Читать книгу Восемь ступеней силы - Никас Славич - Страница 2

Рассветная лазурь встретила его в пути, нежными оттенками окрасила небо. Одинокий человек с торбой за плечами брёл по едва приметным лесным тропкам. Ему посчастливилось увидеть первые лучи солнца. Утренняя заря ярко осветила древесные кроны. Неподалёку бурлила речушка, искрила отражением солнца в чистых водах, создавала невероятную игру света и тени. Полюбовавшись на удивительную красоту, на великолепие природы, человек понял: не всё потеряно.

«Надежда жива всегда, если остаётся в мире доброе и светлое начало!» – оптимистично подумал он и пошёл вперёд с утроенной силой. Мужчина оставил позади тёмную и мрачную ночь. Она тусклым сиянием колючих звёзд поселила отчаяние в его душу. Но первые, робкие лучи солнца прорвались сквозь густую листву, развеяли мрак ночи нежно-жёлтым светом.

Он шёл сквозь восточные таёжные дебри – лишь паломники к горам Обретения Счастья ходили здесь, да и то редко. Ему предстоял далёкий путь к столице Леска – к Хостоку.

Мужчина выжил, один-единственный из трёх сотен магов, посланных уничтожить чёрный камень троллеорков – артефакт являлся источником тёмного колдовства. Все остальные погибли – их разорвал бесформенный серый вихрь. От артефакта вырвался ветер, с лёгкостью пробил их защитные чары и разметал магов. И те, кого задевали тонкие чёрные потоки отравленного воздуха, помирали…

Один маг устоял в борьбе с вихрем. Он с трудом преодолел боль и мощные удары по защитной оболочке. Мужчина дошёл до камня; рубанул калёным, заговорённым клинком из прочнейшей стали, но оружие разлетелось вдребезги, не оставило ни царапинки. Вихрь пробил защиту мага и набросился на тело, оставил кровавые раны и разорвал одежду в клочья. Но вскоре он насытился кровавой жатвой, исчез и более не истязал его. Ураган погубил всех магов, в живых остался один. Почему? Он не знал.

Маг попытался вселить в камень энергию света, но артефакт нанёс ответный удар. Он уничтожил направленное на него заклятье. Дерзкого смельчака окутали чёрные тенёта. Сознание мага померкло, а через миг он очутился в глухих восточных дебрях…

Беспомощное тело чародея сутки лежало на траве. Рубаха его вся изодралась, на туловище, ногах и руках алели кровавые рубцы.

Придя в сознание, маг понял, что план по уничтожению чёрного камня не удался. Ибо на сырой земле его кровью было написано:

МЕНЯ НЕЛЬЗЯ УНИЧТОЖИТЬ

Ладонь левой руки волшебника истекала кровью, и к надписи тянулась тоненькая рдяная струйка. Маг забинтовал кровоточащую руку остатками рубахи и, хромая от боли, пошёл на юго-восток – благо, он легко ориентировался в лесу. А вокруг царило жаркое лето, полное жизни, отдавалось контрастом боли в душе: ведь у камня, он познал горе и ужас; смерть беспощадной косой унесла всех его товарищей.

Раны благодаря целительской магии постепенно зарубцевались, оставили на стройном торсе несколько шрамов; боль в руке прошла. Но страдания души он никак не мог унять.

Рассвет отыграл симфонию жизни, проник лучами в лесную глушь. К магу вновь возвращались мрачные мысли.

Он спешил к столице, а зачем? Доложить о провале их похода, о полной никчёмности всякой борьбы?

Подорвать несокрушимую веру жителей Алеаннэ в лучшее?

Нет, ни за что!

Волшебник замедлил шаг. Незачем ему торопиться в столицу. Он принял новое решение. Он пойдёт к горам Обретения Счастья, чтобы остаться там навсегда.

Рослый, хорошо сложенный, черноволосый и широкоплечий мужчина шёл широким шагом по лесным тропам. Он резко поменял направление движения: отправился на северо-восток. Рассвет давно сменился полуднем, а он продолжал мрачно идти по одной из тропок, проложенных паломниками. Лига, другая – и впереди переливающимися снежными шапками заблистали горы Обретения Счастья.

Маг заторопился вперёд. Он стремился поскорее достичь границы сокровенных гор. Лесные пичуги пели свои радостные песни, а в душе волшебника царило смятение. Он осознал всю бесполезность войны и дальнейшей борьбы с врагами, впал в беспросветное отчаяние. Обретёт ли он счастье в заповедных горах? Мужчина шагал и не замечал природного мира: он отстранился от всего, за что более не желал бороться.

А лес чаровал изумрудными красками. Дикие тополя роняли невесомые семена, и они мягким пухом опускались на зеленую траву, а та стремилась вырасти выше, чтобы дотянуться до дарующего жизнь светила. Неповторимые ароматы таёжного леса, запахи елей и кедров, что особняком стояли от других деревьев, незримо витали вокруг идущего человека, пытались вернуть его обратно в мир простого ощущения – чувства гармонии и счастья.

Маг прервал мрачные мысли, поднял голову и увидел, как навстречу ему с недалёкой горы начал спускаться человек. Белоснежные одеяния виднелись издалека на фоне коричневой скальной породы. Мужчина спускался по вытесанным в горе широким ступеням. Когда двое сблизились, маг узнал друида – бессмертного стража гор. Он оставался вечно молодым – огненноволосый отрок пятнадцати вёсен на вид; но в глазах читалась мудрость тысячелетий жизни, выдавала истинный возраст.

Друид ласково погладил ветку кедра и остановился у первой ступеньки скальной лестницы, что вела к плато. Маленькая шишечка на дереве издала мелодичный звон.

Маг пробрался сквозь колючий кустарник и преклонил спину перед друидом. Тот, облачённый в просторную рубаху и штаны, сотканные шелкопрядом, приветствовал волшебника и заговорил. Страж мудро прозрел всё то, что творилось у мага в душе:

– У тебя в сердце нет надежды, но пока жива вера. Зачем ты идёшь в горы, странник? Зачем тебе обретать счастье, если будешь знать, что его лишён весь остальной мир?

– Хочу остаться в горах навеки. Я выжил один из трёхсот магов, посланных к чёрному камню. Но мы потерпели поражение. И что мне делать? Я ничем не могу помочь людям!

– Ошибаешься. Да, ведун, ты утратил часть былой Силы. Но скала-хранительница явила мне: ты дошёл до цели и выжил. А знаешь, почему?

– Нет. Расскажи мне, прошу тебя! – заволновался маг и вновь обрёл надежду. Почему он раньше не задумался над этим?

– Внемли моему слову. В молодости ты чувствовал в себе ещё больше мощи, постиг четвёртую ступень Силы. А сейчас ты на третьей – растерял былое умение. Горе, война и жестокость врагов источили твои резервы, хотя Сила разлита повсюду. Но твоя душа очерствела от постоянной боли. Осталось лишь прежнее умение интуитивно создавать чары. Но у многих магов нет и этого дара, они просто повторяют заученные чужие заклинания.

– Никто из погибших магов не достигал четвёртой ступени! А на седьмую смог взойти… – чародей завороженно замолчал.

– Да, – подтвердил друид его невысказанные слова, – лишь Великий маг. И ты – его далёкий потомок.

– Что? Не верю! У него не осталось детей! – изумился чародей.

– Все так думают. Мало кто знает, что он отправился по моему совету в глухую деревню Лесная Земляничка и завёл там семью. Все его потомки отличались поразительным даром магии, в их числе и ты, Кайрил.

Маг вздрогнул; друид назвал его истинное имя, то, что отражает всю сущность человека. Это имя он скрывал, простые люди называли его иначе.

– А у тебя, великий друид, какая ступень Силы? – взволнованно вопросил чародей.

– Увы, лишь пятая. – Страж гор печально склонил голову.

– Ого! А сумеешь ли ты уничтожить чёрный камень?

– Нет, скала-хранительница показала мне его мощь, и с ней совладает тот, кто владеет седьмой или легендарной восьмой ступенью Силы. Мне это неподвластно, несмотря на дарованное природой бессмертие.

– Где такую Силу взять… – грустно усмехнулся Кайрил, а в миру просто Эймел, что значило на эльфийском «Творящий добро».

– Где взять, спрашиваешь? – удивился друид. – Ответ прост: создать.

Эймел поражённо посмотрел на собеседника.

– Подумай сам, – улыбнулся страж. Невесть откуда взявшийся порыв ветра поиграл его невесомыми одеждами и заставил прозвенеть шишечку кедра.

– Ты предлагаешь мне… оставить потомка? – ошеломлённо спросил Эймел.

– Да! – улыбнувшись, воскликнул друид.

– Но как это поможет? Когда он вырастет, троллеорки всё захватят.

– Есть один магический способ. Дело в том, что я не зря упомянул деревню Лесная Земляничка. Она находится в месте, где под землёй сплетаются магические аномалии. Некогда великий создал амулет. Благодаря ему время в деревне можно заставить идти быстрее. Пока в обычном мире пройдёт всего один день, там уже пролетит Алеаннэ Фаррэ – по-эльфийски год.

Друид протянул ему деревянную плашку с затейливо вырезанным узором: две семиконечные звезды, помещённые в треугольники, а они – внутри огромного овала с лучами.

– Зароешь этот амулет в землю в стороне от деревни. Выкопай его, когда сыну исполнится восемнадцать лет.

– Но достигнет ли он седьмой или восьмой ступени Силы, если я обрёл четвёртую, да и ту растерял? – спросил Кайрил и принял дар друида.

