Читать книгу Трилогия новелл «Даль» - Ника Горн - Страница 11

В колонках играет:

Don’t worry, be happy, Bobby macferrin.

Подсознательно я, конечно, понимала, что Митька бросил не меня. У нас не было ничего из того, что можно было бы бросить. Мы просто пересеклись пару раз, не потому что кто-то был кому-то нужен, а потому что у каждого были на то свои, не связанные с влечением и привязанностью причины. Он вышел из круга первым, так как его причины были исчерпаны. Ушел, улетел, уплыл, скрылся далеко-далеко, где ему просто кровь из носу приспичило найти себя. Это несколько облегчало мою неприкаянность. Все же, когда мужик уходит не к другой бабе, а чего-то там искать или доказывать, это вызывает даже некое сочувствие, желание похлопать по плечу, вместо любимого бабского вопроса: «Что со мной не так?»

Я снова открыла чат с Митькиной перепиской, извлекла оттуда второе аудиосообщение, трансформировала его в текст, отредактировала и несколько раз перечитала его потом вслух:

«Так, ну теперь, наверное, для тебя самое интересное начинается. Ты знаешь, конечно, какие-то совсем начальные отголоски про то, что я уехал в Дахаб. До Египта, до 2007 года, я не ездил никогда и никуда. То есть, в сентябре 2007 года я покинул Россию в первый раз. Друг меня позвал. До того, когда был маленьким, ездил в Прибалтику, Литву, Латвию с родителями, но тогда это и заграницей-то особо не считалось, потому что это был Советский Союз. В Польшу еще на автобусную экскурсию заезжали. Но это в детстве, а тут мне двадцать семь, и я впервые сам поехал. Не спрашивай почему так. Не хочу об этом.

Итак, Хургада. Другу было, прежде всего, интересно знакомиться с девочками на пляже. Мне это было неинтересно совершенно. Я с ним пару раз потусил на этом пляже, и сказал:

– Бл*ть, Вован, какая-то херня, ну, какие тёлки, какие пляжи – это всё для чего? Зачем нужно было ехать на другой конец света? Ради чего? Чтобы тусить с телками на пляже? Я могу тусить с ними и не на пляже. Тут же надо на что-то смотреть? Мы же в другой стране.

– Ну, ок, давай пойдём гулять, – скрепя сердцем, согласился Вован.

Я без него не мог пойти, потому что для него это был десятый выезд за границу, а для меня первый. Я в общем-то боялся даже выходить из отеля. У меня ступор начался совершенный. Я был, как на другой планете.

И вот мы гуляли, гуляли, и нас цепанули какие-то чуваки, которые продавали духи из лотоса и прочую херню. Чуваки оказались достаточно забавные. Они с ходу предложили нам кальян и каркаде, повели в подсобку в их магазине. Мой друг общался с ними на английском, я сидел и не мог сказать ни слова. У меня… Как будто я пожевал гудрон, который растаял и склеил мне зубы. Я в принципе понимал, что они говорят. Не всё, ведь мой английский был на безобразном уровне. Мне очень хотелось с ними разговаривать, но я боялся открыть рот.

На следующий день друг отказался со мной идти по тому же маршруту, потому что он опять познакомился с какими-то тёлочками на пляже, звал меня, но я сказал, что я даже смотреть не пойду, потому что мне это неинтересно, потому что мне хочется общаться с людьми с другой планеты.

И я пошёл. К тому магазину подходить было стремно. Решил мимо пройти пару раз, чтобы они меня сами заметили. И вот когда я проходил уже в третий раз, они меня узнали и позвали, как и в прошлый раз, пить каркаде и курить кальян. Они пытались со мной общаться, и я часа три просидел там, выдавив из себя слов пять: Москва, очень холодно, спасибо (когда мне протягивали очередную кружку каркаде), хау а ю, май нейм из Митя и ай эм твенти севен.

