Читать книгу Неудержимые демоны, или История женской войны. Книга вторая - Николь Галанина - Страница 4

Королевство Авалория (истинно – Империя), Столица, Дворец Их Величеств. 18 Фурутуру 3041 года по летоисчислению Авалории.

Фолди с раздражением отшвырнул от себя вчерашний номер «Кеблонского Вестника». Напечатанные там строчки по-прежнему вертелись у него перед мысленным взором; возникали даже тогда, когда он на секунду прикрывал уставшие глаза. И неудивительно: разворачивая очередной выпуск, он уже приблизительно знал, что за репортаж займёт первые полосы. Конечно, эти треклятые революционеры! Министр едва удержался от желания злобно стукнуть кулаком по столу. Где они сейчас прячутся? Их необходимо найти, подвергнуть пыткам и казнить! Иначе в городе снова вспыхнут мятежи; вполне возможно, что они по своей масштабности превзойдут даже памятную всем Освободительную Войну.

Фолди раздражённо фыркнул, и, отставив в сторону увесистые папки с донесениями своих шпионов из министерства иностранных дел, вновь углубился в чтение газеты. Ситуация в Кеблоно его крайне тревожила. День ото дня эти обнаглевшие создания, «защитники справедливости», как они сами себя называли, осмеливались нападать на государственную собственность! Они сжигали типографии! Обворовывали оружейные склады! Вчера, как он уже успел узнать, революционеры подорвали на самодельной мине генерала Лактюота – одного из самых активных деятелей Освободительной Войны, а Дорап Гевала молчит! Он предпочёл закрыться в дворце самоуправления, выставить вокруг когорты вооружённой до зубов стражи и, сидя у окна со шпагой в руке, отдать своим подчинённым приказание быть спокойными…

Наместник изо всех сил старался замять зреющий скандал. Пока это у него неплохо получалось: революционеры не отваживались трогать крупные промышленные предприятия или конторы, принадлежащие Империи, но убийство генерала Лактюота стало началом нового этапа борьбы. Общественность не простит Гевалу, если он немедленно не примется расследовать преступление. К счастью, Дорапу хватило ума хоть это понять, и потому он… обратился к Фолди со слёзными мольбами помочь. Министр презрительно улыбнулся. Этого следовало ожидать… У Гевалы не получится навести в городе порядок, а Виллимони не предоставляют для этого полномочий. Всем сейчас заправляет Сиар… преисполненный амбиций, упрямый, вспыльчивый, но туповатый – что роднит его с горячо любимым дядюшкой. Фолди не составило труда купить младшего Гевалу и через него взяться за управление Кеблоно. Но сейчас нити марионеток стремительно ускользали от него. И Дорап, и Сиар совершенно отбились от рук: казалось, революционеры испугали их настолько, что они не боялись теперь даже министра, чей гнев воистину ужасен!

Фолди срочно необходимо было приехать в город и самому разобраться в том, что там на самом деле происходит. Бросив все дела, он незамедлительно отправился бы в путь ещё тогда, когда так называемый «Союз Справедливости» подорвал первую типографию! Но его, как всегда, задержала Королева. Гордясь своей беременностью, Влеона требовала неустанных восхвалений в честь ещё не родившегося инфанта (или инфанты?), которому могло и вовсе не посчастливиться увидеть солнечный свет. Она наотрез отказалась отпустить Фолди из Столицы. Чтобы не лишиться последних остатков её милости, он притворился верным слугой и не покинул своих роскошных, как у Принца, покоев. Его единственной связью с внешним миром остались газеты, донесения и… Байна. Оказывается, от неё можно было получить больше пользы, чем он предполагал. Любимица Королевы, Байна крутилась при дворе, ворохами собирая разнообразные сплетни, а затем тащила их – даже не представляя, что это такое на самом деле, – к супругу на одобрение. О большинстве новостей, которые Байна к нему доставляла, Фолди знал и без неё – в конце концов, он не зря пользовался репутацией самого осведомлённого человека в Империи. Однако общество жены его почему-то не раздражало. И он знал, почему: невзирая на свою наивность и ограниченность, Байна была к нему добра. Она по-настоящему его любила и заботилась о нём; она не предала и не оставила бы его, даже если бы её соблазняли все сокровища и писаные красавцы этого мира.

Министр внутренних дел Авалории был практически всемогущ. Он мог купить, вымолить, выторговать или вырвать всё, что ему могло потребоваться, – но только не любовь. Настоящая любовь – этот бриллиант, встречавшийся в природе едва ли не реже врождённой честности, – не подлежала ни купле, ни продаже, и Фолди успел в этом убедиться за годы своей придворной жизни. Байна Санна, кажется, не знала никого в мире лучше него, и она ему не лгала. Это по-прежнему приводило министра в недоумение.

Слегка скрипнув, приотворилась дверь, и Байна проскользнула в кабинет. Её лицо выражало смущение и решимость одновременно, в руках она крепко сжимала плоский серебряный поднос.

