Читать книгу Волчий сон. Часть 1 - Николай Близнец - Страница 5

* * *

«Контролеры ушли», – бегом по коридору и заглядывая в каждый кубрик, «промаяковал» пикетчик из «обиженных». В его задачу входило караулить приближающихся ментов к сектору, «маяковать» о том, кто входит в сектор, в «локалку» и давать отбой, когда офицеры или контролеры уходят из зоны проживания.

Сразу по продолу – коридору секции проживания началось движение. Спящая зона, оказывается, притворялась спящей. На «кишке» – комнате приема пищи отряда, собрались игроки и пошел рамс – спор, как обычно, с выкриками и визгами, матами и выпячиванием пальцев; в умывальнике открывались сразу все девять кранов – сходить в туалет и не вымыть после этого руки – западло, косяк, а кран закрывать не обязательно – за все уплачено.

На «вэрке», так называемом актовом зале, включили телевизор, предварительно поставив его на пол, чтобы не было видно из окна; кто-то разбудил каптерщика-кешарщика, и он, проклиная все, что только проклинается, в трусах и тапках, с сигаретой в зубах и с почти закрытыми глазами открывает «кешарку» – доступ к салу и другому хавчику для «кишкоблудов». «Гребни» тихо растворились по своим уголкам, норкам – им спать нельзя, впрочем, как кому. Половина из них «нерабочие». Их удел – дальняк – туалет да пини-мусорки. Те, кто называется в зоне низшей социальной группой – тоже не остаются без дела. Вот «одну» из них повели в сушилку; вот и вторая за пачку «Винстона» побрела в умывальник. Кризис в стране экономический отразился и на зоне. Раньше за минет «Мария Джоконда» – погоняло Вовки, брала еще и мутку (целлофановую часть от сигаретной обертки) чая; сейчас уже и чая не дают, а иногда вместо «Винстона» могут пару пачек «Примы» бросить.

Стоя в конце продола у торцевого окна, Николай не оборачивался, курил и смотрел в окно, в лес, в болото, в уходящую ночь. Он уже точно знал по шагам и по голосам, кто ходит, кто рамсит – спорит. Он знал, кто поставил на мадридский «Реал» и сегодня проиграл блок «Кента». Он знал здесь почти все про всех за это время. Такова жизнь в лагере: ничего не утаишь, ничего не спрячешь ни от глаз дружбанов, ни от глаз смотрящего, ни от ушей стукачей, ни от нюха оперов. Вчера еще двоих из «босоты» «окрестил» хозяин на пятнадцать суток на кичу за мобилу. Двое мужиков подрались (семейников) из-за, по их мнению, обжорства один одного по несправедливости. Предстоит еще выяснение, за что хари друг другу били: по беспределу или «по деловью».

Сходил было в кубрик – душно. Окна давно уже открыты. Некоторые, чтобы не спорить и не ругаться с дедами-«пересидками», вообще сняли рамы, но все равно в кубрике такой шмон – духан от носков, шмоток, а главное, от вчерашнего гороха на ужин. Храп в первом углу несусветный. Шконари – железные койки с пружинными железными панцырями-сетками стоят в три этажа – яруса. Проходы между шконорями – на ширину плеч. По подъему шесть человек в одном ходке – пространстве между шконорями – не вмещаются: кто одевается на продоле, кто прямо на шконаре натягивает одежду, а обувается уже спустившись. Серые тумбочки, одна на два-три человека, нагромождены, где одна на одну, где в три этажа. Кое-где и ходки пошире, и тумбочки самодельные ширпотребовские, больше размером, с резьбой по дереву, зеркалом, полочкой для книг, фотографиями и иконками.

Одежда, развешенная на железных крюках по спинкам шконарей, надежно прячет обитателей этих лежбищ от света «луны» – ночной лампочки, установленной под решеткой над входной дверью. Между двумя рядами шконарей – стертый линолеум. Коридорчик упирается в красивый столик, на котором светится люминесцентным светом 150-ти литровый аквариум. Это гордость, утеха и хобби ЗК-Николая. Там, в углу, рядом с аквариумом – его шконарь, его и его братанов «ходок». Но нары там не в три этажа, а в два, так что «пальмы» там нет. Эти кровати поступили этой осенью из другой, цивилизованной зоны, которую разогнали. Кто успел схватить за две-три пачки «верблюда» втихаря, поставили себе, пальму выбросили. Так что ошарашенный утром отрядник лишь поорал, что отправит нарушителей ПВР на ШИЗО, да и успокоился. Так в кубрике появилось два «двухэтажных» шконаря и стоят уже вот скоро полгода.

Рыбки знают, что на улице ночь. Залегли: кто на дно среди морских камешков, привезенных неизвестно кем и неизвестно когда; кто в заросли искусственной травы, кто в огромной раковине. Только угрюмые мраморные гурами, шевеля длинными усами-щупальцами, висят в воде, неподвижно уставившись сонными глазами в пустоту.

Взяв из большой нестандартной тумбочки «под мрамор» (подарок Володи Белого) пачку красного «Минска», Николай вернулся к окну. «Движ» по продолу продолжился и, не обращая ни на кого внимания, Николай прикурил очередную сигарету, задумался: «А ничего, сегодня отосплюсь сегодня после обеда». Он уже приучил себя к тому, что с часу дня и до четырех дня у него «тихий час». Никто его уже не трогал, не будил. Даже контролеры делали вил, что не видят нагло спящего под одеялом ЗК среди белого дня.