Вот это всё, что я мог сказать. Но я вернулся в отель в полной уверенности, что я пробью этот свой барьер. Я понимал, что это барьер не языковой, что в принципе моих, там, не знаю… Английский я мурыжил с пятого класса, и моих трехсот слов за глаза хватит для того, чтобы начать разговаривать. Проблема у меня не со словарным запасом, а с раскованностью, с головой, с психикой. На следующий день я взял, да и сломал этот барьер, взломал настройки системы. Я пошел, снова пошёл к этим чувакам и начал из себя что-то выдавливать. Слово за слово. Предложение за предложением. В общем, разговорился, худо-бедно. А потом уже разговорился настолько, что они меня позвали на свадьбу брата друга брата».

Митька засмеялся.

«И представь себе, через пару дней я с ними вместе поехал в какую-то бедуинскую деревню на свадьбу. Я уехал один в пустыню к арабам-бедуинам, а ещё три дня назад я максимум, что мог сделать – сказать по-английски «привет».

При этом Хургада, чтоб ты понимала, была в те времена закрытым городом, потому что тогда лютовали какие-то суданские террористы, и белым людям было запрещено покидать город. Она вся была огорожена колючей проволокой и блок-постами. Поэтому меня вывозили с территории Хургады в багажнике, а завозили уже обратно в салоне. Всем было похер, кто там въезжает. Самое главное, чтобы из города не выезжали белые люди.

В общем, выехал я успешно в этом багажнике, веселился на этой безалкогольной свадьбе. Алкоголь они, естественно, не пьют, они же арабы. Было довольно забавно. Хотя по законам жанра меня должны были взять в плен, отрезать мне уши и, поняв, спустя три недели, что моя страна за меня не заплатит, отсечь мне башку и закопать в пустыне. Но, блин… мой верховный проводник, видимо, уже пресытился таким исходом и ограничился исключительно кортизолом, который я вагонами извергал из себя, лёжа в том багажнике. Возможно, они пробили меня, сумку с документами я ведь оставил в салоне, поняли, что я никто, и им дороже будет меня мочить, чем отвезти обратно.

Когда в следующий раз друг предложил поехать снова в Египет, я сказал: «Конечно, да!». Только теперь это уже был не материковый вояж, а Дахаб – Мекка дайверов и серферов. По приезду мы сразу отправились искать дайв школу. Нашли, записались. На третий день встретили там Новый год. И мне все это безумно понравилось. Мы накурились просто в щи с бедуинами и с русскими. Была очень весёлая тусовка, и с какими-то даже там иностранцами. В общем, всё было очень прикольно.

Но самое главное, что я увидел в Дахабе, – это дауншифтеров. День, наверное, на третий или четвертый я из этого вполне себе приличного отеля с ол-инклюзивом переехал в растоманский кемпинг, где жили дауншифтеры. И у меня случился разрыв шаблона, который достиг своего аппогея, когда я вернулся в Москву и вышел на работу первый день.

Работал я тогда вместе с тобой в дорогом офисе в самом центре Москвы и за хорошую зарплату, хотя занимался полной херней. Но при этом я увидел, что в том дахабском кемпинге люди, которые зарабатывали в месяц $100, были абсолютно счастливы, уверены в завтрашнем дне. В то время как я, работая в центре Москвы, несчастлив и не уверен в том, что завтра я буду хорошо себя чувствовать, и это был важнейший «приход» в моей жизни.

У меня началась безумнейшая депрессия. Я не понимал, как может быть, что человек, который живет на какие-то копейки, он счастливее, свободнее, чем люди вокруг меня в офисе, которых я вижу каждый день. Они все какие-то напыщенные, блять, закомплексованные, они все строят из себя каких-то серьезных, блять, когда являются полными говнарями. А чуваки в драных шортах, которые они носят третий год, абсолютно счастливы, и они не скрывают того, что они долбоёбы, и носят третий год одни и те же шорты, и все они рады тому, что они долбоёбы и все их за это и любят. Вот от этого у меня произошел абсолютный разрыв шаблона. Я решил, что что-то здесь не так, надо ехать жить туда, к ним, ну, потому что, наверное, они что-то больше знают о жизни, чем я.