– Ваше Превосходительство, – её ещё писклявый детский голосок колебался между неуверенностью и твёрдостью, – Вы обязаны отдохнуть.

– Госпожа Байна, – с тенью раздражения в голосе откликнулся министр, – это моя работа. Не могли бы Вы не отвлекать меня и впредь?

Губки девушки обиженно надулись. С грохотом поставив поднос на стол напротив министра, она раздвинула папки с секретными донесениями и заглянула между них, словно враг, прорвавшийся через тщательно охраняемые бастионы неприступной крепости. Её глаза пылали праведным негодованием.

– Ваше Превосходительство, – голосок ощутимо задрожал, – Ваше зрение и так оставляет желать лучшего! Не усугубляйте проблемы, которые у Вас уже имеются! Пожалуйста, – она вдруг подалась вперёд и метнула на него умоляющий взор, – пожалуйста, поговорите со мной! Я так давно не слышала Ваш голос! Почему-то Вы отдаёте всё своё время важным чиновникам; мотаетесь из одного конца Столицы в другой… Вчера Вы обещали провести со мной хоть полчаса, а вместо этого собрали Королевский Совет и совещались до поздней ночи… Скажите, ну неужели Вы меня настолько не любите?

Почему-то эта искренняя речь заставила министра вздрогнуть и посмотреть на неё. Умоляющее личико Байны находилось от него всего в паре сантиметров, и её гигантские карие глаза влажно блестели. Трепетно сжав побелевшие кулачки, она покорно ожидала его решающего слова. И это слово – единственное слово – могло либо уничтожить её, либо осчастливить. Фолди озадаченно уставился на неё. Таким идиотом он себя ещё никогда не чувствовал – либо чувствовал настолько давно, что благополучно успел об этом позабыть. Эта девочка так быстро успела привязать его к себе…

Все долгие десять лет службы он признавал лишь одного своего повелителя, восседающего на недосягаемом троне. Повелитель звался Всеобъёмлющим Контролем, к которому он стремился всю жизнь. У него было всё – и всего ему не хватало. Ему упорно казалось, что он по-прежнему обделён, что лучшее только впереди. Ради власти он отбрасывал крепкие привязанности и лучшие чувства, наступал на горло собственным идеалам – и в итоге остался совершенно одинок. У лидеров нет друзей, есть только прихлебатели; у них не бывает любви – есть лишь чрезмерно расчётливые и ловкие дамы. Но… ещё была Байна. Искренняя, добрая, терпеливая Байна, которую не волновали ни его положение, ни его возраст и ходившие о нём слухи. Была ранимая, чувствительная Байна, настолько похожая на невинного ребёнка, что её невозможно было обидеть. Ей невозможно было отказать. Сделать это – всё равно что отобрать у трёхлетнего карапуза конфетку или любимую игрушку. Невзирая на все свои многочисленные недостатки, Фолди не мог причинить зло ребёнку. Поэтому он поднял на Байну усталый взгляд и терпеливо осведомился:

– Да, госпожа Байна? Вы хотели о чём-то поговорить?

– Конечно, – нервно сминая в руках платок, заговорила она, – но… но я не могу с Вами разговаривать, когда Вы меня не слушаете!

«О Боги… Мало мне было Королевы-собственницы, мечтавшей прибрать меня к рукам и заставить круглосуточно сидеть у её трона с верноподданнически круглыми глазами, теперь по её стопам пошла Байна… Неужели ни одна женщина на земле не способна понять, что в мире есть гораздо более важные вещи, чем людские прихоти?»

– Почему Вы так думаете? – собрав всё терпение в кулак, осведомился министр. – Конечно, я Вас внимательно слушаю, госпожа Байна.

Несколько мгновений она подозрительно разглядывала его, словно намереваясь с истинно женским коварством уличить во лжи и обидеться, как это любила делать Королева во время ссор с Королём. Но Байна Санна была ещё слишком юной и наивной, о штучках своих замужних знакомых она не имела ни малейшего представления. А, даже если бы она об этом и знала, она никогда не вздумала бы ни в чём упрекать супруга: сказать хоть слово против Фолди значило бы утратить его доверие. Байна не знала, доверяет ли он ей, но неизменно утешала себя надеждой, что если она покажет себя добродетельной и терпеливой, то он обязательно по-настоящему разделит с ней душу на двоих. А пока… ей нужно было терпеть.

Усевшись на банкетку в затенённом углу комнаты, чтобы не мешать Фолди работать, она смущённо уставилась на носки своих туфель и неуверенно заговорила:

– Понимаете… Вы так давно не были на светских раутах… а меня Её Величество приглашала, ведь её старшая фрейлина тяжело больна, Вы знаете…

Министр утвердительно кивнул и с удвоенной скоростью принялся строчить что-то на длинном пергаментном свитке. Его покрасневшие от напряжения глаза сузились почти злобно, и Байна испуганно спросила:

– Я сказала что-то не то?

