Читать книгу Каледонский Безумец. Историко-мифологический роман о Британских островах - Николай Анатольевич Костыркин - Страница 14

Через девять лун Ллейан родила нас.

Если вы ещё не забыли, я веду сие повествование, обращая свой ауэн в прошлое, то прошлое, которое пребывает за пределами моей жизни. Я, Мерлин Амброзий. Или Аврелий. Что, впрочем, пока неважно, ибо это дело будущего, куда вскоре после своего рождения я также научился обращать свой ауэн.

Итак, сперва на свет появился я. И сразу следом – симпатичное недоразумение женского пола, которое, по странному стечению обстоятельств, в нынешней жизни стало моей сестрой-близнецом. Она буквально вынырнула из материнской утробы, ухватив меня за пятку, – уж не знаю, кто и где нашептал ей в прошлом воплощении, что так можно было…

Когда из наших ноздрей и ртов была извлечена слизь и мы тут же принялись истошно орать, перекрывая друг друга, а пуповины наши уже перевязали и перерезали, одна из помощниц Бригитты всё-таки не выдержала и грохнулась в обморок.

– Эка невидаль, – равнодушно заметила Бригитта, ожидая отторжения последней плоти, – неужели никто никогда здесь не видел волосатого человеческого младенца? Или вы, подружки, в человеческом облике пересидели уж, а? Воды этой обморочной! И сходите кто-нибудь за Блехерисом, пока я тут заканчиваю.

– За священником? – удивилась одна из помощниц. Их у Бригитты было три, все – из младших Детей Неба. Или, как было модно тогда говорить, из сидов.

– Да, за священником. И поторопись! Но поторопись так, чтобы наши монахи не видели крыльев на твоей спине, как в прошлый раз. Иначе точно в бабочку обращу. Или в курицу. Хотя нет, – рассуждала она теперь уже сама с собой, пока руки были заняты сперва роженицей, а затем нами, – в курицу ещё надо заслужить: кормят на убой, и жизнь короткая, а вдруг потом снова сидой станешь и урок не усвоишь? Нет, всё-таки лучше в бабочку – там хотя бы самой пищу искать придётся, без посторонней помощи. И то труд.

Когда мы с сестрой родились, то хоть в мир и выплеснулось немало силы, однако не гремел гром, не сверкали молнии, и дождь не тяжелил соломенно-торфяную крышу кельи. Стоял вполне погожий день, и до какого-либо из Праздников Силы было ещё далеко. Что же до погоды, то, видимо, Бригитта решила не привлекать излишнего внимания живущих окрест. Заодно не хотела травмировать ни нашу мать, ни других обитателей монастыря светозвуковым сопровождением. Особенно впечатлительными в Килдаре были, что забавно, не люди, а как раз три сиды-помощницы богини-аббатисы. Двух из них Бригитта звала римскими словами, которые когда-то запомнила. Одну – Флорой, за изнеженность. Другую – Фауной, за неотёсанность. На третью римских слов не хватило, и за смешливый нрав Бригитта кликала её Весёлой Погодой.

Когда меня с сестрой поочередно запеленали, богиня по-особенному взглянула на нас, и мы тут же засопели, принявшись смотреть первые в нашей нынешней жизни сны. Спала и Ллейан, измученная далеко не легкими родами, – всё-таки она, юная и хрупкая, носила под сердцем даже не одного, а сразу двоих волшебных детей. Да и зреть меня в том виде, в котором я появился на свет, матери было совершенно необязательно.

В это время Фауна привела в чувство Флору, увесисто отшлепав её ладонями по щекам, а Весёлая Погода уже отогнула полог завесы, ведшей внутрь кельи, пропуская вперёд запыхавшегося Блехериса.

– А вот и крёстный пожаловал, – отозвалась Бригитта на явление мужчины в женско-детское общество. – Вот что, приятель, нужна твоя помощь.

Она поднесла священнику меня и раскрыла пелёнки. Блехерис, увидев ребёнка, покрытого густой мягкой почти кабаньей подпушью, отшатнулся и пару раз перекрестился.

– А ещё бывший друид! – усмехнулась Бригитта.

– Прости, госпожа, но я впервые вижу нечто подобное.

– Неудивительно. В Эрине ещё до Палладия и Патрикея к богам стали относиться пренебрежительно, не в пример былым временам. Посему и не видели вы уже давно нормальных чудес! Итак, к делу. Чтобы ты понимал, он везде такой… пушистый. В этом виде мальчугану две дороги – либо в лес на веки вечные, путников стращать, либо к фоморам. И то, и другое – никак не выход. Поэтому выручай.

