную хламиду.

Под одеждой странника степей оказался слегка потертый и немного припачканный, но все же белый хлопчатобумажный костюм – писк столичной моды позапрошлого десятилетия. Хлопка теперь сажали мало, обрабатывали его и ткали полотно полукустарным способом. Когда-то такой костюм стоил в несколько раз дороже высокотехнологичного синтетического костюма средней степени защиты, но теперь и мода прошла, и костюм потерял товарный вид.

Молодой человек отцепил от плаща едва заметную заколку и прикрепил ее на лацкан пиджака. Грязную одежду свернул и убрал в небольшой рюкзачок, из которого достал такую же белую, так же слегка потертую и тоже немного припачканную панаму и водрузил ее на голову.

Странновато одетый для этих мест тип был худ и высок. Его заостренный нос оседлали круглые фальшьочки, тоже дань устаревшей моде. Под очками, конечно же, были навороченные линзы. На чуть оттопыренном ухе висела серебристая серьга. Несколько выпяченная губа придавала ему немного зловещий вид, особенно когда он опускал фальшьочки и смотрел поверх них. В этот момент было особенно заметно, что глаза его светятся азартом и прозорливостью, причем один глаз карий, а другой – зеленый. Словом, было в его облике что-то от тех, кто вечно хочет зла, но вечно совершает благо…

Потертый франт коснулся указательным пальцем серьги, и в его ухе послышался шорох, щелчки, а затем сигнал соединения.

– Я слушаю тебя, Лева, – прозвучал баритон.

– Шеф, я, кажется, нашел, – зашептал Лева. – Да, да, да! Это тема! Да! Это – бомба! К утру будет атомный материал!

– Лева, ну что ты там мог такого найти? – в голосе явно прозвучали нотки нарочито снисходительного равнодушия. – То, что на плотине проходят нелицензированные бои, давно секрет Полишинеля. Да, бьются на древних, полуубитых машинах… Да, ни о какой технике безопасности нет и речи… А какая техника, тем более безопасности, может быть за Волгой?

– А вот то-то! – ликовал очкарик. – Вы не поверите! Есть тут одна команда, которая использует технологии, неизвестные ни в Киеве, ни в Москве. И среди потерянных военных технологий такой не было. Тут все дикие, в технике не секут. От мистики ее не очень отличают. Ну, большинство… У каждого свои приколы: кто-то деревянного божка за пазухой носит, кто-то метеорит с дыркой, а кто-то и фалангу погибшего деда. А у этих явно что-то новенькое…

– Ну, если так… – в голосе появилась заинтересованность. – Тогда копай, Лева, копай. К утру жду материал.

– Пришлю, шеф, обязательно пришлю!

Он снова тронул серьгу, и связь прервалась.

Это был ведущий журналист одной из самых скандальных и самых популярных у непритязательного читателя сетегазеты «Три ствола, четыре сиськи. Онлайн». И он тоже был одним из самых скандальных и одним из самых популярных. Его настоящего имени не знал никто, кроме шефа, главного редактора газеты, а статьи он подписывал псевдонимом Эдуард Конь.

Начинал творческую карьеру Лева в Краснодаре. Тогда он был простым уличным стихомантом по прозвищу Хвост. Позже перебрался в Москву в сетевую газету, как он сам шутил по этому поводу, «начальником отдела расчлененки». Он писал о самых страшных и жестоких преступлениях, если же преступление казалось ему недостаточно жестоким, то он украшал его вымышленными подробностями. Писал он много, иногда по нескольку статей в один выпуск. Тогда к его главному псевдониму прибавлялись другие. Чаще всего это был Геннадий Лось, реже появлялся Себастьян Кот, а однажды возник Святополк Гусь. Еще одним своим неоспоримым достоинством Лева считал умение находить контакт с самыми разными людьми и втираться в самые разные коллективы, это было наследием его южного стихомантского прошлого.

Главный редактор газеты жил в Ариэле и руководил ею по сети. Главы отделов тоже большую часть времени проводили на орбите и лишь на несколько дней в квартал спускались на Землю. Мечтой Левы было стать настоящим, а не на словах, начальником отдела – законно получить жилплощадь в облачном городе. И, похоже, после такой сенсационной публикации его мечта приблизится…

Журналист поправил заколку на лацкане пиджака. Конечно же, это был высокочувствительный микрофон, и все, что произносилось в радиусе нескольких метров от молодого человека, записывалось. Он посильнее надвинул панаму, практически на уши и брови. Это сделало его еще более забавным: нелепый столичный чудак, неизвестно как попавший в эти суровые места. Журналист взглянул на себя в зеркало – реклама водки услужливо исчезла – и был полностью удовлетворен.

