Читать книгу Судьбы на переломе - Николай Богородский - Страница 3

Середина пятидесятых годов двадцатого столетия

В один из октябрьских дней охотник-промысловик Евдоким вышел в тайгу на поиски и поимку некоего злобного существа, по предположению медведя-шатуна. Причиной этого похода стала баба Маня, соседка через два дома на окраине посёлка Атамановка, которая вместе с участковым уговорила Евдокима «прояснить ситуацию». Дело в том, что на баб-Манин сарай какая-то «нечистая», по выражению самой бабы Мани, произвела налёт. Сарай был добротный, бревенчатый, крепкий. Но тем не менее несколько брёвен пониже окна были вывернуты, валялись на земле, толстенная деревянная дверь была сорвана с петель и обнаружилась аж около колодца, внутри всё переломано и поставлено вверх дном. А вот куры, содержащиеся в этом замечательном сарае, остались целы. Недосчитались только одной несушки. Разгром сарая обнаружила баб-Манина соседка, пришедшая поутру за водой. Потом она же отпаивала Маню валерианой, помогла загнать кур назад, позвала своего мужа, чтобы помог хоть как-то навести порядок и навесить дверь на положенное место. Соседский сынишка сбегал за участковым Панкратом Даниловичем, чтобы зафиксировать «разгром».

– Да, Мария Ивановна, ужас какой-то. – Панкрат осматривал последствия явления «нечистой». – Но это не человек, точно тебе говорю. Это гости из тайги.

– Да откуда ты всё знаешь? Человек, не человек, – плакала Мария Ивановна, стоя рядом. – Как мне теперь это всё починить, кто это будет делать? А уж у меня-то и силушек никаких нет.

– Успокойся, Маша, не оставим тебя, – басил Панкрат, сидя на поставленном на попа полене. – Кабы был человек, то ему не понадобилось бы разбирать полстены. Он бы просто сбил замок с двери, и всё. Да и куры у тебя вряд ли бы уцелели, будь это человек. Это был гость из тайги – то ли росомаха, то ли медведь. Смотри, какая силища.

– Да какой медведь, горе-сыщик ты! – Мария по-прежнему никак не хотела верить в лесных гостей. – Все медведи уж должны залечь в берлогу, зима же скоро.

– Да, должны, – раздражённо реагировал Панкрат, – да не обязаны, отчёта у них не спросишь, все залегли или нет. А если это шатун? Вот тогда он сюда повадится. Тогда курей твоих надо переселять отсюда.

– Панкрат, миленький, да как же это я? – Мария перестала плакать и с ужасом представила себе, что будет, если она останется без кур. – Некуда мне их переселять, некуда. Панкрат, сделай что-нибудь, а? Сделай, пожалуйста, не погуби.

На самом деле так называемая баба Маня была относительно молодой женщиной на четвёртом десятке. Не так давно она лишилась мужа: погиб в автокатастрофе. После этого статная красавица Мария Ивановна посерела лицом, сгорбилась, голову повязывала каким-то ужасным платком, ходила в драной телогрейке и кирзовых сапогах. Так она превратилась в бабу Маню. Вот если бы снять с неё этот платок, телогрейку, сапоги, приодеть, сделать причёску, так она ещё была бы хоть куда. Давно уже вдовец Панкрат разглядел в ней привлекательную женщину, пытался познакомиться поближе, но пока что неудачно. Не могла она забыть мужа, рослого красавца моряка-дальневосточника Сергея. Однако Панкрат политику свою продолжал: жизненный опыт подсказывал ему, что время многое лечит, многое позволяет забыть, подталкивает к началу новой жизни, к переменам. Вот и случай представился – надо помочь женщине, успокоить, принять меры безопасности.

– Так, Маша, хватит причитать и рыдать. – Панкрат решительно поднялся с полена. – Пойдём до Евдокима, поговорим с ним.