Мой процесс увольнения был достаточно долгим, но в апреле я-таки уехал. Дальше все было очень печально. Мое воодушевление сдулось на второй неделе. Оказалось, что дауншифтеры все те же самые говнари. Просто у них шкала бахвальств, система координат другая. Если в Москве хвастаются костюмами, машинами, квартирами и бабами, то в Дахабе хвастаются шортами. У кого старее и дырявее шорты, тот круче. То есть, тот же самый курятник, где каждый стремится клюнуть ближнего и нагадить на нижнего. Оказалось, что это то же самое просто с другой полярностью. И мне это всё, конечно, безумно не понравилось.

Разумеется, мне нужно было на что-то жить. Понятно, что я продал машину, и какие-то деньги у меня от зарплат оставались, но они быстро заканчивались. Я работал чёрным дэйвинструктором. Почему чёрным? Потому что не было инструкторской лицензии, но, тем не менее, я водил людей учиться дайвить. Я возил туристов на гору Моисея, поднимал их наверх, рассказывал, вёл экскурсии. Я работал в баре, был барменом. Я набивал баллоны для дайвинга, в дайв клубе. Занимался абсолютно любой херней. И мне это очень нравилось.

Я просыпался с утра, и у меня не было чёткого плана. Я просыпался и задавал себе вопрос, и мне очень нравилась именно такая трактовка: «Что мне хочется сделать сегодня?» Я не задавал себе вопрос: «Что мне надо сегодня делать или что кому-то надо, чтобы я сделал?» Если я не хотел делать ничего, я не делал ничего. Если я хотел пойти поработать барменом, попечь блинчики, поварить кофе, пообщаться с людьми за барной стойкой, я просто шёл к приятелю и вставал за стойку. Говорил:

– Иди отдыхай, братан, я постою, чаевые мои.

Он отвечал:

– Прекрасно!

Я вставал за барную стойку и за день зарабатывал достаточно для моих скромных потребностей.

Если мне не хотелось стоять в баре, тогда я спускался в русский клуб, садился, заказывал у того же приятеля чашку кофе и смотрел по сторонам, искал новые лица. Ну, людей, которые только что приехали. Находил их по двум признакам. Во-первых, они новые, во-вторых они белые. А дальше уже очень аккуратненько я начинал к этим людям прислушиваться. Часто у них возникал между собой какой-то вопрос, и они такие:

– Ой, надо бы вот это узнать.

И я такой совершенно случайно как будто, сидя рядом:

– Извините, ребят, я случайно подслушал, вот я вам подскажу, вот это там, в это там…

Так завязывался разговор, в какой-то момент они проявляли интерес к чему-то, на чём я мог заработать, и я на этом зарабатывал. Бывали дни, когда у меня не получалось подцепить никаких клиентов, и я не сильно расстраивался. Здорово было каждый день задавать вопрос: «Чем я хочу заняться?» Это кайф. К сожалению, сейчас уже давно не так. Это был всего один период жизни, когда я делал вообще всё, что хотел, и занимался, чем хотел.

С другой стороны, я попал в мир арабов и бедуинов. Я ехал туда с большим сомнением, с большой тревогой, потому что это было после одиннадцатого сентября, когда усилилась волна американской пропаганды против Ислама.

Довольно скоро я понял, что я очень сильно ошибаюсь, что более честных, открытых и дружелюбных людей, чем мусульмане, вот те самые арабы-бедуины, (я не говорю про мусульман на Кавказе и прочих, я именно про тот ислам вокруг Саудовской Аравии, центр мусульманского мира) – я не встречал. Я не скажу, что они прямо сильно открыты. Я к тому, что никто там не замышляет никакой вражды против тебя, и никто не собирается ударить тебя в спину, потому что ты неверный. Это настолько говно собачье и не имеет отношения к реальности. Людей другой религии резать там никто не хочет от слова «совсем». Большинство из них наивные, внушаемые, искренние люди-дети. С ними было очень приятно общаться, гораздо интереснее, чем с русскими дауншифтерами.