Блехерис с содроганием снова взглянул на меня, потом с немым вопросом в глазах посмотрел на Бригитту.

– Что тебе тут неясно? – богиня уже начала немного раздражаться. – Окрести его по-христиански. Правда, мы в ритуале кое-что поменяем. Во избежание, так сказать… Лохань с чистой водой, быстро! – велела она помощницам, и одна из них ринулась выполнять поручение.

– Ммм, госпожа, – Блехерис всё ещё пребывал в полной растерянности, – ты хочешь, чтобы я окрестил этого младенца в веру Христову?

– А что тут такого? – Бригитта прекрасно понимала причину замешательства священника, и её это, без сомнения, забавляло. – Тут недавно был у нас монах из Египта, учил новому отшельническому уставу, возмущался, что женщина – аббат в монастыре, ну и так далее. Чуть не прокляла его в сердцах. И монах этот рассказывал, что их римский восточный кесарь Юстиниан повелел отныне крестить всех детей во младенчестве, не дожидаясь, как прежде, вхождения во взрослый возраст. Почему тогда нам нельзя так же?

– Но это – внук Керридвен!

– Да ну? Христианин страшится мести наших сил? Ваш господь же всемогущ и от всего убережёт – вон, змей Адданк в своё время Патрикея не тронул. Тот ему Христом зубы заговорил и невредим остался. Так вот, Адданк до сих пор приплывает к восходному берегу каждые семь дней, ждёт, чтобы Патрикей явился снова, как и обещал, – сожрать, наконец, хочет. Я – ему: «Адданк, гад ты водный и тупой! Патрикей давно почил в своём бозе, не трать зря время!». А он мне, знаешь, что ответил: «Да мне до дна морского! У меня в запасе вечность, я ещё поприплываю пару веков – вдруг Патрикей вас всех обманул, как меня, и ещё жив?». Ладно, не переживай насчёт ребёнка. Керридвен мне полностью доверяет. Так как ты был друидом, объясню, в чём на самом деле весь вопрос. Щерстянистость мальчонки – наследственность его отца Морврана. А ты сам, небось, знаешь, что в своём истинном облике Морвран страшен даже днём. Сей необычный вид ребёнка – часть нашей общей древней силы. Изгнать её самостоятельно я не в состоянии, потому что не могу пойти против своего же естества. Даже как христианская святая не могу это сделать, ибо Христу не присягала, крещения не принимала и вообще всё, что про меня говорят монахи, это сказки. Никто другой из древних снять эту замечательную щетинку тоже не сможет. А с чарами мучиться мальчику всю жизнь, как его отцу. Наводить постоянно, потом снимать – это, сам понимаешь, не выход, раз можно найти другой. И так как шерсть в этом случае – излишек силы, то христианское крещение, если я права, как раз этот излишек и изгонит. Теперь понятно?

– Да, госпожа, но только как мне сделать так, чтобы Дух Божий не вошёл в мальчика во время обряда крещения?

– Не переживай, я-то здесь.

И Блехерис стал готовиться к обряду.

Между тем в келью принесли наполненную водой деревянную лохань. Бригитта взяла её обеими руками и склонилась над прозрачной гладью. Вода пошла рябью, а сама лохань стала расти и менять форму, пока медный Котёл не стукнул внешней стороной дна об пол и не покрылся рельефными изображениями богов. Кажется, это были Дагда, Кернуннос, Огма и кто-то ещё.

– Ну, здравствуй, Котёл, – улыбнулась Бригитта. – Давно я не касалась тебя, давно не обращалась за помощью. Спасибо, кумушка-хранительница, что дала подержать сокровище.

И за морем улыбнулась в ответ Керридвен, так же обхватившая Котёл обеими руками.

– Начинай, Блез, – произнесли обе богини. – Котёл не даст ребенка в обиду.

Блехерис прочитал молитву, взял меня, полусонного, на руки.

– Дитя, отрекаешься ли ты от сатаны?.. Эм, госпожа, а как же он мне ответит, если он едва родился?

Бригитта на мгновение задумалась.

– Ну, ты же его крёстный, вот и отвечай за него.

– А, ну да… Отрекаюсь! Так, сейчас… Принимаешь ли ты, о дитя, Господа нашего Йессу Гриста как Бога своего единственного?.. А, снова я говорю?.. Принимаю!

