Читать книгу Облик сломанной любви - Николь Монаве - Страница 2

Что я?
Глава 2

Оглавление

Я была первым и последним ребенком своего отца. Будучи лишенным родительской любви и проведя все детские годы в приюте, он сделал из меня ту самую папину дочку, с которой сдувают пылинки и одаряют софитами необъятной заботы (по крайней мере именно так отложилось в моей детской голове), дабы восполнить свои пробелы и не зализанные раны. Однако, его желаниям не было суждено сбыться. Может, это такое проклятье?

Когда мне было три года, папа потерял свой бизнес, и мы остались на нуле без средств к существованию. Переезд в рассыпающийся на глазах старый дом, из углов которого пахло плесенью, пустой холодильник с подтекающей морозилкой и запахом тухлятины, дырявые колготки. Мама без перерыва пилила ему мозг, окончательно сняв с себя маску примерной жены, матери, и домохозяйки. Не знаю, дело в том, что моя мать гребанная сука или же в том, что он изначально был слабаком, но в четыре года я нашла его повешенным на старой простыне в гостиной. Я очень много лет не помнила этого, в голове была только какая-то мутная картинка, составленная из того, что я слышала от взрослых (я вспомнила это только тогда, когда мне исполнилось 20, но об этом позже). После смерти отца, по классике семей из маленьких городков, моя мать стала заядлой алкоголичкой с бессчетными связями, оправдывая свое поведение смертью любимого мужа (ага, конечно). Так и появился спустя какое-то время мой брат.

Мне было 12. За год до рождения моего брата, мать привела домой своего очередного ухажера. Это была уже ежедневная рутина в нашем доме, так что я даже не обратила внимание на постороннего человека в нашей гостиной, а просто продолжила тихо сидеть в своей комнате и делать уроки, которых за неделю накопилась целая куча. Звонкий смех вперемежку с руганью на повышенных тонах стали таким привычным делом, что не вызывали у меня ни каплю раздражения, а лишь давали мне понять, сколько примерно бутылок завтра можно будет сдать в спецприемник.

–за семь бутылок могут дать денег, которых хватит на пачку гречи. А если взять рис? Он дороже гречки или дешевле?

К сожалению, этот вечер перестал быть обычным, когда дверь в мою комнату распахнулась так внезапно, что по коже пробежали мурашки, а сердце заколотилось, как бешеное. В проеме стоял щетинистый мужчина, от которого несло водкой и машинным маслом. Встряхнувшись, я снова уткнула нос в клетчатую тетрадь с зеленой обложкой. Не мое дело, что ему здесь нужно. Заначки все равно нет, так что он максимум может взять настенные часы (у них села батарейка еще месяц назад, так что время застыло на двенадцати).

Я чувствовала его шаги в мою сторону, но все еще не поднимала головы. Однако, чем ближе он подходил, тем сильнее мое сердце начинало стучать. Он встал впритык к моей спине. Так тошно, что я задержала дыхание. Я чувствовала, как он прикоснулся своим мерзким ртом к моей бледной детской шее, перебирая своими грязными пальцами мои волнистые после косички волосы. Моя так называемая мать валялась в бессознательном состоянии где-то за пределами этой комнаты, а он заходил все дальше и дальше. Мне было так страшно, что я не могла даже закричать, а просто сидела не шелохнувшись, кусая губу и сжимая руки в кулаки в районе своей голубоватой юбки с вышитым кружевом на концах. Да и что бы мог сделать ребенок на моем месте? Разве что смиренно принять свою судьбу.