Оказалось, что настоящие бедуины не живут в больших египетских городах. Я много ездил по аравийскому региону: был в Йемене, прожил несколько недель в Сане, потом на острове Сокотра. Я очень рад, что сделал это и съездил тогда, потому что сейчас этого мира вообще в принципе нет. Сам весь тот город Сана, который я увидел – вот это была действительно настоящая, другая планета. Я уже не боялся ничего: людей с другой культурой, с другим языком. Я уже достаточно комфортно себя чувствовал, находясь один в каком-то совершенно незнакомом мире.

Сана – столица и крупнейший город Йемена, один из старейших, постоянно населённых городов и одна из самых высоких столиц в мире. Город был заложен Симом, сыном Ноя, то есть, это один из самых древних, сохранившихся городов на Земле.

И вот я увидел его таким, каким он существовал более тысячи лет: прекрасные памятники, великолепные городища, вырастающие прямо из каменных глыб, окруженные оборонительными стенами. Я был поражен богатым, ажурным, белоснежным орнаментом на терракотовых фасадах, нарядным, пряничным полотном плотно расположенных домов с плоскими крышами, решетчатыми, арочными окнами, наподобие венецианских, но более искусных и насыщенных разнообразнейшим декором, с многоуровневыми балкончиками, верандами и башнями. Там было колоссальное количество надписей, которые рассказывали об истории Йемена. Сказочный город, самый красивый из ранее виденных мной.

К сожалению, того города уже нет. Гражданская война и артобстрелы саудовских ваххабитов практически сравняли его с землёй. Ничего из того, что я увидел тогда, что осталось в моей памяти, уже нет. Как и не осталось и той Сокотры, которую я увидел в 2008.

Это был остров, на котором не было электричества, не было мобильной связи, были люди-дикари, которые ходили в юбках, мужчины, когда здоровались, приветствовали друг друга, не пожимая руки, а тёрлись носами. У них был свой, устный язык, письменного не было. Зато были бескрайние белые, песчаные пляжи, невероятные, сказочные деревья с пухлыми, неестественно расширяющимися к земле стволами и открытыми, безлиственными до середины, а часто и до самой верхушки густо ветвистыми кронами, похожими на гигантские грибы с зелёными, пушистыми шляпами. Там были лазурные берега, населенные ярчайшей флорой и фауной.

По таким местам ездил какой-нибудь там, не знаю, эээ, Джеймс Кук. То есть, ну, совершенно дикое место, где белых людей трогали, потому что никогда не видели белой кожи. Это был безумно интересный мир, и я очень рад, что успел побывать там.

Кроме этого, я был в Эмиратах, в Сирии, в Дамаске, в Ливане. Я проехал всю Иорданию на велосипеде от Красного до Мёртвого моря. В общем, поносило меня в тот момент по миру знатно. Я ездил со своим другом, который, в общем, даже, наверное, еще больший интроверт, чем я. Мы за неделю общения могли друг другу сказать слов двадцать. И нам было очень комфортно вдвоём. Два человека, которым очень интересно самими с собой помолчать. Оба этих чувака понимали, что не нужно парить друг друга разговорами.

Но все равно это было несколько людновато».

Митька засмеялся и еле различимо отхлебнул неизвестно что неизвестно из чего.

«Самый кайф обнаружился совершенно случайно, когда знакомые позвали пойти на верблюдах по пустыне. Причём не в какой-то там разовый, дневной выход, а предполагалось, что мы будем идти чуть ли не неделю. В итоге мы шли восемь дней.

Сначала доехали на машинах от Дахаба на противоположную сторону Синайского полуострова. Дальше погрузились на верблюдов и восемь дней шли пешком, пересекая насквозь полуостров, шли обратно в Дахаб. И вот это был кайф!