– Нет, госпожа, – успокоил её Фолди, не отрываясь от работы, – рассказывайте дальше.

Байна вспыхнула от стыда: как она не догадалась, что Фолди так щурится потому, что он почти ничего не видит? Своим глупым замечанием она только привлекла его внимание к той проблеме, о которой он совсем не любил распространяться. Аристократы родом из старинных фамилий ненавидели демонстрировать свои слабости. Байна поклялась себе, что накрепко запомнит это, и постаралась не смотреть Фолди в глаза, чтобы не искушать себя желанием позаботиться о нём.

Продолжая рассказывать ему свежие новости, она аккуратно прокралась к столу и сняла с него серебряный поднос. Пока Фолди хмыкал и отпускал короткие замечания в знак того, что он её слушает, и разгребал гору документов перед собой, Байна аккуратно смешивала целебные травы, готовя для него мазь. Конечно, он будет противиться и злиться, возможно, даже выругает её, но ему необходимо лечиться, иначе он рискует окончательно ослепнуть.

Байна уже сама не замечала, что говорит. Её взгляд всё чаще соскальзывал к свитку, над которым Фолди вновь принялся трудиться, пока не остановился на нём окончательно. Она робко взглянула на него, затем на перо, уверенно сжатое в его пальцах. И, набравшись смелости, тихо спросила:

– А что это, Ваше Превосходительство?

– Это? – министр бросил на неё затуманенный взгляд, и она с тревогой отметила, что его сощуренные глаза покраснели ещё больше. – Это – указ №346 по провинциям Кеблоно и Федлис.

– Но… – Байна не слишком хорошо не разбиралась во всяких политических и юридических тонкостях, но даже она заподозрила неладное, – разве этими провинциями не должны заниматься наместники?

– Наместники! – презрительно фыркнул Фолди с таким видом, как будто она сказала несусветную глупость. Но, быстро глянув на неё, он поторопился прибавить: – Госпожа, Вы рассуждаете так, как будто наместники – полновластные государи в своих землях. Они напрямую подчиняются Королеве, но, как Вы видите, я, доверенное лицо Её Величества, имею право приказывать им. Распоряжения для наместников поступают из министерства внутренних дел, напрямую от меня.

Байна слушала с восторженно приоткрытым ртом. Но, сообразив, как глупо она смотрится со стороны, низко наклонилась и отчаянно покраснела.

– А… – приподняв на супруга робкий взгляд, поинтересовалась она, – а как идут дела у моего брата?

– Разве Вы ему не писали? – поинтересовался Фолди, сосредоточенно нахмурившись.

– Писала, но… – Байна запнулась, – но он не отвечает мне. Ни он, ни госпожа Марта… как будто они заняты.

– Разве Вы не читаете газет, госпожа Байна? В Кеблоно сейчас не настолько спокойные времена, чтобы начальник войск внутреннего охранения и его жена могли расслабляться. Революционеры утратили страх перед законом, и, несомненно, Ваш брат пытается вернуть им этот страх. А его супруга успокаивает высший свет на местных раутах во дворце самоуправления. Они писали мне об этом на прошлой неделе и говорили, что едва ли смогут ответить нам в ближайшее время.

– Так, значит…

Неожиданный стук в дверь оборвал Байну. Вздрогнув, она едва удержала на коленях серебряный поднос. Министр с равнодушным видом поднял голову от бумаг и с непонятным ей ожиданием вгляделся в дверь.

– Войдите!

В кабинет просунулась взъерошенная голова помощника министра, постоянно загруженного различными поручениями Миллета Феста. Попытавшись пригладить непослушные темные волосы, Миллет взволнованно зачастил:

– Ваше Превосходительство, Его Величество срочно вызывает Вас в тронный зал! Там будут первый министр, министр безопасности, начальник полиции… словом, почти все влиятельные фигуры двора! Вам нужно торопиться!

– Да, но по какому поводу меня туда вызывают? – осведомился Фолди.

– Преступник, отравивший Её Величество, – выдохнул Миллет со зловещим и торжествующим видом одновременно, – так вот, он…

– Он пойман, – уверенно закончил Фолди. – И, мне так кажется, что я не ошибусь, если предположу, что это – женщина, и зовут её не иначе, чем госпожа Феллиния, первая королевская фрейлина.

– Вы… Вы знали?

– О, Магия Великая, – хмыкнул Фолди, выбираясь из-за стола, – это сделалось известно ещё за две недели до ареста госпожи, но держалось в секрете между мною, Его Величеством, первым министром и начальником полиции.

– Такая быстрота… – восхищённо выдохнул Миллет Фест, готовый простереться перед начальником в пыли.

– …и Вам бы не помешала, – прервал его Фолди. – Пока я буду отсутствовать, займитесь папкой №28 и проявите весь свой талант…

– Обязательно, Ваше Превосходительство! – вытянувшись по струнке, по-военному отрапортовал Миллет.

