Читать книгу Всё ещё я - Nikki Tozen - Страница 4

Жадно глотая воздух, словно рыба, выброшенная из недр живительного супа, с пронзительным криком я, мокрый, вынырнул наружу. Повязки на руках пропитались алой кровью, на асфальте тоже была небольшая лужа крови, вытекающая из-под меня.

В растерянности я оглянулся.

Послышался гудок прибывающего поезда, диспетчер что-то заговорил сонным голосом. Только сейчас я понял, что было раннее утро: всё было подёрнуто предрассветным бледно-зелёным туманом, чуть посиневшее небо, ещё не успевшее очиститься от дождевых туч, понемногу начало проясняться.

Я сидел с безумно колотившимся сердцем, как будто провёл всю ночь в объятиях любовницы, как будто я обнюхался героина, как будто выпил весь запас алкоголя в доме у Дэни, как будто я на безумно мчащихся скоростях сбил полгорода Лэсли Хаббардов, как будто я впервые в жизни после скрипнувшей двери моей комнаты и предательства матери почувствовал, что такое настоящая боль.

Теплая вода лилась на мое окоченевшее тело. Подставив себя этому потоку теплого блаженства, я старался не думать о том, что произошло и как я очутился в своих апартаментах. Вода стекала по моей голове, затекала за воротник грязной куртки, в карманы грязных джинсов, ткань облепила ноги, создавая иллюзию застывающего цемента. От этой иллюзии они тряслись, и я испытывал наслаждение, переминая затекшие, израненные ступни, которые ласково пощипывала струя воды. Наверное, никогда в жизни мне не было так приятно от ощущений после принятого душа.

Где-то звонил телефон, но мне было все равно: кто бы там ни был, это уже не имеет значения. По моим рукам струилась вода вперемешку с засохшей кровью. Наверное, звонил Сэм, должно быть, он здорово перепугался из-за меня. Или Дэни с извинениями за позапрошлую ночь, а может, звонил отец… и никогда в жизни я бы даже не посмел бы представить, что это могла быть мать.

Вода перестала казаться теплой, холодной, горячей или какой-нибудь вообще, словно я стоял в пустом душе. Поспешно стащив с себя остатки одежды, я кинулся на шелковые простыни кровати. Это все, что мне было нужно. Я был ни живым ни мертвым.

Меня разбудили чьи-то прикосновения. Я почувствовал, что меня кто-то трогает, царапает кожу и всхлипывает. Повернув голову и приоткрыв глаза, я в испуге рванулся с постели и упал на пол: это была ее рука… это был ее бледный призрак…

– Мама! – в испуге крикнул я.

– Юкия, успокойся, это я… Сэм, – открыв глаза, я увидел испуганного и бледного друга. Щеки его впали, казалось, что он не спал несколько ночей.

– Что случилось? – немного приподнявшись на кровати, я обнаружил, что совершенно голый.

Сэм смутился, отсел в кресло напротив и посмотрел на меня совершенно диким взглядом.

– Ты меня спрашиваешь, Юкия?! Да мы прочесали весь лес и все сточные канавы в поисках тебя, – вдруг ни с того ни с сего завопил Сэм. – Я думал, ты погиб, – его голова упала на руки, а тело начало содрогаться в беззвучных рыданиях.

Я подбежал к нему.

– Перестань, я ведь здесь, с тобой, и со мной всё в порядке.

Он схватил меня и крепко сжал, затем поспешно отстранил от себя и смахнул слезы с глаз.

– Клянусь, мы больше не поедем с тобой к этому извращенцу, это моя вина…

– Я не помню, что случилось, – с безразличием в голосе сказал я и направился в гардеробную.

– Они напичкали тебя какими-то таблетками, я сам мало что соображал, прости меня, Ю… прости.

Поспешно натянув джинсы, я заметил, что они сидят на мне немного мешковато – видно, события минувших дней измотали меня до такой степени, что я сбросил вес.

– Куда ты собираешься? – с испугом в голосе спросил Сэм.

– В школу.

– Ты что, вот так просто пойдешь в школу? – недоумевал он.

– Ну да, я уже неделю там не был или больше, отцу это не понравится. А я не хочу с ним встречаться лишний раз.

– Я заеду за тобой после школы, – опять с каким-то испугом в голосе проговорил он.

– Нет, сегодня я поеду на своем новом «мустанге». Хочу наконец прокатиться на нем, а то после того, как его привезли на прошлой неделе, я еще ни разу за руль не садился.

– Неважно, я все равно заеду за тобой…

После долгих уточнений в каком часу мы встретимся, я наконец спустился на парковку и увидел свой черный «мустанг» с красной полосой посередине. Машина была оттюнингована, на заднем и переднем мостах установлены лифт-комплекты подвески, состоящие из амортизаторов и пружин.

С нетерпением я завел ее, прислушиваясь к мощному реву нового мотора, и отправился по заполоненным машинами дорогам к школе.

