Читать книгу Разыскания в области русской литературы ХХ века. От fin de siècle до Вознесенского. Том 1: Время символизма - Николай Алексеевич Огнерубов, Николай Богомолов, Н. А. Богомолов - Страница 7

Внешняя сторона итальянских пребываний В.И. Иванова в настоящее время изучена основательно, хотя и не исчерпывающе138. Первое из них, с 1892 по 1901 г. (с большими перерывами), документировано довольно хорошо139. Второе, летом и осенью 1910 г., известно фактически по одному, хотя и весьма развернутому, письму самого Иванова140. Менее всего документировано пребывание третье, с конца 1912 по август 1913 г., когда все с семейство Ивановых жило в Риме. Зато последние 25 лет жизни, проведенные в Италии, хорошо известны. Хотя публикации из Римского архива все время приоткрывают какие-то новые обстоятельства этого пребывания, все же главные вехи жизни Иванова этого времени вполне ясны как по воспоминаниям детей, так и по опубликованным материалам.

Список итальянских городов, где поэт побывал, велик, однако каждый из этих городов по-разному повлиял на его судьбу. Первенство здесь, конечно, принадлежит Риму, где Иванов подолгу жил на протяжении всех лет, проведенных в Италии. Но по справедливости второе место должно быть отведено Флоренции, где он провел не так много времени, но роль которой как в его собственной судьбе, так и в судьбе близких ему людей оказалась чрезвычайно значимой.

Хронология его флорентийской жизни восстанавливается с достаточной полнотой. Он с первой семьей приезжает в город около 20 августа 1894 г.141 из Рима через Ассизи, Перуджу, Сиену и Пизу, где живет сначала по адресу Via dei Pucci 13, впоследствии – via degli Alfani 49. 10 января 1895 г. Иванов один, без жены и дочери, перебирается в Рим и возвращается во Флоренцию в начале апреля нового стиля. Там происходит объяснение по поводу начавшейся в Риме близости с Л.Д. Шварсалон, и 5 мая он вместе с семьей уезжает, проведя, таким образом, во Флоренции общим счетом около пяти месяцев. Второй визит состоялся осенью 1898 г., когда Иванов со второй женой, оставив детей в Аренцано под Генуей, путешествовали по Италии и, как отмечено в неопубликованном дневнике Л.Д.142, заезжали во Флоренцию. Долгим этот визит быть не мог, равно как и третий, продлившийся несколько дней в августе 1910 года: приехал Иванов во вторник 13-го во второй половине дня, на следующий день вечером к нему присоединилась падчерица В.К. Шварсалон, а уже 17-го они вместе отправились в Рим.

Его вторая жена, Л.Д. Шварсалон (именно эту фамилию она тогда носила), была связана с Флоренцией более длительным пребыванием. Зимой 1889/1890 года она с первым мужем жила там довольно продолжительное время, однако мы почти ничего об этом не знаем. Около 22 августа 1894 г. она приезжает с тремя детьми и двумя «девушками», А.Н. Шустовой (Анютой) и Е.С. Строгановой (Дуней), в Пезаро, намереваясь учиться пению. Вскорости у нее завязывается интенсивная переписка с уже жившим во Флоренции Ивановым. В конце сентября ее учительница уезжает на месяц во Флоренцию, и Шварсалон, попросив Иванова найти ей комнату, следует за ней. 30 сентября она переезжает из Пезаро во Флоренцию, где живет по адресу Viale Margherita 36. Дети временно остаются в Пезаро и воссоединяются с матерью, видимо, только в середине ноября. 11 марта 1895 г. Л.Д. в полночь приезжает в Рим, где проходит их с Ивановым «трехдневный брак»143. 15 марта она возвращается во Флоренцию, где уже безвыездно, насколько мы знаем, живет до 18 мая. Вечером этого числа происходит землетрясение, и на следующий день Л.Д. с детьми и матерью уезжает из города.