Не удостоив больше никого из них ни единым словом, Фолди неслышно выскользнул из кабинета и бесшумно притворил за собою дверь. Байна отставила поднос и тоже заторопилась уйти, не зная, прилично ли замужним женщинам оставаться наедине с посторонними мужчинами. Её дрожащие пальцы быстро схватились за полированную ручку двери, ещё хранящую на себе след прикосновения Фолди.

– Госпожа! – остановил её умоляющий голос Миллета Феста. – Госпожа, пожалуйста, не уходите!

– Извините, господин Фест, – заикаясь, забормотала Байна, – но я не могу… это неправильно…

– Госпожа, если бы Вы знали, что я две недели уже не разговаривал ни с кем, кроме Вашего супруга, Вы не были бы ко мне столь жестоки, – грустно усмехнулся Фест. – Даже не думайте, у меня нет в мыслях ничего дурного! Просто… понимаете, глядя на Вас, я осознаю, что Вы тоже одиноки. Может, Вы согласитесь поговорить со мной как с несчастным, которого работа вынудила отказаться от любых привязанностей?

Байна подозрительно всмотрелась в это честное, открытое лицо, настолько бледное, что создавалось впечатление, будто его никогда не касались ласковые солнечные лучи. Если бы любой другой мужчина обратился к ней с подобным возмутительным предложением, она призвала бы на помощь всю свою гордость и прошла мимо. Но в глазах Миллета она не увидела ничего, кроме одиночества. А это чувство тоже было ей хорошо знакомо. Несмотря на то, что она ходила в любимицах Королевы и купалась в любви всего двора, ей было так тоскливо… Эти разряженные, улыбающиеся господа и дамы не могли заменить ей внимания единственного человека, одно участливое слово которого оживило бы её сердце. Она понимала Миллета Феста как никто другой.

Неловко улыбаясь, она вернулась на своё место и вновь поставила поднос на колени. Её пальцы ловко запорхали над баночками с лечебными травами. Миллет, вытащив из-под вороха одинаковых пухлых тёмно-синих папок невысокий табурет, поставил его на приличном расстоянии напротив банкетки и уселся, с сосредоточенным видом покусывая перо. Его взгляд был сосредоточен на документах, заняться которыми приказал суровый начальник. Но, даже сидя в той же позе, что и Фолди, наклоняясь над бумагами в точности как он, Миллет всё равно оставался самим собой. Искоса наблюдая, как он что-то торопливо пишет, Байна заметила, что волосы его уложены так же, как и у министра. Да, он тоже преклонялся перед Фолди… вот ещё одна вещь, роднившая их, почти не знакомых друг с другом людей.

«Выходит, я не одна не могу добиться ничего от этого каменного человека», – с горечью подумала Байна.

Склонившись над своей работой, она вдруг вспомнила первую фрейлину, которую сейчас арестовали. Неужели Феллиния могла желать Королеве дурного? И не только желать, а и сделать, попытаться убить её? Байна сокрушённо покачала головой. Хотя она видела первую фрейлину только три раза в жизни, и не говорила с нею никогда, она не могла поверить в услышанное. Нет, не могло зло таить своё жало под личиной дружбы! Наверняка это ошибка! А даже если Феллиния сделала это специально, в порыве неожиданно нахлынувшей зависти, ревности или злости, она наверняка успела много раз горько пожалеть о содеянном! Ведь не бывает на свете окончательно испорченных людей… внутри каждого, даже самого закоренелого негодяя, таится искорка добра, которую можно разжечь, если подует правильный, ласковый ветерок! Резкие ледяные порывы только затушат эту искру окончательно…

Байна уныло взглянула на густую кремовую массу, холодно поблескивающую в стеклянной баночке. Ей казалось, что в бликах, танцующих по поверхности смеси, она видит отражение собственных печальных глаз. И вновь отупляющее чувство одиночества охватило её душу. Как жаль, что никто больше в мире, даже Его Превосходительство Фолди, не может понять эту простую истину, открывшуюся ей, ничем не примечательной семнадцатилетней девушке…

* * *

Подсудимую уже доставили в тронный зал: потупив стремительно седеющую голову, она стояла у подножия королевского трона, и её исхудалые тонкие руки нервно потирали одна другую. Место, где должны были проводиться торжественные приёмы иностранных послов и присяги от самых значительных лиц государства; место, откуда королевская чета провозглашала свою волю, превратилось в судилище. И виновная, первая фрейлина Феллиния, не смотрела ни на кого вокруг; казалось, что её больше занимает орнамент на полу, нежели собственная судьба. Фолди и первый министр, как самые влиятельные люди в Империи, удостоились мест подле роскошных золочёных кресел Королевы и Короля. Начальник полиции и министр безопасности стояли ступенькой ниже, несколько других могущественных чиновников расположились у подножия трона, всего в паре метров от обвиняемой. Но Феллиния словно не замечала их присутствия. Со стороны эта женщина больше напоминала непрошибаемую крепостную стену, нежели живого человека. Фолди мог видеть, что на кончиках её ресниц повисли недвижные слезинки, но он был уверен, что всё это – только искусное притворство. Не сумела бы дама, спланировавшая и претворившая в жизнь такой изощрённый и коварный план мести, искренне плакать от раскаяния. Если она и рыдала, то только от злости, что её замыслы потерпели крах, и другого шанса добиться цели ей уже не представится.

