Читать книгу «Улыбчивый с ножом». Дело о мерзком снеговике - Николас Блейк - Страница 3

Январским утром поток солнечного света вливался в низкие окна коттеджа, придавая балкам, громадному каменному камину, голландским тростниковым циновкам на плиточном полу свежий вид, как после весенней генеральной уборки. Придя на смену постоянным дождям последних нескольких месяцев, этот солнечный свет был не просто благословением, а чудом.

«Живя в деревне, – размышляла Джорджия, – ты действительно откликаешься на смену времен года: в темные месяцы впадаешь в спячку, ток крови замедляется, голова соображает медленнее, а затем в одно прекрасное утро что-то меняется на небесах, выглядывает солнце, и жизнь начинает двигаться в другом темпе. Однако я, пожалуй, одомашниваюсь, потому что совсем не хочу уезжать отсюда, и, думаю, никогда не придется». Мысль была настолько странной, что Джорджия перестала помешивать чай, и рука замерла над чашкой. Всегда, до этого самого момента, едва уловив первый шепот весны, она испытывала беспокойство: ее воображение и телесную оболочку словно магнитом тянуло куда-то вдаль, и Джорджия на этот зов откликалась, отправляясь в одно из тех путешествий, которые сделали ее знаменитой женщиной своего времени.

Сегодня Джорджия не знала, радоваться или огорчаться, что она не чувствует этого влияния. «Наверно, я просто старею, – сказала она себе. – В конце концов, мне тридцать семь лет, и в этом возрасте женщине уже пора становиться благоразумной».

От грез Джорджию пробудил Найджел, который направил ее руку с ложкой к чашке и заставил помешать чай.

– Задернуть шторы? – учтиво полюбопытствовал он.

– Задернуть шторы?

– Да. У тебя был такой вид, будто с тобой случился легкий солнечный удар.

Джорджия рассмеялась. «Милый Найджел – он всегда знает, что у меня на уме!»

– На сей раз ты не совсем прав. Я размышляла о том, что становлюсь домашней. А ты по-прежнему доволен, что мы переехали сюда?

– Хм. Должен признаться, последние несколько месяцев меня посещали сомнения. Жить в деревне – это одно, а жить на полузатопленном островке – совсем другое.

– Ну, положение было не настолько плохо.

– Моя дорогая, дом практически смыло водой. Штормовые ветры продувают долину, балки содрогаются, в окна хлещет дождь. Когда ты что-нибудь видела в эти окна?

– Несмотря на это, ты выглядишь замечательно, – произнесла Джорджия, с любовью глядя на мужа.

– Сидячий образ жизни всегда шел мне на пользу. И, разумеется, есть некое внутреннее достоинство в том, чтобы жить в этих форпостах империи.

– Не понимаю, как тебе удается так расцветать, ничего не делая?

– А кто сказал, что я ничего не делаю? Я перевожу Гесиода.

– Я имею в виду, не делаешь никаких упражнений или…

– Что ты имеешь в виду – никогда не делаю упражнений? Разве я не хожу каждый вечер в паб? Если ты ждешь, что каждый день я еще и по грязи с тобой стану шлепать…

– Мне нравится это место, грязное оно или нет, – мечтательно заявила Джорджия. – Я увязаю здесь. Все глубже и глубже. Как репа.

– Зная тебя, я бы сказал, что это маловероятно. А теперь давай посмотрим, какие новости пришли из цивилизованного мира.

Найджел начал вскрывать свои письма. Джорджия не получила по почте ничего, кроме каталога семян, в который и углубилась. Вскоре она захихикала:

– Послушай-ка вот это. «“Герцогиня Пармы” очень эффектна, великолепна на клумбах, оранжево-красная с желтыми краями». Не завести ли нам в саду «Герцогиню»? Судя по описанию, она в твоем вкусе.

– Какое необычное письмо! – воскликнул Найджел через несколько минут.

– Дорогой, – вздохнула Джорджия. Это было самым худшим в браке с частным детективом. Невозможно предсказать, когда как снег на голову свалится письмо и Найджел окажется вовлечен в какую-нибудь причудливую и запутанную криминальную загадку. Да и в тех крупных гонорарах, которые он получал, они практически не нуждались. От дела к делу Найджела вело лишь его ненасытное любопытство. – Что на сей раз? Убийство? Или небольшой шантаж?

