Читать книгу Исправленному верить (сборник) - Анастасия Парфенова, Ник Перумов, Вера Камша - Страница 16

– Мрр?

Кошка лениво приоткрыла изумрудно-зеленый глаз и покосилась на дверь. Она всегда чувствовала приближение гостей, извещая о нем за пару мгновений до назойливого треньканья висевшего у входа колокольчика. Чутье не подвело и в этот раз: не прошло и нескольких секунд, как ступени крыльца заскрипели под чьими-то шагами. Еще через некоторое время подал голос и колокольчик.

– Открыто, – буркнул Конрад, отодвигая книгу.

– Здрасссьте…

Рыжего детину, возникшего на пороге, он, несомненно, видел, но вот вспомнить, как зовут гостя, не получилось. Почему-то это вызвало досаду, хотя Конрад никогда и не пытался запоминать имена то и дело наведывавшихся к нему селян. Сегодня с утра его раздражало вообще все, начиная от жужжания залетевшей в дом пчелы и заканчивая слишком ярким солнцем, которое нахально просачивалось сквозь наглухо задернутые занавески. Ну как можно работать в такой обстановке?

– Чего тебе?

Парень потупил взор не хуже юной барышни, взлохматил и без того спутанные вихры и смущенно пробасил:

– Мне бы того… Зелье. Любовное.

Конрад устало вздохнул. Ну конечно. За любовным зельем к нему приходили с завидной регулярностью – не реже раза в неделю, правда, каждый из визитеров понимал под этим названием нечто свое. Интересно, чего желает нынешний гость: подкрепить мужскую силушку, приворожить приглянувшуюся девицу или стать первым парнем на деревне?

– Конкретнее?

Детина испуганно захлопал глазами и отступил на полшажка к двери. Ах да, он же и слова-то такого не знает. Решил небось, что хозяин ругаться вздумал, и сглаза испугался. Креститься хоть не стал – и на том спасибо.

– Для чего зелье-то?

– Ну… – снова замялся рыжий, – чтоб девки любили. А то ж окромя Марыськи не глядит никто, а мамка все талдычит, что жениться мне пора… А я не хочу на Марыське!

Конраду стало скучно. Невыносимо, до оскомины скучно, как становилось всякий раз, когда к нему приходил кто-то из живущих на другой стороне широкого оврага соседей. Он понятия не имел, кто такая Марыська и чем она не угодила так и оставшемуся безымянным жениху, но от подобных историй у него начинали ныть зубы. Радовало одно: по совсем уж пустяковым поводам его не беспокоили – боялись. Да и как тут не бояться – живет себе в одиночку на краю леса, в село не ходит, по ночам свечи жжет, слова странные под нос бормочет, еще и зверюгу эту завел… Как зыркнет – душа в пятки!

Словно прочитав его мысли, зеленоглазая бестия поднялась на все четыре лапы и сладко потянулась, изящно выгнув угольно-черную спинку. Парень наблюдал за этим действом с суеверным ужасом. Возможно, он уже сожалел о том, что сунулся в логово страшного лесного чародея и его зверюги, и лишь нежелание жениться на неведомой Марыське удерживало его по эту сторону двери. Что ж, смелость должна быть вознаграждена.

– Сейчас.

Нужная склянка нашлась почти сразу, но Конрад еще некоторое время громыхал выставленными в несколько рядов пузырьками. Добавлял моменту значительности, чтобы гость не подумал, что вожделенное «любовное зелье» – пустяковина вроде отвара ромашки или настоянной на спирту калины. Иначе разболтает, что у чародея от чудодейственного эликсира полки ломятся, а назавтра сюда все село сбежится.

– Держи. Пять капель на стакан воды. Умываться утром и вечером.

Трясущимися руками взяв протянутый ему пузырек, рыжий просиял счастливой улыбкой и впервые взглянул на Конрада прямо:

– Спасибо, ваше чародейство! Век благодарен буду! А мамка завтра порося режет, так, может, вам подогнать ляжку? И малина у нас уродилась, так что варенья полный погреб… За зиму точно все не съесть.

– Неси, – милостиво разрешил Конрад, пропустив мимо ушей дурацкое «ваше чародейство». – Да, вот еще совет: поезжай-ка ты в город. Там девок побольше будет, да и деньжат подзаработать не помешает. Ясно?

– Ох, доброго здравия вам да лет долгих…

– Хватит, иди уже.

– Ухожу, ухожу…

Дверь закрылась, взметнув стайку пылинок, весело затанцевавших в широком солнечном луче. Еще один ненужный гость ушел довольным, обретя, как ему казалось, именно то, за чем приходил. Откуда недалекому парнишке двадцати лет от роду было знать, что бывший лейб-медик, профессор медицины и фармацевтической химии Конрад Бреннер вместо волшебного любовного эликсира подсунул ему всего-навсего средство от прыщей…

Конрад знал: оно подействует. За пятнадцать лет обитания в этой дыре еще ни один человек не подвергал сомнению эффективность его зелий.

Пожалуй, это раздражало больше всего.

Следующий гость объявился после полудня. Конрад как раз закончил переводить прелюбопытный трактат о свойствах некоторых редких растений и теперь прибирал на столе, который в зависимости от желания хозяина становился то письменным, то обеденным. Недостатка в провизии Конрад не испытывал: благодарные селяне снабжали его всем необходимым.

– Тебе тоже любовное зелье? – вскользь взглянув на посетителя, бросил Конрад. Куда больше его сейчас занимал запеченный в сметане и укропе карп, доставшийся ему в благодарность за чудесное излечение сына кузнеца.

– Что вы сказали?

Это было неправильно. Деревенский увалень вроде утреннего лохмача должен был бы оторопело промолчать, проблеять нечто невразумительное или же выдать сакраментальное «Шо?!». Мало того, что в голосе вошедшего не прозвучало священного трепета, характерного для всех поголовно селян, в нем также не было ни малейшей примеси неподражаемого деревенского говора. Гость говорил на чистейшем рельтийском, и это настораживало.

Прервав свое занятие, Конрад внимательно осмотрел стоявшего у порога юношу. Перед ним был самый обычный паренек лет семнадцати, разве что слегка низковатый. Коротко стриженные каштановые волосы, аккуратный нос с горбинкой, чуть скошенный подбородок, недобритый пушок над верхней губой… Встретишь еще раз – не узнаешь, но Конрад и не пытался узнать. Гость не был одним из селян. Помимо правильной речи, его выдавала добротная одежда, сшитая явно по городской моде, и висящий на поясе кинжал.

– Перепутал с одним обалдуем, – кратко пояснил Конрад, прочитав в зеленых глазах вопрос. – Ну, проходи. Звать-то как?

– Эрих, – сухо представился юноша.

– И зачем ты пришел, Эрих?

Быстрого ответа он не ждал. Парень держался слишком холодно, но не нагло и не надменно, а значит, скорее всего, пытался скрыть волнение. Подобные гости случались у Конрада редко – в деревеньку с чудесным названием Гнилушки даже торговцы заезжали не чаще раза в месяц, а уж путники поприличней и вовсе обходили забытое богом село десятой дорогой. Лишь изредка сюда заворачивали одиночки из тех, у кого захромал конь или кончились дорожные припасы. Некоторых из них Конрад лечил от подхваченных в лесу хворей, остальных же расспрашивал о том, что творится в большом мире. Однако Эрих не походил ни на больного, ни на спешащего поделиться новостями болтуна.

Как он и предполагал, державшийся безупречно юноша после его вопроса стушевался и принялся шарить взглядом по ничем не примечательному полу. Пожав плечами, Конрад продолжил убирать со стола драгоценные свитки, за многими из которых вот уже много лет безуспешно охотились лучшие библиотеки Рельтии.

– Может, за стол присядешь? – Видя, что гость продолжает подавленно молчать, Конрад проявил несвойственную ему любезность. Глядишь, на сытый желудок разговорчивей станет, а припасов у него при желании на дюжину таких, как Эрих, хватит.

– Благодарю, – слишком поспешно согласился юноша.

– Тогда накрывай. Вот скатерть, вон тарелки, а я в погреб…

Карп был превосходен. Конрад вообще любил рыбу, и красавица Ядвиня, похоже, это знала, регулярно балуя благодетеля то жарким, то заливным, то ухой. Кулинарным талантам длиннокосой селянки могли бы позавидовать придворные повара, но Эрих, похоже, не был гурманом. Конрад успел пообедать сам и покормить разделявшую его любовь к стряпне Ядвини кошку, а юноша все ковырялся в своей тарелке, лишь для приличия двигая челюстями.