Вычислить Феллинию оказалось непростой задачей даже для пятерых могущественных людей, деливших между собою власть в Империи. Наверное, фрейлина никогда бы не попалась, если бы её не выдал пустой флакончик из-под духов, в котором преданный Фолди Дарихак обнаружил следы законсервированных некромагических заклинаний, смешанных с ядом – тем, каким отравили Королеву. Флакончик был тщательно спрятан: под сундуком в личных покоях Феллинии, а под полом в месте, где стояла её кровать, хранился пакетик с поистине убийственной дозой отравы и такой же дозой заклинаний. Кстати, первая фрейлина была в числе знатных женщин, приходивших наблюдать за ходом работы над платьем Её Величества. Яд она получила легко и просто: смешала сама, поскольку в её семействе все женщины рода славились лекарскими умениями. Единственное, что вначале смущало следователей – законсервированная магия такой мощности, какую едва ли сумела бы создать несведущая женщина.

Однако Феллиния не была несведущей. Последние сомнения разрешил толстый некромагический фолиант, обнаруженный в доме племянника фрейлины. Так как этот племянник был напрочь лишён дара творить магию, подозрение целиком пало на его тётку. Как позже выяснилось, она ходила во все городские библиотеки с приличным списком бестиариев и читала их, не вынося из помещений – это уже казалось странным, однако Королева не разрешала трогать свою подругу, пока запах яда не насторожил преданного Фолди Дарихака, всюду следовавшего за своим господином. Видимо, отравительница рассчитывала на помощь и защиту той, кого едва не убила. Фолди не хотел себе в этом признаваться, но его радовал сам факт преступления фрейлины: это подтверждало, что в Империи есть намного более подлые люди, нежели он сам.

Члены судейской комиссии бесстрастно взирали на обвиняемую. Глаза Короля полыхали бешенством, Королева, будто обессилев, откинулась на спинку трона и закрыла глаза. Не нужно было обладать особой проницательностью, чтобы понять, насколько ей больно и страшно от того, что даже единственная старинная подруга смогла ее предать! Фолди знал, каково это. Разве не то же самое испытывал он в тот далёкий день, когда Обсидия отказалась от него по одному щелчку пальцев Селлия Кана? Не ощущал ли он себя никчёмным и раздавленным, когда друзья его детства со злостью отвернулись от него, избавившего их от смертной казни или пожизненного заключения в узких стенах сырых подземных темниц? Не утратил ли он навсегда доверие к людям? Преданный никогда больше не сумеет взглянуть на мир с прежней открытостью и дружелюбием; всюду он примется выискивать тайных врагов, даже там, где их нет. И кому известно, вдруг развившаяся паранойя поможет ему найти новых подлецов среди тех, кто прежде казался честным?

Вот почему Фолди так злился на неразумную первую фрейлину. Из-за очевидной глупости этой женщины они все – ближайшее окружение Королевы – получили нависший над головою остро заточенный меч. Преданная лучшей подругой, Влеона станет намного более мнительной, чем раньше, и возымеет все шансы превратиться в кровавую тиранку.

Суд, созванный Кларком, хранил угнетающее молчание. Предполагалось, что это молчание должно устрашить виновную. Но та не казалась Фолди ни испуганной, ни, тем более, хоть о чём-нибудь сожалеющей. Разглядывая мраморный орнамент, по которому она столько раз проходилась в танце, Феллиния явно бросала своим судьям дерзкий вызов. Пусть они произнесут над нею хоть сотню злобных приговоров, эта женщина даже не пошевелится. Её невозможно было уничтожить, пока напротив неё, на роскошном троне восседала Влеона. Сейчас её старинная покровительница не смотрела на прежнюю подругу, и та чувствовала себя несколько неуверенно. Впрочем, не настолько, чтобы тотчас во всём признаться.

Кларк, очевидно, сообразил, что обвиняемая так и будет молчать, пока её не начнут допрашивать, и потому принялся со внушительным видом прочищать горло. Пока он это делал, Влеона медленно отвела расправленный веер от лица и пристально всмотрелась в склонённую голову Феллинии. Словно ощутив этот взгляд, первая фрейлина дрогнула. Переступив с ноги на ногу, она завертелась волчком, точно ища место, где она могла бы спрятаться от Влеоны.