– Я думаю, сумеет. Позволь мне дать тебе один совет. Великий ошибся: он пытался научить сыновей волшебству. Магия приходит к людям интуитивно, как дар богов, а не по принуждению. Когда через восемнадцать лет – а для других дней – его сын вышел из деревни во внешний мир, он достиг всего третьей ступени Силы. В дальнейшем он не продвинулся в развитии дальше четвёртой. Поэтому ступай и помни: твой сын овладеет Силой, когда придёт время, и только тогда ему понадобится наставник.

– Хорошо, я так и сделаю. Надеюсь, всё получится, – проговорил Эймел.

– Не учи его волшебству, вообще, забудь о том, что это такое – и тогда дар Великого в полной мере перейдёт к твоему потомку. Смело отправляйся к деревне Лесная Земляничка – она однажды сыграла свою роль в свершении судеб, пускай это повторится вновь. Напоследок прими от меня ещё один дар – эту рубаху. – Немолодой юноша обнажил свой стан и передал одежду волшебнику.

– А ты?

Юноша усмехнулся, повёл покатыми плечами.

– Мне-то что, я закалённый! А в крайнем случае – ещё шелкопрядов найду. Не идти же тебе полуголым в деревню. Думаю, там ждёт твоя наречённая.

– Надеюсь. Можно задать ещё один вопрос? – поинтересовался маг и надел рубаху с мягкой и приятной на ощупь тканью.

– Говори.

– Почему ты с пятой ступенью Силы не помогаешь нам в войне с троллеорками?

– Увы, – сказал друид и развёл руками, – я пытался, хотел выйти в мир, покинуть воистину прекрасные горы. – Вечно молодой парень сделал жест, обвёл руками скалы. – Ничего не вышло. Вот смотри, – с этими словами друид попытался сойти со ступени к Эймелу, но остановился в нелепой позе. Он наткнулся на невидимую стену и увяз в ней. Затем дух природы с трудом шагнул назад.

– Но почему? – недоумевал маг.

– Я привязан к этим горам, поставлен их вечным стражем. Я не имею права покинуть их, кроме как ради борьбы с Хаосом, и то отлучаюсь ненадолго.

– Тогда что ты охраняешь?

– Это я имею право сказать тому, кто стоит на одной ступени Силы. И то будет малая часть правды, одна грань на огромном кристалле истины. – Друид пожал плечами, не в силах объяснить путнику то, что при его разуме останется непонятным.

– Ладно, я пойду. Надеюсь, мой сын спасёт мир Алеаннэ. Кстати, почему ты уверен, что родится именно сын?

– Если ты слышал о древнем аристократическим роде Муннов, то наверняка задумывался, почему в нём чаще рождаются мужчины, чем женщины. Дело в том, что их общий предок – один из правнуков Великого. Наследие мага в том, что его дар сполна передаётся именно мужчинам.

– Но я не из Муннов, – произнёс Эймел.

– Да, твой род ведёт начало от другого внука Великого. И вспомни – среди твоих близких наверняка больше мужчин, чем женщин. Но мы заговорились. Тебе пора. Прощай и позволь дать напоследок ещё один совет. Учи сына преодолевать трудности, закаляй его дух, но не забывай укреплять и тело. Это поможет ему не сломаться и обрести Силу.

– Хорошо. Прощай, страж гор. Благодарю тебя, что ты вернул надежду мне и всему миру.

– Прощай, и да пребудет с тобой огонь бога Знича[1]!

* * *

По пути Эймел размышлял над словами друида. «Получается, я – потомок Великого мага! Но куда он исчез после того, как жил в деревне Лесная Земляничка? Нам сильно не хватает могучего мага, чтобы одержать победу над троллеорками!.. Надеюсь, задуманное удастся, и я найду свою судьбу, а сын принесёт миру надежду на лучшее».

Будучи магом, Эймел мало внимания уделял противоположному полу. Среди женщин он всегда искал ту единственную, что разожжёт в нём огонь истинной любви. Но из-за необходимости постоянно биться с троллеорками он рисковал никогда её не найти – на заградительной стене сражались мужчины, только среди целителей встречались женщины.

Он шёл с надеждой на то, что найдёт свою вторую половинку. На исходе третьего дня пути от гор Обретения Счастья Эймел увидел впереди ветхие строения деревни Лесная Земляничка. Дома предстали взору чародея полуразвалившимися и скособоченными. Конечно, люди забросили не все здания, и дальше по улице встречались те, что выглядели более-менее прилично. Несмотря на это, от деревни веяло обветшалостью и запустением.

«И я найду достойную женщину в этой глуши? – удивился Эймел. – Но не стоит спешить с выводами и осуждать мудрость друида, – одёрнул он сам себя. – Именно в этой деревне Великий нашёл свою судьбу».

Эймел решительно двинулся к окраине.

«Главной проблемой станет найти спутницу жизни, – думал Эймел. – Зайду в кабак да побольше разузнаю у жителей. Придётся, конечно, выпить с мужиками, чтобы их разболтать. Не страшно – магия устранит вредные последствия алкоголя».

…В деревне Лесная Земляничка всё шло своим чередом. Её жители предпочитали не говорить о войне, чтобы не накликать беду. Пару лет назад двадцать мужчин ушли на заградительную стену и не вернулись; остальные, пахари да старики, не умели сражаться.

Тоскливый вечер лениво катился к закату; около десяти мужчин коротали его в кабаке, остальные предпочитали жить со своими семьями. Жара донимала всех ещё с утра и не желала спадать. Радостно до этого дня щебетавшие птицы приумолкли. Ничто не напоминало о войне – пока Ключник миловал заброшенную деревеньку, и её вялотекущая жизнь проходила без особых потрясений. Эймел знал: если бы не магия друида – защитные чары на восточных лесах и их окрестностях, – троллеорки спокойно пробрались бы в мирные поселения и к столице Леска.

На улице – никого. Дети играли дома, не выходили в палящий зной. Деревня состояла из одной-единственной улицы, выстроенной вдоль дороги (если полуразбитую и заросшую травой колею можно так назвать), что вела к двум наезженным трактам: столичному на востоке и равнинному на западе.

Хозяин кабака прицепил под козырьком крыши здоровенную металлическую пластину с нарисованной неумелой рукой пинтой. Эймел усмехнулся про себя: обычный деревенский домик нелепо смотрелся с этой пластиной среди прочих зданий деревни. Маг поправил заплечную торбу пригладил спутавшиеся длинные светлые волосы, и зашёл внутрь.

Мужики в кабаке – мирные пахари и старики, все те, кто побоялся пойти на войну или вовсе не умел сражаться – сдвинули столы в центр и затеяли азартную игру с костями. Проигравший в каждом туре заказывал для всей компании хар, крепкий спиртной напиток, получаемый смешением двух забродивших ягод: земляники и веселинки.

В полутёмном зале едва виднелись лица игроков; хозяин жалел факелы, и потому от входа все постояльцы походили на бесплотные тени вокруг столов.

Мужчина по прозвищу Хитрый Весельчак – простой деревенский увалень лет тридцати пяти с добродушным простоватым лицом и лукавым прищуром серых глаз – находился на грани проигрыша в тот момент, когда дверь в кабак со скрипом распахнулась, и в помещение вошёл нежданный гость. Рослый незнакомец наклонил голову, чтобы не удариться о низкую притолоку, и подошёл ближе.

Первое, что бросалось в глаза при взгляде на него – едва затянувшаяся свежая рана на левой руке. Сизые шрамы на теле виднелись сквозь белоснежную полупрозрачную рубаху и выдавали в человеке воина. Незнакомец не мог похвастать мускулатурой, но в голубых глазах при ближайшем рассмотрении Весельчак узрел стойкость и жизненную силу.

– Желаю здравия! – произнёс гость. – Можно присоединиться к игре? – к счастью, Эймел знал её правила. Выигрывать он не собирался: чтобы завоевать доверие и уважение деревенских мужиков, требовалось щедро угостить всех харом.

– Проходи, коль не шутишь, – взбодрился Хитрый Весельчак. При взгляде на гостя он подумал, что тот не знает хитростей игры, и вряд ли подозревает об утяжелённых костях. Мужчина получил шанс выпутаться из щекотливой ситуации – у него закончились деньги, и он не сумел бы оплатить выпивку.

Игроки сидели за двумя широкими полукруглыми столами, составленными вместе. Они сделали приглашающий жест – всё интересней, нечасто к ним в глушь забираются гости, да ещё и воины.

Когда Эймел уселся на деревянную скамью, он посмотрел на собравшихся строгим, но вместе с тем спокойным и добрым взглядом. Он взял в руки кости; немного потряс их, – кубики приятно массировали ладонь, – вложил магической Силы и кинул. Среди выпавших чисел он не увидел ни единицы, ни шестёрки[2], и Весельчак облегчённо вздохнул – это самая слабая комбинация. Гость проиграл.

– Бывает, – сказал Эймел и улыбнулся. – Хозяин, – обратился он к владельцу таверны, который сидел среди игроков и выделялся поварским костюмом, – возьми денег, тут хватит, чтобы каждому дать по две кружки.

– Молодца, вот это я понимаю! – уважительно произнёс Хитрый Весельчак и вмиг проникся к гостю самыми тёплыми чувствами.

Деньги изготовляли на бумаге зелёного цвета, сделанной из твёрдого мха – он рос во всех лесах мира Алеаннэ и перерабатывался вручную (что, естественно, занимало больше времени). На купюрах изображали лучших магов прошлого; на самой ценной располагался портрет Великого. Могучие волшебники умели творить деньги из ничего. Купюры, созданные с помощью волшебства, ценились больше: они никогда не исчезали бесследно, не рвались и не мялись.

