Читать книгу Давай сыграем в любовь - Ники Сью - Страница 11

Сообщение от Дашки выводит меня из легкого ступора.

«Если чувствуешь себя лучше, возвращайся. У нас поменяли расписание, и первой стоит теперь история».

Блин! Я тихонько вою, ведь историю прогуливать не хотелось. Я ненавижу прогулы, но после того случая, когда народ сбежал, а мы с Дашей остались и попали в число любимчиков историка, я поняла, что к нему на пары даже с температурой поползу.

Ребята давно шепчутся, что Полищук Аркадий Викторович, – наш самый возрастной преподаватель, который, кажется, обучал студентов еще во времена союза, – и тройки-то с трудом ставит, что говорить о пятерках. А мне с бюджета слетать ой как не хочется. Поэтому, стиснув зубы и сделав несколько глубоких вдохов, я возвращаюсь к аудитории. Народ уже толпится у дверей. Хорошо еще, не все зашли. Полищук ненавидит опоздавших.

Захожу в аудиторию последняя, нахожу глазами Дашку и мчусь к ней.

– Ты как? – заботливо уточняет она.

– Пойдет.

– Добрый день, – здоровается Аркадий Викторович, усаживаясь за стол в мягкое, удобное красное кресло. Открывает свою тетрадку и начинает озвучивать фамилии, отмечая присутствующих. Минут через пять его прерывают, и в лекционный зал без стука входит наша куратор.

Полищук с раздражением отрывает взгляд от своих записей, а Лидия Андреевна Грацкая, брюнетка средних лет с короткой стрижкой и худенькой фигурой, дарит ему дружелюбную улыбку.

– Ребята, у меня для вас две новости. – Она останавливается в центре аудитории. – На этой неделе мы будем выбирать короля и королеву первокурсников. У входа поставят урну, от вас требуется только кинуть листок с именем и фамилией. А уже в субботу у нас будет дискотека в честь начала зимы, и там мы огласим победителей.

– А если будет ничья? – кричит Лейла Арзоева, моя врагиня и одна из самых популярных девочек в нашей группе и на потоке. Она реально симпатичная: копна пышных каштановых волос, пухлые губы. И фигура у нее хорошая: грудь примерно третьего размера, попа подкаченная, талия осиная. Парням она нравится. Но характер у Арзоевой ужасный, та еще стервозина. И меня эта мадам не переваривает с того момента, как историк объявил нам с Дашкой автомат, а их обещал дрючить до ишачьей Пасхи.

– Тогда… – куратор задумчиво ведет пальчиком вдоль губы. – Устроим конкурсы какие-нибудь. Уверена, студсовет что-то придумает. Аркадий Викторович, – обращается она к историку. – Прощу прощения.

– Да куда уж нам, – хмыкает он.

Грацкая уходит, и пара вновь приобретает учебный характер. Сегодня у нас Петр Первый и его реформы. Позади несколько человек устало вздыхают, но Полищук не замечает ни вздохов, ни охов, он рассказывает так, словно от его предмета зависят наши жизни.

После истории мы с Дашкой спускаемся на первый этаж. К тому времени листовок с моим текстом уже нигде нет. Я мысленно благодарю уборщицу, что спасла меня от очередных разговоров по углам. Да, в листовке нет имен, но от этого не легче. Кому приятно слушать осуждение своего творчества? Мне уж точно не нравится такое.

– Ой, гляди! – Даша останавливается в коридоре, показывая на урну для голосования. Ее уже установили возле охранника, того самого, который целыми днями зависает в телефоне. Народ потихоньку подходит, берет листики, чиркает там имена и кидает.

– Прямо как в школе, – вспоминаю я. – У нас тоже каждый год с девятого класса такое было.

– А у нас… – Дашка грустно вздыхает. – У нас в балетном считалось, что кроме сцены в головах у учеников ничего не должно быть. Мне даже интересно, как это все будет проходить, чем наградят. Может, проголосуем?

– Тогда я проголосую за тебя, – улыбаюсь я, желая поддержать подругу. Из того, что я успела узнать, Миронова – довольно одинокая девушка, в чем-то мы с ней схожи. Хотя с недавних пор ее одиночество скрашивает один из главных крашей универа. В этом, конечно, наше главное отличие.

– А я за тебя, – вдруг рядом с нами вырастает Толик Мамаев. И улыбается так загадочно, словно мы с ним друзья давние, и это не он недавно тащил нас с Дашкой в подсобку, где запер по просьбе своей дуры-подружки.

– Ты заболел? – холодно интересуюсь я. – Или перепутал нас с Лейлой?

– Вот, – он машет перед моим носом листком, а там… ну точно! Мое имя и фамилия. Только этого не хватало.

Внесем ясность: Лейла с ним мутит, и ее точно накроет так, что мама не горюй. Она и без того меня не переваривает, а если узнает, что ее парень отдал голос на дурацком конкурсе за меня, объявит войну.

– Не смей! – пищу я, махнув рукой в надежде забрать клочок бумаги.

– У тебя же Лейла есть, – озвучивает Дашка мои мысли вслух. – Разве ты не должен голосовать за нее?

– Ну… – Толик ловко уворачивается и кладет бумажку в карман, перекатываясь с носка на пятку. Может, он еще что-то бы добавил, но рядом с нами как нельзя кстати вырастает Гор, притом с видом довольно раздраженным. Будто его все достали и он ищет, на ком бы спустить пар.

– Ты чего здесь трешься? – рявкает недовольно Глеб. От его грозного голоса даже мне делается не по себе. Неужели ревнует Дашу?

– Я это… Гор… – Толик мнется, он так-то побаивается Гора. Как я поняла, их компашку, с одной стороны, боготворят, с другой – стараются обходить стороной. Особенно Соболева. У моего фиктивного парня плохая репутация, несмотря на крайне привлекательную внешность.

– Брысь отсюда, – рычит Гордеев, и Мамаев, не дав мне выведать всю информацию, мчится к урне.

– Блин! – Я иду следом, желая остановить его. Ну не может он за меня голосовать. Лейла все равно узнает. Нет, я-то ее не боюсь, да только мне и без этой стервозины проблем хватает.

И пока я расталкиваю ребят, которые толпятся у маленького столика, желая отдать свой голос, Толик успевает запихнуть бумажку с моим именем внутрь.

– Нет. – Я кусаю от досады губу.

Мамаев проходит мимо и подмигивает, а затем удаляется восвояси. Мне же остается только гадать, зачем он это сделал и узнает ли про эту проделку Лейла.