Резко по всей квартире раздался оглушительный звук стационарного телефона. Слава богу, подумала тогда я, и, улучив момент, пихнула его локтем в пах и выбежала босыми ногами по бетонной лестнице к соседке на два этажа выше, прихватив с собой только школьную тетрадь (я даже не посмотрела по какому предмету) и мишку с надорванным ухом, который был для меня единственным другом. Старушка всегда ждала меня с распростертыми объятиями, несмотря на свои провалы в памяти. Думаю, она считала меня своей давно выросшей дочерью, так как называла меня совсем чужим именем (ну, по правде говоря, меня это мало волновало). Ее квартира была на солнечной стороне, что еще больше тянуло меня в это место. Запахи вкусной домашней еды, теплота и уют, вязаные носки, и тихо играющий радиоприемник. Что еще нужно для счастья такому ребенку, как я?

На утро, когда я вернулась домой, мать обвинила меня в том, что я соблазняю ее мужчин. Сказала, что я грязная, дешевая шлюха. Не плохо ведь сказать такое двенадцатилетнему ребенку, который подвергся попытке изнасилования, да? Как бы мне не было больно осознавать это (хотя сейчас мне уже на это совершенно все равно), но думаю, она возненавидела меня еще с самого рождения. В ее глазах я была той, кто отнял у нее свободную беззаботную жизнь, полную веселья, неконтролируемого состояния под действием различных веществ, и мерцающих красок клубных ламп (хотя я не выбирала рождаться мне, или нет). Да и отца она никогда не любила. Наверное, поэтому и доводила его всеми возможными способами. Не удивлюсь если я даже не его родная дочь.

Свои стукнувшие 14 лет я встретила в одиночестве, сидя в своей комнате и задувая маленькую свечку, вставленную в яблоко. Соседка умерла, как и потерялся мой любимый мишка, а мне нужно было стать взрослым человеком раньше, чем это должно было случиться, и искать деньги, чтобы прокормить себя и младенца, который был у меня на руках.

Лео… кто его отец? Понятия не имею. Может быть наш сантехник от управляющей компании, который продержался рядом с ней в то время аж целых две недели, и даже пробовал подружиться со мной путем впихивания мне в руки конфет с марципановой начинкой, а может и тот, на кого я даже не поднимала своего взгляда, ведь если бы на каждого проходящего мимо меня человека я тратила ячейки своей памяти, то в конечном итоге в ней не осталось бы места даже для запоминания моего собственного имени. Однако несмотря на то, что его отец со стопроцентной вероятностью такое же отребье нашего общества, как и моя мать, мой мальчик растет действительно умным и красивым ребенком. Имя Лео выбрала ему я, из-за его рыжих волос и большого веса при рождении. Как моя мать выносила этого малыша здоровым, для меня загадка по сей день. В такие моменты действительно удивляешься вселенской несправедливости…

Сейчас я оплачиваю Лео жизнь в частном лицее-пансионате. Там он может расти в хороших условиях, заводить друзей, и просто жить как нормальный человек, а не смотреть на пьяные выходки нашей горе-матери, что все чаще стала появляться дома с фингалом под глазом. Я счастлива дать ему шанс на другую жизнь и не прожить то, через что прошла я. Раньше он часто просил, что бы я взяла его к себе, но когда он попал в школу, окружив себя друзьями, то эти просьбы испарились. Да и если смотреть правде в глаза, ну и как я могла взять к себе ребенка, если я даже не в состоянии позаботиться о себе?

Снова отойдем от сегодняшнего дня, и вернемся в мое лишенное всякого здравого смысла детства. Как я и сказала – мне нужно было искать деньги на еду. Именно поэтому я бралась за все подработки, где могли бы взять такого ребенка, как я. Выбирать особо не приходилось, так что я хваталась за любую возможность. Брать на работу подростка без образования и официальной медкнижки – никому не нужные риски. Спустя время таких скитаний (ведь я меняла место работы примерно каждые два-три месяца) у меня появилось одно нерушимое правило: никогда не работать в придорожных барах, какую бы почасовую ставку они не предлагали. Чертовы грязные дыры, куда ходят лишь старые извращенцы, пропахшие машинным маслом и потом дальнобойщики, и пьяницы, что хотели забыться в реках дешевого пива.