Прикрыв глаза веером, Её Величество прошептала сиплым, больным голосом:

– Перед лицом Всевидящей Магии и собравшихся здесь членов судейской комиссии, госпожа Феллиния, первая фрейлина королевского двора, ответьте: зачем Вы покушались на мою жизнь, на жизнь своей Королевы? Скажите, зачем Вы это сделали?

Последняя фраза была явно лишней, но Влеона даже не осознала. Её внимание поглощала ссутулившаяся фигура Феллинии. Фрейлина прижимала обе ладони к груди, словно её терзала дикая боль. Вздрогнув, она пошатнулась, и её голова медленно поднялась, открывая взорам судей заплаканное бледное лицо. Спутанные пряди седеющих волос падали ей на глаза, полные глубочайшей скорби.

– Я… – прошептала Феллиния, пристально всматриваясь во Влеону, – я… не сама…

– Да что Вы говорите! – вспылив слишком долго терпевший Кларк. Вскочив с трона, он обвиняюще ткнул во фрейлину мясистым пальцем, перехваченным гигантским золотым перстнем с печаткой. – Против Вас есть куча свидетельств, всё вопит о том, что это Вы, именно Вы спланировали и едва не осуществили покушение на жизнь Её Величества! Или Вы вздумали отрицать очевидное? Со мной такой трюк не пройдёт, чёрт возьми!

– Ваше Величество, может, обвиняемой всё-таки стоит предоставить последнее слово перед тем, как смертный приговор будет приведён в исполнение? – заискивающе спросил первый министр, заглядывая Королю в глаза.

Лесть всегда служила для Кларка лучшим успокоительным. Услышав знакомые нотки в голосе одного из самых преданных своих служителей, он расслабил плечи и откинулся на троне. Фолди мысленно поблагодарил дряхлого старика за своевременное вмешательство: если бы Кларк продолжил так громко вопить по меньшей мере пару минут, у него, наверное, лопнула бы голова.

Метнув на Феллинию, стоявшую с покорно склонённой головой, яростный взгляд, Король прошипел:

– Да уж… пусть проврётся как следует перед смертью!

– Ваше Величество! – неожиданно закричала Влеона, поднявшись с трона. Её глаза полыхали гневом. – Как Вы смеете говорить такие гадости о моей подруге?

– О Вашей подруге, Ваше Величество? – глаза Короля злобно сузились. – Вы продолжаете называть подругой ту низкую предательницу, которая едва не послала Вас на смерть?

– Это мои друзья, и я вольна сама распоряжаться их выбором, – отбрила его Влеона и, не обращая внимания на изумлённо разинувших рты министров, величественно сошла с возвышения, устланного ковровой дорожкой.

Фолди не мог даже представить, что нечто подобное возможно. Влеона медленно спускалась навстречу к Феллинии, и никто не останавливал её. Опомнившись, министр протянул к Королеве руку:

– Ваше Величество! Стойте! Она же преступница!

Обернувшись, Влеона наградила его таким холодным взглядом, что ему показалось, будто и его душа леденеет изнутри. Верхняя губа Королевы медленно приподнялась.

– Это Вы стойте на своём месте, Ваше Превосходительство. Может, для Вас она и преступница, но для меня она – моя лучшая подруга юности. А я никогда не отворачиваюсь от друзей.

Подступив к Феллинии вплотную, Влеона широко улыбнулась. Но в улыбке этой виднелась нескрываемая грусть, на ресницах её дрожали слёзы. Полы её длинной, ярко-алой роскошной королевской мантии лениво колыхались у неё за спиной, колеблемые лёгкими порывами ветерка, залетавшего сквозь открытое окно. Казалось, будто Её Величество сейчас превратится в птицу, схватит Феллинию в когти и улетит туда, на свободу, где ярко-голубое небо сливается с горделивыми шпилями правительственных учреждений и роскошных столичных особняков. А, может, и ещё дальше…

По крайней мере, в это Фолди верилось намного больше, чем в то, что он сейчас видел. Прокашлявшись, он попытался пробудить тревогу в Короле, который, точно безучастная статуя, сидел, откинувшись, на троне, и наблюдал за супругой с малопонятной усмешкой.

– Ваше Величество, мы же собрались здесь ради серьёзной цели…

– Вот именно, – поддержал его начальник полиции, – так давайте устроим суд!

– Это вы моей жене скажите, господа, – ядовито усмехнулся Кларк, подпирая массивным кулаком мощный подбородок. – Как видите, Её Величество пожелала устроить здесь демонстрацию всепрощения.

Обернувшись к ним, Королева фыркнула:

– Раз вы не способны нас понять, сидите молча!

И снова обратилась к Феллинии, глядевшей на неё широко распахнутыми бледно-голубыми глазами, как на спустившуюся с небес спасительницу.

– Скажите, ну зачем? – в тихом вопросе Влеоны звучало столько горькой боли, сколько никому из присутствующих, включая даже Кларка, не приходилось ещё слышать. – Я доверяла Вам больше, чем себе. Если бы Вы попросили, я охотно умерла бы. Лучше бы Вы попросили, Феллиния! Почему Вы пошли на подлость?