– Может, расскажешь, кто ты, как оказался здесь? – бодрым тоном осведомился Конрад, устав созерцать угрюмую физиономию Эриха.

– Я слышал о вас от одного путника, – сообщил парень останкам карпа. – Он был здесь проездом и едва не слег от какой-то странной болезни… Вы вылечили его.

Последний подобный «путник» был здесь четыре года назад, а «странная болезнь» его заключалась в том, что дурень не удосужился как следует промыть и перевязать глубокий порез на предплечье. Тем не менее Конрад сделал вид, что поверил. Пусть мальчишка расскажет свою душераздирающую историю до конца, а там уж видно будет, ради чего он так безыскусно врет.

– И где ты встретил этого путника?

– В одной таверне… Я как раз искал лекаря, а ему, наверное, просто хотелось поболтать.

– Искать лекаря в таверне – это дальновидно, – с серьезным видом кивнул Конрад.

Эрих покраснел и снова принялся потрошить несчастную рыбину. Наверняка он понимал всю глупость происходящего, но зачем-то продолжал ломать комедию. Что ж, его воля.

– Нет, искал я не там, конечно. Я обошел всех городских лекарей и магов, даже к цыганам ходил… Но мне никто не мог помочь.

– А из какого ты города?

– Из Мерна.

В этом не было ничего удивительного – Гнилушки находились не так уж далеко от столицы Рельтии, но по спине Конрада поползли мурашки. Дурное предчувствие, которое проснулось после первых же слов Эриха, не желало поддаваться доводам рассудка. Напротив, оно постепенно крепло, пуская в сердце все новые и новые корни. Конрад уже жалел, что пригласил парня за стол. Он бы выставил его за дверь прямо сейчас, если б не странное желание дослушать его рассказ.

– Неужели в Мерне не нашлось ни одного лекаря, которой мог бы помочь тебе?

– Не нашлось. К тому же помощь нужна не мне…

Это Конрад и так прекрасно понял. Юноша выглядел совершенно здоровым, разве что слегка невыспавшимся. Многозначительно склонив голову к плечу, Бреннер принялся ждать дальнейших откровений.

– Моя сестра, – наконец выдохнул юноша. – Она… ей очень плохо.

Конрад лишь хмыкнул, прекрасно поняв, что на самом деле имел в виду Эрих. Его сестра умирает. В таком трудно признаться даже себе, не то что произнести вслух перед другим человеком… Хотя себе Эрих, кажется, уже признался. В таком возрасте люди редко теряют надежду, значит, на то был повод.

– Ты знаешь, чем она больна? – не то спросил, не то предположил Конрад.

– Да. – Эрих все же справился с собой, оторвавшись от созерцания содержимого тарелки и переведя взгляд на Бреннера. – Зеррийская лихорадка.

Ему удалось сохранить лицо. Удалось даже удивленно поднять бровь, обозначив вполне закономерный интерес. Действительно, зачем Эрих проделал столь непростой путь, ведь каждому дураку известно, что зеррийская лихорадка неизлечима. Это проклятие выжженных солнцем земель Хар-Иллама, откуда возвращаются лишь единицы. Возвращаются затем, чтобы тайно принести на Северный материк страшную болезнь, лекарства от которой нет. Неизвестно даже, как она распространяется. Болезнь находит своих жертв везде: во дворцах и беднейших трущобах, в людных городах и небольших поселках… Зеррийская лихорадка не заразна, иначе единичные случаи давно переросли бы в эпидемию, но это не мешает ей каждый год уносить все новые и новые жизни.

– Лекарства нет, – вслух повторил Конрад. – Мне жаль.

– Нет! – упрямо воскликнул вышедший вдруг из оцепенения юноша.

– Я бессилен. Как и другие лекари.

– Лекарство есть! Пятнадцать лет назад…

– О, нашумевшая история! – фыркнул Конрад. – Обычные байки. Нельзя верить этим всезнайкам.

– Я знаю, кто вы.

Он так и не успел произнести вслух уже заготовленную фразу о столичных умниках, которые только и умеют, что лягушек резать да колбы взрывать. Слова замерли на языке, не осмелившись разрушить тяжелое молчание. Не говоря больше ни слова, Эрих ждал, а Конрад не знал, что отвечать.

– Я знаю, кто вы, – тверже повторил юноша. – Я учусь в Мернском университете, я читал ваши книги, повторял описанные в них опыты, зубрил формулы… Вы были правы! Вы нашли лекарство.

Осколки тарелки заплясали на полу, заставив отпрыгнуть задремавшую было кошку. Не стоило так резко вскакивать из-за стола, не стоило давать волю гневу, который больше похож на страх, как не стоило раньше отмахиваться от предчувствия, требовавшего гнать этого непонятного мальчишку в три шеи. Конрад думал, что пятнадцать лет – достаточный срок, чтобы разрушить человеческую память. Он заблуждался.

– Пошел вон! – сдерживаться вдруг стало выше его сил. – Думаешь, запугать удастся? Поздно, слишком поздно ты явился, мальчик. Это уже не я, не моя жизнь, не мое время. Полоумный дед с седой бородой – вот кто я теперь, и мне плевать, что думают по этому поводу чьи-то ищейки.

– Вы не поняли… Вы были правы! Это какая-то ошибка! Я видел ваши записи. То, что произошло, немыслимо, ваш рецепт не мог привести к такому…

– Все мои записи уничтожены. Я сам их сжег, вот этими руками, чтобы такие умники, как ты, не лезли не в свое дело. Ты не мог их видеть!

– Вы сожгли не все! Только то, что было в вашем кабинете и у вас дома. Я был в архиве, я знаю ваш почерк, вашу манеру изложения… И то, что я нашел…

– Кто тебя прислал, гаденыш?

– Никто, я сам…

– Ну конечно, сам. Что? Что тебе от меня нужно? Выманить, как крысу из убежища? Я слишком опытная и старая крыса, чтобы попасться на твои уловки! Сестра у него… Убирайся, откуда пришел.

– Да, сестра! – почти выкрикнул Эрих, от волнения дав «петуха». – Она правда больна! И я правда верю, что вы можете…

– Ничего я не могу! Я старый дурак, место которого здесь. В этой дыре, в этом лесу и в этой избе. Я лечу поносы, косоглазие и пустые головы. У тебя, по всей видимости, последнее, но все равно пошел вон, сегодня не приемный день.

– Но…

Терпение Конрада лопнуло. Рывком распахнув дверь, он вышвырнул наружу дорожную сумку Эриха, которую тот опрометчиво оставил возле входа. Завтра тело не скажет ему за это спасибо, но ломоту в костях он как-нибудь переживет. В отличие от общества настырного юнца.

– Убирайся, – сквозь зубы повторил он, сверля взглядом вцепившегося в лавку Эриха. Кажется, в глазах юноши стояли слезы, но Конрад был далек от жалости. Пытаясь унять нахлынувшую ярость, он смотрел за тем, как Эрих поспешно собирает разлетевшиеся по траве пожитки, а затем едва ли не бегом спускается по склону оврага. Лишь когда юноша полностью скрылся из виду, Конрад вполголоса выругался и вернулся в дом.