Это правило я зарубила себе на носу после работы в караоке-баре с пошлым названием «маргаритка», что был расположен вдоль главной трассы нашего города (буквально 100-200 метров от дороги). Работы было ужасно много по сравнению с тем, сколько была моя почасовая ставка, ведь поток движения на этой улице не останавливался даже в семь утра. Я выживала только за счет чаевых, что оставляли мне похотливые дядьки за сорок. Как я и сказала, такая работа не закончится ничем хорошим.

Это была среда. Выйдя передохнуть на задний двор сия заведения после тысячи услышанных дешевых подкатов и касаний, на которые я была обязана всегда отвечать улыбкой, я закурила сигарету (да, курить я начала будучи еще совсем ребенком), чтобы хоть как-то перебить аромат пролитой на мой передник текилы. Конечно, идея постоять одной ночью была провальной, но с чувством самосохранения у меня явно были проблемы.

Ха…пятясь назад от огромного мужика с залысиной на башке, я думала лишь о том, как посильнее закусить свою губу, чтобы не откинуться от боли, которую я могла бы испытать от его рук. Те же эмоции, что и от того пьяницы у нас дома, вновь настигли меня, словно все это время они так и ждали своего часа. Страх, ненависть, безысходность. Он был в два раза крупнее меня, и, зажав у черного входа, не давал шансов вырваться. В какой-то момент я подумала, что это моя судьба, которая рано или поздно должна была меня настигнуть.

Меня спасло только чудо. Тогда, вспомнив еще и тот зазвонивший так вовремя телефон, я даже подумала, что у меня есть ангел-хранитель, и что он пускает все свои силы на мою защиту, давая дотронуться до меня лишь тоненьким паутинкам страха.

Стоя с закрытыми глазами и забившись в холодный кирпичный угол от отчаяния, я услышала голоса и глухой удар. Кто-то взял мою дрожавшую руку со словами: «все хорошо. Он тебя не тронет. Можешь открывать глаза».

Райд. Один из членов баскетбольной команды нашего города с номером 14 на своей майке, на которого я никогда не упускала возможности бросить свой взгляд, проходя мимо игровой площадки с новеньким прорезиненным покрытием. Его улыбка, радость и уверенность в глазах, внешность, что была полностью в моем вкусе, и нескончаемые окружающие его друзья, вызывали во мне лишь восхищение и желание приблизиться к нему хотя бы на маленькую крупицу (хоть я это и скрывала). Я долго не могла поверить, что тот самый Райд, любимчик всех молоденьких девчонок, что из-за него записались в команду по чирлидингу, сейчас успокаивает такую простушку, как я, дав уткнуться в свое плечо.

Это была моя первая любовь (а может быть Райд просто стал для меня тем самым спасителем, в котором я так нуждалась?). Мы встречались тайно. Он аргументировал это тем, что не хочет, что бы кто-то на меня смотрел, кроме него (не то, чтобы меня это волновало, но я не стала ему перечить). По правде говоря, это была просто глупая отговорка, чтобы продолжать соблазнять каждую вторую девчонку из своего окружения у меня за спиной.

Практически сразу мы стали жить вместе. Я была так счастлива, что смогла убежать из того ужасного, пропахшего куревом и перегаром места, что даже позабыла о своем брате. Дни, проведенные с Райденом, напоминали мне сказку. Белый принц спас свою принцессу. Ночные прогулки, совместный завтрак, и ночи, проведенные в обнимку. Это действительно рай, казалось мне тогда под гнетом приклеенных к моим глазам розовых очков. Я растворялась в его нежных словах о любви, злорадствуя в душе перед теми, кто слал ему даже не открывающиеся сообщения и запихивал в его шкафчик письма о любви. Да, я даже в какой-то мере гордилась собой, что рядом со мной такой красавчик. Кто же знал, что сказкам свойственно заканчиваться?