Брезгливо озираясь, Эдуард Конь покинул санитарно-гигиеническое заведение, решительно подошел к стойке бара и нетерпеливо забарабанил пальцами по ее поверхности. Подошел дядя Сеня.

– Здравствуйте, – произнес журналист на пределе человеческой искренности.

Дядя Сеня нехотя смерил взглядом его нелепую и по столичным меркам, а здесь уж совсем не вписывающуюся в интерьер фигуру.

– Ну, и ты будь здоров, коли не шутишь, – произнес бармен, стараясь по возможности вложить в свои слова подтекст: мол, именно здоровье – это как раз то, что может быть подвергнуто серьезному испытанию в этом месте и в это время.

– Я хочу стать мустанкером, – без обиняков выпалил Эдуард Конь. И снова искренность, которой были подкреплены его слова, зашкаливала. Столь искренне мог говорить только полный придурок.

Дядя Сеня даже опешил поначалу. Потом снова смерил взглядом пришельца, но уже медленнее и внимательнее. Ну, точно, придурок и есть.

– Еще один… Здрасьте, приехали, – только и смог произнести дядя Сеня.

– Да, я приехал. Да, я приехал прямо из Москвы. Прямо сюда, – затараторил молодой человек. – Потому что я хочу быть как он!

– Как – кто? – поинтересовался заинтригованный дядя Сеня.

– Конечно же, как Терентий Дежнев! – выпалил нелепый тип. – Я буквально его фанат, его и его команды. Эти смелые люди изменили мою жизнь – я бросил колледж, и вот я здесь! Я хочу быть мустанкером, как Терентий Дежнев.

– Тихон Дежнев, – только и произнес дядя Сеня.

– Как – Тихон? – так же искренне, как и прежде, произнес чудак, только теперь уже с нотками удивления. – В Москве все говорят: Терентий Дежнев!

– Да, много они там у вас, в Москве, знают да понимают! – бросил дядя Сеня. – Тихоном Дежнева зовут!

– И то верно, – согласился молодой человек. – Ничего они там не понимают. Потому что настоящая жизнь здесь! Здесь настоящие мужчины. Здесь настоящие бои. А там, сказать по правде, все – одна фальшь. Даже в танковых боях сражаются аватары.

Возможно, Эдуард Конь был не очень хорошим журналистом, тем более не очень хорошим психологом, но отчего-то он был уверен, что для провинциала нет большей радости, чем уличить москвича в некомпетентности. Скорее всего это неправда. Но именно сейчас это сработало. Простодушный дядя Сеня проникся к придурку необъяснимой симпатией.

– Да знаешь ли ты, чудак-человек, кто такие мустанкеры? – с доброй, почти отеческой снисходительностью произнес он.

Хитрый журналист не зря крутил направленной антенной во время разговора дяди Сени с Ваней. Он все слышал и все отлично запомнил. И охотно своими словами тут же пересказал дяде Сене его же собственный давешний рассказ про мустангеров и мустанкеров:

– Несколько веков назад люди из Европы в Америку завезли коней…

Слушая этот сбивчивый, но наполненный юношеским энтузиазмом рассказ столичного чудака, видавший виды дядя Сеня чувствовал к нему все большую приязнь.

– Выпьешь? – по-отечески спросил он.

– А мустанкеры пьют?

– Ну, когда они идут на дело, конечно, не пьют ни капли. А вот когда возвращаются с хабаром, гуляют по нескольку дней…

– Ну, у меня сегодня был довольно удачный день… – с сомнением протянул молодой человек. – Мне можно немного выпить…

– Как тебя зовут, сынок?

– Эдик.

– Зови меня дядя Сеня…

Не прошло и получаса, а дядя Сеня и Эдик уже обнимались через стойку бара. Они похлопывали друг друга по плечам и заплетающимися языками говорили друг другу комплименты.

– Ты отличный парень… Да, ты смелый парень… – с жаром заверял нового друга дядя Сеня. – Только не стоит тебе рваться в мустанкеры… Не стоит…

– Это почему же? – недоумевал Эдик.

– У каждой команды свои секретные приемы. И все равно ни одна команда больше двух-трех лет в степи не выживает.