Евдоким был дома, занят – готовился к выходу на промысел. Надо было всё учесть, всё приготовить, продумать каждую мелочь. Иногда в тайге отсутствие какой-либо мелочовки может привести к тяжёлым последствиям. Тем более в зимней тайге, в крепкий мороз и по глубокому снегу. Но гостей Евдоким принял как положено, усадил, предложил чаю с пирогами.

– Я, Панкрат, на промысел собираюсь, уж скоро выходить надо. – Этой фразой Евдоким намекнул, что времени у него в обрез, а гостям надо побыстрей излагать цель своего визита.

– Да, Евдоким, видишь ли, какие дела. – Панкрат неторопливо перешёл к делу. – Вот у соседки твоей, Маши, сарай ночью разворотили, поломали. Боимся, как бы это не медведь-шатун.

Конечно же, Евдоким слышал утренний шум, конечно же, туда бегала его жена Татьяна, а после, вернувшись домой, с полчаса скороговоркой рассказывала всё в подробностях. Правда, из её рассказа выходило, что из тайги явился некий невиданный зверь ростом со слона, а то и больше и раскатал Машкин сарай по брёвнышкам, а потом то ли улетел, то ли упрыгал, как кенгуру. Но Евдоким сделал вид, что слышит впервые.

– Ну ай-ай-ай, беда, соседка, беда, – вымолвил Евдоким, что обозначало вопрос: «А я-то тут вам зачем?»

– Слышь, Евдоким, если это шатун, так ты же знаешь, что повадится ходить, курей ловить, собак давить, а то, может, и что посерьёзней. Давай с тобой пойдём посмотрим, может, и найдём виновника. Ты же охотник опытный, тебе это раз плюнуть.

– Панкрат, ну что ты придумал? – Евдокиму совершенно не улыбалось уходить сейчас, собравшись на скорую руку, в тайгу, что означало отсрочку его промысловой охоты дня так на три. Да ещё и Панкрат навязывается, он ему только мешать будет. – Слышь, я же дня через три иду на промысел, там и посмотрим.

– Нет, сейчас. Это я тебя, уважаемый, как власть прошу, нам по горячим следам надо. Нам же надо заботиться о спокойствии жителей, вот и заботимся. Хочешь, я тебе карабин дам, у меня хороший карабин.

Евдоким понял, что придётся сходить осмотреться, может, и вправду шатун появился, а потому сказал:

– Ладно. Ишь, власть вспомнил, схожу просто по-соседски. А ты мне там, Панкрат, не нужен. Ты же знаешь, я в тайгу хожу один, мне сотоварищи не нужны. Мешать только будешь. И карабин свой себе оставь, у меня тоже карабин имеется – может, и поважнее твоего.

Евдоким вышел из дома в середине короткого октябрьского дня, рассчитывая осмотреть окрестности посёлка и добраться до тайги к вечеру. Там у него было зимовье, там можно переночевать, а утром продолжить поиски. Но всё случилось иначе.

Пока Евдоким обследовал местность вокруг Атамановки, день постепенно угасал, всё вокруг окрашивалось в серые тона. Потом незаметно сгустилась тьма. «Что-то рано, – подумал Евдоким, – не должно так быть». В это время налетел порыв ветра, потом пошёл снег. В здешних краях такая погода не редкость, но сейчас снег шёл густой, с ветром, закручивал вихри, сбивал с ног. «Вот только этого не хватало», – подумал Евдоким, но рассчитал, что ему ближе добраться до тайги, там ветер поутихнет, разбившись о высокие деревья, а там и до зимовья рукой подать. С трудом преодолевая напор ветра, Евдоким продолжил путь к кромке леса. Казалось, что до неё недалеко, но летящий снег размывал обзор, сбивал с пути, дразнил охотника миражом леса, а потом в союзе с наступающей ночью скрыл от него тайгу совсем. Только не испугать этим опытного промысловика. Евдоким вырос здесь, без тайги не мыслил жизни и не с такими ситуациями справлялся на охоте. Ему было известно, что такие снежные заряды обычно коротки, проносятся, засыпая всё вокруг снегом, а потом наступает тишина и даже светлеет от выпавшего снега. Поэтому Евдоким взял чуть влево (там был небольшой островок из молоденьких ёлок и какого- то кустарника) в надежде пересидеть внезапную пургу, а потом отправиться дальше.