– Ни то, ни другое. Это по поводу твоей живой изгороди.

– Живой изгороди?

– Послушай, и я тебе объясню. – Держа перед собой отпечатанный бланк, Найджел Стрейнджуэйс начал читать: – «В соответствии с положениями парламентского акта – пом-пом-пом – я, нижеподписавшийся, инспектор по наблюдению за состоянием шоссе – пом-пом – настоящим уведомляю вас и требую, чтобы вы немедленно укоротили, подрезали и подровняли вашу живую изгородь, примыкающую к дорогам графства – пом-пом, – а также подстригли боковые стороны, находящиеся поблизости от дорожной насыпи, и молодые побеги сверху на означенных изгородях, по крайней мере, перпендикулярных долине, и укоротили, срезали или обрубили ветви деревьев, кустов и густых посадок – пом-пом-пом, – таким образом, чтобы они не наносили ущерба означенным дорогам в виде тени, и солнце и ветер не лишались бы возможности проникать туда из-за них, и убрали срезанный с них материал». Пом. Ну, разве не великолепно? Язык Мильтона. Кто бы мог подумать, что в душе инспектора по наблюдению за состоянием шоссе таится такая поэзия? – «…чтобы они не наносили ущерба означенным дорогам в виде тени, и солнце и ветер не лишались бы возможности проникать туда из-за них».

Найджел начал напевать эту фразу на мотив речитатива.

– Что случится, если мы ослушаемся инспектора по наблюдению за состоянием шоссе?

– На нас пожалуются мировому судье.

– Ну слава богу, – усмехнулась Джорджия. – Я-то сначала подумала, что нам грозит новая неприятность.

И так оно и было, хотя ни один из них просто не мог этого предвидеть. Кому придет в голову, что уведомление из Совета сельского округа может причинить какие-то неприятности, не говоря уже о том, чтобы изменить ход истории, или что можно спасти Англию подрезанием живой изгороди. Однако так и получилось. Впоследствии Джорджия видела эти грандиозные события словно балансирующими, как ангелы схоластов на кончике иглы, на нескольких крохотных и сомнительных условиях. «Если бы мы купили коттедж в любом другом месте Англии, нам не пришлось бы подстригать живую изгородь самим, поскольку Девоншир – единственное графство, где землевладельцы по-прежнему обязаны подстригать свои изгороди, выходящие на дорогу. Если бы солнце не выглянуло в то утро, я, вероятно, оставила бы эту работу садовнику. Если бы любой другой человек подстригал ее, то, скорее всего, не заметил бы медальона – Найджел часто повторял, что от моего глаза ничто не ускользает, – бедненький, сам он такой близорукий; и даже если бы его нашли, только обладающий любознательностью моего мужа человек взял бы на себя труд внимательнее рассмотреть его. А говоря о любознательности, стоит ли забывать о сороке? Наверняка всю эту кашу заварила она. Да, если бы у этой сороки не случился приступ клептомании, медальон никогда не попал бы в живую изгородь. Что лишь доказывает, что порой преступление совершается к пользе…»

Светившее в окно коттеджа солнце усиливало бледность Найджела. Подобно многим другим чертам его внешности, например, взъерошенным волосам цвета пакли или по-детски надутой нижней губе, бледность эта была обманчива. На здоровье Найджел никогда не жаловался, в характере его не было ничего ребяческого: вы понимаете это, едва встретившись с ним взглядом, – на вас смотрят немного отстраненно умные, добрые глаза, которые в любой момент готовы сузиться, вспыхнув самым пристальным вниманием. Джорджия прекрасно знала, каким самодостаточным человеком был ее муж, однако порой ей нравилось притворяться, будто он нуждается в уходе, а Найджел подыгрывал жене со сдержанной, полной любви насмешливостью.

Сейчас Джорджия думала: «Разве я смогу когда-нибудь оставить мужа? Он так во мне нуждается. Но, предположим, мне опять приспичит куда-нибудь отправиться, а такое желание может возникнуть в любой момент. Я должна заранее против него вооружиться».

– Совершу-ка я, пожалуй, сама набег на изгородь, – произнесла она. – Сегодня утром.

Найджел что-то помычал в ответ, уткнувшись в газету. Джорджии вдруг захотелось довести до его сведения свое настроение и вытряхнуть из кокона безмятежного спокойствия.

– Ты не будешь возражать, если я тебя покину, Найджел?