Спустя полгода под предлогом того, что он мой спаситель, Райд начал пользовался мной словно игрушкой для его маньячьих утех. Одежда с длинным рукавом и высоким горлом стала для меня повседневной даже в теплую погоду, а тональный крем на моем лице был похож на слой штукатурки, дабы скрыть следы побоев. Дом – это место, где ты чувствуешь себя в безопасности. Но наша с Райденом квартира перестала быть для меня этим местом. Каждый раз возвращаясь с работы я рассчитывала минуты, на которые я смогу задержаться. Что-то среднее между тем, чтобы вернуться сразу, как прибывал автобус по расписанию, и временем, через которое он начинал бы злиться из-за того, что я задержалась. Иногда он не приходил ночевать домой, а когда появлялся, то от него пахло дешевым сладким парфюмом. При любой попытке поговорить я получала пощечину и была оттаскана за волосы. Я не понимала, для чего он держит меня рядом с собой, раз таскается к другим женщинам, и в конечном итоге оправдывала его действия любовью (а что еще я могла думать?). Он злился на меня по пустякам, но при этом не давал ступить и шага без него, что еще сильнее заставляло меня неосознанно привязаться к нему. Я слишком сильно не хотела признавать то, что я была слишком сильно от него зависима, и жила в клетке, из которой была не в состоянии выбраться…

–тебе напомнить, где я тебя подобрал, дешевая ты шлюха?

–да, я помню, Райд. Прости.

В попытках не свихнуться, именно так я подавляла в себе любой порыв начать ему перечить. Нельзя было это терпеть, но вернуться домой я не хотела еще больше, так что мне оставалось лишь принять правила его игры, где у меня не было ни шанса одержать победу. Однако физическая боль от избиений и изнасилований меркла на фоне того, что воспламенялось у меня внутри. Я оправдывала его поступки тем, что он дает мне кров, что он кормит меня, закрывая глаза на то, как тухнет мой огонь. Сейчас я понимаю, насколько это было глупо и жалко, но только так я находила в себе силы не сойти с ума. Моя первая ошибка – терпеть все это, оправдывая все происходящее бурной любовью. Любовь…Райд был моим первым мужчиной, и, наверное, я просто не знала, как может быть по-другому. Вторая ошибка – позволить ему убедить меня, что во всем происходящем между нами, виновата только я. Из-за его вечных упреков я считала, что он так поступает только потому, что со мной что-то не так. Это я не такая. Это я глупая, страшная, грязная. Это то, что я заслуживаю…

Это продолжалось еще два с половиной года. В один из вечеров он вышвырнул меня с вещами за порог словно ненужную шавку. Стоя под потоком холодного ветра, моя душа навсегда высекла у себя на каменной глыбе: любовь – это боль.

Это был уже не первый раз. В такие дни я ночевала под козырьком, потому что мои сбережения оставляли желать лучшего, а на утро Райд находил меня и извинялся в ногах, умоляя его простить и обещая, что это никогда не повториться.

–малышка, это была ошибка. Прошу, прости меня. Мы ведь любим друг друга. Ты же знаешь, что я вспыльчивый, а ты сама будто специально вечно меня провоцируешь.

Он лежал у меня на коленях, уткнувшись в них носом, а я из раза в раз его прощала, хотя знала, что все его слова очередная ложь. Может, он тоже в каком-то роде был зависим от меня? В любом случае сейчас меня это мало волнует.

Но в тот день все пошло не по заученному нами сценарию. На улице шел ливень, а я стояла в голубом платье чуть выше колена, у которого был надорван рукав, сжимая изо всех сил ручку потертого чемодана. Колено противно ныло, а кисть правой руки было больно проворачивать. Эти холодные струи воды смывали с меня остатки крови, заставляя меня взаправду поверить в происходящее.

Вернуться к матери я так и не решилась, и поэтому дорога у меня была одна – в неизвестность. Я шла к остановке с четким решением, что я больше никогда не ступлю на порог того дома. Сев в первый прибывший автобус, игнорируя косые взгляды пассажиров и водителя, я поехала в центр города. Не знаю, почему я выбрала именно это направление, ведь у меня не было никаких знакомых, у которых я могла бы переночевать. Но что-то внутри меня подсказывало, что это единственный вариант выбраться из этого дерьма.