– А команда Дежнева?

– А у них особый секрет.

– Какой?

– Тс-с-с… – дядя Сеня заговорщически посмотрел по сторонам и притянул голову Эдика к себе поближе. – Какой бы слаженной ни была команда, это всего лишь несколько отдельных людей… А у Дежнева есть привада, которая соединяет сознания всех бойцов вместе… Ну, как если несколько компьютеров соединить в единую сеть, – они будут работать, как суперкомпьютер… Так и команда Дежнева бьется, как один боец с четырьмя телами…

– Четырьмя? – удивился Эдик. – С тремя! Их же трое: сам Дежнев, Сэмэн да китаец этот, Том…

– Их четверо… Но – тс-с-с-с… – снова заговорщически цыкнул дядя Сеня. – В этом – их главная тайна.

– В чем?

– В кошке!

– В кошке?

Эдик от удивления приподнял очки.

– Да. В кошке. Кошка чует импульсы, которых не чуют люди.

– Какие импульсы?

– Я откуда знаю! Я не физик… Но что-то там она чует.

Эдик, пораженный, затих.

– Так что возвращайся, сынок, в Москву, – произнес после паузы дядя Сема. – Нечего тебе тут делать.

Собственно, это фальшивый Эдик и собирался сделать так скоро, как представится возможность. Ему действительно здесь больше нечего было делать. Он узнал все, что было необходимо.

* * *

Герман Цайгори был консервативен и старомоден. Глядя на его рабочий кабинет изнутри, никто бы не подумал, что находится в небесных апартаментах. Герман не любил современный дизайн Ариэля: все эти серебряные шары и кубы, сверкающие пуфы и металлические комодные полки, спускающиеся с потолка. Нет, нет. Стен в его кабинете не было видно от стеллажей, заставленных всяческой мелочью: скульптурки, фигурки, осколки минералов, чучела земных птиц и зверьков, чашечки, баночки, вазочки, картинки и голограммы в рамках. Что-то из этого, несомненно, имело историческую ценность, что-то культурную, что-то научную, а что-то было попросту хламом.

Прямо посередине помещения стоял огромный, словно гиппопотам, кожаный диван, а рядом с ним притулилось такое же кожаное кресло, словно малютка-гиппопо. В кресле профессор и работал, придвигая его к массивному столу с резными тумбами. В этом столе не было никакого смысла, как не было смысла во множестве бумажек, устилающих поверхности, свободные от вышеупомянутого хлама. Не было смысла, поскольку вся работа происходила на внутренней поверхности очков профессора. В очках, впрочем, тоже не было никакого смысла, просто профессор не признавал линз. Когда Германа упрекали в старомодности и консерватизме, он простодушно, но твердо говорил: «Профессор должен быть в очках».

Профессор моргнул, и браузер впрыснул ему в глаза фонтан букв, цифр и мнемонических знаков. Следом посыпались образы. Биржевые сводки, курсы валют, новости орбитальной и поверхностной политики – только самая важная и деловая информация.

Вдруг что-то щелкнуло, заиграла бравурная музыка, и в каждом из очечных стекол появилось по обнаженной женской груди. Они подрагивали в такт музыке, росли и приближались. Они буквально надвигались на профессора, казалось, сейчас они вывалятся из стекол.

– Что за дичь! – недовольно буркнул себе под нос Герман Цайгори.

«Да когда же, наконец, запретят эти всплывающие окна! – подумал он в сердцах. – Судить за это надо, судить безжалостно. Железом бы выжег сетевую рекламу!»

А тем временем поверх виртуальных женских грудей появилась надпись: «Три ствола, четыре сиськи. Онлайн». И дальше: «Самые скандальные новости Ариэля и поверхности. Криминал, шоу-бизнес, прочие чудеса и диковины».

Профессор попытался так моргнуть, чтобы всплывшее окно закрылось, но это не помогло – оно сменилось другим. «Прочтите – не пожалеете». Профессор снова моргнул, но на этот раз разноцветные буквы постарались его убедить: «Прочтите всего один текст, и вы не сможете оторваться».

Профессор выругался в голос:

– Да что же это такое, черт возьми!

Он снова моргнул, но как-то совсем неудачно – система восприняла его сигнал как согласие на чтение предложенного текста.