Он снял очки в роговой оправе и с интересом посмотрел на жену:

– Ради другого мужчины? Я бы сказал, что буду весьма рассержен.

– Я имею в виду, что снова отправлюсь путешествовать.

– Ты говоришь о какой-то конкретной экспедиции?

– Не совсем. Но…

– Полагаю, я прекрасно справлюсь один, – ответил Найджел. – Однако время до твоего возвращения будет долго тянуться.

Наклонившись, Джорджия поцеловала его в макушку.

– Я счастлива, что вышла замуж за тебя, а не за кого-нибудь другого, – прошептала она.

«Да, – думала Джорджия через несколько минут, надевая старый плащ для работы в саду и свободные кожаные перчатки, – мне действительно повезло. В мире нет другого человека, который устоял бы перед искушением указать мне на мою непоследовательность – сначала я говорю, что хочу быть репой, а потом бормочу что-то насчет желания отправиться на край света. Что такого привлекательного находит во мне Найджел?» – размышляла она, радостно изучая в зеркале свое маленькое, с неправильными чертами лицо; его живое выражение могло с поразительной быстротой смениться обаятельной в своей уродливости печальной миной. «Она похожа на призрак обезьянки шарманщика», – однажды сказала одна из ее подруг. В самую точку и не без лести, подумала Джорджия, строя себе в зеркале гримасы. Очень скоро ей предстояло узнать, насколько до странности пророческим был тот нелепый разговор с Найджелом.

А пока был только солнечный свет и поля, складками спускающиеся с холма, словно зеленое платье. Узкая дорога из деревни тянулась мимо их коттеджа и взбиралась на выступ холма; этим путем можно было добраться до моря, преодолев пять миль ухабистой дороги. Автомобилисты обычно бросали взгляд на ее пугающие неровности, и, если им удавалось развернуть машину, торопились вернуться на основное шоссе. С того места, где Джорджия стояла, на высокой насыпи над дорогой, она видела беленый коттедж под тростниковой крышей, серебристые извивы реки в долине внизу, а за ней – волны зеленых и коричневых холмов, простиравшихся до горизонта. Все дышало миром и покоем. Ни звука или движения, кроме отдаленного грохота экспресса, спешившего на запад по той стороне долины; белый дымок лежал на его спине, как страусовое перо. Джорджия взяла секатор и принялась за живую изгородь.

Там и нашел ее Найджел, когда через час вышел из дому прогуляться. Он стоял на дороге, глядя вверх на жену. Темные волосы упали ей на лицо, смугловатая кожа раскраснелась от физической нагрузки. Джорджия буквально вгрызалась в изгородь, совершенно не подозревая, что за ней наблюдает муж.

– Все еще прорубаешь наш путь сквозь девственный подлесок? – вежливо осведомился он.

Джорджия быстро обернулась, непроизвольно убирая назад и приглаживая волосы.

– Боже! Работа трудная. Наверно, я похожа на Медузу.

– Если бы мрамор мог краснеть, он был бы похож на тебя.

Джорджия спрыгнула с насыпи на дорогу. Поскользнувшись, она сдвинула серо-зеленые и рыжие залежи листьев в канаве и, восстановив равновесие, заметила среди них какой-то неяркий блеск. Наклонившись, подняла маленький круглый металлический предмет, потускневший из-за пребывания под открытым небом до цвета палой листвы.

– Смотри, что я нашла! Скрытое сокровище.

Найджел взял предмет и с любопытством оглядел его.

– Какой-то медальон, да? Очень дешевый, думаю, от «Вулворта». Интересно, как он сюда попал?

– Местные устраивали свидания под изгородью. Мне сначала показалось, будто это настоящее золото. Брось его.

– Нет, – сказал Найджел, – я хочу посмотреть, что там внутри.

– Дорогой, ты ничего там не найдешь, кроме прядки жирных волос или фотографии какой-нибудь пучеглазой крестьянки.

– Открыть его будет непросто, – рассеянно промолвил он, шаря по карманам. – Мой перочинный ножик остался дома.

– Смотри, не порежься! – крикнула ему вслед Джорджия. У мужа были не слишком ловкие руки.

Когда она пришла приготовить ланч, Найджел сидел за письменным столом.

– Что, по-твоему, может означать «А.Ф.»? – спросил он, обернувшись через плечо.

– Акрофут, – предположила Джорджия.