По первой видимости, наше утверждение о высокой значимости Флоренции в жизни Иванова не подтверждается его собственным главным свидетельством: в «Автобиографическом письме» имя города ни разу не упоминается. Однако тому есть достаточно очевидное объяснение. Сам же Иванов в конце письма говорил: «…я не упоминаю некоторых важнейших для меня и дорогих имен <…> потому, что они связаны с внутренними событиями, говорить о которых здесь не место…»144. Речь, конечно, должна идти не только об именах, но и о тех подробностях, которые казались Иванову неуместными для оглашения. Флоренция отсутствует в «Автобиографическом письме» именно потому, что разговор о ней увел бы весь текст в ту сторону, которая Иванову в тот момент и для той цели была не нужна.

Прежде всего, это связано с тем, что Флоренция представляла для Иванова в первую очередь эпоху Возрождения, а не античность, главную сферу его научных интересов. Если в Риме он прежде всего «посещал германский Археологический институт, участвовал вместе с его питомцами (“ragazzi Capitolini”) в обходах древностей, думал только о филологии и археологии и медленно перерабатывал заново, углублял и расширял свою диссертацию…»145, то Флоренция для него – «город, который снова в такой сильной степени возбудил мою историческую фантазию и мое художественное чувство»146, город Данте и Микеланджело.

Однако не менее, а то и более существенным для него было то нарастающее чувство, которое постепенно завладевало его душой. Собственных его свидетельств того времени мы не знаем. В письме к И.М. Гревсу от 6 ноября читаем: «О себе не могу сказать ничего определенного»147. Потому приходится реконструировать его душевный строй того времени на основании свидетельств Л.Д. Шварсалон, свидетельств часто ненадежных, но единственных.

Уже по летней встрече в Риме она поняла, что они с Ивановым чрезвычайно друг другу понравились, а общее ее душевное состояние требовало немедленной и сильной любви, которая заставила бы забыть расставание с мужем, выматывающие посещения казенных инстанций, общение с юристами, неуверенность в собственном положении и пр.148 Упования на творчество, видимо, сами по себе, вне одобрения от других, не оправдывались. И сохранившийся дневник, и письма показывают это состояние с предельной отчетливостью.

Еще 19 марта 1894 г. Л.Д. писала своей приятельнице А.Д. Четверухиной: «Что же касается меня, то все, что Вы писали о моей силе, о моем умении довольствоваться идеальною любовью, Боже, какою насмешкою казались мне эти речи при теперешнем моем настроении. Любви хочу я, ласки, тепла. Хочу быть первою для другого, который будет первым мне. Всё, всё брошу ради этой ласки и любви. Хочу прижаться к человеку и сказать: сними с меня тоску, эту безумную, гложущую тоску, которая терзает меня день и ночь. Хочу защиты его, хочу умереть, положив голову ему на плечо и заглянув в его глаза. Хочу отдать свободу, музыку, свой роман, всякое поползновение к тщеславию. Хочу быть невидной, тихой, глупой, скромной, хочу носить и кормить маленьких, глупеньких деток, хочу быть любимой, быть любимой. Всё, всё за одно слово любви, за один взгляд»149.

В первой же флорентийской дневниковой записи читаем: «Красота, искусство, спокойствие души в настоящем; слава, быть может, жизнь и опять-таки красота и искусство в близком будущем. Чего мне надо еще?» (Переписка. I, 93), но чуть далее: «Чего мне надо? Чего мне надо? Любви, ласки. Мне надо человека сильного, прекрасного душою, умного, доброго; мне надо, чтобы он любил меня, чтобы я могла быть ему первою и единственною, и тогда я желала бы только хоть изредка в тяжелую минуту прийти к нему и положить голову на его плечо, прижаться к нему и спрятаться от жизни и… отдохнуть тихо, молча и с любовью. Безумная, ненасытная душа человеческая. Не надо мне славы, не надо свободы. Любви хочу я, любви» (Переписка, I, 94). Стоит обратить внимание на почти буквальное повторение тех же формул, которые мы слышали ранее. Пребывание во Флоренции оживляет мечтания, уже долгое время владевшие душой. 26 сентября следует запись о переживаемом приступе отчаяния, потом следующие одна за другой записи от 6–8 октября фиксируют явную влюбленность Иванова, создающееся у Л.Д. ощущение власти над ним, которую она не решается пустить в ход, поскольку чувствует не полную уверенность в своих силах.