Нас было восемь человек: трое русских, пятеро бедуинов. Я испытал запредельный уровень внутреннего комфорта. Для меня это было достаточно тяжело физически, потому что в тени (это был февраль, северная часть восточного полушария, то есть ну, всё-таки зима) даже зимой там плюс пятьдесят пять в горах, а ночью – плюс пять. То есть, ночью адски холодно, днём – адски жарко. Физически, физиологически это было достаточно тяжело переносить, но это был кайф.

Восемь дней абсолютного молчания, потому что верблюды идут не рядом друг с другом. Соответственно, когда я шел на верблюде, я погружался в безумный транс. В голове – сварившейся кисель. Мозги там превращались просто в какой-то, я не знаю, студень. Нет, не студень, жульен такой кипящий. Ты толком думать ничего не можешь. А еще и накуренный с утра, не потому что тебе захотелось какого-то там изменённого сознания, нет. Просто оказалось, что бедуины, пересекая пустыню, они либо курят, либо употребляют опий регулярно, ежедневно, с самого утра. И это не придурь наркоманская, это физиологическая потребность.

В самый первый день мы вышли с рассветом, и в 09:00 было уже плюс пятьдесят. Я не курил, потому что я… Ну, курить траву с утра… Это просто какой-то бред. По мне так это был выкинутый день. Но мои друзья, двое русских, курили прямо с рассвета. Ближе к десяти я почувствовал, что сейчас потеряю сознание, а ребята, которые курили с самого рассвета, были бодрячком, ехали ровно, слушали музычку и даже пританцовывали. Я понял, что что-то здесь не так, и последовал их примеру. После этого я начал курить прямо с рассвета.

В пустыне запредельные условия для выживания. В жизни накурка – это потребность в изменённом сознании, а там – это необходимость, потому что она просто помогает тебе выживать. Организм гораздо проще переносит жару. Целый день едешь на верблюде, тебя никто не парит. Представь себе. Ты один со своими мыслями, и при этом ты не видишь ничего лишнего. Кайф!

Одно из самых красивых мест на земле – это горная пустыня. Песок и камни, и нет больше ничего. Ну, естественно, небо над головой. И это сочетание – небо, голубое-голубое небо, белый песок и красные камни. И вот этот вот триколор, который ты видишь на протяжение нескольких дней от рассвета до заката, погружает в транс: начинаешь ковыряться в мыслях, находить проблемы, начиная с детских, причем, разбираться с ними, вспоминать всю жизнь. Вытаскивать из себя то, за что годами себя корил, что поступил где-то неправильно. Но, вспоминаешь глубже, разбираешь ситуацию по кусочкам, раскладываешь по полочкам, понимаешь, что в общем-то, ты правильно поступил, потому что если ты поступил бы иначе, наверное, было бы ещё хуже. А может быть, и было бы лучше, но ты поступил так, как поступил, и пора уже эту ситуацию отпустить, смириться, сделать выводы, не винить себя. Целыми днями так идёшь и думаешь. И в этом оказался самый-самый кайф.

Стоит ли говорить, что это был не последний мой выход в пустыню. После возвращения в Дахаб прошло, наверное, пару недель, и я понял, что я хочу туда снова. И хочу я в пустыню уже не в компании людей, а один. Я нашёл владельца верблюда, на котором я ходил в первый раз (верблюда я назвал Вовкой), спросил, может ли он мне дать Вовку, чтобы сходить в пустыню. Он ответил: «Да, конечно, без проблем, бери». Я дал ему какую-то копейку и ушёл, как ты говоришь «по пескам перламутровым». Ты даже не знала тогда, что я там, может, фотки видела, правда, но четко уловила образ. Всегда знал, что ты умеешь.

Первый раз я ушёл на день. Пошёл с утра, вернулся вечером. А потом я начал ходить на несколько дней. И максимальный мой поход в пустыню в одного был где-то неделю. Это оказался еще больший кайф, чем тот первый! Хотя, куда уж, казалось бы, больше?

