Читать книгу Смерть под псевдонимом - Николай Атаров - Страница 6

– Иван Кириллович… Иван Кириллович, велели разбудить, – шептал в четвертом часу утра Шустов над ухом Ватагина, подавая ему ремень и фуражку.

Шустов любил уставную субординацию и только по ночам, когда приходилось будить начальника, называл его по-домашнему – Иваном Кирилловичем.

Неслышными шагами прошел Ватагин во двор. Светало. Солдаты брали воду из каменного колодца. За деревьями легко было узнать спецмашину: ее полуоткрытая дверь освещена изнутри.

– Концерт начался. Жду, что будет дальше, – сказал Бабин, не отрываясь от приемника.

В фургоне машины было по-ночному душно, сонно. Ватагин надел наушники. Несколько минут сидели молча.

Походная радиостанция внутри напоминала вузовское общежитие: на столе учебники радиотехники, английского языка, чертежи и хлеб. В панель обивки засунуты полотенца, нож, вилка, карандаши. Окна завешены одеялами, плащ-палатками.

– Ничего не слышу, – шепнул Ватагин.

– Тишина – дефект нашего слуха, – отозвался Бабин.

Сутулый, с тощими ногами в просторных кирзовых сапогах, в громадной, не по росту, гимнастерке, Миша Бабин, прикомандированный в отдел к полковнику радист, в назначенные часы по расписанию работ вылезал в эфир на своей волне и стучал, стучал – связывал Ватагина то с «главным хозяйством», то с отдельными «точками» в тылу противника, а потом принимал и записывал в вахтенный журнал и передавал шифровальщикам, ничего, разумеется, не понимая в принятых текстах.

– KB… 10,15… 48,04… Как вы меня слышите? Перехожу на прием.

Не зная кодов, еще усложнившихся к концу войны, он привык различать своих неизвестных корреспондентов, что называется, по почерку – по стуку морзянки он догадывался, кто находится в трудных обстоятельствах где-то в заболоченном лесу, кто чувствует себя в безопасности в каких-то скалистых пещерах, кто притаился под угрозой разоблачения в большом городе. И ничего другого не было, кроме этой работы. В промежутке между сеансами приема-передач он решал математические задачки или шел на трофейный склад высматривать запасные радиолампы. Когда взяли Одессу, он выпросил у полковника американский приемник «Хаммерлунд» на двадцати трех лампах – его конфисковали у любовницы бежавшего румынского военного прокурора – и от нечего делать лазал по эфиру, силясь разобраться сквозь музыку широковещательных станций в писке искровых передатчиков. Из Будапешта передавали «Фауста». Другая волна доносила грустный рефрен французского вальса «Когда умирает любовь». Ленинград транслировал Седьмую симфонию Шостаковича. После многих часов приема Бабин вставал и, шатаясь, как пьяный, выходил подышать свежим воздухом. Южное небо за ночь поворачивалось вокруг антенны, и звезды, знакомые с детства, бледные ярославские звезды, были здесь крупнее и испанисто-романтичнее. Бабин возвращался. Уже в полусне крутил рукоятку точной настройки.

Несколько дней назад какая-то провинциальная широковещательная станция после танцевальной музыки передала открытым текстом на немецком языке что-то непонятное:

Hallo, hallo! Ralle, Ralle. Hier Rinne. (Пауза.)

Fünf Hufeisen von einem Pferde…[1]

Подбежав ко второму приемнику, Бабин легко наткнулся и на ответ – кто-то бодро отозвался:

Hallo, hallo! Rinne, Rinne. Hier Ralle. (Пауза.)

Der Rock ist fertig! Einäugiger ist geschwollen…[2]

За этим последовала еще какая-то фраза. Она-то, по всей видимости, и могла содержать смысл информации.

Мальчишка? Какой-нибудь любитель, балующий от скуки в сонном захолустье? На третью ночь в тот же час Бабин снова поймал странные позывные. И снова загадочный ответ открытым текстом. Он доложил полковнику.

Так было и сегодня.

Между тем желтый свет лампы в колпаке из газеты все слабее окрашивал воздух: наступило то особое мгновение, когда стало заметно предрассветное порозовевшее небо за дверью. Шустов сидел за плечом Ватагина. Полковник слышал его напряженное дыхание.

Вдруг Бабин молча ткнул пальцем в воздух.

– …пи-ти… пи-ти-пи-ти… ти… пи-ти… – услышал Ватагин и затем: – Кле-кле… кле-кле-кле… кле-кле…

Он понял, что уже промахнулся, это совсем не то, что слушал Бабин. То, что он поймал, было похоже на тоненький клекот индюшат – это морзянка. Где же открытый текст?

Бабин вялым жестом смахнул наушники, протер глаза, вынул из ящика стола початок вареной кукурузы и задумчиво принялся жевать.

– Вот и все, товарищ полковник.

– А я опять пропустил. Что нового в тексте?

– Непонятно. По-немецки Warne vor Unglück. Остерегайтесь беды – так, кажется. Утром уточню по словарю.

– Надо бы знать, откуда передают.

– Кто их знает… Если примут на правом фланге – пропеленгуют.

– Вот и лови. Разговаривают по ночам, семь-восемь секунд. Ну как поймаешь! Мне нужно хотя бы сорок секунд.

– Ну что ты канючишь! – оборвал Славка Шустов.

Ватагин нахмурился: он знал, что Шустов завидует любому оперативному работнику и именно поэтому не прощает и Бабину его тоскливой рассудительности.

– Что ж, сеанс окончен? – спросил полковник и встал, потягиваясь.

– Я и начальнику шифрослужбы докладывал; но он тоже ничего не видит утешительного, – жаловался Миша. – Эти подковы с одного коня…

– Подковы, подковы… – вздохнул полковник и вдруг все обратил в шутку: – Что ж, как раз по сезону! Бегут на всех фронтах – вот им и нужно получше подковаться. Верно, Шустов?

Шустов промолчал. Он-то прекрасно понимал, что полковнику не до шуток.

Ватагин стал вылезать из фургона. Часовой поддержал его под руку. Из-под деревьев уже тянуло дымом солдатских костров. Сержант-усач, сидя на задке подводы, стругал брынзу в котелок. Распряженная лошадь черной губой трогала куст лимонных георгин. В этот рассветный час во дворе все казалось таким мирным, как будто солдаты уже возвращаются по домам. И особенно привольно звучал чей-то тенорок:

Видно, и этот певец, как и многие в те дни, думал: «Коли перешли рубеж – значит, и конец близок».

Но Ватагину, пока он шел по двору, было не по себе: знать, что где-то во вражеском тылу, может быть, на чердаке заурядной табачной лавки, сидят молодчики, готовые на все, – и не иметь возможности до них добраться! Переговариваются. О чем же, позволительно спросить? В последние недели эфир буквально клокочет – ведут передачи англичане и немцы, четники и партизаны, легионеры и посольства, подводные лодки и самолеты. Сводки радиоперехватов систематизируются ежечасно. Штаб требует: «Примите меры к уточнению». Это не так просто, как кажется на первый взгляд. Правда, Ватагин держит одну нить: друзья из Болгарии сообщили, что в Софии, в здании германского посольства, работает, по их сведениям, тайная радиостанция. Это уже похоже на дело. Известно, что английская разведка год назад нащупала нечто подобное в Ирландии: там, в Дублине, с чердака своей миссии немцы руководили по радио операциями подводных лодок в Атлантике. Это понятно. Остается расшифровать, о чем же хлопочут гитлеровцы здесь, на Балканах, в дни бегства? Warne vor Unglück – остерегайтесь беды. Что это значит?