Женщина больше не кричала. Хриплое дыхание с трудом вырывалось из исхудавшей груди, на лбу выступила кровавая испарина. Он прекрасно знал, что это означает, но не верил. До сих пор не верил, хотя все стало понятно еще несколько часов назад, когда худенькое тельце забилось в страшных судорогах. Не придерживай больную двое крепких мужчин, она свалилась бы на пол. Эльза всегда была хрупкой, воздушной, легкой, как лесная фея, но перед смертью ее силы удесятерились…

Перед смертью. Вот ты и поверил, Конрад. Не в свою ошибку, еще нет, а в то, что болезнь победила и дальнейшая борьба принесет лишь страдание. Через несколько часов все будет кончено… И для Эльзы, и для тебя. Если Лейднер не убьет тебя на месте, жизнь тебе сохранят, но будешь ли ты рад такой жизни? Сможешь ли со смирением наблюдать за тем, как рушится твоя карьера, как все, что ты делал в последние годы, подвергается тщательному расследованию, а ты сам становишься добычей сплетен и домыслов? От позора не избавиться, даже если в конце концов тебя признают невиновным. За свои ошибки нужно платить, и для врачей и ученых эта плата всегда была высока…

Бледное лицо, выхваченное из полумрака тусклым светом прикроватной свечи, уже в который раз за сутки исказила гримаса боли. В который? Не в последний ли? Это мучение следовало прервать, ведь надежды не осталось, ее не было уже тогда, когда начались эти припадки, превратившие мужественную Эльзу в полубезумное существо… Где ты допустил промах, Конрад? Ведь формула работала, она уже спасла нескольких человек! Тебя боготворили, носили на руках, обещали златые горы и собственную академию, в которой ты был бы полноправным хозяином, набирая учеников и выстраивая занятия по своему усмотрению… Все это не могло быть совпадением, случайной удачей… Или все же могло? Что, если ты ошибся не сейчас, а раньше, решив, что сумел победить смерть? Как бы то ни было, из спасителя ты превратился в убийцу. Из гения – в преступника. Так всегда бывает с теми, кто поднялся выше той ступени, которой заслуживал, но ты никогда не предполагал, что подобное случится и с тобой…

– Ей недолго осталось, – прошелестел из угла голос Карла. Помощник тоже все понимал, но почему-то не уходил, хотя Конрад приказывал, и не раз. Нервно сплетая пальцы сложенных рук, он смотрел из темноты огромными от страха глазами и беззвучно что-то шептал. Молится? Он же никогда не был набожным…

– Можешь идти. Ты здесь больше не нужен.

– Мужа позвать?

– Еще рано.

– Но сколько еще ждать?

– Сколько нужно! – рявкнул Конрад, заставив парня испуганно съежиться на стуле. – Я сказал, ты свободен, иди.

– Нет. Я… я с вами, мастер, – трясущимися губами прошептал Карл.

– Тебе же хуже.

Мальчишка быстро закивал и уставился на свои руки. Он не мог не понимать, что его ждет в случае неудачи Конрада. Ученик опального лейб-медика разделит участь наставника, став таким же изгоем. Наверное, ему будет проще: Карл молод и сможет подыскать себе другую профессию, к тому же он никогда не демонстрировал выдающихся успехов. Конраду было довольно того, что ученик не мешал ему в его работе. Он привык делать все в одиночку… Может, это тоже было ошибкой, и своевременное вмешательство коллеги смогло бы предотвратить трагедию… Что толку в этих «бы»! Здесь и сейчас все его измышления не стоят ломаного гроша. Так зачем медлить? Зачем продлять ненужные страдания? Не проще ли сохранить лицо и жалкие остатки уважения к себе, признав свое поражение и безропотно приняв любую кару?

Нет, не проще… Потому что ты боишься, Конрад. Боишься взглянуть в глаза Артуру Лейднеру, боишься смотреть, как будут рыться в твоих вещах, боишься представить себя – жалкого, униженного, в сотый раз повторяющего одни и те же показания перед равнодушными судьями. Ты знаешь, что не выдержишь этого, и потому тянешь время, надеясь найти хоть какой-нибудь выход… Или ты уже нашел его и теперь набираешься решимости? Ведь это не так уж и сложно… Написать прошение об отставке, признать изобретенное тобой лекарство пустышкой, ни на что не годным плацебо, взять всю вину на себя, оправдав помощника, отнести бумагу в кабинет Лейднера… Наврать в глаза Карлу и торчащим возле входной двери людям Артура, сказать, что тебе нужно снадобье, которое хранится у тебя дома в тайнике, что важна каждая секунда, поэтому ты поедешь за ним сам… Замести следы, уничтожив до капли то лекарство, которое давали Эльзе, спуститься по лестнице, вздрагивая при каждом звуке и надеясь, что Лейднер не вернется хотя бы в ближайшие полчаса, на улице вскочить в первый попавшийся экипаж, добраться до дома, за считаные минуты собраться, взяв с собой самое ценное и уничтожив то, что забрать не получится… Ты обдумываешь детали, значит, ты уже решился, и нет смысла мешкать. Ты не готов платить за содеянное сполна, но ты можешь не позволить другим допустить подобное… Пусть так и будет.

Конрад склонился над больной, зачем-то коснувшись тыльной стороной ладони впалой щеки. Нелепая попытка попрощаться, которая не нужна ни ему, ни ей, но просто взять и уйти было бы не по-людски. Эльза со свистом втянула в себя воздух и приоткрыла глаза. Когда-то ярко-зеленые, как весенняя листва, теперь же – почти серые. Кажется, она ненадолго пришла в сознание и теперь пыталась что-то сказать, беззвучно шевеля опухшими, искусанными в кровь губами. Конрад наклонился еще ниже, напрягая слух, но так ничего и не расслышал. А в следующую секунду Эльза снова закричала…

Он поднялся на постели рывком, сбросив на пол сбившееся в комок одеяло. Руки тряслись, но Конрад все же нащупал стоящую возле кровати кружку с водой и в несколько глотков осушил ее. Встревоженная столь внезапным пробуждением хозяина кошка спрыгнула на пол и слилась с ночной темнотой.

Зажечь свечу удалось лишь с третьей попытки. Маленький язычок пламени слегка отогнал удушающую черноту, тянущуюся к нему со всех сторон. Конрад вглядывался в огонек до рези в глазах, пока сдавившая верх груди боль не разжала когти. В его возрасте следует беречь сердце, и он старался не нагружать себя лишней работой и физическими усилиями, но перед лицом ночного кошмара оказался совершенно безоружен. В последний раз подобный сон приходил к нему давно, к тому же он не был столь безжалостно точен. Это был всего лишь сон, а не ожившее воспоминание, заставившее заново прожить минуты, которые вряд ли удастся когда-нибудь забыть. Всего лишь сон…

Лицо Эльзы до сих пор стояло у него перед глазами. Болезнь исказила его почти до неузнаваемости, в нем с трудом угадывались черты миловидной улыбчивой женщины, по примеру Карла называвшей Конрада мастером и увлеченно внимавшей его рассказам о природе различных веществ и явлений… Она даже собиралась ходить к нему на лекции, но Артур со смехом отмел эту идею, посоветовав жене побольше заботиться о пеленках и распашонках для будущего малыша. Вскоре она родила двойню, и о столь экстравагантных фантазиях было забыто, но это отнюдь не уменьшило взаимной симпатии между женой капитана королевской гвардии и немолодым лейб-медиком. Все было прекрасно, пока однажды Эльза не слегла с какой-то хворью, которую поначалу приняли за обычную простуду. Когда же стал известен настоящий диагноз, Конрад почти не нервничал, напротив, он сам успокаивал Артура, уверяя, что совсем недавно нашел способ излечить болезнь… Каким же самонадеянным болваном он был тогда. И каким невнимательным тупицей – вчера днем.

Ложиться вновь Конрад не стал. До утра оставалось не так уж много времени, и тратить его на бесполезные душевные терзания он не собирался. Безжалостно выпотрошив ящик письменного стола, бывший лейб-медик принялся разбирать бумаги. Необходимо было решить, какие из них могут пригодиться в столице, а какие лучше отдать селянам для растопки печи.

Мальчишка вернулся к избе поздним утром, должно быть, решив, что столь видному ученому не пристало подниматься с первыми петухами. Сегодня он выглядел еще жалобней и вместе с тем еще решительнее. По крайней мере, заговорить сподобился куда быстрее, чем вчера.

– Мастер Конрад…

– Какой я тебе, к черту, мастер? – тихо и зло произнес Конрад, спускаясь с невысоких ступеней крыльца. Юноша испуганно вскинул глаза и попятился, но за калитку так и не вышел.

– А к-как… мне называть вас?

– А как мне называть тебя, Эрих?

– Что вы имеете в виду?

– Зачем было придумывать фальшивое имя, если в итоге я все равно узнал бы правду? Почему ты не сказал, чей ты сын?!

Огорошенный таким напором, лже-Эрих, казалось, потерял дар речи, но в данный момент Конрад и не требовал ответа.

– Ты сын Эльзы и Артура, тебя зовут Себастьян, тебе шестнадцать, у тебя есть сестра-двойняшка Мартина, и это она сейчас умирает, ведь так?