Муж подал ей маленький бумажный кружок с чуть выцветшим, но ясно различимым британским флагом и отпечатанными на нем буквами «А» и «Ф».

– Нет, тогда это, вероятно, означает армию и флот, – сказала она. – Где ты его нашел?

– Кружок был в медальоне. И это тоже.

Джорджия посмотрела на предмет, который Найджел положил ей на ладонь, – круглый кусочек картона, дагеротип, с которого смотрело лицо молодой женщины с сильно подведенными бровями и блестящими черными волосами, разделенными на пробор и падающими на голые плечи густыми тугими локонами. Наклоненная набок голова придавала облику женщины кокетливость, смягчая мрачное выражение губ и глаз. В общем, это был облик исключительной чистоты.

– Красавица, правда? Что она делает вместе с флагом в этом дрянном медальоне?

– Вот и мне это интересно, – произнес Найджел. – Понимаешь, странно, что флаг засунули между снимком и картонным задником. Если бы вся эта начинка не подмокла, я никогда не заметил бы соединения. Зачем владельцу прятать флаг под своей прекрасной родственницей?

– Ты просто настоящая ищейка! Наверняка этому есть какое-нибудь совсем простое объяснение. Идем обедать.

– Я только снова склею все это вместе.

Найджел смазал края двух кружков, вложил между ними бумажный флаг, вставил в медальон и бросил его на стол. Там он пролежал пару дней и, может, лежал бы не один месяц, если бы снова не вмешалась судьба – в невероятном обличье звонарей из Фоулитона.

Чета Стрейнджуэйс часто здоровалась с майором Кестоном, когда тот проходил мимо их коттеджа по пути в деревню или возвращался в свой дом за холмом. Они знали, что дом этот он построил два года назад, и, хотя был сравнительно новым жителем деревни, уже имел в ней определенный вес. Но до сих пор не выказывал намерения распространить свое гостеприимство на супругов, а они, со своей стороны, полагали, что вряд ли майор Кестон окажется человеком их круга. Для них стало сюрпризом, когда в тот вечер он появился у дверей их дома со своим бультерьером – маленький, напористый человек с несколько агрессивными манерами и взглядом, который, как по опыту знал Найджел, свидетельствовал о больной печени либо о постоянном недовольстве.

– Вижу, вы хорошо устроились, – заметил майор Кестон, осматривая комнату с любопытством, в котором умудрился соединить ненавязчивость с долей нахальства. – Недурственное помещеньице, ничего не скажешь. Как мэм относится к сельской жизни?

Найджел сообразил, что майор имеет в виду Джорджию.

– Очень хорошо, спасибо. Она спустится через минуту. Желаете выпить?

– Спасибо, нет. Даже не прикасаюсь к этому.

Ну, значит, это недовольство, подумал Найджел, а не больная печень. Майор Кестон торопливо продолжил, словно извиняясь за резкость ответа:

– Мне следовало бы навестить вас раньше. Сказать по правде, я немного боялся. В смысле, ваша мэм – знаменитая женщина. Трудно ожидать, что у нее найдется время для такого простого народа, как мы.

«Вот в чем дело, – подумал Найджел, – ему неприятен наш переезд в его деревню: он боится, что внимание переключится с него на Джорджию».

– Не думаю, что она покажется вам такой уж страшной, – спокойно произнес он.

Они немного побеседовали о погоде. Затем майор Кестон признался, что одна из причин его визита – сбор пожертвований в фонд деревенских звонарей. Найджел подошел к письменному столу, включил свет над ним, чтобы поискать казначейские билеты, которые обычно держал там в отделении для бумаг. Однако этим вечером отделение для бумаг пустовало, и Найджел направился наверх за бумажником, который оставил на комоде.

На стене под лестницей висело выпуклое зеркало. Приблизившись к нему, Найджел заметил в нем отражение майора. Тот поистине отличался быстротой передвижения: он уже стоял у стола, хотя Найджел не слышал позади себя ни звука. Пока Найджел шел мимо зеркала, человечек в нем приподнял свою миниатюрную, блестящую ручку, затем, будто бы передумав, отвернулся и бесшумно вернулся к камину.

«Мог хотя бы подождать, пока я выйду из комнаты, прежде чем обшаривать мой стол, – подумал Найджел, которого почти уже перестали удивлять странности человеческой натуры. – И я не понимаю, почему должен предоставить ему возможность».