В глазах фрейлины тоже задрожали слёзы. Её заострившийся нос блестел от стекающей по нему солёной влаги, с полураскрытых губ рвались, но никак не могли слететь слова признания. Затаив дыхания, члены суда наблюдали за этой трагичной сценой.

Плечи фрейлины начали дрожать. Сначала – едва ощутимо, затем – всё сильнее и сильнее; её словно сотрясала жестокая лихорадка. Прижав к груди сжавшиеся кулаки, Феллиния неожиданно отвела от Влеоны взгляд и хрипло шепнула через силу:

– Я стала чужой марионеткой.

– Что Вы сказали? – побелевшие пальцы Влеоны впились в ткань дорогого платья фрейлины. Лицо Королевы замерло, и только глаза остались живыми. – Что Вы сказали, Феллиния? Я не верю!

– Молодой человек… в чёрном плаще… – плача, выдавливала из себя трясущаяся фрейлина, – такой юный… Он… он… твердил какую-то нелепицу. Он зачаровал меня своим гипнотическим голосом. Я поддалась, Ваше Величество, ведь он подарил мне то, чего Вы никогда не давали. Вы часами просиживали со своими новыми любимчиками, – пустой взгляд женщины неожиданно злобно впился в Фолди, – поверяли им такие тайны, о которых я и не слышала никогда… а меня бросали в угол, точно надоевшую игрушку… до востребования. Ведь я всегда была рядом и приходила к Вам на помощь, но почему-то Вы вспоминали об этом лишь тогда, когда Ваши новые фавориты Вас предавали.

Теперь дрожала уже и Влеона; её глаза расширялись. Казалось, каждое горькое слово фрейлины жалит её. Подбородок Королевы затрясся, и она, не владея собой, склонила голову на грудь. Странное это было зрелище, – думал Фолди, глядя на них. Повелительница, сгибающаяся перед служанкой. Опекаемая, бросающая яд в глаза своей опекунше. И тем не менее Феллиния упорно продолжала говорить, хотя видно было, что каждое произносимое слово стоит ей невероятных трудов и усилий.

– Он говорил… что я перестану чувствовать себя такой никчёмной. Никому не нужной.

– Что Вы говорите? – всхлипнула Влеона, встряхнув Феллинию за плечи. – Из всех своих многочисленных подданных именно на Вас я всегда возлагала наибольшие надежды! Почему же Вы не попросили… почему?

Фолди вздрогнул, как будто на него вылилось ведро холодной воды. Так, значит, не он, посвятивший усердной службе процветанию Империи лучшие годы своей жизни, заслуживал высшей степени доверия Королевы, а вот эта немолодая женщина, за всю свою жизнь не сделавшая ничего полезного, умевшая только кружиться в вальсах по паркету да развлекать свою всемогущую госпожу?!

– Я не попросила потому… что была уверена в Вашем несогласии, – вздохнула Феллиния. – И я боялась. Я не хотела умирать.

– Но Вы… – Королева замотала головой, будто упрямый маленький ребёнок. – Разве Вы не понимаете, как Вы мне дороги? Все эти люди, – она сделала широкий жест в сторону судей, подавшихся вперёд, как один, – они, безусловно, ревностно выполняют свои обязанности, но… Но у меня не дрожит сердце, когда я о них думаю, потому что для меня они – подчинённые. Они никогда не понимали меня и даже не делали к этому попыток. А Вы… – плача, она взяла Феллинию за руку и подняла к своим глазам, – Вы были не такой. С самого начала. Вы читали в моей душе, как в открытой книге. Я знала, что на Вас я могу положиться. Понимаете? Вы очень много для меня значили, и поэтому только с Вами были связаны мои лучшие надежды. Потерять Вас… это ужасно…

Феллиния несмело протянула другую, свободную, ладонь к завитым тёмным локонам Влеоны. Коснувшись их, она горько усмехнулась:

– Дорогая! Вы всё такая же, как и тридцать лет назад, когда мы с Вами впервые встретились при дворе. Вы вечно юная, свежая, в Вас столько энергии… Вы не чувствуете времени. А я… – она с презрением вгляделась в свои ладони, уже покрывшиеся уродливыми морщинами, и вздутые голубые вены, ясно обозначившиеся под пергаментной кожей, – я безнадёжно старею. Вот ещё одна причина, по которой я поддалась так легко. Зависть, Влеона. Я никогда не сумела бы подняться до Вашего уровня. Даже сейчас, когда Вы стоите почти вплотную ко мне, Вы кажетесь мне богиней. Вы возвышаетесь слишком далеко, как статуя, на которую можно только молиться, но коснуться – нельзя.

Слезы, дрогнув, сползли вниз по щекам Королевы.

– Какая же Вы идиотка, Феллиния! – шепнула она, распростирая руки. – Обнимите меня… как будто ничего не было!