Очень характерно, что уже так рано в жизненные обстоятельства вмешивается искусство. В свой день рождения, 6 октября, Л.Д. встречается с Ивановым у себя дома и на следующий день записывает: «Мы читали роман. Сцены были хороши, я это чувствовала, и он тоже» (Переписка, I, 99). Мы не знаем, тот ли это роман, который потом долго, до самой смерти Л.Д. фигурирует под названием «Пламенники», но некоторые образцы претворения реальной действительности в квази-художественную форму также находим в дневнике. Судя по записям в том же дневнике и в публикуемых далее письмах, Иванову роман очень нравился, что придавало новые силы молодой женщине. Ее настроение того времени выразительно рисуют несколько писем, отправленных в Пезаро оставленным там «девушкам». Частично эти письма уже публиковались, однако имеет смысл привести их полностью.

31 <сентября> / 10 Окт<ября> <18>94 г.

Дорогие девочки, представьте, что с трудом нахожу возможность писать вам: вы удивитесь, но я расскажу вам, как провела эти дни, и вы увидите сами, что я не лжива и не забываю детей и вас ни одной минуты. Да и как бы это было возможно? Вот что: на прошлой неделе я перепела лишнее и очень испугалась, тотчас перестала петь дома и в Субботу не пошла на урок. Вместо урока пошла в музей с Ивановыми. Там мы провели часа три, осматривая чудные старинные картины, нарисованные на известке на стенах. Пообедали и тотчас поехали в монастырь, откуда я привезла ликер Нечаеву. Этот монастырь за городом. Там тоже много красивых икон, и самое здание старинное и такое красивое, а природа вокруг: чистый рай. Вернулись мы только вечером. Я пила с ними чай, а придя домой, просто упала в постель. Но беда в том, что я плохо сплю: очень плохо. Всё волнуюсь, и чтобы не исхудать и не ослабеть, я должна лежать каждый день часа два, хотя тоже не могу спать. На другой день, в Воскресенье, мы пошли вдвоем с Ивановым в галереи картинные, а если мы с ним туда попадем, то выберемся нескоро, потому что мы оба с ума по красоте сходим. Вечером надо было непременно кончить письмо Бордовским и приготовить пение к другому дню. В Понедельник так устала, что после обеда легла и до 5-ти пролежала, а потом пела, а потом пошла читать к Ивановым. А вчера ходила после обеда в Кашинэ. Был чудный день. Ходила вдвоем с Ивановым, так как его жена и Саша не могут ходить так далеко. Мы вышли в 3 часа, а вернулись в восьмом, и я ужасно устала. Спешила приготовить урок и лечь спать. Но спала плохо, потому что моя англичанка рядом всю ночь во сне громко пела. Утром я всегда встаю в 7 часов и тотчас пою до самого урока почти. Сегодня после обеда пришла ко мне моя учительница и просидела долго. Она годами старше той, но на вид моложе, а глаза так и блестят. Меня очень беспокоит, что Влад<имир> Эдуард<ович>150 ничего не отвечает, уж пора бы. С одной стороны боюсь, что он нездоров, с другой – не знаю, как поступать с отцем-патроном. Удивительно, как Саша Иванова ходит с нами по галереям, и не устает, и мало скучает. Бедная девочка такая одинокая. Она и Дария Михайл<овна> очень надеются, что вы все приедете, и я тоже страшно хотела бы. Через 10 дней всё решится. Хорошо пожили бы мы во Флоренции! Посылаю деньги. Кланяюсь хозяевам. Целую нежно. Саша очень благодарит Веру за вышивание, а я так рада была видеть, что моя дорогая девочка терпелива. Целую сто раз.