Мальчишка дернул уголком рта и быстро кивнул. Вчера Конрад недостаточно внимательно рассмотрел его, чтобы увидеть сходство, но обмануть сон оказалось куда труднее, чем глаза. Себастьян не унаследовал от отца почти ничего, быть может, лишь форму носа, в остальном же паренек был похож на мать. На хрупкую зеленоглазую Эльзу Лейднер, которую пятнадцать лет назад Конрад убил…

– Вы правы, – выдавил из себя Себастьян. – Я соврал, чтобы вы не прогнали меня сразу, надеялся довести вас до столицы и лишь потом рассказать… Отец сказал, что вы не поедете, если я скажу, кто я.

– Отец?! – не поверил своим ушам Конрад. – Он знал, где я нахожусь?

– Да… Я все ему объяснил. Доказал, что вы были правы. Что это какая-то жуткая случайность… Что иного выхода у нас нет. Он долго не соглашался отпускать меня, но потом все же понял и согласился.

Выходит, Артур все эти годы знал, где скрывается убийца его жены… И теперь шестнадцатилетний сопляк убедил Лейднера обратиться к Бреннеру за помощью, чтобы тот угробил еще и дочь?! Конраду показалось, что кто-то из них спятил.

– Твой отец должен меня ненавидеть.

Себастьян поджал губы, даже не пытаясь спорить. Значит, он не ошибся. Но что заставило Артура пойти на это безумие? Отчаяние или жажда мести?

– Он все понял, – зачем-то повторил Себастьян. – Если вы не поможете, Марти все равно умрет. И с мамой было так же… Вы не виноваты.

Он больше не лгал и не притворялся, пытаясь задобрить единственного человека, имеющего шанс спасти его сестру. Мальчишка говорил совершенно искренне, и это потрясло Конрада больше, чем внезапно открывшаяся правда или разбудивший ее кошмар.

– Заходи в дом, – чужим голосом произнес он. – Поможешь собрать вещи.

Отпускать его не хотели. То ли не желали терять хорошего лекаря, спасшего не одну жизнь, то ли опасались, что чем-то обидели его. По крайней мере, на кошку, которую Конрад напоследок вручил Ядвине, селяне косились весьма подозрительно, словно опасались, будто на ней лежит проклятие, которое чародей, уезжая, решил оставить им. Именно это подозрение и заставило Бреннера сунуть в мешок царапающийся меховой комок и притащить его к избе кузнеца. Норов Ядвини мало в чем уступал силе ее мужа, да и с головой у нее, в отличие от столпившихся вокруг суеверных теток, все было в порядке.

– Она уже старая, – смущенно сообщил Конрад, ощущая спиной настороженные взгляды соседей. – В избе жить привыкла. Пропадет без меня.

– Так вы не вернетесь? – расстроилась Ядвиня, сгребая в охапку извлеченную из мешка, но все еще недовольную кошку.

– Не знаю.

– Так зачем едете?

– Не знаю… – тихо повторил Конрад. – Не могу иначе.

Ядвиня понимающе кивнула. Не стала отговаривать, убеждать остаться, расспрашивать о том, откуда взялся этот молчаливый хмурый мальчик и что за весть он принес… Просто вдруг глубоко поклонилась Конраду, мазнув косами по земле:

– В добрый путь.

Пробормотав что-то невразумительное, Конрад поспешил к ожидающему его чуть поодаль Себастьяну. Известие о том, что Бреннер все-таки поедет с ним, произвело на мальчика поистине чудодейственный эффект: отчаянье в его взгляде сменилось надеждой, и это изрядно беспокоило Конрада.

– А вас здесь полюбили, – слегка улыбнулся Себастьян. – И голова с таким сожалением прощался, и эта женщина…

– Они не расстроены, а напуганы, – срезал его радость Конрад. – Теперь некому будет лечить их от белой горячки и заворота кишок. А еще они боятся, что я их прокляну на прощанье.

– Неправда. Они вам благодарны. Мне рассказывали, что с тех пор, как вы появились тут, ни одна женщина не умерла родами, да и болезней стали бояться меньше.

– Перестань, а? Хватит убеждать меня в том, что я лучше, чем есть на самом деле.

– Но вы же согласились поехать со мной.

– Если б я не догадался, кем была твоя мать, не поехал бы. Это раз. И я совсем не уверен в том, что смогу помочь твоей сестре. Это два.

– Кроме вас, точно никто не сможет…

– Почему ты так думаешь? – угрюмо поинтересовался Бреннер. Он не хотел давать мальчику ложную надежду, но тот и так уже увяз в ней, как в болоте, и теперь старательно тащил туда еще и Конрада.

– Многие пытались. Безуспешно.

– А нынешний лейб-медик? Твой отец обращался к нему?

– Мэтр Швайгер? Он сказал, что тоже ничем не может помочь…

– Ульрих? Ульрих Швайгер? – удивился Конрад.

– Вы знаете его?

– Да. Мы же с ним коллеги, когда-то учились вместе, да и работали тоже. Не ожидал, что он когда-нибудь займет эту должность…

– Почему? – искренне удивился Себастьян. – Его Величество доволен им, да и преподаватель он хороший… Хоть и немного скучный.

– Хорошо, что я у тебя не преподавал, – хмыкнул Конрад.

– Это пока, – с великолепной наивностью заявил Себастьян. – Когда вы вылечите Марти…

– Не «когда», – оборвал его Конрад. – Если вылечу, а пока и говорить не о чем.

Себастьян вновь сник, но Конрад успел заметить мелькнувшую в его глазах упрямую злость. Это хорошо. Сын Артура унаследовал отцовскую цепкость и дотошность, а значит, он не примчался бы сюда, не имея веских оснований верить в то, что у Марти есть шанс. И неважно, что шанс этот в руках у состарившегося в изгнании труса, который когда-то сбежал от сломившей его безысходности. В этот раз он не побежит. Потому что просто не сможет вернуться в маленький, стоящий на отшибе домик с резным крыльцом и скрипучим полом, который все эти годы был для него не то убежищем, не то тюрьмой.

Лесная тропинка встретила их звонкими птичьими трелями и насыщенным запахом хвои. Ранняя осень в этих местах всегда была теплой и солнечной, как и в Мерне. Конрад всю жизнь думал, что любит город – шумный, никогда не находящийся в покое муравейник. Теперь же он вдруг понял, что привык к здешним местам, к их умиротворяющей красоте, к размеренности и неторопливости сельского быта…

– Ты учишься в Мернском университете? – Молчать среди вызолоченных солнцем сосновых стволов почему-то было невмоготу. Хотелось говорить о чем угодно, лишь бы не о деле и не о больной девочке, ожидающей их в столице.

– Да. Уже два года. Я самый младший из студентов, но преподаватели мной довольны, – не без гордости сообщил Себастьян.

– И на какой кафедре?

– На вашей… – Он осекся. – То есть на бывшей вашей… Фармацевтической химии.

– Понятно. Нравится?

– Да.

– Что интереснее всего?

– Медицина, – не раздумывая, ответил юноша. Потом, заметив его иронично приподнятую бровь, быстро поправился: – Хотя химические науки тоже весьма занимательны…

– Не подлизывайся. А почему в маги не пошел? Прибыльное, говорят, дело. И уважения к ним больше. Заклинания творить – это вам не во внутренностях ковыряться.

– Вы ведь шутите?

– Ну отчего же. Местные вон, похоже, меня всерьез чародеем считали. Видел, какой почет и трепет?

– Это все внешнее, – с очень серьезным видом качнул головой Себастьян. – Для магии нужен талант.

– Азам любого бездаря выучить можно, – возразил Конрад.

– А я не хочу знать только азы. Медицина – это наука, а магия?..

– Такая же наука, ничем не хуже.

– Я не об этом. Магия – это волшебство. Дар, взятый взаймы у неведомого. Чудо… А чудесам нельзя научиться. То есть можно, конечно, но это уже другое… Это как повторять что-то, не вникая в суть. Я так не хочу. Я хочу понимать, что, как и зачем я делаю, чтобы…

– Довольно, мне все ясно, – вздохнул Конрад. Надо же, какой идеалист ему попался… Почти как он сам в юности. Тогда он тоже восхищался магией, но учиться пошел медицине. Она представлялась ему безупречной системой, сродни математике, и он верил, что в этой системе задачи не могут не иметь ответов. Ему казалось, что он может найти эти ответы… Иллюзии развеялись быстро: после того, как у него на руках умер первый пациент. Мальчишка тоже скоро поймет, что идеалы недостижимы. Есть только путь к ним. Бесконечная, тяжелая, каменистая дорога, с которой сворачивают очень многие. И сам Конрад в том числе…

– Профессор, я изучил ваши работы…

– Довольно. – Он предпочел сменить тему: – Ты пришел один?