«На днях ретро поп дива Артемида Вечерняя родила восемнадцатого ребенка. Предположительно отцом его является резидент «Камеди-барельефа» Миниморум Залкинд. Как известно, певица не признает искусственного вскармливания. Протесту против химических прикормок посвящен ее последний вирт-альбом «Ешь природу». Для вскармливания младенца, по слухам, используется аватар пятого поколения по имени Фрося…»

В глазах профессора замелькали анимированные портреты поп-дивы и барельефного комика…

– Да черт же ж возьми! – вскричал Герман Цайгори и снова постарался движением век закрыть окно, но только сумел заменить его следующим.

«Общественное правозащитное движение «Фонд Сигизмунда Рукаберидзе» в пять тысяч семьсот восемьдесят третий раз выступило с решительным требованием запретить на Земле танковые бои. «Если к крику нашей души не прислушаются и на этот раз, – заявил лидер движения Сигизмунд, – мы в знак протеста на две недели откажемся от приема продуктов питания, содержащих углеводы, а также от ношения одежды, в которой присутствуют фиолетовый и бирюзовый тона». Напоминаем, что Фонд…»

Текст был иллюстрирован остовами танков и телами людей, и те, и другие были порядком разворочены. Их сменили портреты мрачных мужчин в неожиданно ярких, двубортных желто-оранжевых костюмах…

– Делать вам всем нечего… – вновь пробормотал Герман Цайгори и снова моргнул. Он уже готов был выкрикнуть новую порцию проклятий создателям желтой онлайн-газеты, но так и замер с открытым ртом. Выскочивший текст гласил:

«В диких степях Заволжья обнаружены технологии, неизвестные не только на поверхности, но и на орбите…»

Герман так и застыл в винтажном кресле, забыв закрыть рот, открытый, чтобы выкрикнуть очередную порцию ругательств. Профессор внимательно прочитал текст, подписанный звучным псевдонимом «Эдуард Конь».

«Над этим же работал в последние годы Николай Дежнев, – напомнил сам себе Цайгори. – И кошка у него была… А это кто на фото?»

Статья в сетегазете была обильно иллюстрирована: танки, битвы, огонь, бравые мужчины на фоне боевых машин… «Вот у этого очень знакомые глаза», – обратил внимание профессор. Он укрупнил лицо героя степей, перенес в поисковик и через несколько кликов уже знал все. Точнее, он знал все, что было необходимо.

* * *

Журналист, известный под псевдонимом «Эдуард Конь», был аккуратен и хитер. В его небольшой съемной квартирке в Новой Москве все было скромно и утилитарно. Лева сидел в удобном офисном кресле и торопливо шлепал пальцами по несуществующим клавишам, видимым только ему. После невероятного успеха статьи про мустанкеров Заволжья от него ждали новых сенсационных материалов, и он готов был их выдать. Теперь не надо ехать за тридевять земель к черту на рога. Теперь, когда его заметили и читатели, и коллеги-профессионалы, каждый новый его материал привлечет пристальное внимание. Так тщеславно думал журналист, заканчивая новую сенсационную статью.

Неожиданно в дверь позвонили. Лева легким движением ладони отослал в сторону виртуальную клавиатуру, моргнув, сохранил написанный текст и погасил воображаемый экран.

В глазок ничего не было видно.

– Кто там? – спросил журналист.

Ответа не было.

Ему бы вернуться к публицистическому творчеству – Новая Москва не самый спокойный район в столице. Тут будут убивать, никто не выглянет. А полиции не видно даже по праздникам. Однако природное любопытство журналиста-расследователя не давало ему покоя. Он щелкнул замком, приоткрыл дверь, осторожно высунулся… Никого не было видно. Лева выглянул на лестничную клетку. Едва различимое движение возле стены привлекло его внимание. Он пригляделся, моргнул… И потерял сознание.

Когда легендарный Эдуард Конь пришел в себя, за окном было темно. Журналист лежал на полу в центре своей комнаты на спине, в позе пятиконечной звезды. Он чувствовал себя невероятно опустошенным, настолько, что физически чувствовал всю суть идиоматического выражения «быть выжатым, как лимон». Лева поднял руку и увидел на внутренней стороне локтевого сустава темный след от укола. Виски зудели. Лева коснулся их руками и ощутил кончиками пальцев круглые следы, словно его голову продолжительное время сжимали.

Словно сама собой открылась входная дверь, и едва уловимая тень скользнула на лестничную клетку. Невидимка вернулся, откуда пришел: он знал все, что было необходимо.