Теперь Эймел знал, что изображённые маги являлись его предками и потомками Великого. Он незаметно наколдовал несколько купюр (наконец-то понял, откуда взялась Сила создавать деньги!), вытащил их из кармана и протянул хозяину со словами:

– Возьмите, я получил их от одного из магов на заградительной стене.

Мужчины за столом присвистнули: воин на короткой ноге с сильнейшими чародеями мира! Нечасто к ним в деревню заглядывали подобные гости, и поэтому все придвинулись поближе. Они ожидали от незнакомца интересного рассказа.

Вскоре принесли заказанные волшебником пинты хара, и игра возобновилась с удвоенной силой; пока другие делали ходы, Хитрый Весельчак спросил Эймела:

– А ты кто и откуда будешь, гость нежданный?

– Эх, долгая история, – вздохнул маг и глотнул хар из кружки. Напиток терпимо горчил. – Я состоял в армии и боролся на войне с троллеорками. – При этих словах Весельчак вздрогнул: он не хотел, чтоб страшные враги добрались до деревни. – В одной из недавних битв меня, как видите, серьёзно ранили. – Эймел поморщился: в руке саднило, и неудивительно: магические раны всегда доставляют сильную боль. – Вскоре меня уволили из войск. Пригорюнившись, я пошёл, куда меня понесли ноги, и встретил… кого бы вы думали? – Эймел сделал интригующую паузу, – знаменитого эльфа-вещуна Айина! Не представляете, что он мне сказал!

В кабаке с минуту царила благоговейная тишина, и её нарушал лишь стуком пинт по столу; про кости мужики забыли. За рассказом гостя внимательно следили все игроки.

– Что? – с любопытством спросил хозяин, седоусый старик.

– Он сказал, что я должен побывать в вашей деревне и найти женщину, что согласилась бы родить мне сына. Ибо, как напророчил Айин, – с этими словами маг важно поднял указательный палец вверх, – сын, родившийся у меня и женщины из деревни Лесная Земляничка, станет могучим воином и сокрушит троллеорков! – с этими словами Эймел снова выкинул кости. На этот раз выпала одна из сильнейших комбинаций. Но игра никого больше не интересовала. В таверне воцарилась тишина, а потом мужики зашептались между собой. Один спьяну назвал желание гостя оскорблением, но его утихомирили товарищи.

– А я знаю достойную женщину! – воскликнул Весельчак восторженно. – Ирель наверняка не против завести ребёнка.

Все потрясённо уставились на него. Мужики зашептались, но вскоре пришли к единому мнению и согласились: лучшей кандидатуры, чем Ирель, в их деревне не найти. Но будет ли она согласна? И почувствует ли истинную любовь к незваному гостю?

* * *

Утомительный жаркий вечер для завсегдатаев полутёмного кабака плавно и незаметно перешёл в ночь, и просторный зал опустел. Под тусклым светом бесчисленных ночных звёзд и нарастающих трёх лун появились гротескные жуткие тени. Их отбрасывали ветви деревьев. Это ничуть не пугало мужиков: они возвращались домой, и гнева жён опасались больше. Весельчак заявил, что он готов принять гостя у себя, и Эймел шёл вместе с ним. Звёзды не смотрелись пронзительно-колюче, как в последние дни, светили мягко и не вызывали рези в глазах. Три тусклых месяца плохо освещали путь двум мужским фигурам, что пробирались по дороге к западной окраине деревни – именно там жил новый знакомец Эймела. Весельчак на ходу рассказывал с заиканием:

– Ирель хор-рошая, умная женщина. Но выйти зам-муж ей так и не свелос-сь – попадал-лось одно хулиганьё. А ей хот-телось ром-мантики, но, увы! Откуда ей взяться в нашей дер-ревне?

– Из столицы, она в пяти днях пути.

– Да, тем и живём, что Хос-сток р-рядом, а летом устраив-вается лесная ярмарка.

Эймел сделал себе мысленную пометку: сделать так, чтобы жители деревни не выходили за её пределы, иначе они вернутся через много лет.

– Но не в этом дело, – продолжал Весельчак. – Ирель над-деялась найти достойного кандидата среди нас. Не выш-шло. Так она и осталась… ик… одна. К-каждое утро сидит на крыльце дома да с-смотрит тоскливо на дорогу. Ирель не над-деется на б-большее, просто мечтает о с-семье и реб-бёнке. Ты воин, и стан-нешь для неё наход-дкой! – смело высказал свои полупьяные мысли Весельчак. Он привёл своего спутника к ничем не приметной маленькой хижине у края деревни – за неухоженным огородом начинался непроглядный лес.

Весельчак постоянно сбивался с говора, пришепётывал, чересчур твёрдо выговаривал «р», и потому возникало ощущение, что неподалёку снуют и ведут неведомую ночную жизнь дикие звери. Впрочем, Эймел на это не обращал никакого внимания, он прислушивался к смыслу слов.

Маг в ответ на длинную тираду Весельчака усмехнулся и подумал: «Воин, ха! Надо же до такого додуматься – это я-то воин! Никогда раньше не думал, что я наглый врун!»

Эймел зашёл в скромную хижину и заметил, что обстановка в ней холостяцкая; неудивительно – Весельчак не обращал внимания на женщин. Ни на одну. Возможно, за этим скрывалась личная драма, но вероятнее, что мужчина так и не захотел познавать романтики и любви, о чём он миг назад разглагольствовал с наигранно-умным видом.

Мужчина соорудил для гостя грубый лежак из сушёных трав и старого матраца. Маг, привычный к трудностям, не стал вопить, что емужёстко, как это сделал бы изнеженный аристократ. Эймел разделся и улёгся спать под перелатанным одеялом.

Весельчак присел на деревянную кровать. Ему поначалу не хотелось спать. Он смотрел сквозь раскрытые ставни на мерцающие звёзды и впервые в жизни задумался не о себе, а о судьбах мира. Его одолевали мысли: «Неужто война и до нас докатится? А если меня убьют? Если в один день – р-раз! – и не станет всего привычного мира: деревни, кабака, леса, жизни? Нет, не желаю об этом думать».

Мужчина широко зевнул, тряхнул головой, улёгся и накрылся холщовым одеялом, не заметив, что завалился в постель прямо в одежде. Он долго ворочался с бока на бок, а мысли не покидали его. Война не оставляла равнодушным никого. Весельчак осознал: ему не безразлично то, что творится за порогом его дома, а в жизни есть нечто большее, чем убивание времени в кабаке. Спустя мгновение он заснул сладким сном…

И приснилась ему белокрыльная зима, а посреди неё – озеро, уютно спрятанное среди величественных гор. Никогда Весельчак не видывал подобной восторженной красоты природы. Звёздный покров венчал величественную картину: огромные пики гор подпирали небо, а вокруг расстилалась снежная сказка – укрытые белым покрывалом огромные ели и кедрыгладь озера – отчего-то оно не замерзалось… Сквозь сон мужчина дал себе обещание добраться до увиденного удивительного места – и спустя час позабыл об этом.

* * *

Эймел встал с восходом солнца; Весельчак храпел без задних ног. Маг вышел на улицу, поклонился солнцу. Он пробежался босиком по росной траве и почувствовал себя в бодром состоянии духа.

Мир и покой царили над деревней Лесная Земляничка, и возникало ощущение, что на свете нет войн и бедствий, а есть безудержное счастье – встречать огневой рассвет и наслаждаться красотой природы.

Петухи пропели свой гимн солнцу (мало кто знал, что «Ку-ка-реку» в переводе означает: «Реку́: славься, светлое!»), и деревня частично ожила. Распахнулись резные ставни, приглашая выглянувшее светило заглянуть в гости; заскрипели двери – мир наполнился привычными звуками жизни. Ребятишки с гвалтом понеслись по главной улице деревни – они поспорили, кто быстрей пробежит от одного конца до другого. Эймел услышал, что неподалёку колют дрова. В соседнем дворе женщина вывешивала сушиться бельё с вышитыми узорами. Вдалеке мычали коровы – пастух вывел их на небольшое поле к югу от деревни. «Надо сказать ему, чтобы тщательно следил за стадом и не позволял забредать далеко», – сделал мысленную пометку маг.

Эймел задорно улыбнулся солнцу, посмотрел на его лик, не моргая – и благодаря этому зарядился на весь день – в том числе и магическими Силами.

…Пока Весельчак пребывал в плену Грёзицы – богини ночных снов, Эймел решил помочь жителям деревни в несложных делах – кому дров наколоть, кому печку растопить. Он подошёл поближе к соседнему двору, представился воином и спросил:

– Может, чем подсобить?

К обеду волшебник совершил немало добрых дел и его признали своим в деревне Лесная Земляничка. Эймел угощался наваристыми щами в соседском доме, когда туда вошёл проснувшийся Весельчак. Мужчина посмотрел на мага с бескрайним удивлением, в глазах читался вопрос: «И почему гостя не валит с ног, как меня?»

– Доброго утра, а точнее, дня! Не изумляйся, я крепкий, – шутливо сказал Эймел, и Весельчак сел. Пришлый воин вовсю наворачивал щи, а на его лице не виднелось ни следа похмелья – оно лучилось жизнерадостностью.

– Да уж, – растерянно пробормотал Весельчак, – не поспоришь, крепкий.

Хозяйка по достоинству оценила юмор ситуации и со смехом подала тарелку с супом Весельчаку. Тот мигом приступил к трапезе, – «халява»! – а румяная белокурая хозяйка улучила момент и спросила мага:

– Зачем вы к нам пожаловали, гость дорогой? Не всякий день я на пороге воинов принимаю…

Видимо, до неё ещё не дошла быстро разлетевшаяся по деревне весть о цели приезда «дорогого гостя» (вот что значит жить на отшибе по соседству с пьющим холостяком!).