– Нет. Отец приставил ко мне троих гвардейцев. Они разбили лагерь неподалеку от тракта, мы скоро доберемся. Там же и лошади. Вас не затруднит ехать до Мерна верхом?

– Затруднит, – сварливо сообщил Конрад. – Но выхода-то нет. Карета будет тащиться медленнее. Сколько у нас времени?

– Четыре дня.

– До конца? – похолодел Конрад.

– Нет. До момента, когда процесс станет необратимым, – отчеканил научную формулировку Себастьян, словно речь шла не о его сестре, а о какой-нибудь химической реакции. – По вашим расчетам.

– До Мерна три дня. Это в худшем случае. Для моей работы все готово?

– Да. Ингредиенты, ваши записи, весь необходимый инструментарий… Помощники тоже будут, если вы скажете, но отец…

– Нет! – отрезал Конрад. – Помогать мне будешь ты.

– Да, мастер.

– Я тебе не мастер.

– Я помню.

Оставшийся до лагеря путь они прошагали молча.

Дорога давалась Конраду тяжело. В седле он держался сносно, но хорошим наездником не был никогда, а годы покоя и отсутствия практики лишь усугубили этот изъян. Поначалу он просил Себастьяна делать остановки через каждые пару часов, потом перестал, понимая, что если сойдет с коня сейчас, то больше в этот день в седло не сядет. К счастью, имеющееся в запасе время позволило им остановиться на ночь в одной из придорожных гостиниц.

После не слишком обильного ужина вконец обессилевший Бреннер отправился в свою комнату, но отдохнуть ему не дали. У порога ожидаемо торчал настырный Себастьян. Казалось, многочасовая дорога ничуть не утомила юношу.

– Мастер Конрад, я должен рассказать вам…

Усталость мешала даже раскрыть рот, поэтому он неопределенно мотнул головой, давая понять, что мало склонен выслушивать Себастьяна. К несчастью, тот воспринял это как согласие.

– Я хотел бы обсудить формулу и процесс изготовления препарата.

– Зачем?

– Мне кажется, я знаю, из-за чего все пошло не так.

Ключ тихо щелкнул в замке, и в лицо Конраду пахнуло лавандой и еще какими-то травами. Он нарочито неторопливо осмотрел комнату, потом одну за другой зажег стоящие на прикроватной тумбочке свечи и все так же не спеша принялся распаковывать свои небогатые пожитки. Старческие кости умоляли о снисхождении, и Конрад возблагодарил свою предусмотрительность, заставившую его взять в путешествие хотя бы часть лекарств и мазей.

– Вы понимаете?

Себастьян все так же суетливо переступал с ноги на ногу, пытаясь поймать его взгляд. Конрад только сейчас заметил в его руках продолговатый футляр для бумаг.

– Я не глухой. Что там у тебя?

– Ваши записи… И кое-какие мои дополнения. – Не устояв на месте, он принялся мерить комнату шагами.

– Перестань мельтешить. Садись вот сюда, доставай свои бумажки.

– Я не уверен, что смогу объяснить все четко…

– А придется. Но сначала смешай-ка вот это с вот тем… Если, конечно, не хочешь завтра с утра искать для меня экипаж.

Себастьян не захотел. Напротив, он так рьяно взялся за протянутые ступку и пестик, что Конрад испугался за их целостность. К счастью, все обошлось: похоже, юноша и впрямь имел некоторый опыт в фармацевтическом деле. Уже через полчаса Конрад смог блаженно откинуться на спинку кресла, чувствуя приятное жжение в спине и коленях.

– Вот теперь можешь начинать, – великодушно разрешил он, глядя, как Себастьян возится со своими бумажками. За неимением стола парнишка раскладывал их на крышке массивного сундука, в котором он сам при желании мог бы поместиться целиком. Слегка сощурив глаза, Конрад с удивлением отметил, что выцветшие, желтоватые листы действительно исписаны его почерком. Значит, сгорело не все…

Закончив подготовку, Себастьян вытянулся перед ним в струнку и отбросил со лба непослушную каштановую челку. Несколько секунд он молчал, собираясь с мыслями, а потом, словно в омут, бросился в мутную пучину большой науки:

– Смотрите, мэтр, вот в этом месте вы обуславливаете действие препарата сочетанием таких компонентов, как экстракт алионии и пятипроцентный раствор керрадия. Сами по себе они смертельно опасны, но в правильной консистенции нейтрализуют друг друга, создавая новый эффект. Но они могут вступать в связи и с другими компонентами, и тогда…

Они проспорили почти до рассвета. Ругались, орали друг на друга, тыкая испачканными чернилами пальцами в устрашающее нагромождение цифр и формул, которое ближе к концу беседы стало занимать четыре листа. Иногда успокаивались и начинали заново, обосновывая необходимость и правомерность каждой закорючки, каждого почти незаметного штриха, хоть немного меняющего смысл написанного. Временами заходили в тупик и искали выход: уже молча, без лишних слов, каждый сам для себя, чтобы потом вместе выбрать единственно верный ответ. Это могло продолжаться бесконечно, но посветлевший квадрат окна напомнил о том, что им следует беречь силы, а для этого нужно хоть немного поспать.

– Ты молодец. Ума не приложу, как ты смог что-то понять по этим записям, ведь это всего лишь черновики, в них даже конечной формулы нет…

Себастьян вскинул на него сияющий взгляд. Сейчас он ничем не напоминал того сдержанного и чересчур серьезного паренька, который постучался к Конраду позавчера. Взъерошенные лохмы торчали в разные стороны, как у набегавшегося по лугу щенка, для еще большего сходства не хватало только высунутого языка.

– Правда? Значит, шанс есть?!

Конраду вдруг стало смешно. До слез. В этом вопросе прозвучало столько надежды, столько пережитого страха, что тщательно скрываемая Себастьяном правда стала очевидна. Он блефовал. Отчаянно, вдохновенно и оттого безупречно. Он обманул отца, обманул и самого Конрада, накормив их басней о якобы найденной разгадке трагедии лишь затем, чтобы его сестра, которую все считали обреченной, получила шанс. И теперь не может поверить в то, что этот шанс действительно есть.

– Ты ведь сочинил все это наугад, – со смесью изумления и восхищения произнес Конрад. – Ты не знал, где на самом деле зацепка, но ты заставил меня размышлять об этом… И спорил лишь для того, чтобы я нашел правильный ответ…

– Но… вы же не передумаете? Простите, но у меня не было выхода… Один мой друг, Густав, он учится со мной… Плохо учится, на тройки, но это он мне посоветовал. Сказал, что дуракам везет. Когда он сдает экзамены, то специально говорит какую-нибудь глупость наугад, а преподаватели от возмущения перебивают его и сами все рассказывают. Я действительно изучал ваши записи, много раз их перечитывал… И, честно говоря, почти ничего не понял. Но я решил, что, если выскажу какое-то предположение, пусть даже неправильное, вы постараетесь объяснить мне…

Что ж, иногда друзья-троечники оказываются чрезвычайно полезны… Конрад представил, как юные обалдуи изобретают хитроумный план, призванный заманить в их сети матерого профессора, и не смог сдержать смеха. Все его затворничество, долгие годы одиночества, убежденность в том, что он совершил страшную ошибку, и намерение никогда не возвращаться к прошлому пошли коту под хвост из-за двух отчаянных мальчишек, которые не побоялись обхитрить судьбу. И ведь они выиграли, черт возьми, выиграли! Решение найдено. Неважно, откуда в тинктуре, которой поили Эльзу, взялся один-единственный лишний ингредиент. Неважно, что он разрушил формулу, тщательно создававшуюся Конрадом многие годы. Неважно, что эта оплошность погубила его карьеру… Важно то, что, если они окажутся правы, Марти будет жить… К черту «если»! Они правы.

В Мерн они въехали через полтора дня на закате.