Надеюсь, Райд никогда не сможет меня найти. Эти отношения действительно стали хорошей мясорубкой для моего психического состояния. Хоть я и рассказала обо всем лишь в общих чертах, но поверьте, ужасающих воспоминаний у меня предостаточно. Уже прошло столько лет, а я все так же ставлю блок руками и закрываю глаза, когда кто-то делает резкое движение, стоя рядом со мной. Райд, тот самый Райд, любитель толпы девчонок, что изо дня в день пускали на него слюни и вешали в комнаты его фотографию, оказался просто психически неуравновешенным мудаком, который получал наслаждение от моих страданий. Его безумная улыбка, с которой он таскал меня по всей квартире, а после обнимал со словами о любви, до сих пор иногда сниться мне в кошмарах. Хорошо, что сны мне снятся довольно редко…

Дождь совсем разбушевался, когда я заметила, что какая-то девчонка лежит на обочине трассы. Выбежав зачем-то из автобуса, я увидела перед собой девушку, примерное мою ровесницу, с такими же разбитыми коленями, как и у меня. Она била кулаком об землю, проклиная эту непогоду, из-за которой ее велосипед занесло в кювет. В попытках достать ее велосипед я вся промокла и угваздалась в грязи. В благодарность за мою помощь она позвала меня к себе, отпоив горячим чаем и позволив остаться до утра. Так мы и подружились. Ее звали Милли, и по неволе судьбы, мы были во многом похожи. У обеих несчастные судьбы, в которых мы не были виноваты, и взаимная любовь к яблочной газировке. После того дня я так и осталась у нее жить на несколько месяцев. Я помогала ей по дому и закрывала часть квартплаты. А позже, под крылом ее поддержки и попытках прогнать от себя мысли о Райде, я утонула в учебниках и смогла поступить в университет, съехав в одиночную комнату в общежитии.

19 лет. За мной начал ухаживать один из преподавателей. Милли не одобряла этого союза, но и перечить мне не стала. Мы с ней старались не быть друг для друга людьми, которые пытаются учить другого, как жить.

Все начиналось с помощи после лекций и его провожаний до дома. Он был доцент математических наук. Я внушила себе, что у меня есть к нему взаимные чувства, выкинув из головы Райдена. Хотя, думаю я просто нуждалась в крепком плече. Подарки, ухаживания, наши свидания в ресторанах, которые я не могла себе позволить. По сути, у меня никогда не было отца, а он мне его заменил. Я забывалась в его словах о том, какая я красивая и как ему нужна, закрывая глаза на его золотое кольцо на пальце, огромную разницу в возрасте, и наличие двух детей. А потом, по всем стандартам таких романов, я забеременела. Мне едва исполнилось 20. Я была рада, думая о том, что смогу создать свою семью, в которой я буду любить своего ребенка так, как никто не любил меня. В своих мечтах я уже представляла дом, как веду ребенка в школу, как мы едем на море и радостно отмечаем годовщину его развода с женой. Да, звучит глупо, но разве не все проигрывают в своей голове самые счастливые сценарии, даже если им и не суждено сбыться? Однако он мою радость не разделил (вполне ожидаемо, не правда ли?). Узнав о том, что я не буду избавляться от ребенка, он спустил меня с лестницы и уволился на следующий же день. Жестоко…ребенка я потеряла, а его телефон навсегда остался «вне зоны действия сети». Многочисленные ушибы и перелом двух ребер меркли на фоне того, как отвратительно я ощущала себя внутри. Казалось, мои чувства снова засунули в комбайн, сделав из них сплошной ком сероватого цвета.