– Осесть хочу, семью завести, потомка оставить, – ответил Эймел. – А то всё война да война, а о настоящей жизни и подумать некогда.

– В этом вы правы, – легко согласилась радушная хозяйка. – А чаво вы службу бросили? – удивилась она и присмотрелась к незнакомцу: оценивала, станет ли он её мужем. Она оставалась одинокой, но, в отличие от Ирель, вела не самый приличный образ жизни, и потому «захомутать мужичка» могла в любой момент. Эймел посмотрел на неё и смекнул: на роль достойной супруги она явно не годится.

Хитрый Весельчак уплетал за обе щеки и со странным выражением посматривал на гостя. Он вспомнил сон и намеревался расспросить «воина» подробнее о мире за пределами родной деревни.

– Ранили меня в ладонь. Драться по-настоящему не выйдет, мечом орудовать – для этого руки здоровые нужны, – ответил Эймел.

Весельчак умял щи и сменил тему:

– А расскажи мне, воин, где бывал ты, что видел? Нечасто мы из деревни родной выбираемся, вот и мира вокруг почти не знаем.

– Отчего не рассказать, – сказал Эймел и пожал плечами. Весельчак хитро подмигнул хозяйке. Он оправдал своё прозвище и вскоре дождался второй порции.

– На юго-востоке, как вы знаете, столица находится, – продолжил Эймел. Он сделал паузу, глотнул кваса из дубовой кружки. – Она великолепна: резные колонны, башни, янтарные украшения, парки, улицы покрыты мрамором. Но ещё прекрасней море Каэлланэ. Его синие воды отражают свет солнца, белоснежные паруса кораблей украшают порт столицы. Отплывают корабли и в посёлок Приграничный недалеко от заградительной стены, и в Гавань Ветров на западной стороне моря. Там я, к великому сожалению, не бывал ещё ни разу. Северней Гавани раскинулась долина семи рек. Правда, она почти не освоена людьми, так как её окружают скалы, и она доступна только с моря. А истекают эти реки с величественных Кольцевых гор близ эльфийского леса.

– Горы! – встрепенулся Весельчак. – Опиши их.

– Я не раз бывал близ этих гор. Сложно передать словами их потрясающую красоту. На нижних склонах раскинулись прекрасные леса, где можно встретить и эльфийские деревья, и наши, в основном ели да кедры, но и те, и другие смотрятся совсем не так, как в здешних лесах. Есть в них прекрасное – возможно, это природная гармония, о которой говорят эльфы, она и даёт им Силу для целительской магии. Горы вершинами дружат с небом, и на них лежит искристый снег. Волшебное сочетание прекрасного леса, величия и белых шапок на пиках придаёт Кольцевым горам загадочную таинственность.

Весельчак завороженно молчал. Эти горы привиделись ему во сне.

Эймел рассказал о плодородных равнинах, что лежат на западе от деревни, тактично обошёл вниманием военные укрепления севернее и завершил своё повествование упоминанием о родном городе Арденн.

Весельчак внимательно дослушал волшебника, отряхнул одежду от хлебных крошек и поднялся со скамьи.

– Хватит разговоров, пора и честь знать. Пора вам с Ирель познакомиться поближе. Не думаю, что она откажет.

– Хорошо, отправимся сию минуту. Благодарю вас за трапезу, – ответил Эймел и поклонился хозяйке.

– Да что уж там… – Она закатила глазки с намеком, что подойдёт гостю лучше, чем Ирель, но маг качнул головой и пошёл следом за Весельчаком.

* * *

Дом Ирель стоял в восточной части деревни, на отшибе недалеко от дорогиу. Женщина сидела у окна. Она в очередной раз впала в уныние. Ирель не изменила светлой мечте об идеальном мужчине – настоящей второй половинке.

Когда Весельчак постучал в дверь, женщина не отреагировала – её охватило беспросветное отчаяние. «Тридцать с лишним лет, а я не нашла своего счастья», – с грустью думала она. От самоубийства её удерживало то, что она считала его худшим из деяний.

Настойчивый мужчина продолжал колотить в дверь. Ирель встряхнулась, прошла ко входу и открыла. Эймел, едва увидев её лицо, понял – перед ним та, о ком он не смел мечтать. Смертельная бледность лица, измученного тоской, не скрывала её истинной красоты – внешней и внутренней – и чистоты непорочной души, что ни разу в жизни не совершила злодеяния.

Русые волосы женщины плавно ниспадали на узкие плечи. Точёный стан – совершенство и изящество. У Эймела перехватило дыхание. В васильковых глазах отражалась чистота неба, а ярко-алые губы выделяясь милым кумачовым пятном на её лице. Ирель когда-то часто улыбалась, но сейчас её уста вынужденно томились в клетке тоски.

Но главное таилось в её позе и глазах. В них жили решительность и несгибаемость, непорочность и – чистая, незамутнённая, искренняя мечта, порыв сердца. Эймел восхищённо смотрел на представшую на пороге дома женщину.

Неизвестно, что подумала в тот момент Ирель о госте, но на её лице проблеснул лучик надежды. Появился – и угас.

– Кого ты ко мне привёл? – строго спросила она Весельчака.

– Это гость деревни. Он из столицы и ищет себе достойную пару, – ответил тот.

Лицо Ирель прояснилось, обозначилась улыбка счастья – но через миг её взор омрачился. Некрасивые морщинки поползли по лицу – женщина внутренне боролась, не в силах поверить в обретение мечты.

– Нет! – резко крикнула Ирель. И захлопнула дверь.

Весельчак замер, не в силах вымолвить ни слова. Эймел начал смутно догадываться о причине столь неожиданного отказа. Похоже, Ирель решила, что пришедший гость попросту решил посмеяться над ней вместе с известным шутником и пропойцей. Этот миф лучше развеять побыстрее, пока Весельчак стоит столбом. Эймел не хотел нарушать чистый образ, живущий в её мыслях, грубым вторжением, да ещё и в компании с имеющим дурную репутацию холостяком.

Кайрил воспользовался магией и перенёсся в дом Ирель – Силы потратил немало, давно подобным не занимался. Полноценное перемещение на длинные расстояния и магию порталов он так и не освоил. Весельчак не заметил, как исчез воин. Женщина увидела, что незнакомец появился возле окна – когда успел пролезть? – и закричала:

– Нет! Нет! – и кинулась бежать неведомо куда, но маг мягко произнёс и остановил женщину:

– Постой! Я не желаю тебе зла.

Она обернулась, и на лице вновь вспыхнула надежда.

– П-правда? – заикаясь, вымолвила она.

– Да. Я никогда никому не причинял зла. – Эймел успокаивающе погладил Ирель по плечу. – Не плачь; когда пришло счастье, улыбайся и смейся.

Ирель провела по его руке ладонью и её словно ударило молнией. Она поняла: это её суженый, тот, кого долго ждала. Женщина с радостью засмеялась. Её губы расцвели улыбкой весны, заново возрождённой в душе.

За дверью, наконец, очнулся Весельчак:

– И что, Чернав меня побери, здесь происходит?!

Но на него никто не обращал внимания.

* * *

…Снаружи поначалу ломились в дверь, раздавались чьи-то голоса, буйствовал Хитрый Весельчак, – он подумал, что гость нагло вломился в окно, – но Ирель и Эймелу было не до внешнего мира. Они с нежностью рассматривали друг друга, молча, не говоря ни слова, наслаждались сладостным моментом единения душ. Наконец, шум снаружи прекратился, и тогда они увлеклись весёлой игрой любви, что возвышает и соединяет тела и души. Они рассмеялись, сбросили одежду, а затем обняли друг друга.

Сладость единого порыва двух сердец, воплощённые мечтания одной и неистовые надежды другого – всё сплелось в неразрывное, гармоничное целое. Невероятный вихрь чувств – его никогда не испытаешь при простом ублажении друг друга – захватил Эймела и Ирель.

…Их разгорячённые тела лоснились потом и были приятно уставшими, нежная истома внизу живота напоминала им о настоящей и чистой любви, захватившей в этот день двоих людей в свой безудержный танец счастья и радости. Когда обнажённые тела влюблённых, наконец, остыли от Ладиного огня, а взбудораженные чувства улеглись обратно, снаружи уже царила глубокая ночь.

Ирель устало прижалась к Эймелу, ища его защиты. Тот взял её на руки и обнял. А затем они вдвоём нагишом выбежали на улицу, не обращая внимания на прохладу, и задорно бегали во дворе друг за другом. Спустя час устало прилегли на траве, залюбовались светом звёзд. Эймел с улыбкой посмотрел на суждённую ему половинку. Волосы её раскидались по земле, и это подчеркивало красоту Ирель; отблески звёзд застыли на алых губах, а на лицо упала тень от луны.

Эймел посмотрел снова на небо, полюбовался Путём Коловёртыша[3], представил, что одна из мириад звёзд хранит суженую, а другая – будущего сына, улыбнулся ещё раз и нежно погладил плечо любимой. Совсем рядом, внутри Ирель, зарождалась новая жизнь, призванная спасти мир.