Все то же самое, как когда ты идёшь группой, ну, то есть у тебя триколор – белый песок, красные камни, голубое небо. Всё то же самое – тебя никто не парит, но при этом у тебя появляется необходимость выживать, необходимость принимать жизненно важные решения. Когда ты идёшь группой, решения за тебя принимают бедуины. Ты для них…

Мы тогда в первый поход накурились вечером на привале и развели целую теорию из того, что очень прикольно устроена жизнь у бедуинов. Вот они катают нас, русских, по пустыне. Для того, чтобы заработать денег, им нужно провести из пункта А в пункт Б несколько объектов – это верблюды и белые. Соответственно, мы и верблюды для них – животное, низшие и высшие. При этом низшим животным является турист, а высшим животным – верблюд, потому что верблюд может вести туриста, а турист верблюда везти не может. Заработает бедуин только в том случае, если правильно построит логистическую и ресурсообеспечивающую цепочку.

В общем, вся забота, когда ты идёшь группой, ложится на плечи бедуинов. А вот когда я пошел один по этой самой пустыне, помимо того, что я был предоставлен снова своим мыслям, я ещё сам вынужден был быть озабочен своим выживанием и своими коммуникациями там, в пустыне. Там ведь достаточно много людей-бедуинов живёт. С ними для того, чтобы безопасно пройти по пустыне, нужно уметь находить общий язык. Это оказалось, достаточно интересно, и это тема для отдельного, наверное, очень длинного рассказа.

Что может происходить в пустыне и как? Скажу, во-первых, что бедуины – честнейшие люди. У них на самом деле там есть возможность взять чужое, этого чужого в пустыне достаточно много, но при этом они не представляют, как это в принципе возможно, потому что это харам. Они не набрались, не знаю, как это лучше сказать, европейской идеологии «урвать побольше». С одинаковым образом мыслей они как жили полторы тысячи лет назад в этих самых пустынях, так и продолжают жить. У них не поменялось ничего, взять чужое для них – харам, обидеть гостя – харам. Совершенно честные, искренние, наивные люди с образом мышления на уровне семилетнего ребёнка. В школу они, естественно, не ходили, мира не видели. Они воспринимают мир безгрешного радостным, несмотря на то, что живут они в очень сложных условиях.

Если ты рассказываешь им про жизнь в большом городе, особенно не в Египте… Про то, что в Египте есть Каир, большой город, Александрия и всё прочее, они понаслышке знают, что вроде где-то есть. Ну, и хер бы с ним… Но когда ты начинаешь ему рассказывать, что существует совсем другая страна, где есть снег и всё такое, они слушают, как сказку, то есть они не верят, что это есть в мире. Очень, очень наивные.

Я много раз ходил по пустыне. Это был натуральный кайф интроверта. Я думал, что нет большего кайфа. Но нет… Оказалось, что есть кайф кайфовее. К нему я пришёл не сразу. Когда я начал в долгую уходить в пустыню и надолго уезжать в какие-то там соседние, сопредельные страны, и мне нравилось шататься, и я понимал, что мне не нужно особо ничего – пачка сигарет, рюкзак. И это, несмотря на то, что ещё каких-то полгода назад я жил в Москве, ходил в офис в самом центре Москвы, рядом с Кремлём. У меня были какие-то там дорогие костюмы.

И в какой-то момент сейчас мне кажется, я просто испугался своего… Запредельной свободы испугался и того, до чего это может довести, где в итоге всего этого шатания я могу оказаться. Понравится ли мне там? Будет ли у меня возможность из этого там вылезти? В общем, в какой-то момент мне показалось, что я скатываюсь в пропасть. И что это не закончится ничем хорошим. И поэтому я решил, что с этим надо завязывать».

* * *

«Я улетел в Москву. Интересный этап. Он не имеет отношения к одиночеству и всему прочему, но, тем не менее, достаточно забавный, прежде всего, для самого себя. В нем я почувствовал себя цельным, соображающим – это важно, знаешь, самого себя чувствовать умным.

В общем, я улетел в Россию, мне нужно было завязать немножечко с этой свободой и пожить более менее стандартной жизнью. Я полетел в Москву, поселился у родителей. У меня было тринадцать тысяч рублей, и мне нужно было чем-то заниматься.