Из-за небольшого внутреннего кровотечения, мне пришлось лечь в стационар на несколько дней. Уже тогда, лежа в больнице, я почувствовала, как что-то незаметное, но невероятно важное сломалось во мне (и дело было совсем не в этом пару недельном сгустке). И снова в моей голове всплывал Райд…этот ублюдок, ставший для меня отправной точкой для бесконечных скитаний от одной постели к другой, в попытках убить в себе желание быть с кем-то на долго и снова открыться хоть одному светлому чувству. Это заставляло меня тонуть в самой себе еще сильнее.

Единственный человек, кто понимал и поддерживал меня во всем – Милли. Она была моим глотком воздуха, в этом, казалось бы, таком несправедливом мире. Она была моей отрадой, моим спасением. Я до сих пор благодарна самой себе за то, что все-таки выбежала тогда из автобуса.

Когда я лежала в больнице после выкидыша, я все никак не могла дозвониться до Милли. Единственное, что я от нее получила, было сообщение «он полный мудак. Надеюсь, у него отсохнет все между ног». Меня это беспокоило, но она всегда была девочкой со странностями (в понимании обычных людей), и для нее было нормально пропадать без объяснений даже на месяц (а то и больше).

В день выписки она все же вышла на связь, и мы договорились встретиться в кафе напротив главной площади, где мы частенько любили зависать между парами. Я прождала ее два часа. За это время я выпила два чайника зеленого чая, в который очень нехотя подливали кипяток, и съела кусок яблочного пирога с листиком мяты на верхушке (это все, на что мне хватало денег). Милли так и не поднимала мои звонки, поэтому так ее и не дождавшись, я решила съездить к ней домой. Зайдя в подъезд, я сразу заметила толпу людей у ее двери на первом этаже. С трудом, но я все-таки смогла протолкнуться через эту кучу любопытных сорок в ее квартиру.

–вы были знакомы с погибшей? Кем вы ей приходитесь?

–погибшей?

Она повесилась в гостиной на какой-то простыне…что-то знакомое, да? Именно тогда я и вспомнила смерть своего отца. Спустя пару часов проведенных в допросной, я узнала, что Милли страдала клинической депрессией. Бардак в ее квартире долго стоял у меня перед глазами. Пустые коробки из-под пиццы, смятые банки пива, и разбросанные по всей квартире вещи (кажется, что-то похожее вы еще увидите). Как я могла быть так слепа по отношению к ней?..

Помню, что хотела покончить с собой, порезав вены в теплой ванне. Я не могла простить себе то, что не знала о ее диагнозе, и это ощущение того, что осталась совсем одна в этом холодном мире. В голове все метались мысли о том, как бы я могла ей помочь. А если бы я не ждала ее в том злополучном кафе, а сразу же ринулась к ней домой? Или же стоило быть настойчивее в вопросах о ее жизни? Это сводило меня с ума…едва выписавшись, я снова оказалась в больнице. Только в этот раз меня лечили не от физических увечий, а копались в моей голове. Скорую, как мне сказали, вызвал владелец квартиры, которую я снимала с первой полученной полноценной зарплаты. До сих по не знаю, благодарить мне его или проклинать за то, что именно в то время он пришел без предупреждения проверить счетчики, но с той квартиры вскоре мне все же пришлось съехать.

Конечно же, никакая промывка мозгов мне не помогла. Государственные психиатрические больницы явно не нацелены на то, чтобы действительно помочь человеку. Скорее, тебя пытаются сломать еще сильнее, сделав при этом инвалидом до конца жизни. Осознав это, я просто смиренно отбывала свой срок в белых бетонных стенах этого заведения с бесплатным завтраком, обедом, и ужином, попутно сплевывая выдаваемые таблетки в щель между батареей и подоконником.

Думаете я просто полежала неделю-другую и спокойно выписалась? Не смешите. Я явно ошибалась на счет ангела-хранителя. Скорее, меня преследует злобный рок, который просто откладывал то, что неизбежно должно произойти.