За время отсутствия Конрада город почти не изменился. Извилистые улочки, по которым он бегал еще школяром, не стали прямее, прежними остались и дома с выставленными за окна цветочными горшками и крытыми красной черепицей крышами. Мерн никогда не походил на столицу: в нем не было монументальности и строгости, присущих другим крупным городам Рельтии, но именно это и нравилось Конраду. Неторопливая, но вместе с тем ни на миг не замирающая жизнь наиболее полно воплощала его представление о счастье и гармонии. Когда-то он мечтал, что, уйдя на покой, купит маленький домик на окраине и будет каждое утро спускаться в гавань, чтобы смотреть, как солнце просвечивает паруса выходящих из нее кораблей. Мечта не сбылась, как и многие другие, пришедшие ей на смену, но сейчас это уже не было важно. Важно было другое, которое становилось ближе, страшнее и в то же время желанней с каждым шагом, с каждым ударом подкованного копыта по мостовой…

К счастью, Лейднера не оказалось дома. Немолодая служанка, встретившая их, сообщила, что хозяин уехал во дворец и вряд ли вернется раньше завтрашнего утра. Конрада это не удивило: когда была больна Эльза, Артур тоже прятался ото всех в якобы неотложные дела государственной важности. Быстро выяснив у служанки, что Мартина еще жива и не так давно приходила в сознание, Бреннер потребовал принести горячую воду и полотенца. Тщательно вымыв и вытерев лицо и руки, Конрад подумал о том, что неплохо бы заодно сменить пыльную дорожную одежду, однако, взглянув на Себастьяна, решил повременить с этим. Юноша разве что на стенку не лез, разрываясь между желанием немедленно бежать наверх, к сестре, и страхом узнать, что уже поздно. Если он ошибся со сроками, Марти уже не помочь, а это значит, что все зря. Выдуманный обман, скачка сквозь осенний лес, безумные ночные разговоры, вспыхнувшая заново надежда… Все зря. Конрад слишком хорошо знал, что это значит. По лестнице, ведущей к комнате девушки, он поднялся первым.

Как он и боялся, Марти оказалась похожа на мать. Быть может, ему лишь показалось так: мягкие черты лица и зеленые глаза действительно напоминали Эльзу, но довершала сходство стремящаяся стать настоящим память. Разве что комната выглядела иначе да вместо Карла в углу сидел другой человек. Вскочив, он поспешно убрал за спину недоплетенный венок из каких-то мелких бордовых цветов и судорожно начал поправлять безупречно сидящий на нем камзол. Вероятно, это и был тот самый Густав, совету которого Конрад обязан внезапным прозрением. Помимо него, в комнате находилась пожилая сиделка и невысокий круглолицый мужчина, в котором Бреннер безошибочно признал коллегу. При виде вошедших лекарь понимающе кивнул и посторонился, пропуская Конрада к изголовью кровати.

– Как она? Какие симптомы? – быстро спросил он, убрав со лба девушки мокрую повязку и приложив свою ладонь. У Марти был довольно сильный жар, но, к счастью, еще не было бреда, а это значило, что Себастьян ошибся не больше чем на сутки. Время еще есть.

– Жар держится. Сухой кашель. Иногда подолгу. Вчера приходила в сознание и жаловалась на давящую боль в груди, – деловито доложил медик.

– Вы давали ей какие-то лекарства?

– Нет. Господин Лейднер запретил. Даже самые безобидные травки. Он ждал вас.

Конрад заставил себя не задумываться над его последними словами. Мало ли, чего или кого ждал Артур, сейчас речь не об этом, а о том, что приставленный к Марти медик все сделал правильно. От него требовалось одно – не вмешиваться, и он с этим прекрасно справился. По крайней мере, Конраду очень хотелось на это надеяться.

– Спасибо вам, можете передохнуть, – объявил он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Со мной останется Себастьян. Если мне понадобится помощь, я позову вас.

Наверное, он был излишне резок, к тому же забыл представиться и узнать имя своего коллеги, но тот принял это как должное. Медик с достоинством кивнул и неторопливо удалился, пропустив вперед не скрывавшую своего облегчения сиделку. Густав не тронулся с места. Конрад хотел было выставить и его, но подумал, что препирательства с настырным троечником отнимут слишком много времени, и махнул на упрямца рукой.

Он все же присел рядом с кроватью, взял Марти за руку, чтобы прощупать пульс. Чуть курносый профиль казался восковым, вокруг закрытых глаз лежали серовато-бурые тени, но горе-лекари выглядели ненамного лучше. За себя Конрад поручиться не мог, а вот Себастьян с Густавом напоминали обретших плоть призраков. Ничего, выспятся, когда все закончится. И закончится хорошо!

– Все в порядке, – как можно более уверенно произнес он. – Болезнь еще не перешла в конечную стадию. На приготовление препарата мне понадобится около часа. Вы будете при этом присутствовать… Только присутствовать! – уточнил он, видя, как друзья одновременно раскрыли рты, намереваясь предложить любую помощь. – В этот раз я все буду делать сам. Если что-то покажется вам неверным – скажите, но не пытайтесь исправлять сами. От этого зависит ее жизнь. Все ясно?

Себастьян кивнул сразу же, не раздумывая, а вот Густав помедлил. Все правильно: это не он мчался за много миль, чтобы найти давно наплевавшего на все и вся отшельника, не он спорил с ним до хрипоты, помогая поймать за хвост ускользающую разгадку, не он наблюдал за терзающими Конрада сомнениями… Он остался здесь, рядом с умирающей девушкой, которая даже не была ему сестрой. Бреннер не знал, кому из них пришлось тяжелее.

– Вы вылечите ее? – Он не спрашивал, он требовал и оттого казался в этот миг старше своих не то семнадцати, не то восемнадцати лет. Симпатичный парень, куда представительней того же Себастьяна, и взгляд умеет держать лучше. Только голос дрожит, выдавая тайну, которая, быть может, неизвестна даже его другу.

– Вылечу. И вы мне поможете. Ведь дуракам везет…

«Особенно влюбленным», – додумал Конрад про себя.

Спина снова начала болеть. Позвоночник словно подтачивало изнутри, заставляя Конрада ерзать на твердом стуле в попытках отыскать удобную позу. Пока все эти попытки заканчивались неудачно, но Бреннер с непонятным ему самому упрямством отказывался от предложений пересесть в более удобное кресло. Он должен быть рядом с Марти. Должен постоянно смотреть на нее, чтобы заметить хоть малейшее изменение в состоянии девушки. Симптомом может оказаться любая мелочь, любая не видная на первый взгляд деталь: изменение цвета лица, участившееся дыхание, движение глаз под опущенными веками…

Изменений не было. Никаких. А ведь с тех пор, как Марти приняла лекарство, прошло почти четыре часа… Болезнь зашла дальше, чем ему показалось, и потому сопротивляется отчаянней? Или… снова?

Из окна потянуло гарью. Осенью на окраинах Мерна жгут сухую листву, и горький запах пронизывает город. Казалось, он впитывается в стены, в серые булыжники мостовой, даже в небо, которое в сентябре кажется выше и прозрачней. Конрад никогда не любил запах горелой листвы, но сейчас никак не мог им надышаться. Он только теперь понял, что вернулся, что назад дороги нет, а есть ли она впереди… Не так уж важно. Он прожил не самую короткую и не самую дрянную жизнь, чтобы о чем-то жалеть. А на старости лет еще и перестал быть трусом. Благодаря страшной шутке судьбы и двум смелым мальчишкам, не смирившимся с ее приговором. Он все сделал правильно. Даже если Марти умрет. Он больше не побежит, потому что должен дождаться Артура и сказать ему… Сказать что? Это тоже неважно…

Длинные волосы рассыпались по подушке темными волнистыми прядями. Будто ветви ползучей орхидеи… Эльза всегда любила экзотические цветы, но в это время года Артур дарил ей астры и только астры. Они пахли так же, как мернская осень: дымом и горечью, но Эльза лишь смеялась и говорила, что весны в их доме и так хватает. Весна жила в ее глазах, в мелодичном смехе, журчащем, будто ручеек, в лукавой и таинственной улыбке, перед которой не мог устоять даже вечно серьезный и озабоченный Артур… Теперь эта улыбка погасла, превратив милое и живое личико в фарфоровую маску. Умирающие не улыбаются… И теперь осень будет жить здесь всегда…

– Мастер Конрад!

Он так резко выпрямился, что боль вцепилась в спину с утроенным азартом. Сердце тоже кольнуло, но отпустило почти сразу. Конрад вспомнил, где находится и что делает, и немедленно обругал себя. Угораздило же заснуть на стуле, да еще в такой важный момент…

– Мастер Конрад, она пришла в себя!