Я долго думал, то есть я никогда до этого не занимался именно своим бизнесом. Какой-то мелкой коммерцией занимался, но своим бизнесом – нет. Пошатавшись, пожив в этом во всём мире и походив по пустыне, я понимал, что никогда в жизни больше не смогу работать наёмным работником, потому что, ну, всё. Не мое это, терпеть ебланов и выполнять их поручения, это больше не моё. Все мои предыдущие работодатели были ебланы. Надо было сделать что-то свое. Ну, а что я мог сделать?

Это был 2008, получается, или уже начало 2009? Самый разгар кризиса во всём мире и в России в том числе. Народ сидел без денег, не продавалось ничего. Ну, в общем «такое». А я подумал, ну, надо, наверное, что-то продавать. Что же можно продавать, когда народ ничего не покупает? И этот мыслительный процесс занял у меня очень много времени, я не шучу, он занял минут пятнадцать.

Что русский человек будет покупать, когда у него плохо, все плохо в жизни – денег у него нет, ни хера у него нет? Что на последние деньги будет покупать русский человек? Бухло! Это совершенно логично – бухло, ну, потому что он русский. Так русский человек устроен: на последние деньги он пьёт для того, чтобы несколько заглушить страх того, что это последние деньги.

– Так, – подумал я, – бухло продавать я не могу, потому что на лицензии и акцизы денег я не наберу точно, потому что у меня в кармане тринадцать тысяч рублей, и всё, и больше у меня нет денег ни хрена.

Тогда, совершенно случайно, в моей голове всплыла фраза: «Дай человеку рыбу, и он будет сыт один день, научи человека ловить рыбу и…»

– Трам-пам-пам, – подумал я, – интересно, а самогонный аппарат – это же, наверное, запрещено?

Я полез в законодательство. И оказалось, что в 2001 году из Кодекса об административных правонарушениях убрали запрет на самогоноварение и на продажу самогонных аппаратов. И я был чуть ли не первым человеком в России, который это заметил.

В следующие пятнадцать минут я придумал бизнес-план, нашел чувачка, который сделал себе кустарным образом самогонный аппарат в гараже, и на форуме это запостил. Причем я, даже не созваниваясь с этим человечком, просто взял фотографию его устройства, первый раз в жизни открыл фотошоп с целью обтравки, поместил фотку на белый фон. Дальше подумал, что нужно как-то это всё попытаться продать. Не умея ничего делать толком в html, я разобрался за пару часов, и к утру у меня был готов сайт.

Надо сказать, что я сделал не сайт. Я сделал, наверное, одну из первых в России лендинг-page. Это был одностраничный такой сайт, на котором была фотография, название «Пчелка» (которая по моим задумкам должна была принести мне много-много меда), описание, цена, форма захвата, куда нужно было ввести свой телефон и нажать кнопку «заказать». Я сделал все буквально за три часа, причём без всяких там… Это сейчас здорово – конструкторы, всё прочее, а тогда – это все нужно было делать ручками.

Я сделал этот сайт, прикрутил к нему счётчики и лёг спать. С утра я проснулся, залез на свой сайт, и понял, что у меня просмотров – один, и этот один – я. То есть больше никто, кроме меня, не смотрел. Я подумал, ну, значит, надо привлечь каких-то людей, чтобы они смотрели мой сайт, и снова полез в интернет. Оказалось, что есть такая штука, как Яндекс- директ. С ним я разобрался минут, наверное, за какое-то очень малое количество минут, и запилил рекламную кампанию. Вложил огромнейший на тот момент для меня бюджет – триста рублей. Через сутки получил две заявки и начал искать контакт этого чувака, который кустарно способен сделать самогонный аппарат.

Короче, нашёл, поехал к нему, начал договариваться с ним, что он будет делать. Он сначала испугался, что это какая-то контрольная закупка, что я из органов. В общем, больших трудов стоило его убедить. В итоге забрал я, выкупил у него пару-тройку аппаратов почти на все деньги.