Ваша Л.Ш.151

12 Окт<ября> <18>94

Дорогие девочки и детки!

Как поживаете? Получаете ли мои письма? Не скучаете? Вы такие молодцы, все пишете, что не скучаете, но я не верю. Читаете ли? Нравится ли Гаршин? Работает ли Сережа новое ремесло? Надо очень беречь это занятие, так как оно очень дорого. Вышивание полезно для Верочки. Как она поживает? Не успела ли Дуня или Анюта сшить ее кукле платье и одеяла и простыни? Хорошо ли детки играют вместе? Дорого дала бы, чтобы взглянуть на них и на вас. Не очень пристают хозяева? Я пишу и им письмо, чтобы они не обижались. О себе все хорошее сообщить <так!>. Успехи делаю с каждым днем и разучила уже почти совсем две оперы. А теперь принялась за третью, в которой у меня главная и очень красивая роль152. Дела ужасно много, так что дни летят, как стрелы, и не видишь времени. Ем я плохо здесь и часто вспоминаю, как весело было у нас в кухне обедать с вами. Сплю я тоже очень мало, но вместе с тем, кажется, не худею и не слабею. Настроение довольно бодрое. По вечерам я часто бываю у Ивановых, и Вячеслав Иванович громко читает мой роман, который они оба очень хвалят. Кажется, я когда-нибудь буду знаменитою, но если бы меня любил тот, кого люблю я, мне было бы гораздо лучше, чем высшая слава. Спасибо вам, мои милые и дорогие и родные за вашу ласку в прошлом письме. Очень, очень благодарю вас за ту неоплатную услугу, которую вы оказываете мне.

Целую вас нежно, сестрички мои, поцелуйте деток, а я остаюсь всегда благодарной и сердечно преданной вам

Лидией Шварсалон.

Посылаю письмо Ольге Алекс. Только что получила письмо от Влад. Влад.: квартира сдана за 800 р.

Прошу прислать мне заказным письмом портреты Констант. Семен.153.

На следующий день после этого письма Иванов с Л.Д. отправляются (уже не в первый раз) в парк Кашине, где происходит очередная любовная сцена, выразительно описанная в дневнике. Вообще настроения дневника и публикуемых писем оказываются чрезвычайно близки, что явственно демонстрирует подлинность фиксируемых чувств, хотя подробности бывают и различны. Так, в письме говорится о том, что Иванов читает роман Л.Д., а в дневнике – о чтении Пушкина и связанных с этим беседах.

Понятно, что после таких событий Л.Д. должна была продлить пребывание во Флоренции рядом с Ивановыми. Из этого исходит третье сохранившееся письмо в Пезаро, написанное в волнении и после размышлений.

16/4 Окт<ября> <18>94 г.