* * *

Эймел вместе с Ирель успели поспать всего пару часов перед рассветом, но на следующее утро оба выглядели достаточно бодро, на удивление с трудом вставшего спозаранку Весельчака. Маг попросил его через час собрать всех жителей деревни на главной улице для важного объявления. Сам Эймел пока что отправился в лес, высматривая укромное место. Наконец, он нашёл овраг и достал заветный амулет. Вырыв небольшую ямку, он положил туда плашку с затейливым рисунком. Мысленно направив живую магическую энергию из пальцев рук на амулет, Эймел привёл его в действие: узор засветился, а мягкое белое сияние начало медленно перетекать по кругам. Маг, следуя наставлениям друида, закопал амулет и двинулся обратно. Теперь в деревне и в радиусе версты от неё время шло быстрее, чем в обычном мире. Оставалось только убедить жителей не отлучаться слишком далеко. «А ещё не хотелось бы, чтобы пастухи недосчитались вольно гуляющих коров», – с улыбкой подумал маг.

Эймел по пути задумался над тем, что сказать людям, привыкшим ежегодно выезжать на ярмарку. Он решил, что правда лучше всего, пусть даже и придётся скрыть несколько важных деталей. Поэтому он, вернувшись в деревню, дождался, пока все соберутся, и зычным голосом произнёс, перекрывая шум:

– Всем здравия! Как многие уже знают, меня зовут Эймел. Для вас я пока что чужак, незнакомец, но я собираюсь осесть в вашей деревне, женившись на прекрасной Ирель.

Из толпы послышались выкрики: «Молодец!», «Правильно!» и «Наконец она дождалась». Эймел повёл рукой, призывая к молчанию, и продолжил:

– Позавчера я сообщил вашим мужчинам, что эльф-вещун Айин напророчил: сын, родившийся у меня и женщины из вашей деревни, станет могучим воином, что сокрушит троллеорков. Но война – дело жестокое, и у людей нет времени ждать, пока у нас родится ребёнок, пока он повзрослеет… Сотни воинов каждый день гибнут на заградительной стене. Поэтому я спросил у эльфа: как же сделать так, чтобы мой сын смог поскорее помочь другим? И он ответил мне, поведав поистине удивительное…

Жители деревни слушали его, затаив дыхание, уже никто не решался перебивать.

– Оказывается, в этих краях время иногда течёт по-особому. Айин дал мне магический артефакт. Он позволяет сделать так, чтобы год, прошедший в деревне и её ближайших окрестностях, был равен всего одному дню во всём остальном мире. Да-да, именно так, не удивляйтесь. Возможно, вам раньше доводилось слышать истории о тех, кто когда-то давно ушел из деревни на один день, а вернулся спустя много лет ничуть не постаревшим?

Несколько человек закивали головами – в подобные россказни хоть никто и не верил, но они считались местными излюбленными легендами.

– Этому есть объяснение, – продолжил Эймел. – По словам Айина, в незапамятные времена здесь жил сам Великий маг!

Всеобщий вздох удивления пронёсся среди собравшихся.

– Да, и он создал этот амулет и сумел сотворить небывалое заклинание. Всё это он сделал для того, чтобы у него появился потомок. Многие ошибочно считают, что у него не было детей, но Айин поведал мне правду, как удивительным образом всего через шестнадцать дней для внешнего мира – и шестнадцать лет по счёту деревни – у Великого мага появился взрослый сын, мало того, у него был ещё и брат на три весны моложе. И, хоть я и вряд ли отношусь к его роду, поскольку не владею магией, – тут Эймелу поневоле пришлось солгать, иначе выполнить наставления друида стало бы невозможно, – подобное чудо должно вновь свершиться, чтобы принести надежду для остального мира. Поэтому я убедительно прошу всех вас: дальше, чем на версту от деревни, никуда не уходите, даже на лесную ярмарку. Иначе для всех, кто здесь живёт, вы пропадёте надолго, хотя для вас это будет всего один день. И за скотом следите, чтобы коровы и козы далеко не разбредались.

Толпа зашумела: кто-то выражал своё согласие, но нашлись и недовольные.

– Я рыбак, мне нужно далеко забираться за уловом! – возмутился один мужчина. Его одёрнула стоящая рядом женщина:

– Есть пруд недалеко отсюда, ходи туда. Там, говорят, даже карпов можно поймать – когда-то их там разводили.

– Да, но как же мне продавать свои товары на Лесной Ярмарке? – поинтересовался другой мужчина.

– Поймите: ярмарка на самом деле не состоится для вас, потому что в остальном мире пройдёт всего восемнадцать дней. Придётся временно забыть о ней и заниматься обменом. Пусть гончарам за их посуду дают продукты садоводы, также, как и кузнецу за его изделия. Учитесь договариваться друг с другом, а не с жителями других деревень, – призвал Эймел.

– И то правда, что мы, соседи, не поможем друг другу? – произнёс третий мужчина.

Жители деревни ещё несколько минут поспорили, но в результате согласились с Эймелом в главном: их мелочные проблемы не идут ни в какое сравнение с угрозой, что нависла над всем миром Алеаннэ. И поэтому они согласились потерпеть долгие восемнадцать лет и никуда не уходить. Некоторые даже вызвались помочь Эймелу воспитать могучего воина, и он с благодарностью им кивнул.

* * *

Ирель воистину стала для Эймела второй половинкой. Всего за пару дней они настолько близко узнали друг друга, что казалось – знакомы уже целую вечность. Сродство, единение их душ и сердец было прочнее самых крепких цепей. Даже несколько минут, когда кто-то из них отлучался из дома, превращались для обоих в бесконечное и мучительное ожидание. В итоге Эймел и Ирель решили оставаться неразлучными, везде ходить только вдвоём. Они нередко бывали на природе, гуляя в лесу, но не забывая, что им нельзя пересекать незримую границу. Оба с удовольствием плавали в пруду, ныряя и брызгаясь.

Их союз не стал поводом для зависти: местные мужчины особого внимания на Ирель и раньше не обращали, и даже сейчас не видели её духовной красоты, а немногочисленные незамужние женщины лишь поначалу посетовали, что пришлый «воин» достался не им, но вскоре поняли: Эймел и сам отверг бы их из-за слишком вольного и разгульного характера.

А вот Ирель – другое дело. Трудолюбивая, она долгое время жила одна и привыкла всё делать по дому самостоятельно: и дрова колоть, и еду готовить, и многое другое. Она никогда не отлынивала от работы. А ещё Ирель с удовольствием занималась разными видами рукоделия: вышивала и вязала, мастерила поделки из опавших веток, а теперь ещё и вязала игрушки и одежду для будущего малыша. Она ощущала его не только всем телом, но и душой. И Эймел, с заботой лаская живот супруги, знал: внутри неё зреет тот, кто принесёт миру надежду.

Тоска больше не касалась лица Ирель; ушла и смертельная бледность. Вся она расцвела, часто улыбаясь, а в васильковых глазах у неё загорелись искорки. Надежда, счастье и любовь читались в её душе, и Эймел разделял с любимой эти чувства.

Так, почти незаметно для обоих, прошли девять месяцев, наполненные совместным счастьем, безграничной любовью и нежностью.

* * *

– Рожаницу сюда, рожаницу[4]! – закричал посыльный мальчишка на всю деревню Лесная Земляничка.

– Что, что такое случилось? – выбежала из своего дома заполошная женщина, едва успевшая одеться – за ставнями царила ночь, и потому крик мальчишки разбудил многих жителей деревни.

– Там у Ирель схватки начались, – проговорил паренёк и схватил женщину за руку, утягивая за собой, к дому Ирель и Эймела.

Тень влетела в дверь – это был посланный Эймелом паренёк по имени Фирри, приблудный сирота, недавно поселившийся у них. Он появился в деревне совершенно неожиданно: шестилетний мальчик шёл один по дороге, едва не рыдая. После расспросов Эймел узнал, что он из соседней деревни, куда недавно принесли весть о гибели его матери – травницы, которая на заградительной стене исцеляла раненых, но троллеорки добрались до неё и убили. Отца он и вовсе не знал, где он и что с ним. Тогда Фирри, не в силах вынести горя в родных стенах, где жил с довольно вредной, по его словам, тёткой, побрёл куда глаза глядят, и вскоре дошёл до деревни Лесная Земляничка, где и остался жить: Эймел и Ирель уговорили его не отчаиваться и стать их приёмным сыном.

Вслед за Фирри в дом вошла и рожаница, ещё толком не проснувшаяся. Подбежав к Ирель, русоволосая женщина произнесла мягким ласковым голосом:

– Давай, дорогая моя, спокойнее. Сейчас мы всё сделаем правильно, хорошо?

Ирель чуть заметно улыбнулась, и женщина начала советовать:

– Ложись так, чтобы тебе было как можно удобнее. Так, хорошо. Теперь ты должна напрягать все мышцы живота так, чтобы они выталкивали изнутри ребёнка и помогали бы ему войти в жизнь.

Ирель начала напрягать все мышцы, уже чувствуя, как ребёнок внутри неё рвётся наружу. Она дико закричала от боли, сведшей мышцы, но продолжала напрягать их.

– Правильно, милочка, так и продолжай, – успокаивающе говорила рожаница, хлопоча с полотенцами и тряпками.

Крики Ирель усилились, но она сжала кулаки и продолжила тужиться – уже без крика, спокойнее, на губах у неё вновь появилась счастливая улыбка.

И вот – изнутри уже показалась головка ребёнка.

Рожаница поднесла полотенца к малышу и достала ножницы, но так, чтобы их не видела Ирель. Последнее напряжение – и ребёнок родился, осталось только перерезать пуповину.

Одним взмахом мать и дитя были отделены друг от друга; Ирель уже не видела этого, любуясь на своё чадо – для неё в тот миг в мире больше ничего не существовало дороже и драгоценнее.