Проведя лишь неделю в палате с пустующей третьей койкой, в которой кроме меня была лишь старушка, которая считала себя пятилетним ребенком, в нее все же подселили мужчину лет сорока. До этого я думала, что существует разделение на женские и мужские, но видимо я заблуждалась. Как я поняла по разговорам двух толстых медсестер, он лишь строил из себя больного, но если говорить честно, то просто прятался от тюрьмы (по какой статье они предпочли умолчать, или же не знали вовсе).

с первого дня этот мужик слишком странно на меня смотрел, доставляя моей и без того расшатанной психике дискомфорт, но я просто игнорировала это, отворачиваясь от него к окну, и продолжала внушать себе, что мне все равно. Первые дни я конечно же предпринимала какие-то попытки своей сохранности и просила врача перевести меня в другую палату, но разве кто-то будет слушать просьбы никому не нужной психички, которая, к тому же, лежит здесь на бесплатной основе?

Спустя неделю от его заселения, я проснулась от того, что кто-то привязал меня к кровати. Он заткнул мой рот майкой, что до ужаса пахла дешевым стиральным порошком и скрипела в районе зубов, вызывая по моей коже мурашки, и приговаривал мерзкие словечки еле слышным хриплым голосом. Я помню, как мне было больно, как я хотела кричать, но не могла издать ни звука. Только мычание и стекающие с моих щек слезы. Старушка игриво перебирала свои заколки и молча смотрела мне в глаза, даже и не думая о том, чтобы позвать на помощь.

Я сбежала оттуда на следующий день, подписав отказ от госпитализации дрожащей рукой. Уверена, врачи понимали, что произошло, так что не стали меня останавливать. Все мое тело было покрыто укусами и гематомами, которые вскоре превратились в омерзительные синяки желтого цвета. С тех пор я ненавижу больницы. Мне было мерзко от себя, и стоя под струей горячей воды в квартире, из которой мне нужно было переезжать, я хотела лишь исчезнуть из этого мира. Единственна причина, по которой я не сделала это сразу же по приходе домой – Лео. Я держалась на мысли, что у него никого, кроме меня нет. Я не могла допустить, что бы он прожил такую же жизнь, как я. Забавно, что я вспомнила о нем только тогда.

Так мне исполнилось 21 год. Не хило, да? Для кого-то жизнь в этом возрасте только начинается, а я уже с радостью хотела бы ее закончить. Конечно, это не все дерьмо, которое я прожила, но именно эти моменты ярче других всплывают у меня в голове, когда я закуриваю сигарету, стоя на балконе, и рассматриваю меняющиеся световые вспышки.

в 22 года я поняла, что природа не обделила меня внешними данными. Длинные черные волосы с легкой натуральной волной и холодным подтоном, чувственные, даже я бы сказала лисьи глаза с устремляющимися вверх уголками, высокий рост, и благодаря ему – худоба. Это привлекало мужчин, падких на невинный образ в попытках самоутвердиться под лозунгом «я сильнее». Интересно, тогда у черного входа бара на это же и повелся Райд?

Так и началась моя жизнь в стиле секса в большом городе, в попытках выжить из себя последние присущие людям моральные принципы, и в конечном итоге это обвенчалось успехом.

В одном баре я подцепила мужчину. Ему было за сорок, и несмотря на кольцо из белого золота на безымянном пальце, он был жаден на длинные ноги молодых красавиц, что годились ему в дочери. Мне нужно было лишь пару раз переспать с ним, чтобы получить желаемое и начать устраивать свою жизнь. За то, что я терпела его мерзкий шершавый язык и льющиеся, словно желчь, слова, как из дешевого фильма для взрослых, я получила свое первое место в хорошей компании, параллельно окончив университет по заочному обучению. Мне было плевать, что мной пользуются словно я кукла из японского эротического магазина, ведь выполнив свою роль – я стала зарабатывать хорошие деньги. Не то, что бы они делали меня счастливой, но по крайней мере я могла обеспечивать своего брата и дать ему шанс на другую жизнь.