Кажется, давно «поднялся» он в этот лагерь. Еще в тюрьме, после приговора, его перевели в «осужденку», хату под номером 9. В своей 31 хате «викингов», то есть людей, арестантов с возрастом, он был смотрящим по решению, принятому без обсуждения. Смотрящий за тюрьмой в маляве написал коротко: «Держи порядок по-людски, не забывай об общем, с Богом, охотник. Витя». Так и держал, так и смотрел. А смотреть было за чем и зачем. Было и смешное, было и грустное, было и гадское и блядское – за всем нужен глаз да глаз. Дороги, малявы, грузы, общее-колхозное, торбы, дни рождения, проводы, встречи – все это по чину и по понятиям должно строго соблюдаться, и за всем должен смотреть был он, да и в случае чего отвечать тоже ему. А спрос здесь один – если уж пришло время «спросить», а не «поинтересоваться», значит, плохи совсем уж дела у того, у кого спрашивают. Да и стукачи тут же доносят операм о том, кто смотрит в хате, а это уже «организация преступной группы», «руководство преступной деятельностью» да еще сколько угодно формулировок, якобы, незаконной и антиобщественной деятельности. Сами-то менты не могут разрулить логично и бесспорно некоторых ситуаций. Вот – воришка, только что «спрыгнувший», переночевал на чужой даче и захватил с собой из холодильника хавки, да пару бутылок коньяка дорогого. Положил это все в импортный баул, а чтоб удобнее было перед хозяевами, ведь «вор», к продуктам приложил еще пару картин, да телевизор-«кубик». А дойти – дошел до ближайшей остановки, где его и повязали. Заехал он в хату. Ни родственников (все давно уже отказались), ни друзей. А курить-варить, мыльно-брыльное где взять? Отобрать у соседа, если тот слабей, нельзя. Украсть у друга – тем более. Писать некуда. Милиция даст? Нет. А могут ли они дать? Вот и есть для этого общак: кто сколько может от себя – в одну торбу. И лежит эта торба, и пополняется, и расходуется периодически. Наступил в хате кризис с куревом, нет «грева» ни у кого, пиши «маляву», проси. Просящему дается. И вот пошли по веревочным дорожкам грузы – сигареты, чаек. Переживем «голяк», сами разбогатеем – другим отошлем. Так идет жизнь в тюрьме. Ломают ее, безжалостно пресекают ее режимники, контролеры, опера. Но веками сложившаяся практика не только арестантских отношений – чисто людских, не может быть уничтожена никакими режимными мероприятиями, порой неподдающимся никакой логике. Вот гомосексуалистов в тюрьме в отдельных камерах содержат, из отдельной посуды кормят. Но это хоть и низшие человеческие образы, но живые души. Как им без курева и чая, да и, порой, других необходимых для жизни вещей – носков, мыла, порошка и т. п. Менты не могут дать – запрещено. Дадут ЗК. Но как? Опять приходится придумывать ходы, вплоть до канализационных труб, да и других путей. За это пидоры и потом отработают, да и сейчас для них находят занятия. И все это на плечах смотрящего, а он – «организатор преступной незаконной деятельности», рискует заработать дополнительную статью за злостные нарушения и отбывать часть срока в «крытке» – еще более строгой тюрьме. Но там тоже есть дороги, и глаза, и уши. Это сложная тюремная философия, о ней не стоит много распространяться, а уж если интересно – все просто: нужно через это пройти. Если получится, если выдержат нервы, если выдержит здоровье, если не подведут друзья, если не «поедет крыша», если не влезешь в косяк-косячище, если, если… Таких если на каждом шагу – все нужно предвидеть, так как всего невозможно знать и всему невозможно научиться. Вся наша жизнь – это опыт, а тюремная жизнь – опыт с ответом.

Здесь, в лагере, Николай не смотрящий. Он не блатной, он – мужик. Но мужик правильный, порядочный. Да и статья за убийство, двое трупов – это не каждому дано. Срок – до конца жизни… в 20 лет. Не каждому охота влезать в душу к нему и тем более попасть в болевую точку. Терять ему больше нечего, хоть и живет он сам себе, своей жизнью, жизнью волка-одиночки, бирюка, но свой авторитет есть, блатные его уважают, мужики дружат, обиженные боятся. Конечно, не все так гладко. Есть и завистники, есть и прямые и скрытые враги. Но, так оно и на воле; только там есть возможность спрятать свои чувства и самого себя. Здесь такой возможности нет – ты полностью открыт и недаром здесь говорят: «Будь тем, кем был». Это тоже философия зоны. Кем бы ты себя не маскировал, рано или поздно ты станешь тем, кем был. Так устроен человек – не сможешь ты здесь играть роль, слишком тесно здесь. Да и все здесь «артисты», каждый своего театра. Так что быстро раскусят, и хорошо, если нет серьезных грехов, а то выяснения здесь не то, что суд в обществе, здесь все справедливо, и ошибок в приговоре не бывает.

Стоя у окна, Николай обнаружил, что на востоке небо посветлело. Соловьи, поприутихшие было, вновь защелкали, запели, заиграли веселую песнь своей любви. Опять протянул вальдшнеп… Наступило утро, рассвет и нужно было хоть немного пойти покемарить до подъема.