Рожаница быстро вытерла кровь и укутала вопящего ребёнка в полотенца, сказав при этом:

– Дайте вашей доченьке прильнуть к груди.

Ирель так и сделала; чуть поодаль, совершенно потерянный, стоял Эймел и мрачно размышлял: «Неужели друид ошибся, и у нас не будет сына? Тогда… тогда всё потеряно».

Роженица и рожаница были, казалось, счастливее всех на свете. Женщина, успешно принявшая роды, спросила у Ирель:

– Как девочку-то назовёте?

Ирель задумалась было, но тут её посетил миг небесного озарения.

– Мы назовём её Сатья – добрая, – произнесла она.

Ирель была счастлива. Хмурый Эймел стоял у окна. Он совершенно расстроился и впал в апатию.

* * *

Ребёнок жадно припал к груди Ирель и не сразу успокоился – всё-таки самый сильный стресс человек испытывает при рождении. Однако, насытившись, дочурка, казалось бы, уснула – и женщина, чтобы отдохнуть, решила передать спеленатое тельце в руки рожаницы.

Эймел по-прежнему стоял у закрытого окна и отрешённо наблюдал за происходящим. От волнения у Ирель тряслись руки, и магу показалось, что любимая (всё-таки, несмотря ни на что, любимая!) вот-вот уронит ребёнка.

«А что изменится, даже если и уронит? – мрачно подумал Эймел. – Всё равно теперь уже всё потеряно, и война проиграна окончательно».

«Так, хватит! – оборвал он себя. – Какое ты имеешь право так думать? Это всё равно твоя дочь, и она достойна жизни на этой земле! И надежда существует всегда, несмотря ни на что».

В этот миг онувидел, как руки у Ирель чуть-чуть не дотянулись до рожаницы, разжались, и ребёнок начал падать головой вниз, стремясь к смерти, так и не успев вкусить жизни…

Стремительное движение, рывок – и Эймелу удалось поймать младенца. И, уже отдавая плачущего ребёнка рожанице, он медленно и с укором произнёс:

– Как же вы не заметили? Это мальчик!

Рожаница, вновь укутывая плачущего младенца и передавая его на руки отцу, ответила:

– И действительно, мальчик! Это я, наверное, от волнения и недосыпа. Младенец с таким милым личиком, что я подумала – это дочка, даже не поглядела впотьмах… Спасибо вам, что поймали ребёнка, я бы не успела, – лёгкий поклон Эймелу. – Не уроните больше? – спросила она у Ирель.

– Да, теперь всё будет хорошо, я уже успокоилась и не волнуюсь, – улыбнулась Ирель и в доказательство этого протянула перед собой руки. Дрожали лишь кончики пальцев; женщина достойно перенесла роды.

– А раз у вас мальчик, то не называть же его женским именем? – справедливо заметила рожаница.

– Конечно, нет, – мягко улыбнулся Эймел, укачивая на руках младенца. – Мы назовём его Сатий – добрый.

Улыбнулась и рожаница, уже спокойная за судьбу новорождённого. А на небе загоралась яркая новая звезда, и все, кто воевал сейчас на заградительной стене, увидели её и назвали – Дарующая Надежду.

Заманчивым серебристым светом сияла звезда только что родившегося Сатия.

* * *

В деревне Лесная Земляничка шли годы совместного счастья Ирель и Эймела, а во внешнем мире продолжалась война. Троллеорки наступали, и бойцы на заградительной стене всё гибли и гибли – бессмысленно, беспощадно, страшно.

После бесследного исчезновения всех магов в армию стали набирать всех, кто хоть как-то мог управляться с оружием; кузнецы выбивались из сил, работая едва ли не круглые сутки, а враги всё наступали, и не было их орде ни конца, ни края…

Вдоль границы западных дебрей тоже шли ожесточённые битвы – там аэры воевали с чудовищами, что вторглись из глубины чащи. Благодаря своей воздушной магии они быстро справлялись с напором лесной нечисти, и могли позволить себе отослать несколько бойцов и на заградительную стену. Их помощь была неоценима – аэры редко гибли, ведь не так просто справиться с духами воздуха, и с начала войны понесли небольшие потери, в отличие от людей и даже эльфов. Впрочем, они сообщали, что в западных дебрях стали появляться новые чудовища, словно специально созданные для убийства аэров, и эти новости всерьёз встревожили Солнцепоклонного.

Большинство эльфов тоже присоединились к армии на заградительной стене – практически бессмертные, но уязвимые для опасных ран, они отнюдь не были трусами. Тем временем молодые эльфы в глубине своего сокровенного леса пытались овладеть мощной боевой магией – ведь в основном их раса славилась целительскими чарами, и поэтому пока что все попытки создать опасные для троллеорков заклятья проваливались.

А в Хостоке люди осуждали Солнцепоклонного за то, что он рискнул сразу всеми магами. Правитель не винил себя в этом, ведь он даже не предполагал, что артефакт окажется настолько мощным. К тому же, он сделал это под давлением знати, в частности, влиятельного рода Муннов. Теперь аристократы искали другие способы прекратить войну, звучали даже дикие предположения отдать троллеоркам плодородные земли. Но Солнцепоклонный не мог пойти на это: ведь тогда все люди, эльфы и аэры окажутся в опасной близости от границы с новыми вражескими владениями.

Тем временем троллеорки, узнав, что маги погибли, не только усилили атаки на заградительную стену, но и стали искать обходные пути к столице через восточные дебри. После гибели волшебников ослабли и чары друида, основанные не только на собственной Силе, но и на совокупной колдовской энергии. Поэтому кое-где в дебрях заклятия пропускали врагов. Троллеорки по двое отправляли разведчиков искать тропы, как пройти вглубь леса. Конечно, некоторые из них погибали, натыкаясь на мощные чары друида. Но другие находили дорогу там, где колдовство больше на них не влияло…

* * *

Шли годы, мальчик рос крепким и здоровым, ни разу не болел, охотно учился, схватывал знания на лету. Ирель считала, что Сатия нужно с детства закалять, и Эймел с ней согласился. Уже поздней весной они купали сына в пруду, но тот не заболел, а быстро раскраснелся. Мало того, Сатий научился плавать даже раньше, чем ходить. А ещё благодаря закалке он не признавал никакой обуви и не простывал даже зимой в лёгкой одежде. Свои первые шаги он сделал босиком по снегу, задорно смеясь и ничуть не страшась холода.

В возрасте трёх лет он уже мог довольно сносно читать и писать, а рисовать Сатий начал ещё раньше, и все его картины были проникнуты теплом и любовью ко всему окружающему. А однажды, когда ему исполнилось пять лет, Сатий нарисовал очень необычную картину, поразившую его отца до глубины души.

На небольшом листочке бумаги он начертил семь почти правильных кругов, а посередине – солнце, нарисованное самыми яркими красками. Внутри одного из кругов Сатий изобразил небольшого человечка, а рядом – руна войны ↑. На солнце также был нарисован человек, а рядом – другая руна, творчества: <.

Эймел заинтересовался и спросил у сына:

– Скажи, что ты такое интересное нарисовал?

– Это семь разных миров. Один из них – наш, тут мы живём. Стрела означает войну. У нас ведь идёт война, папа?

– Да, – вздохнув, признался Эймел. Жители деревни нет-нет, да и вспоминали про сражения на севере, и эти разговоры не могли укрыться от любопытного мальчика.

– Война – это плохо, – серьёзно сказал Сатий. – А на Солнце тоже живут люди, только там царит мир, а все люди – твор-чес-кие, – смешно выговорил последнее слово Сатий.

– Постой, а как люди могут жить на Солнце – там ведь должно быть очень жарко? – удивился отец.

– А они живут в гар-мо-нии, – ответил сын и мечтательно проговорил: – Я бы тоже хотел жить в гар-мо-нии.

– А откуда ты такие слова знаешь? И как ты смог нарисовать подобную картину?

– Не знаю. Слова и картинки пришли из сердца, – совершенно серьёзно ответил Сатий и побежал бегать по улице, обгоняя порой даже резвого Фирри.

«Нет, всё-таки друид не ошибся, – подумал Эймел. – Мой сын видимо, общается с чем-то, что выше нас. Это говорит о его высоком духовном, а следовательно – и магическом развитии. Очень часто он меня удивляет, как сегодня. Может, мой сын уже живёт в гармонии? Вопрос только – в гармонии с чем? Наверное, с природой. И не из гармонии ли рождается настоящая магия? Возможно, именно из неё», – решил маг и отправился на кухню помогать Ирель.

* * *

Эймел помнил наставления друида и потому, как мог, оберегал сына от самого понятия «магия». Но однажды Сатий сам спросил у него:

– Пап, а маги существуют? Я слышал от Фирри истории про них.

– Конечно, раз о них рассказывают, значит, это правда. Скорее всего, если маги есть, то они воюют сейчас на заградительной стене. Слава Триглаву[5], война пока далеко от нас.

– А можно ли магии обучиться?

«Не говори ему, что основы колдовства сможет преподать тот, кто им сам владеет. Он должен сам всё постичь, как это сделал в своё время сам Великий», – промелькнуло в голове Эймела: видимо, с ним телепатически связался страж гор, уловив смятение в мыслях мага.

– Не знаю, сынок. Наверно, маг сам познаёт всё, а не учится у других. Только своими стараниями можно добиться многого, – мудро ответил он, после чего добавил: – А теперь пойдём заниматься. Сегодня тебе нужно постичь смысл всех изученных тобой рун, а также узнать имена всех Богов, которые хранят нашу землю.