Вместо того чтобы подняться наверх, он громко позвал Джорджию, прося захватить его бумажник. Вскоре она появилась, и Найджел представил ей майора Кестона. Его всегда забавлял процесс знакомства Джорджии с людьми. Жена обладала способностью, усиленной опытом пребывания в чужих местах среди незнакомых людей, мгновенно распознавать истинный характер тех, кого видела впервые. Она редко сразу проникалась к кому-то антипатией, но, если подобное происходило, это всегда в конце концов себя оправдывало. Физическое ощущение неприязни, отвращения было настолько сильным, что Джорджии казалось, будто оно написано на ее лице неоновыми огнями, и, чтобы скрыть это, она напускала на себя чрезмерную оживленность, изображая хозяйку дома, что было ей совершенно чуждо.

Сейчас она вела себя очень живо, с тайным удовольствием отметил Найджел. И морщинистому человечку это вроде бы нравилось.

– Я так рада, что вы заглянули к нам, майор Кестон! Мы оба хотели с вами познакомиться, узнать вас поближе. Мы много слышали о вас в деревне.

Джорджия щебетала. Майор млел. Потом он произнес:

– Надеюсь, вы не обидитесь, Стрейнджуэйс. Я заметил, что вы пошли к тому столу за деньгами. Если мне позволено будет сказать, я не стал бы держать там деньги, только не в наши дни. Стол легко открыть. В последнее время в округе столько грабежей – правда, действовал, пожалуй, любитель. Ваш стол как раз такой объект, на который польстится этот человек.

– Спасибо за информацию. Однако не думаю, что вору удастся нанести нам какой-то ущерб. У моей жены чуткий сон, и она прекрасно стреляет.

Джорджия нервно захихикала:

– Да, мне пришлось застрелить пару человек. В целях самозащиты, разумеется. – Что было правдой.

Круглые глазки майора сверкнули. На мгновение он растерялся, затем спросил:

– Полагаю, вы тоже умеете обращаться с оружием, Стрейнджуэйс? Должны, при вашей-то работе.

– При моей работе?

Найджел удивленно смотрел на него: он не любил, когда его деятельность частного детектива становилась достоянием гласности. Его имя никогда не появлялось в газетах в связи с расследованиями, которые он вел, и Найджел не понимал, как майор мог до этого докопаться.

– Ну, черт побери, арест убийц и все такое.

– Ничего подобного я не делаю. Аресты я оставляю полиции. Ужасно боюсь огнестрельного оружия, – усмехнулся Найджел.

Взгляд майора Кестона исполнился презрения. Тема эта, однако, подсказала ему реплику. С нахальством, которое неприятно поразило Найджела, он продолжил расспрашивать супругов, почему они поселились в таком отдаленном уголке страны. Джорджия с воодушевлением болтала о красотах Девоншира, преимуществах простой жизни, о своем желании удалиться от их шумной жизни в Лондоне и тому подобном. Вскоре их посетитель, похоже, удовлетворил свое любопытство, хотя Найджел едва удержался, чтобы не поинтересоваться, почему им нужно разрешение на то, чтобы жить в деревне майора.

Наконец майор Кестон поднялся и собрался уходить. Его взгляд упал на письменный стол.

– Благослови, Господи, мою душу! – воскликнул он. – Что это там? По-моему, мой медальон. Да, это он. Где вы его нашли? Я потерял медальон прошлой весной.

Джорджия объяснила.

– Мы его открывали, думая, что найдем какое-нибудь указание на владельца. Но внутри не было ничего, кроме старой фотографии.

– Да, – сказал майор, и его голос изменился. – Моей матери, собственно говоря.

Глаза Джорджии расширились. Секунду она молчала, а потом быстро произнесла:

– Вашей матери? Какая красивая женщина! Мы были поражены ее внешностью… Правда, Найджел? Полагаю, она была очень молода, когда делался этот снимок?

– Да. Я помню ее такой, когда был мальчиком, а она заходила пожелать мне спокойной ночи перед тем, как ехать на приемы. Разодетая. Ну, вы понимаете. – Майор что-то буркнул. – Бедняжка, она умерла, когда я был ребенком. Чахотка.

– Вы не возражаете, если я еще разок взгляну на нее? – спросила Джорджия.

«С чего вдруг такая игривость?» – удивился Найджел.