Весь следующий месяц я херачил, как пчела. Купил один, продал по цене двух, купил два, продал по цене четырёх, купил четыре… Так вот крутился, крутился, крутился… и к концу месяца у меня было триста штук рублей, из тринадцати вложенных. Я практически не спал, не отдыхал, не ел, потому что мне было тупо некогда. И это был один из самых счастливых месяцев в моей жизни, когда я работал с максимальной стопроцентной самоотдачей.

Имея в кармане тринадцать тысяч рублей, можно было расплакаться от своего безысходного состояния, пробухать эти деньги, а потом пойти искать работу по офисам. Я же включил мозги, не опустил руки, разобрался в том, чего не знал, и сделал. Было очень здорово поверить в себя и похвалить себя по-настоящему в кои-то веки. Сказать самому себе, что ты молодец и лучше бы, наверное, не сделал бы никто. Сам себя превзошёл. Это было очень приятно.

К сожалению, это единственный месяц в моей жизни, когда я мог сказать, что я превзошёл сам себя, потому что все остальное время, естественно, я себя ругаю, потому что я понимаю, что очень много не доделываю, ну, или не делаю вообще. Я был бы счастлив. Ещё бы одну такую неделю! Мне бы этой недели хватило на то, чтобы совершить просто гигантский прорыв по отношению к тому состоянию, в котором я нахожусь сейчас. Но, к сожалению, сейчас мне уже лень, тогда была мощнейшая мотивация, тогда хотелось резко изменить свою жизнь. Сейчас я уже понимаю, что мне не надо. И мне не хочется ничего менять.

Естественно, то была неделя полного одиночества, я не общался ни с кем, только с покупателями. Но это общением назвать трудно, согласись?

Я напомню тебе, что тогда ещё не было мобильного интернета, то есть все эти заказы – это было очень сложно. Я ехал, покупал аппарат, вез его на другой конец Московской области. Дальше мне нужно было как-то, где-то попасть в интернет. Сейчас здорово! Во-первых, есть интернет в телефоне, или в любом ресторане есть wi-fi. Тогда этого ничего не было. В 2009 году в ресторанах было мало беспроводной связи, только в центре Москвы и всё. Мобильный интернет в телефонах только-только появлялся. Тогда это был JPS, который работал в час по чайной ложке и стоил, как крыло Боинга.

В общем, сделал я этот бизнес, за месяц поднял денег и понял, что это круто, и в принципе можно сделать из этого что-то интересное. Как-то раз, в пятницу вечером, я взял баночку пива, полез смотреть как делать интернет-магазин, ну, нормальный интернет-магазин. В понедельник в 07:00 я открылся, запустил новую рекламу. Потом у меня появился офис и наёмные работники, машина, личный водитель, а потом мне стало тупо лень всем этим заниматься. И дальше этот бизнес стагнировать несколько лет.

Я вложил не очень большое количество денег и сделал свое производство. У меня был производственный цех, на производстве работали человек, наверное, пятьдесят. Я делал не только самогонные аппараты, но и разные металлоконструкции, в общем, влез в бизнес, который был мне, ну, абсолютно не интересен. Я и металлоконструкции. В чем прикол?

Мне это всё не нравилось, поэтому я бизнес отпустил, на работе появлялся два-три раза в месяц от силы. Все были очень счастливы работать там, где никто мозги не парит, где директор не появляется. У меня там была вечная, итальянская забастовка, никто ничего не делал и получал за это зарплату. Тем не менее, до 2019 года этот бизнес приносил деньги, на которые я жил. Несмотря на то, что надоел мне в 2010 году, он девять лет ехал по накатанным рельсам, которые я ему в 2009 году наладил. Десять лет я получал дивиденды, не делая ни хе-ра, просто потому что был удачный старт.

И вот в какой-то из четвергов в 2010 году мне позвонил друг из Дахаба и сказал:

– Слушай, мы с друзьями, знаешь всех, едем учиться яхтить. Хочешь с нами?»