Ирель помогала Эймелу обучать Сатия, а также Фирри. Однако маг знал, что помимо основных знаний, Сатию нужны ещё и духовные качества – и потому он вместе с женой учил сына добру, душевности, несгибаемости, отважности, самоотверженности и многому другому, что должно было пригодиться юному магу в будущем. И, конечно, не менее важным было и физическое воспитание. В свои шесть лет Сатий уже мог подтянуться на перекладине, установленной во дворе, десять раз, а также достиг успехов и в других упражнениях, которым его обучил отец. Эймел хотел, чтобы вырос не просто маг, но ещё и крепкий духом воин. Мало того, ему немало помогал в этом даже Хитрый Весельчак, ставший верным другом мальчишкам. За последнее время он сильно изменился: стал меньше пить, остепенился. Его всё время тянуло к дому Эймела и Ирель, и он с лёгкостью общался с Сатием и Фирри

Время шло, а вестей извне не было, и никто в деревне не знал, что происходит в мире. Прорвать заградительную стену троллеорки всё никак не могли, да ещё и аэры подмогу прислали – в западных дебрях вновь стало поспокойнее. Казалось, троллеорки ничего не добились своими бесчисленными атаками, но упорно лезли вперёд.

Но людей и эльфов погибало больше, чем рождалось, и становилось ясно: враг хочет взять измором, рано или поздно добившись того, что защитников на стене уже не останется.

* * *

Однажды, когда Сатию было двенадцать лет, он попросил у Фирри:

– Расскажи, пожалуйста, о своих родителях. Если, конечно, тебе не больно говорить об этом.

Фирри тяжело вздохнул, немного помолчал, но всё-таки решил всё поведать Сатию, ставшим верным другом:

– Мама… Её звали Олуна. Она была прекрасным человеком, ласковая и добрая, нежная и умная, в отличие от моей вредной тётки, на попечении которой я остался. Мама исцеляла людей, занималась травничеством, и однажды поняла, что не может отсиживаться в деревне, когда идёт война. Она отправилась на заградительную стену, чтобы выхаживать раненых и помогать воинам. Говорят, она спасла не одну жизнь, прежде чем… – Фирри всхлипнул. – Однажды ночью троллеорки прорвались через стену и начали крушить все палатки в лагере, не обращая внимания, где целители, а где воины – убивали всех без разбору. Им потом дали отпор и перебили всех, но мамы… мамы не стало. Говорят, её просто-напросто зарубили топором, и некому было исцелить саму Олуну. Гонец с заградительной стены торопился в столицу, но по пути завернул в нашу деревню, чтобы сообщить мне эту горестную новость. Как я плакал и рыдал! Но лучше знать всё наверняка, чем мучиться в неведении, истязая себя. Тётка заявила мне, чтобы я был мужиком и вытер слёзы и сопли. Тут я понял, что обречён жить с ней ещё невесть сколько лет, а потом и мне самому придётся отправиться на войну. Но терпеть её укоры я не хотел, и потому втайне от тётки собрал вещи и пошёл куда глаза глядят по дороге, лишь бы подальше от родной деревни. Так я и пришёл к вам в Лесную Земляничку.

– А где же твой папа? Он тоже погиб на заградительной стене? – участливо спросил Сатий.

Фирри помотал головой.

– А вот отца я так и не узнал и не увидел. По словам мамы, однажды у нас в деревне остановился на ночь знатный гость из столицы. Она по закону гостеприимства дала ему стол и кров, а он… Он соблазнил её, наобещал златые горы, жизнь в столице, а она, глупая, поверила. Но уже на следующее утро гость скрылся в неизвестном направлении. Мама запомнила его имя – Мерид, если, конечно, он не соврал. Вот и всё, что я знаю о своём отце.

– Да уж, не повезло тебе, – с сочувствием сказал Сатий. Он-то рос, воспитываемый обоими родителями, что любили и оберегали его, и даже не мог себе представить, что кто-то мог бросить женщину, сделав ей ребёнка. В этот день, узнав о том, каким жестоким бывает внешний мир, он поклялся себе всё изменить к лучшему. Да, может, это и была детская наивная мечта из числа тех, что несбыточны, но горячее и доброе сердце Сатия подсказывало ему: он будет идти к этой цели всю жизнь, и как знать – может, однажды он её достигнет…

* * *

Фирри и Сатий давно сдружились, и в тот самый летний день, когда листья уже начинают слабеть и тускнеть, отроки бились на игрушечных деревянных мечах во дворе дома Ирель и Эймела. За прошедшие вёсны два парня возмужали: оба были широкоплечими и сильными, легко справлялись с делами по хозяйству. Сатий унаследовал лучшие черты своих родителей: добродушное, но строгое овальное лицо, как у Эймела, сине-васильковые глаза, как у Ирель; русые волосы. Фирри был более невзрачным: чуть угловатое лицо с острыми скулами, зеленоватыми глазами, прямым носом и светлыми волосами. Но оба мало внимания обращали на внешность, потому что для друзей она ничего не значила; куда важнее было для них ощущать необыкновенное единение и сродство душ.

Сатий сделал выпад, а Фирри отразил удар и атаковал уже сам; мечи сошлись, каждый начал давить, но соперники не желали уступать – и вот, наконец, оба бросили мечи на землю и пожали друг другу руки. Несмотря на разницу в возрасте – Сатию пятнадцать, а Фирри недавно встретил свою двадцать первую весну – младший ничем не уступал старшему и старался быть с ним на равных, а то и вовсе его превзойти.

Близилась осень; ощущение неясной тревоги повисло над деревней. Что это – предчувствие скорой беды, или просто лето ещё не хочет уступать свои права, как не хотела до этого весна?

Цветник боролся до последнего, но несущий грусть и беду Листопадник уже веял осенним холодом. Подступал печальный месяц Увядник[6].

И в этой сказочно-невозможной тишине, окутавшей всю деревеньку, внезапно раздался пронзительный крик умирающего человека.

Никто ещё ничего не успел понять, но Эймел уже начал догадываться. Произошло самое страшное – то, чего он опасался больше всего последние пятнадцать лет: похоже, троллеорки либо прорвали оборону у заградительной стены, либо нашли способ пройти через дебри, минуя заклинание друида, и теперь шли маршем на столицу. Магу ничего не оставалось, кроме как выбежать во двор и крикнуть:

– Сатий, Фирри, в укрытие! Вы знаете, где оно. Ирель – с ними! – и добавил, уже для выскочивших из соседних домов поселян: – Вооружайтесь, кто чем может. Стариков, детей и больных – спрятать! Это война!

А на другой стороне деревни уже полыхали подожжённые троллеорками дома, и с воплями отчаяния гибли люди…

«Эх, и Сил-то магических во мне, почитай, не осталось, на одно только лишь заклинание, максимум на два», – грустно подумал Эймел, хватая в руки топор и отправляясь навстречу битве. И только в подсознании раненой птицей билась мысль: «Как им удалось прорваться сквозь магическую защиту, поставленную друидом? Или они пробили такую брешь в стене, что теперь расползлись по всему миру?..»

Жители деревни последовали совету «бывалого воина» и вооружились кто вилами, кто косами, кто тесаками. Они бежали за Эймелом, но маг понимал, что никто из них не умеет сражаться, и их жизни зависят от него.

И ровно посередине деревни две армии – если, конечно, почти неорганизованных жителей можно было так назвать – встретились.

Троллеорки были воистину ужасны и противны. Представьте себе низкорослых людей с болотным цветом кожи, каменными, без эмоций лицами, с огромными клыками, сильными и длинными, до колен, ручищами (в каждой по топору или по палице), кривыми, но мощными ногами с длинными шипами на коленях. Грозный вид противника испугал жителей деревни, и они начали разбегаться в разные стороны, осознавая, что идут на верную смерть. Эймел понимал: ещё немного, и их уничтожат. Ему поневоле пришлось пустить в ход заклинание.

С чистых голубых небес сорвалась фиолетовая молния и, ветвясь, зацепила ближайших троллеорков, свалив их с ног. Многие из них загорелись и в отчаянии закувыркались по земле, пытаясь сбить пламя. Эймел радостно воскликнул:

– Не бойтесь их! Видите, даже боги за нас, это их карающая молния!

И жители деревни, воодушевлённые видом гибнущих врагов, начали рубить и колоть ужасных чудовищ. Казалось, ещё немного – и они одержат верх. Но Эймел никак не ожидал, что оставшимся в живых троллеоркам удастся быстро перегруппироваться, не обращая внимания на потери. Враги выставили свои железные щиты, и молния, ударив в них, быстро исчезла. А затем троллеорки пустили в ход собственную магию.

На Эймела упала чёрная паутина, не давая пошевелиться. Маг попытался вырваться, но ни руки, ни ноги не слушались его. Паутина обволакивала его, затягивая в прочный кокон – а затем резко сжалась, давя и ломая кости. Последнее, что увидел Эймел перед смертью – прибежавшую Ирель. Он успел мысленно произнести заклинание, но не знал, сработает ли оно, ведь уже через мгновение мага разорвало на части; с его гибелью перестал работать и артефакт, данный друидом. А троллеорки, справившись с главной помехой, с ожесточением навалились на жителей деревни, мстя за погибших.

* * *

Хитрый Весельчак наблюдал за беспощадной бойней издалека, не решаясь вступить в схватку. И, когда он узрел, как погиб Эймел, то понял: битва проиграна. На поле боя умирали и все остальные. Но мужчина этого уже не видел.

До Весельчака дошло, что пора уносить ноги. Вспомнив об овраге в лесу, где сейчас должны были прятаться Фирри и Сатий, он побежал туда, обгоняя ветер, доносивший до него звуки битвы и крики умирающих людей. Весельчак не видел и не знал, что стало с Ирель, но боялся, что она тоже погибла вместе со всеми.