Жена открыла медальон, вынула дагеротип и подошла к камину, чтобы рассмотреть его при лучшем освещении. В следующий момент она вскрикнула:

– Ой, какая я неловкая!

Снимок упал в ведерко для угля. Майор учтиво нагнулся за ним, но Джорджия оказалась проворнее. Достав снимок, она начала протирать его носовым платком.

– Мне очень жаль. Вот. Думаю, теперь все в порядке. К сожалению, медальон попортился, полежав в канаве. Бедненький, – без умолку трещала Джорджия, – лежал засыпанный листьями, будто какой-то мусор. Как вы, наверно, рады получить его обратно!

Рука майора дрожала от волнения, когда Джорджия положила ему на ладонь медальон.

– Очень благодарен, – пробормотал он. Пристыженный, однако, не утративший подозрительности майор с беспокойством переводил взгляд с Джорджии на Найджела. – Птица! – неожиданно крикнул он. – Кто еще, кроме нее? Проклятая сорока!

– Утащила его, вы хотите сказать? – уточнил Найджел.

– Так точно. По пути ко мне полно этих мерзавок. Вы не заметили старого гнезда там, где нашли медальон?

Джорджия покачала головой.

– Правда, несколько деревьев там есть.

– Так я и думал, не сомневался.

Майор чрезвычайно обрадовался, докопавшись до сути дела.

Когда затих звук его шагов на дорожке, Найджел взял жену за руки и встряхнул:

– К чему этот спектакль простодушия, моя дорогая? И зачем беспомощная маленькая женщина уронила фотографию матери майора в ведерко для угля?

– Неужели ты не понимаешь? Кем бы ни была эта красивая дама, она никак не может быть матерью майора. Поэтому я ее и уронила, не хотела, чтобы майор понял, что мы заглядывали под снимок. Твой клей совсем свежий, поэтому я и втерла в края достаточно угольной пыли. Майор страшный человек, у меня от него мороз по коже, но он не настолько глуп, как хочет нам показаться, поэтому…

– Подожди, не так быстро! – перебил Найджел поток красноречия своей жены. – Почему она не может быть матерью майора?

– Тугие локоны. Подобные прически были в моде в середине XIX века. Наш лживый майор заявляет, будто видел ее ребенком. Значит, сегодня ему должно быть от восьмидесяти до ста лет. Не сходится.

– Может, это карнавальный костюм? – предположил Найджел. – Нет, конечно. Он намекнул, что это был ее обычный наряд по вечерам, когда она уезжала на приемы. Тогда, если она не являлась его матерью, зачем он так из кожи вон лез, чтобы заполучить медальон? Предположительно, важной вещью является британский флаг с буквами «А.Ф.» на нем. Кстати, сначала майор не хотел, чтобы мы вообще как-то связали его с медальоном. Отсюда и запугивание грабежами.

– Поясни, пожалуйста, милый.

Найджел рассказал жене, что видел в выпуклом зеркале.

– Когда майор заметил медальон у меня на столе, первым его побуждением было схватить эту вещь. Однако он сразу сообразил, что мы можем связать его с исчезновением медальона. Тогда решил рассказать нам про местного вора-любителя, это он ловко придумал: хотел подготовить нас к грабежу. Не сомневаюсь, майор сам собирался залезть к нам в одну из безлунных ночей, взять медальон и несколько других вещей, чтобы замаскировать его кражу…

– Боже! Как долго здесь тянется время, если у них такие зимние виды спорта!

– …но когда я сказал, что у тебя чуткий сон, а ты еще небрежно вспомнила о людях, которых убила… Что ж, он передумал. Поэтому и заговорил о матери.

Джорджия пристально смотрела на мужа, нахмурив лоб.

– Найджел, это же нереально. Я признаю, что майор Кестон мне не понравился, но…

– Я это заметил. – Он рассеянно улыбнулся. – Знаешь, если бы это был его медальон, а с ним связана какая-то тайна, он наверняка не допустил бы ошибки с дагеротипом. Следовательно, медальон должен принадлежать кому-то другому, кого майор знает, и он желает заполучить его. Что это означает?

– Понятия не имею.

– Шантаж, любовь моя. Я считаю, что мне придется глубже вникнуть во все происходящее.

– Найджел, а это обязательно? Мы ведь только успокоились и…

– Ну тебя это не затронет. Твоя работа закончилась, когда ты обратила внимание на локоны.

Но на сей раз Найджел сильно ошибался.