Школа, в которую я поступил благодаря отцу после поспешного отбытия из Лондона в Манхэттен, согласилась взять меня только на второй год и за энную сумму денег.

Здание школы было одной из элитных и старых построек в Верхнем Ист-Сайде, между Центральным парком и Ист-Ривер. Мои апартаменты располагались в очередной штаб-квартире «строительной империи» отца на Пятой Авеню, прямо недалеко от нее.

На мой взгляд, это было совершенно обычное кирпичное здание в виде буквы «П». Вход украшала триумфальная арка из четырех колонн, венцом которых служил фронтон с огромным фамильным гербом семьи Брэттон-Вудс, которая и построила эту школу в 20-х годах. К основному зданию примыкали такие же кирпичные кампуса, делившиеся на «мужской» и «женский».

Еле припарковав свой увесистый «мустанг» рядом с какой-то церквушкой, я вдруг понял, что практически никого не знаю в этой школе. После переезда в Америку я пару раз показывался в ней, и то меня выгоняли с занятий из-за моего неадекватного поведения.

Внутренняя отделка школы осталась нетронутой: паркетные полы, скрипящие деревянные лестницы, отштукатуренные стены с жёлтым отливом и огромные дубовые двери, ведущие в совершенно обычные классы с вечно закрытыми окнами и спертым воздухом.

Первым уроком была литература, а может, это был не первый урок. В общем, когда я не совсем уверенно постучал в дверь класса, в коридорах уже никого не было.

Учитель отчитал меня за опоздание прямо в коридоре, разрешил зайти в класс и указал, куда я могу сесть – всё это время я сохранял гробовое молчание.

Присутствующие мальчики, как инопланетяне из инкубаторской печи одной матери, с жадностью пожирали меня своими светлыми глазами, но я старался не обращать на них внимания. Все они казались мне безликими. Находясь в маске собственной отчужденности, я понимал, что, возможно, это я безликий, а они лишь испытывают простое любопытство, как и тысячи людей, каждый день проходящих мимо и заглядывающих в мои обездвиженные, как у памятника, глаза.

Преподаватель с классом что-то живо обсуждали, но я не придавал этому особого значения. Опершись головой о руку, которую тут же, как штырем, парализовала очередная схватка боли, я уставился отсутствующим взглядом на портрет, висящий прямо передо мной, – это был Томас Элиот.

Как будто я не здесь.

– Драфт, вы будете читать отрывок из любого стихотворения? – спрашивал педагог, явно недовольный тем, что я его не слушаю.

Как будто в этом юном теле гниющая душа, изъеденная молью, вся в дырках, словно ткань.

– Юкия, вы слушаете меня?! – вскрикнул он, по классу пробежалась дрожь предвкушения того, что сейчас будут линчевать отступника.

Учитель будет тратить время на меня, предоставляя возможность остальным ученикам спокойно дышать, заниматься своими делами и перешёптываться в ожидании того, что же будет дальше.

В классе я был самым высоким, на год или два старше всех. Я казался неуместным в этой комнате, за этой маленькой деревянной партой, в которую упирались мои колени и приподнимали ее каждый раз, когда я пытался хоть как-то собрать их вместе, стараясь сидеть прямо вместо обычной развалившейся позы. Я встал, заставив учителя от неожиданности отступить.

– Ну, наконец-то гора пришла к Магомету! – воскликнул очень эмоциональный по своей натуре учитель литературы.

Несколько секунд я помолчал, затем, пошатываясь, ухватился за край парты и вымолвил:

– Томас Элиот.

– Прекрасно, очень необычный выбор, изысканный вкус. Если вы знаете, о чем я, – обратился он с явной долей ярости к классу, который шумел пуще прежнего. – Итак, давайте же послушаем отрывок из стихотворения этого прекрасного, неземного поэта. Какое именно стихотворение? Вы принесли книгу?

Я проследил, как он отправился обратно к своему столу и сел на его край, не сводя с меня глаз.

– Вижу, что ни книги у вас нет, ни конкретного названия стихотворения. Что ж, будем угадывать по памяти.

Со вздохом я закрыл глаза и почувствовал, как боль от строк пронеслась во мне, полосуя, словно острым клинком, мою и без того израненную плоть. Стало больно, ком подкатил к горлу, и казалось, открой я рот – и оттуда вылезет она, рука моей матери.

«Я встретил пешехода – он как будто

Ко мне гоним был предрассветным ветром

Вдогонку за скрежещущей листвой.

Когда же в обращенный долу лик

Вгляделся я со тщанием, с которым

Глядят на незнакомых в полумраке,

Узнал черты великих мастеров,

Которых знал, забыл и еле помнил;

На обожженном дочерна лице

Глаза у сей колеблющейся тени

Знакомы были так и незнакомы.