Блехерис трижды опустил меня в воду Котла со словами:

– Крещу тебя в веру Христову во имя Отца, аминь, и Сына, аминь, и Святого Духа, аминь!

Но в третий раз Бригитта соединила под водой свои ладони с ладонями священника и, когда тот отнял руки, извлекла меня обратно, уже гладкого, блестящего от влаги и без единой шерстинки.

– Чужим в воду погружён, своим из воды извлечён. Ни слова не проронил, никуда не уходил. Свершилось задуманное, не допущено надуманное. Какой ты был, такой и стал, чужой бог тебя не достал, – произнесла древняя богиня, глядя на меня. – Спасибо тебе, Блехерис, теперь ступай. Ты всё сделал правильно, и мы с Керридвен благодарим тебя.

Бригитта снова запеленала меня. Медный Котёл снова стал деревянной лоханью. Флора снова грохнулась в обморок.

Блехерис тихо сказал:

– Госпожа, я только что совершил святотатство в глазах Бога моего.

– Зато помог волшебному ребёнку. А насчёт греха не волнуйся, – она уложила меня рядом с матерью и сестрой, снова повернулась к священнику и подняла подол своего усеянного пятнами крови передника. – Давай, становись на колени. Пока эти законники с материка не стали приплывать сюда табунами и качать местным христианам свои права, я, женщина, вас, мужчин, ещё поисповедую.

Блехерис, робея, приблизился и встал перед Бригиттой на колени. Та накрыла его передником и начала:

– Значит так, я, Бригитта, дочь Даг… тьфу ты, пропасть ан-дубно! (сиды-помощницы сдавленно захихикали) Я, святая Бригитта, – а что, разве не могу и я тоже сама себя так называть?! – исповедую твои, Блехерис, грехи вольные и невольные… Ну, говори, в чём ты там согрешил! Или мне за тебя всё придумывать?!

– Ну, я, это… в общем, сотворил святотатство противоестественное, смешав обряд святого крещения с мерзкой бесовщиной…

– Ты, там, внизу, ври да не завирайся. С бесовщиной, тоже мне! Ладно… Отпускаю тебе, Блехерис, раб Христов, этот грех твой невольный… Так, мне это надоело. Два раза «Pater», три раза «Ave», и прощено тебе будет, аминь! Всё, ступай, а то сейчас к нашей спящей красавице пожалует её прекрасный…

Морвран действительно принял более-менее подходящий для случая облик, иначе Флора грохнулась бы обморок и в третий раз. Он даже не стал с разбегу в клубах пыли геройски приземляться посреди монастырского двора. Перекинулся из ворона в человека в близлежащей дубраве и, минуя ворота, спокойно вошёл в монастырь и заглянул в келью.

– Заходи, мы как раз закончили, – махнула рукой Бригитта.

Морвран подошёл к лежавшей на соломенном ложе Ллейан. Она проснулась, увидела его и по-детски душевно улыбнулась. Потом потянулась за нами, и Бригитта передала мою сестру матери, а меня отцу:

– Ну что, дети мои, как называть будем?

С именем сестры проблем не возникло. Гвенддид и Гвенддид. Мама назвала, отец неопределённо кивнул и полностью переключился на меня. Молчал. Но не мрачно, как обычно, а даже с некоторой долей нежности в глазах.

Ллейан было начала:

– Пусть будет он Анн…

– Нет, – оборвал её Морвран. – Никакой он не подкидыш. У него есть мать и отец. И он не будет расти в человеческой семье.

– Но я…

– А что, – миротворчески вступила Бригитта, – неплохо звучит: Анн ап Морвран (они говорили на языке Придайна). Ну, или Анн ап Ллейан.

В это время я стал ёрзать под пеленками, наверное, почувствовав, что эти трое пока ещё малознакомых взрослых говорят обо мне.

– Какой подвижный малыш, – отозвалась на это Бригитта. Ну, прямо Лалойкен! И для имени подойдет!

Морвран умоляюще посмотрел на Бригитту, и та замолчала, давая возможность родителям решить самим. Но слово было произнесено, и имя дано. Второе уж по счёту.

– Может, Моридунон? – спросила Ллейан Морврана. – Морская Твердыня. Там мы с тобой встретились.

– Хм, можно. Но на наш манер. Мирддин.

Так и стал я трижды наречённым.