Дорогие девочки, вот я пишу вам второе письмо, потому что первое я разорвала. Дело вот в чем, мои дорогие. Будьте умны и выслушайте меня спокойно. Моя учительница здешняя дает мне в день по полтора часа, и я делаю такие успехи, о которых в Пезаро и во сне не видала. Это меня и навело на мысль потолковать с Бокабадата154 о том, что может ли она давать мне такие длинные уроки и ежедневно. Она на это сказала, что, быть может, она не успеет заниматься со мною более трех раз в неделю, но что окончательно решить ничего не может, пока не начнутся ее уроки в консерватории в Пезаро. Она может дать мне расширенный ответ лишь 10 Ноября, т.е. через 24 дня от сегодняшнего. Значит, еще 4 недели мне во всяком случае суждено прожить здесь. Затем не знаю, что будет: или я тотчас вернусь в Пезаро или останусь здесь еще месяца два или три, чтобы разучить все оперы по нотам, а потом вернусь в Пезаро уже после Рождества, чтобы повторять их с жестами и движениями, как на сцене. Для жестов и движений Боккабадата лучшая учительница, чем ее сестра. Не знаю, стоит ли тащить сюда вас всех на три месяца? Подумайте и вы об этом и посоветуйте мне. А я думала поступить вот как: если 10-ого окажется, что мне придется месяца три оставаться во Флоренции, то тебе, Анюта, привезти Сережу ко мне и самой прожить здесь дня 3 или 4, чтобы повидать Флоренцию. Будем ходить повсюду. Потом ты вернешься, а Сергея я оставлю у себя. На Рождество же здешнее, т.е. около 1 Декабря, я приеду к Вам на несколько дней и возьму с собой Дуню во Флоренцию, чтобы осмотреть город. А затем через месяца 1 ½ вернусь к вам насовсем уже до театров. Если так Вам невмоготу тоскливо или если вы найдете какие-нибудь важные иные возражения, то напишите, и мы сговоримся и переедем после 10-го все во Флоренцию. Впрочем, помните, что еще не вполне решено, что я остаюсь здесь после 10-го. Девочки, не скучайте, помните, что теперь эта одна зима решает всю судьбу моей жизни. Или я заработаю себе славу, или меня ждет еще горькое разочарование, которое, быть может, не хватит сил моих пережить. Думайте и помогайте добрым советом, мои дорогие друзья. Я так соскучилась по вас, что размечталась было выписать тотчас Сережу с Анютой, но разорвала письмо. Очень уж это неразумно было бы до 10-го. Милые, пошлите фотографии простым письмом: никто не польстится. Он написал мне письмо с угрозами. Пишу сегодня Влад. Эдуард., чтобы узнать, в чем дело. Прошу, если вы не распечатали «Русск<ое> Богатство», переписать адрес и без марки прислать их всех сюда. Если же распечатали, то наклеить новую бандероль и попросить хозяев написать мой адрес. Фотографии хочет видеть Иванов. Ах, сколько я пою, если бы вы знали, и горло окрепло и почти не устает. Всё сделаю, что могу, чтобы устроить вашу жизнь как могу лучше, мои бесценные друзья. Я теперь стала какая-то счастливая! Целую вас нежно, крепко, сестрички и детки. Не плачьте. Не читайте слишком залпом. Я думаю нашить Сереже русск. костюмов больше.

Л. Шварсалон.

Адрес Гревса: Rue Lauriston 104. Попросите хозяев написать155.

Видимо, в ближайшие дни после этого письма последовало и следующее, не датированное.

Дорогие девочки, спешу порадовать вас хорошими вестями. Ваши советы заставили меня задуматься, и я согласна с вашим мнением, и решусь привезти вас всех после 10-ого, если только придется остаться здесь более 2 месяцев. Очень вы меня радуете своими добрыми и умными письмами. Я как прочитаю ваше письмо, так несколько времени всё улыбаюсь. Вообще я много стала улыбаться, и у меня на душе бывает так хорошо, как никогда. Читаем с Ивановыми по вечерам мой роман. Многие места в нем всем очень нравятся, и я так хочу писать, что даже по ночам не сплю, а утром вскакиваю и пишу. Боюсь, что не потолстею от этого, но ничего, зато во всех делах своих лечу вперед. Отдохну потом.

Анюту могу порадовать. Васюня уже за 3 дня до начала занятий приехала. Комната девочек заново отделана. Очень уютно. У Васюне <так! > место у стены, есть шкапик и сундук у постеле <так!>.

Состав девочек хороший. Васюню все любят, и она развеселая.

У них нынче новый учитель вместо учительницы. Говорят, очень хороший. Девочки, напишите скорее Оле. Вы ее обижаете.

Целую вас нежно и дорогих деток. Молодцы, что работаете. Пусть непременно Сережа пошлет Оле лучшую раскрашенную картинку, а Вера – вышитую.

Вас любящий друг Л. Шварсалон.