Начав двоиться, я его окликнул

И услыхал в ответ: «А, это ты!»

Еще нас не было. Самим собою

Я постепенно быть переставал

А он в лице менялся, но достало

Вполне нам этих слов для узнаванья.

Так, подгоняемы вселенским ветром,

И для размолвки чересчур чужие,

Мы, встретившись в «нигде», ни «до», ни

«после»,

На перекрестке времени, в согласье

Вышагивали мертвым патрулем.

И я сказал: «Мне чудо как легко,

А эта легкость порождает чудо.

Так объясни, чего я не постиг?»

В классе воцарилась гробовая тишина то ли оттого, что никто не понял смысла того, что я сейчас рассказал, то ли оттого, что все были удивлены тем, что я рассказал так много на непонятном им языке, по непонятным им причинам.

– «Четыре квартета», – наконец нарушил молчание учитель. – Что ж, весьма неплохо, очень даже неожиданно, особенно услышать это из ваших уст, Драфт. Ну что ж, садитесь. Следующим, пожалуй, будет мистер Макгомери, – он обратился к мальчику, который активно что-то обсуждал с соседом по парте, застав его явно врасплох.

После урока учитель задержал меня в дверях, сказав, что я обладаю поразительной памятью и что мне следует чаще ходить на занятия. Я уже собирался удалиться, как меня вдруг кто-то схватил за руку, резко выдернул из класса в школьный коридор и прижал к стене за дверью, наваливаясь на меня всем телом.

– Мне до боли в животе понравилось, как ты читал эти строки, – кто-то прошептал мне эти слова в самое ухо, пока мы стояли в ярко освещённом и полном учеников коридоре.

– Что? – я посмотрел в его сторону, не успев разглядеть, кто это. Он, ничего не сказав, резко взял меня за руку и потащил в туалет. Затолкнул в кабинку и запер дверь. Только сейчас я заметил, что он был ниже меня на целую голову – я видел только его золотую макушку. Он начал расстегивать мне ширинку своими худыми, как палочки, ручками.

– Подожди, что ты делаешь? – я поспешил отстранить его.

Он посмотрел на меня немного удивленный, испуганный, с горящими щеками и приоткрытым ртом. Я увидел, что, мальчишка был совсем ещё юн. Несмотря на это, на его овальном, чуть пухлом по-детски личике вырисовывались совершенно невероятные глаза, такой формы, которой я ещё никогда не видел. Как будто художник, рисуя эти линии, сотни раз стирал и перерисовывал вновь, чтобы добиться правильных очертаний. В немного суженные глазные отверстия были вставлены прозрачно-синие глаза. Всё это обрамляли золотистые ресницы толщиной с конский волос, такие густые, что их было видно даже на расстоянии. Чуть выше – того же цвета густые, продолговатые, чуть изогнутые брови. Бледный, с тонким, правильной формы носиком, заострённым подбородком и пухлыми чуть розовыми губами, он производил впечатление мифического существа. На голове у него росла непослушная копна волос цвета мёда, которая обрамляла фантастическое лицо.

Немного обомлев от неожиданности, я с трудом пытался преодолеть эту разверзнувшуюся пропасть между реальностью и медленным утеканием в его бездонные глаза.

– Что я делаю? – переспросил он и медленно засунул мой средний палец в свой маленький, ещё по-детски невинный ротик и начал его сосать, прикрыв свои большие глаза, что сделало его еще больше похожим на живую куклу или на ангела…

Я не верил своим глазам. Как что-то настолько прекрасное может быть таким бесцеремонным и порочным? Поспешно вырвав свой палец из его рта, я отпихнул мальчишку от себя, явно не рассчитав силу. Тот отлетел, как тряпичная кукла, и ударился о кафельную стену.

Ударился он явно сильно, потому что от боли начал сползать на пол, при этом посмеиваясь.

– С чего ты взял, что я позволю тебе сделать это? – спокойно спросил я.

– Да брось, – он потирал затылок и морщился от боли, – не строй из себя невинность. Все прекрасно знают, что ты не брезгуешь ни мальчиками, ни девочками. Или я не в твоем вкусе?

– Тебе разве не противно?

– А тебе? – он нагло посмотрел мне прямо в глаза.

Отрывки ночи в доме у Дэни вдруг замелькали перед глазами какими-то голограммами: серо-зелеными, бледными стволами деревьев, расплывчатыми и со страшной действительностью того, что осталось в моем прошлом.

Я подошел к нему довольно резко. Он немного испугался, когда я начал поднимать это тонкое тело, сжимая острые, худые плечи.

– Ты делаешь мне больно, – прошипел он мне в лицо.

– Ты сделал мне еще больнее, – внимательно посмотрев ему прямо в глаза, понимая, что моя боль не имеет ничего общего с наивной тупостью этого мальчика, ничего более не сказав, я с яростью толкнул дверь, сломав защелку, и поспешил покинуть здание школы.