– Ваше Величество! – крик Кларка прозвучал точно громовой раскат под высокими изогнутыми сводами.

Но было чересчур поздно: взмахнув руками, как крыльями, гигантская ярко-алая птица склонилась к фигурке Феллинии. Красные и белые рукава сплелись друг с другом. Хлопающий звук прокатился от стены к стене. Влеона обнимала старинную подругу так крепко, точно боялась потерять её, и, зарывшись носом в её объёмный воротник, рыдала детскими слезами. Рыдала и Феллиния, цепляясь за вышивку на плаще Королевы.

– Прости… прости… – шептали они друг другу.

– Я не должна это делать… – пролепетала Влеона.

– Я поступила, как озлобленное животное, – каялась Феллиния.

Никто не успел заметить, как это произошло. Руки Королевы неожиданно налились силой, и левый тяжёлый рукав её роскошного платья взвился в воздух. Зал сотряс глухой удар. Фолди смотрел полными неверия глазами, как недавно судорожно сведённые пальцы Феллинии неожиданно расслабляются и выпускают плащ Королевы. Вся душа у него словно заледенела. Министры и даже Кларк оказались беспомощными зрителями в этой зловещей драме. Его Величество, захлёбываясь словами, приподнялся было на троне.

– Жена моя! – грозно рыкнул он. – Как… как это понимать?

Влеона повернулась к мужу и судьям лицом. Сейчас она напоминала хищника, ожидающего ничтожного повода дать себя спровоцировать. Её суженные глаза с неестественно расширившимися тёмными зрачками гневно осматривали присутствующих. Она прижимала к себе мёртвое тело Феллинии так крепко, как могла бы это делать мать с долгожданным первенцем. Из спины первой фрейлины торчала инкрустированная самоцветами и усыпанная золотом рукоятка изогнутого кинжала. Кровь уже не текла: смертоносный удар был решительным и быстрым. Фолди не мог в это поверить. Ему казалось, твёрдая земля неожиданно расползается у него под ногами, обнажая бездонную пропасть.

«Её Величество… она убила первую фрейлину?!»

Он до последнего момента желал бы поверить, что всё это – не более, чем искусно разыгранная комедия. Но всё это было реально! Всё это происходило на самом деле! Только… зачем?

Ему казалось удивительным, что на разгладившемся лице Феллинии не застыла маска предсмертного ужаса, что ни одно подозрение не промелькнуло в её голове в последние секунды жизни. Глядя на эту полную блаженного спокойствия улыбку, он неожиданно понял: она знала… Магия Великая, она же прекрасно знала! Но, тем не менее, не страшась скорой смерти, она ступила в губительные объятия Королевы. Неужели она думала, что не сумеет оправдаться перед судом? Или, даже представляя себе такую возможность, не пожелала доживать последние дни в тесной сырой каморке в забытой в глуши тюрьме для особо опасных преступников?

Нет… вовсе не в этом крылась причина её сумасбродного поступка. Феллиния чувствовала груз своей вины. И она не пожелала нести его дальше. Просыпаясь, видеть на потолке растворяющееся лицо бывшей подруги, полное бесконечной грусти и молчаливого укора.

Развернувшись к мужу всем корпусом, Влеона резким движением выдернула кинжал из раны в спине Феллинии. Её помрачневшее лицо выглядело ужасающе спокойным, но почерневшие глаза, затенённые густыми ресницами, метали уничтожающие молнии.

– Что Вы спросили, мой супруг? – невозмутимо осведомилась она.

По виду Кларка, по его опущенным массивным плечам ясно было, что он шокирован. Впрочем, как и все прочие министры, собравшиеся в запертом тронном зале. Место судилища превратилось в место казни.

– Зачем? – хрипло выдавил Король, глядя на жену так, как будто та обратилась в чудовище у него на глазах. – Зачем Вы это сделали?

– Вы всё равно казнили бы её, – дрожащим голосом отвечала Влеона. Бросив на седеющую макушку первой фрейлины полный сестринской нежности взгляд, она ещё крепче прижала тело к себе. – Или заставили бы её терпеть ужасные унижения. Она не заслужила такого. Невзирая на своё предательство, она осталась для меня самым надёжным человеком в этом мире. Мы читали мысли друг у друга по глазам. Поверьте, она знала, на что решается. Я не отдала бы её вам – вы все палачи, а я избавительница. – Тяжело вздохнув, она обняла Феллинию, точно опасалась, что ту могут у неё отнять. – И теперь я могу быть спокойна за её судьбу. Никто из вас не осмелится больше её обидеть. Я приказываю, – её голос вдруг зазвенел так громко и решительно, что все собравшиеся вздрогнули, – чтобы вы похоронили эту женщину с королевским достоинством. Её прах упокоится в фамильном склепе Вампьерде, подле того места, где в своё время надлежит заснуть вечным сном и мне.