Старый дурак, надо же было вместо того, чтоб обратить внимание на девушку, задуматься о собственных болячках! Они-то никуда не денутся, какие лекарства ни придумывай, но вот Марти…

Себастьян не солгал. Она действительно пришла в себя. Удивленно взмахнув длинными ресницами при виде Конрада, девушка перевела взгляд на брата, затем на Густава и робко улыбнулась.

– Марти…

Казалось, это слово одновременно выдохнули все трое.

– Что с… сл…

– Все хорошо, – сорванным шепотом произнес Себастьян. – Теперь все будет хорошо. Это мастер Конрад, он вылечил тебя… Ведь так?!

Конрад не ответил. Он беззвучно смеялся, чувствуя, как по щекам текут слезы.

Он не заглядывал в зеркало очень долго. В деревенском домишке неоткуда было взяться такой роскоши, как настенное зеркало, а во время бритья он вполне довольствовался небольшим осколком, завалявшимся еще со времен прошлых хозяев. В нем отражалась лишь часть лица, но он и не стремился разглядеть себя целиком. Вскоре он и вовсе забросил это глупое занятие и стал отращивать бороду. Судя по тому, что селяне не косились на него, как на огородное пугало, выглядел он с ней неплохо. Конрад настолько отвык от мыслей о собственном виде, что встреча с зеркальным двойником стала для него настоящим потрясением, оттеснив на второй план и шальную, накрывшую его с головой радость, которую принесло выздоровление Мартины, и опасения, которые у него вызывала предстоящая встреча с ее отцом. Наверное, он не так уж сильно постарел: для своих пятидесяти девяти Конрад выглядел вполне сносно, но одно дело – хранить в памяти уже немолодое, но довольно приятное и открытое лицо, и другое – видеть в зеркале морщины и седую бороду.

– Сбрею. Сегодня же, – пообещал Конрад незнакомому человеку, удивленно взирающему на него из массивной рамы.

– Не стоит. Добавляет солидности.

Он обернулся на голос рывком, в очередной раз забыв про капризную спину и в очередной же раз отругав себя за это. Вошедшего человека он узнал сразу, несмотря на то что время не пощадило и его.

– Вернулся? – глупо спросил Конрад, изо всех сил стараясь не отвести глаз.

– Как видишь. Были неотложные дела…

Неотложных дел не было, Артур так и не научился лгать об этом. Любой нормальный отец забросил бы все, наплевав и на короля с его приказами, и на весь остальной свет, чтобы просто побыть у постели умирающей дочери, лелея надежду на то, что он может чем-то ей помочь. У Артура не было этой надежды, и поэтому он сбежал. Вот только у Конрада язык не повернулся бы назвать его трусом.

– Был у нее?

– Был.

Улыбка прорезала сведенные в одну линию губы, напомнив о том, что перед Конрадом все же живой человек, а не истукан. Артур и раньше был красив той строгой, правильной красотой, что так любят воплощать в своих творениях художники и скульпторы, но прошедшие годы сделали ее еще более четкой и безупречной… Безжизненной. Если б не морщинки в уголках глаз и почти седые вески, Конрад решил бы, что перед ним не человек, а один из легендарных бессмертных воинов, которые, согласно преданиям, вечно стоят на страже равновесия, не пуская в мир слуг дьявола.

– Ей нужен полный покой в течение двух недель, трехразовое питание и обильное питье. Организм потерял много воды…

– Я знаю.

Конрад осекся. Лицо Лейднера вновь окаменело, живыми остались лишь темные, почти черные, глаза.

– Присядь, Конрад. Я должен рассказать тебе кое-что… Думаю, это будет тебе интересно.

Ноги послушно отнесли его к низенькой софе, укрытой некогда темно-синим, а теперь тусклым и блеклым покрывалом. Конрад был готов к чему угодно, мысленно соглашаясь с любым приговором, но то, что он услышал, оказалось за гранью любых догадок и предположений.

– Когда Себастьян рассказал мне, что изучил твои формулы и нашел возможную ошибку, я не поверил. – Артур так и остался стоять, лишь развернулся к окну, вперив взгляд в краешек неба, видневшийся над крышей соседнего дома. – Я реально оцениваю таланты своего сына. Не скрою, я хотел бы, чтобы он пошел по моим стопам, но мальчик был бы отвратительным военным. Уж лучше пусть станет хорошим врачом. У него есть способности к этому, преподаватели хвалят его, и я вижу, что эти похвалы заслуженны. Однако второкурсник, едва научившийся отличать тиф от холеры, вряд ли сможет найти ошибку в трудах гения. Впрочем, дело не только в этом. Найти ошибку было невозможно еще и потому, что ты уничтожил свою формулу и воссоздать ее не удалось. Профессора университета бились над этим не один год, но безрезультатно. После того как в мучениях погибло еще несколько человек, король запретил любые опыты, касающиеся зеррийской лихорадки. Я не стал отговаривать его, хотя, наверное, должен был… Я постарался забыть об этом, но болезнь Мартины не оставила мне выбора. Твою ошибку мог найти и исправить только ты. Я решил дать тебе этот шанс.

– Спасибо.

– Не за что. Я всего-навсего не хотел терять еще и дочь… Я отправил Себастьяна за тобой и обратился к твоему помощнику, Карлу.

– Карлу? – не смог скрыть удивления Конрад. Артур обернулся и слегка приподнял бровь.

– Ты мог бы не просить помилования для него. Все знали, что его вмешательство в твои дела ограничивается накладыванием повязок и мытьем колб. После твоего… исчезновения его допрашивали не раз. В основном он дрожал как осиновый лист и бормотал, что ни в чем не виноват. В итоге на него махнули рукой. Я не интересовался его дальнейшей судьбой, но через несколько лет случайно услышал, что он стал помощником одного из твоих коллег, Ульриха Швайгера. Еще через несколько лет Швайгер занял должность лейб-медика. Ты помнишь его?

Конрад нахмурился, напрягая память. Когда несколько дней назад Себастьян упомянул имя его бывшего однокашника, он вспомнил Ульриха сразу, вот только никак не мог воссоздать в памяти его внешность. Воображение услужливо рисовало сутулую фигуру и тщательно зачесанные назад светлые волосы, но лицо старого знакомого оставалось неясным колеблющимся пятном. В конце концов, он решил, что это не так уж важно.

– Да. Мы с ним знакомы еще со студенческих лет.

– И какого ты мнения о его способностях?

– Среднего, – пожал плечами Конрад. – Хуже меня, но лучше многих. Не слишком изобретателен, но весьма упорен. Не думал, что ему удастся взлететь так высоко.

– Значит, ты не знал, что он метил в лейб-медики? Еще до твоего назначения за него пару раз ходатайствовали некоторые придворные, но твой предшественник, мэтр Энкербрахт, перед своим уходом порекомендовал Его Величеству тебя.

– Нет, не знал.

– Вы со Швайгером не слишком ладили, ведь так?

Что-то в голосе Артура очень не понравилось Конраду. С чего бы это, ведь все уже закончилось… Или нет?

– Мы не были приятелями, – признался он. – Иногда сталкивались на почве науки. Обычно я разносил его в пух и прах, и на том споры заканчивались. К чему ты клонишь, Артур?

– А что ты можешь сказать о нем как о человеке? – Лейднер пропустил его вопрос мимо ушей, и Конрад забеспокоился всерьез. Он чувствовал, что Артур подводит его к какой-то догадке, но он в последнее время слишком устал от мыслей…

– Зануда. И брюзга, даже хуже, чем я, – признался Конрад.

– Куда уж хуже, – Артур натянуто усмехнулся, но в его взгляде не было ни намека на веселье. – А что насчет Карла?

– Да ничего! – не выдержал Конрад. – Бестолочь, каких в университете пруд пруди. Зато покладистый и под руку не лез. Ты ведь знаешь все это, так зачем…

– Это они убили Эльзу.

Он сказал это тихо и спокойно, так что Конрад понял не сразу. Несколько секунд он оторопело вглядывался в застывшее лицо Артура, пытаясь увидеть на нем хоть какое-то подтверждение того, что ему не послышалось. Напрасно: Лейднер снова превратился в бесстрастную статую. Дотронешься – рассыплется каменной крошкой…

– Что ты сказал?!