А потом…в попытках уйти от реальности и своей прошлой жизни, в попытках зарыть в себе эту тьму, что поглощала меня изо дня в день, я переезжала из города в город, меняя квартиры как перчатки. Я оставалась в разных странах по полгода (или на столько, на сколько позволяла виза), пытаясь просто убежать от самой себя. Наверное, мне просто хотелось оказаться там, где я смогу стать кем-то другим, или же меня не станет вовсе. К 24 годам я превратилась в окончательно сломанного человека, загнанного в угол своими страхами, и который все больше понимал, что от себя самой нельзя убежать. Стоп в этом городе, куда я когда-то сбежала от Райда, был обусловлен тем, что поставив сотую печать в своем потрепанном и залитым водой паспорте, я поняла, что волшебного места, которым я грезила словно волшебной таблеткой – не существует, и я просто вернулась в начало.

Меня заставила пойти к психиатру одна из моих коллег, когда заметила, что я странно реагирую на некоторые вещи. Последней каплей для нее было то, что меня чуть не сбила машина, а я, не показав ни одной эмоции на своем лице, просто продолжила повседневную беседу со стаканом кофе в руках. Блок эмоций. Как-то так произнес мне врач, пытаясь выразиться как можно мягче. Если просто, то мне сложно выражать какие-то чувства, и я часто в них путаюсь. Я понимаю, что такое смех, что такое грусть, но я этого не ощущаю. Я не могу понять, какие чувства и эмоции я испытываю в той или иной ситуации, и для меня все превратилось в один сплошной ком. Представьте, что однажды у вас искривилось обоняние. Вы чувствуете запахи, да, но они уже отличны от того, что вы чувствовали ранее. Ты понимаешь, что есть какой-то запах, но что это за запах, ты распознать не можешь. Так же и здесь. Я чувствую какие-то чувства в своем теле, его реакцию, но я не всегда понимаю, что это значит. Если я улыбаюсь – я не понимаю почему. Если я плачу, то так же не понимаю. Радость и счастье давно позабытые для меня чувства. Хотя, а знала ли я что это вообще такое? Я научилась играть эмоции. Знаю, как натурально улыбнуться или изобразить смех, но я не понимаю, почему люди расстроены или почему они счастливы. Конечно, я не совсем робот. Однако те эмоции, которые я испытываю, отличаются в своем проявлении. Иногда я пугаюсь того, что испытываю, так как не понимаю природу этих чувств. Но…по правде, я уже привыкла.

Сейчас мне 27. Уже третий год я получаю рецепт за рецептом на антидепрессанты, которые вовсе мне не помогают. Если честно, не понимаю, для чего их пью. Мой врач говорит, что это поможет мне не сойти с ума, хотя для меня они стали просто поводом хотя бы немного ограничивать себя в употреблении спиртного (ведь это правило из инструкции я успешно нарушаю). Однако, что самое смешное, я все равно по несколько месяцев валяюсь дома, не в состоянии даже сходить в душ. Получается какой-то нерушимый замкнутый круг.

Я бесконечно меняю партнеров, с жалостью наблюдая за тем, как они страдают синдромом спасателя. Каждый из них говорит мне о том, что мы со всем справимся. Однако, ни один больше полугода не продержался. Нет, я не любила их, как и они меня. Я бы назвала это играми. Просто в каждом возрасте свои правила игры. К примеру догонялки. В детстве смысл игры догнать соседского мальчишку, а сейчас это догнаться за своей целью, будь та цель возлюбленная или же клиент по работе. Формы взаимодействия людей те же, меняются только цели и правила. Правда, люди редко об этом задумываются, идя на поводу у своих мимолетных желаний что-то поиметь.

А теперь, вернемся к реальности. Что мы имеем? Несколько попыток суицида, посаженное здоровья в реках никотина, алкоголя, и таблеток, сломанная психика, и отсутствие желания что-либо менять. Да, вот она я. Лу́на.

Облик сломанной любви

Подняться наверх