Только Евдоким расположился на отдых между ёлкой и кустарником, как сквозь летящие белые хлопья увидел какое-то тёмное пятно, медленно двигающееся в сторону посёлка. «Вот это да! Неужели в самом деле медведь? Но размером меньше медведя». Евдоким снял с плеча карабин и решил подобраться поближе. Сквозь пелену снега постепенно прорисовывались очертания непонятного существа, а чем ближе Евдоким подходил к нему, тем больше убеждался, что это не медведь. Опытный охотник отлично знал повадки хозяина тайги, поведение же неизвестного никак не обнаруживало в нём этого зверя. Пройдя ещё несколько метров, Евдоким окончательно разглядел идущего и встал на месте как вкопанный. Это был человек! Это был маленький человек, ребёнок. Вот это да! Да что же это творится?! Подбежав ближе, Евдоким увидел мальчишку лет четырёх-пяти, одетого в какие-то лохмотья, босого.

– Ты откуда здесь? Где твои родители?

Мальчишка только посмотрел на Евдокима, ничего не сказал, попытался отбежать в сторону, но это у него не получилось, он упал и от бессилия заплакал. Охотник подхватил малыша на руки, прижал к себе почти невесомое тельце и бегом помчался в сторону посёлка.

Панкрата разбудил громкий стук в ворота. Нет, это был не стук – кто-то долбил в ворота чем-то тяжёлым, явно имея намерение снести их с петель. Собаки во дворе захлёбывались злобным лаем. «Что же это происходит, а? Кого это нечистая принесла?» – ворчал про себя Панкрат, поднимаясь с кровати. Быстро накинул тулуп, сунул ноги в валенки, сдёрнул со стены карабин – и бегом во двор.

– А ну прекратить, стрелять буду, – на ходу крикнул он.

Тут только услышал за воротами знакомый голос. «Ба, да это же Евдоким! Во дела! Что же это случилось?» Панкрат цыкнул на собак и отодвинул тяжёлый кованый прогоныч[1]. Картина, которую он увидел, заставила его на миг остолбенеть. На улице стоял, тяжело дыша, Евдоким, весь мокрый от пота, без шапки, а в руках он держал какой-то свёрток, завёрнутый в лохмотья.

– Панкрат, скорую, слышишь, скорую вызывай! – крикнул охотник и, увидев, что его слова никакого впечатления на Панкрата не произвели, рявкнул: – Скорую, твою маму, срочно скорую!

Последнее возымело действие. Спустя час Евдоким, успокоившись, рассказывал Панкрату, где он нашёл мальчишку.

На следующий день поехали в больницу навестить найдёныша, узнать о его здоровье у доктора, отвезти гостинцы и решить, что делать дальше. Главврач сообщил, что здоровью мальчика ничего не угрожает, но ребёнок истощён, его необходимо правильно кормить, а также ему нужна одежда и обувь: суровая сибирская зима на носу. Главврач добавил, что самый долгий срок, на который он вправе оставить маленького пациента в больнице, – это неделя.

– Потому, товарищ участковый, у вас неделя, чтобы определиться с парнишкой. И организуйте ему одежду: его лохмотья я отправил в печку.

– Всё сделаем, товарищ, всё сделаем. Советская власть ребёнка не оставит, обязательно о нём позаботится. Председателю исполкома я уже позвонил, он в курсе. Слушай, а он хоть заговорил? Откуда он в тайге взялся?

– Он сейчас спит, и тревожить его нельзя. Пусть спит. Это сейчас для него лучшее лекарство. А вы давайте думайте, делайте. Это же надо – найти ребёнка в тайге! Я здесь родился, а такого никогда не слышал.