«И зачем она только выбежала из укрытия? Конечно, она переживала за мужа, но и бросать детей тоже не следовало», – думал Весельчак, стараясь побыстрее добежать до оврага, хотя и дышал тяжело. Никогда в жизни он так быстро не нёсся, сам удивляясь своей резвости.

А Фирри с Сатием сидели в овраге, тревожась от неизвестности.

– Ирель не могла спокойно сидеть с нами, не зная, что происходит, и ушла вслед за папой… – с грустью произнёс Сатий, увидев Весельчака. И, дав ему немного отдышаться, спросил: – Они погибли? Оба?

Взор парня настойчиво просил: «Скажи «нет», но Весельчак не мог обмануть Сатия и потому произнёс:

– Скорее всего, да.

Ни слезинки в глазах. Только какая-то неведомая решимость появилась во взоре Сатия.

– Их не вернёшь, – пробормотал Весельчак и продолжил: – Но нам надо выжить. Поэтому мы должны бежать отсюда, и желательно – как можно быстрее.

– Бежать? Ну уж нет! Мы останемся здесь и дадим отпор! – твердо сказал Сатий и начал чертить палкой на земле руну воина.

– Сатий, не дури. Отец хотел, чтобы мы остались живы. Все. Втроём. А ты предлагаешь смерть, – сказал Весельчак.

– Нет. Я предлагаю жизнь, достойную истинных героев, – твёрдо ответил отрок пятнадцати вёсен от роду.

Весельчак проклинал упрямца про себя, но сделать ничего не мог. Он попытался потянуть Сатия за собой. Бесполезно. Парень твёрдо стоял на земле и не желал трусливо бежать.

– Сатий, ну что ты делаешь? У нас даже оружия нет, как мы будем им противостоять? – тщетно пытался убедить его Весельчак.

Внезапно встрял Фирри:

– Мне кажется, Сатий знает, что делает. Не стоит ему сейчас мешать. Я верю – мы выживем, – упрямо добавил он.

– Выживем? Против двух десятков троллеорков, убивших своей злостной магией Эймела? Они просто накинули на него чёрную паутину и разорвали беднягу! – сорвался на крик Весельчак, которому в данный момент было совсем не до веселья.

И уж тем более не до хитрости.

Сатий, возможно, и не ведал, что делает, но он следовал велению сердца. Внутри него зажглись решимость и отвага. Он вспомнил слова отца: «Храбрость гораздо важнее всех разумных доводов трусливого ума».

Сердце интуитивно подсказывало мальчику, что необходимо делать.

– О, могучий Знич, бог героев и отчаянных, дай нам сил победить врагов и одолеть их тёмную магию! – обратился к небу Сатий.

На земле он начертал руну, символизирующую храбрость и решимость идти до конца любой ценой.

Сатий и Фирри почувствовали, что наполняются могучей силой, способной противостоять кому угодно. Два парня ощутили себя настоящими богатырями.

– Сатий! Беги! – завопил Весельчак, но бесполезно, а главное – поздно.

На вершине оврага уже возникли троллеорки.

И тут Сатий неожиданно быстро взбежал по склону – стрелой мелькнул, всего за миг одолев пару десятков метров – и ловко выхватил из рук ближайшего врага две палицы. Одну он оставил себе, а вторую сбросил Фирри, чтобы тот смог обороняться. Но другие троллеорки не мешкали, они навалились на Сатия. Весельчака затрясло от ужаса: что будет с главной надеждой мира Алеаннэ, с пока ещё неопытным воином? Он боялся, что троллеорки попросту разорвут его на части, как и Эймела.

– Да что же это я! – опомнился он, сбрасывая оковы трусости. Весельчак схватил палицу, мимо которой быстро пробежал Фирри, и понёсся что есть мочи вверх по склону. Раз! – и он со всего размаху ударил ближайшего троллеорка по уродливой голове, заставив отпрянуть. И тогда Весельчак в изумлении увидел, что Сатий вовсе не погиб.

Парень двигался, как заведённый: увернулся от одного врага, второго, ударил палицей третьего, пнул, сбивая с ног, четвёртого. Но долго такое боевое везение продолжаться не могло: из глубины деревни подоспели маги троллеорков, набрасывая на Сатия чёрную паутину…

Весельчак стремился помочь парню, но понимал, что против магии он бессилен. К тому же, вскоре его оглушил ударом по голове один из троллеорков, и мужчина без сознания упал на землю. И тут снизу примчался Фирри; схватив топор у одного из поверженных врагов, он рубанул ближайшего врага, а сам крикнул:

– Сатий, нужен свет!

Внутри чёрного кокона, опутанный сокрушительной силой вражеской магии, чуть шевельнулся его друг. Услышав Фирри, Сатий обратился за помощью ко всем светлым богам, чтобы они помогли разорвать паутину и справиться с врагами. Да, он просил Силы у всевышних, но не знал, что именно с этого и начинается путь настоящего мага – сначала брать и преобразовывать чужую мощь, а затем уже самому интуитивно творить заклинания.

Погибший Эймел гордился бы Сатием: он долго ждал, когда талант Великого проявится в сыне, но всё время не хватало какого-то толчка извне. Но какой страшной ценой давалась магия! Погибли все: отец и, судя по всему, мать; жители деревни – друзья и просто знакомые.

Сатий запретил себе умирать, жадно впитывая солнечный свет. Со стороны Фирри показалось, что лучи, посланные Хорсом, разорвали паутину; но на самом деле это сделал сам юный маг, ещё не осознавая, что становится на первую ступень Силы.

Выскочив из кокона, Сатий, светясь изнутри, перенаправил лучи на врагов, вспомнив сказку, которую рассказывала ему Ирель о том, что солнце обращает троллей в каменные глыбы. Но троллеорки благодаря своей мутации могли спокойно сражаться и при свете дня. Поэтому поначалу казалось, что свечение, шедшее из груди Сатия, ничуть не причиняет им вреда; мало того, один из врагов схватил Фирри, собираясь его раздавить. И тогда Сатий, мысленно обратившись к светлым богам ещё раз, усилил напор и сделал лучи обжигающими.

Троллеорки в ужасе завопили, загораясь один за другим. Тот, что держал Фирри, панически заметался, и парень быстро успел вывернуться, чтобы не загореться самому. Вражеские маги, что прятались за спинами солдат, попытались атаковать Сатия, бросив очередное заклятие: в него полетели три длинных чёрных стрелы. Но яркое сияние не угасало: парню казалось, что у него в груди поселилось солнце, и оно с лёгкостью развеяло вражеское заклинание. А затем яркие лучи сразили и магов, поджигая их.

Фирри потрясённо замер, глядя на то, как Сатию удалось с помощью богов справиться с врагами. Заёмная мощь постепенно уходила: сияние угасало, навсегда оставляя в душе парня тёплый след и воспоминание о том, что он может стать маленьким солнцем! Вот только Сатий мечтал о том, чтобы не губить и уничтожать, а согревать и созидать. И было грустно от того, что последние лучи ему пришлось потратить на то, чтобы поджечь тела погибших жителей деревни. Он шёл по главной улице, оставляя за собой множество погребальных костров; а души погибших возносились ввысь, к богам, благодаря за то, что Сатий не дал врагам использовать их для своей тёмной магии.

Парень растерянно остановился посередине деревни, глядя на кроваво-красное пятно и обрывки одежды – всё, что осталось от его отца. Сатий, не стесняясь, дал наконец волю слезам. Но где тело мамы? Он так и не нашёл его, боясь, что пятно – это не только Эймел, но и Ирель.

Верный Фирри следовал за ним и уговаривал не сильно расстраиваться, но Сатий продолжал громко звать маму. Обойдя всю деревню и вернувшись к Весельчаку (тот с трудом приходил в себя после удара, а на лбу и возле глаз у него красовался огромный синяк), юный маг расстроенно сел на землю.

– Проклятая война! Она оставила меня без отца и, похоже, без матери. Что теперь делать?.. – спросил Сатий, покачивая головой.

– Мне тоже жаль твоих родителей, – сказал Фирри. – Но слезами их не вернёшь. Теперь нам остаётся только одно – сделать так, чтобы война закончилась, и люди перестали гибнуть.

Весельчак подошёл поближе к двум юношам и произнёс:

– Сатий, я должен тебе признаться. Когда твой отец только пришёл в нашу деревню, он искал ту, что предназначена ему судьбой. Знаменитый эльф-вещун Айин предсказал, что его сын станет великим воином и спасёт весь мир от троллеорков. Но твоих отца и мать связывала не только судьба, но и настоящая любовь. Даже я почувствовал искренность их чувств. И растили они тебя тоже с радостью, хотя и знали: рано или поздно придётся расстаться, ведь тебя ждут великие дела. Жаль, что они погибли. Но твоя жизнь ещё впереди. Я предлагаю немедленно отправиться в столицу и рассказать Солнцепоклонному обо всём, что здесь произошло: он должен узнать, что троллеорки пробираются сквозь восточные леса.

Весельчак выдохнул: он не привык говорить так длинно. Сатий задумчиво взглянул на него, утирая слёзы.

– Пожалуй, ты прав, – сказал он. – Мне придётся смириться с тем, что рядом больше нет ни мамы, ни папы. Светлая им память, как и всем погибшим жителям деревни…

Все трое постояли минуту, глядя на постепенно угасающий погребальный костёр. Почтив память умерших, Сатий, Фирри и Весельчак двинулись прочь по дороге к столице.