– Швайгер завидовал тебе, Конрад. Еще с юности. Завидовал твоему уму, твоей удачливости, твоему положению. Каждую твою победу он воспринимал как личное оскорбление, а твое назначение на должность лейб-медика стало последней каплей. Он решил уничтожить ненавистного соперника, добившись твоего позора. И ему это удалось. Ему и Карлу. Твой помощник слишком долго мирился с тем, что ты считаешь его посредственностью, слишком часто получал от тебя подтверждения собственной бесполезности. Наверное, он бы рано или поздно свыкся с этим, но вмешательство Швайгера все изменило. Карлу представилась возможность поквитаться с тобой, и он решил воспользоваться ею. Швайгер знал, что грубое изменение формулы разрушит лекарственный эффект, и воспользовался этим. Он пообещал твоему помощнику многое, куда больше, чем дал бы ты, и тот согласился пойти на убийство. Это Карл подбросил в приготовленное тобой снадобье лишний ингредиент. Щепотку соды. Ты действительно не виноват в смерти Эльзы.

Смысл сказанного доходил до Конрада долго, но Артур проявил терпение. Убедившись, что он понял и не собирается по этому поводу хвататься за сердце, Лейднер неумолимо продолжил:

– Когда я обратился к Швайгеру за помощью в лечении Марти, он сказал, что абсолютно бессилен. Он явно хотел побыстрее от меня отделаться: говорил, что спешит, ссылался на поручение Его Величества… Тогда я обратился к Карлу. Себастьян уже скакал за тобой, и я решил, что тебе может потребоваться помощник. Я пришел к нему всего лишь затем, чтобы попросить его вновь ассистировать тебе, ведь он уже работал с тобой. Надеялся, что это может помочь тебе, если ты все-таки вернешься. А Карл побледнел и начал заикаться, словно увидел привидение. Тогда, когда все только произошло, его страх был понятен – на его месте струсил бы любой, что уж говорить о не слишком умном юнце. Но теперь… Он испугался не суда и приговора, а меня. Очень сильно испугался, хотя никаких обвинений я не выдвигал. Я сразу почуял неладное и решил побеседовать с ним более подробно…

Продолжать Лейднер не стал, да этого и не требовалось. Конрад не сомневался в том, что при желании Артур может вытрясти правду даже из покойника. Карл всегда был трусоват, и откуда ему было знать, что внезапный визит Лейднера вызван отнюдь не проснувшимся подозрением. Щепотка соды… Они с Себастьянам полночи спорили о том, какой компонент мог так чудовищно исказить формулу, но даже представить не могли…

– Теперь их будут судить, – сухо сообщил Артур, поправив безукоризненно висящую портьеру. – Расследование возобновлено, так что будь готов к даче показаний. При аресте Швайгер сопротивлялся и кричал, что все это клевета, но не думаю, что его хватит надолго. Его участие в судьбе Карла слишком очевидно, чтобы отрицать сообщничество. Пятнадцать лет назад Швайгер входил в состав комиссии, расследовавшей обстоятельства трагедии, и именно его заступничество помогло Карлу избежать неприятностей. Учитывая признание последнего и мое свидетельство, Швайгер обречен. Тебе же будут возвращены твое место на кафедре, все регалии и должность лейб-медика. Все по твоему желанию, разумеется. Думаю, вопрос о создании собственной академии Его Величество также решит положительно.

Лейднер вновь отвернулся к окну, предоставив Бреннеру созерцать идеально прямую спину. Он сказал все, что считал нужным, но почему-то не спешил уходить, как бы мучительна ни была для него необходимость находиться рядом с Конрадом.

– Артур, я… Я не знаю, что и сказать…

– Можешь не говорить ничего.

– Прости, что…

– Нет! – В ровном, почти лишенном эмоций голосе на миг прорезалась сталь. Лейднер прекрасно владел собой, но у любой выдержки есть предел. – Нет, Конрад. Ты не виноват в том, что случилось с Эльзой. Но прощения у меня не проси.

Он лишь коротко кивнул, подтверждая, что понял. Артур сказал, что он не виноват… но они оба знают, что это не так. Если бы он хоть раз догадался посмотреть по сторонам, отвлекшись от своих гениальных открытий, если бы однажды обратил внимание на тех, кем обычно пренебрегал… Изменило бы это хоть что-нибудь? Ни ему, ни Артуру не дано знать этого. Но им придется смириться со своим незнанием, а заодно и с тем, что теперь им лучше держаться подальше друг от друга. Между ними легла слишком большая пропасть, и незачем пытаться перейти ее. Марти будет жить, улыбаться, дразнить Себастьяна и гулять с Густавом по пахнущему дымом Мерну, но Эльзу это не вернет. Они оба будут помнить об этом до конца своих дней. Но лучше помнить, чем каждый раз мучиться при встрече, пытаясь пойти против прошлого. Артур понял это первым. Конраду остается лишь согласиться…

Дверь за спиной Лейднера закрылась бесшумно, оставляя Бреннера наедине с сумбурно пляшущими в голове мыслями и проклятым зеркалом, отражающим сгорбившегося в кресле пожилого человека.

Полтора года спустя

Весна в Мерне всегда наступала рано и как-то сразу. Еще неделю назад укрытые снегом деревья и кустарники начинали зеленеть прямо на глазах, а вскоре на ветках появлялись и первые цветы: крохотные звездочки всех оттенков белого и розового. Гулять по весеннему городу можно было бесконечно, и Конрад Бреннер, декан медицинского факультета Мернского университета, прекрасно понимал нерадивых студентов, прогуливающих лекции. Временами ему самому становилось невыносимо находиться в душной аудитории, и тогда строгий профессор проявлял неслыханную щедрость, отпуская мучеников науки на пятнадцать минут раньше положенного. Сегодня же он превзошел сам себя, подарив изнывающим от необходимости сидеть в четырех стенах оболтусам целых полчаса. Конрад ничуть не жалел об этом. Возможность слегка удлинить прогулку до дома его только радовала. Впрочем, в последнее время его радовало почти все: от возможности вновь заниматься любимым делом до вида цветущей сливы, росшей под окном университета. Расследование обстоятельств смерти Эльзы Лейднер было завершено, коллеги хоть и не сразу, но все же приняли в свои ряды бывшего изгоя. Как и обещал Артур, ему были возвращены должность и профессорское звание, но уважение соратников по науке пришлось завоевывать заново. Конрад понимал их и философски относился к косым взглядам и неодобрительным шепоткам. Впереди было еще немало трудностей, но Бреннер верил, что сможет их одолеть. Жизнь постепенно возвращалась на круги своя…

– Ваше чародейство!

Истошный вопль, раздавшийся откуда-то из-за спины, заставил Конрада застыть на месте и пожалеть о своем решении не сбривать бороду. Ему очень хотелось заткнуть уши, но орущая галлюцинация, к несчастью, поразила и глаза.

– Ваше чародейство!

Детина, имени которого он не вспомнил бы даже на допросе, направлялся прямиком к нему. Парень сиял, как попавший под солнечный луч золотой, а за правую его руку робко цеплялось нечто еще более рыжее, чем он сам, и такое же веснушчатое. Конрад отстраненно подумал, что прыщей на квадратной физиономии изрядно поубавилось.

– Я тут это… Решил последовать вашему совету, – поразившись сложности произнесенного оборота, парень замялся, а потом махнул рукой и перешел на более привычный говор: – В общем, сделал я ноги из села. А то мамка совсем на хребет села. Ну и вот… – Он с гордостью перевел взгляд на свою спутницу. «Вот» смущенно захлопало небесно-голубыми глазами. – Какая уж тут Марыська! Да и с работой все в гору… Я уж второй помощник кузнеца! Скоро и вовсе первым стану, а там, глядишь… В общем, спасибо, ваше чародейство! Век благодарен буду… Эй, вы чего?

– Простите, я спешу, – с трудом сдерживая смех, сообщил Конрад. – Мое чародейство должно покормить кошку. Да-да, ту самую, – мстительно добавил он, заметив, как вытянулось лицо парня. – Не возражаете, если я пойду?

– Н-нет, конечно…

– Тогда всего доброго. И удачи будущему кузнецу и его очаровательной спутнице!

Рыжий еще долго смотрел ему вслед, озадаченно почесывая в затылке, но Конраду уже не было до этого дела. Шагая по залитой солнцем улице, он счастливо смеялся.