Налейте уксусу в чернила. Надо деньги?156

Нам трудно сказать, когда именно произошло воссоединение семьи под флорентийской крышей, – видимо, в первых числах ноября: краткий отчет об этом дан Л.Д. в письме к отцу от 24 октября / 6 ноября. Тогда же к ней присоединилась и мать. Но, судя по записям середины ноября, семейственные интересы оставались у Л.Д. явно на втором плане. Особенно, конечно, существен рассказ о признании Иванова в любви к ней и своем ответе: «Я отказалась от его чувства, я не хотела взять его, потому что оно недостаточно широко, сильно, величественно, лучезарно» (Переписка, I, 111).

После этого наступает некоторый перерыв в наших знаниях о жизни Иванова и Шварсалон: с середины ноября 1894 и до начала 1895 года ни писем, ни дневниковых записей не сохранилось. Но, как кажется, интонация, да и в известном смысле содержание, первого из известных нам римских писем Иванова заставляет предполагать, что его одиночный побег из Флоренции был попыткой все же сохранить семью. Начинает он его в тоне несколько ироническом, но в постскриптуме говорит: «…я напишу Вам, если совершится во мне или со мною что-нибудь важное и решительное…» (Переписка, I, 118).

Это «важное и решительное», несомненно, относится к сфере личных переживаний, и дожидаться разрешения пришлось почти две недели, после чего судьба их определилась. Несмотря на то, что произошло это в Риме, именно Флоренция воспринималась как неизбежная и необходимая прелюдия к совершившемуся. Это ощущение осталось у Ивановых на всю совместную жизнь. «Идеал Фьезоле», то есть «работать и любить издали» (Переписка, I, 480), существовал у них всю жизнь, проходившую раздельно. Флорентийский сон Л.Д. про судьбу Труда и Творчества также вспоминается в письмах, а места города, где они «ходили в Боболи, в Кашине, ссорились по Lungarno, трусили кошек на Independenza, сидели на скамеечке у Бастионов» (Переписка, I, 299), не просто остались в памяти, но и сделались символическими.

С предельной ясностью это подтверждается итальянским пребыванием Иванова и В.К. Шварсалон летом и осенью 1910 года. Они практически все сравнительно долгое время проводят в Риме, но встреча происходит во Флоренции. Вот как Иванов вспоминает ее главные моменты: «Сначала пошли в капеллу Медичи, где скульптуры М. Анджело, его “Ночь”. Потом в palazzo Riccardi, где она еще не была: я показал ей фрески Беноццо Гоццоли, и она была ими счастлива. Потом мы завтракали, ели мороженое, пошли на Ponte Vecchio и выбрали ожерельице из маленьких жемчужинок. Потом взяли веттуру и поехали на Viale dei Colli, а оттуда в Cascine. На нашем историческом местечке в конце Кашин было хорошо при луне, которая светила ясно через большие деревья над памятной скамеечкой и далеко серебрила Арно; было тепло, и таинственно-живо, и тосковало сердце. Наконец мы приехали в одну тратторию у Maria Novella и весело ужинали. В пятницу мы были в S. Miniato (см. “Кормчие Звезды” – “То был не сон…”) и во Фиезоле (ibid., “Тризна Диониса”), в руинах театра»157. Капелла Медичи, Кашине, Фьезоле уже встречались нам в цитированных документах, Viale dei Colli находится совсем рядом с садами Боболи и Бастионами, упоминаемыми Л.Д. Таким образом, краткое флорентийское пребывание 1910 года было своеобразным посвящением в новую жизнь двух людей, которой суждено было начаться после римского пребывания.

В п е р в ы е : Venok: Studia Slavica Stefano Garzonio sexagenario oblata. In Honor of Stefano Garzonio / Ed. by Guido Carpi, Lazar Fleishman, Bianca Sulpasso. Stanford, 2012. Part 1. P. 279–289 / Stanford Slavic Studies, Vol. 40.