– Я тоже такого никогда не слышал и не видел. Евдокиму спасибо. Как он его в такую метель увидел да как ни с кем не перепутал? А то ведь, не ровён час… Мы всё сделаем, товарищ, можете не сомневаться. Недели нам хватит.

На совещании с поселковым руководством было решено определить найдёныша в местный детский дом, а Панкрату Даниловичу – взять над ним шефство. В детском доме записали мальчугана Найдёновым Игорем Евдокимовичем. Отчество ему дали по имени его спасителя, а имя парнишка сообщил сам. Впрочем, добиться от него ещё каких-либо сведений, проливающих свет на его судьбу до встречи с Евдокимом, так и не удалось. Ничего не удалось установить и следствию, которое вёл Панкрат Данилович. Были показания жителей Атамановки, что недалеко от посёлка якобы проходил цыганский табор, но чего-то более существенного никто не сообщил. Проходил и проходил. А где теперь искать этот табор, неизвестно. Следствие зашло в тупик и было прекращено.

А время неумолимо отсчитывало минуты, часы, дни, месяцы, годы. Вышел на заслуженную пенсию участковый Панкрат Данилович. Добился-таки своего настырный милиционер: вышла за него баба Маня, она же Мария Ивановна. Сыграли они свадьбу – небольшую, скромную, а после свадьбы произошло чудо: исчезла, как растворилась в воздухе, баба Маня, а вместо неё появилась красивая статная женщина, жена Панкрата Даниловича.

Семью охотника-промысловика Евдокима посетило горе. Зимой, в лютый мороз, на охоте неудачно поскользнулся Евдоким да и сломал ногу. Как ни боролся он за жизнь, но на третий день силы оставили его, а мороз довершил чёрное дело. Помочь Евдокиму было некому: не признавал он промысла с напарником, любил ходить один, чтобы никто не мешал. Нашли его спустя неделю.

Прошло двенадцать лет.

У двери с табличкой «Директор детского дома № 2 Нина Алексеевна Смирнова» остановился высокий, подтянутый, статный парень. Постучался.

– Войдите, – отозвалась Нина Алексеевна. – Заходите, не стесняйтесь.

Парень приоткрыл дверь и вошёл в директорский кабинет.

– А, Игорь, заходи. – Нина Алексеевна улыбнулась. – Ну что, решил что-нибудь?

– Здравствуйте, Нина Алексеевна! Да, я решил. Поеду в Москву, буду поступать в институт, учиться.

– Значит, уезжаешь. А я думала, что у нас будешь. Может, останешься, а? Я тебя порекомендую на танковый ремонтный, директора там знаю, год до армии поработаешь, ты же любишь с железками возиться. А может, и бронь получишь: завод этот оборонный. Оставайся!

– Спасибо вам, Нина Алексеевна, за всё, век буду благодарен, но я поеду, буду учиться, хочу стать инженером.

– А куда поступать собрался?

– В Бауманский, в МВТУ.

– О, это серьёзно. А как ты будешь в Москве, у тебя знакомых там нет, поддержать тебя некому, где жить-то будешь?

– Абитуриентам там дают временное общежитие, а если поступил, то селят на всё время учёбы. Ничего, Нина Алексеевна, ничего, я постараюсь, всё получится. Выучусь – может, и вернусь на танковый ремонтный, только уже инженером. – Игорь улыбнулся. – Всё будет хорошо. До свиданья, Нина Алексеевна, спасибо за всё.

Директриса вышла из-за стола, подошла к Игорю, поцеловала его в лоб:

– Благослови тебя Бог, Игорь Евдокимович Найдёнов. Вспоминай нас иногда. На каникулы приезжай. Да, а со спасителем своим попрощался?

– Попрощался, Нина Алексеевна, ходил к нему на могилку. Пошёл я, автобус на Читу скоро.