Читать книгу Дмитрий Томашевич. Он не был Генеральным конструктором - Николай Черныш - Страница 3

Свой рассказ Павел начал издалека.

– В конце 60-х годов XIX века в Литве, входившей в состав России, обреталась семья обедневших дворян Томашевичей: глава семьи Феликс, его супруга Изабелла, в девичестве Герман и два сына – Людвиг и Владислав, родившиеся соответственно в 1859 и 1863 годах. Семейное предание гласит о том, что Феликс был участником известного польского восстания в 1863 году, и это стало причиной гонений на него со стороны властей. По этой причине семья была вынуждена переехать в город Витебск, где Феликс Томашевич устроился на работу мастером-механиком. Около 1868 года он умер, оставив семью без средств. Помощи ждать было неоткуда, и, по совету знающих людей, в 1869 году вдова Томашевича решила переселиться в более сытые места. «Знающими людьми» были местные евреи, кои составляли едва ли не половину населения тогдашнего Витебска. Так сложилось исторически, что после раздела Речи Посполитой в конце XVIII века, эта часть Польши, когда-то заселённая евреями, стала той самой пресловутой зоной оседлости, за черту которой населению с иудейским вероисповеданием было переселяться запрещено. По тысячелетней традиции основным занятием евреев были торговля и коммерция, а это предполагает частые перемещения, а значит, знание географии на практическом бытовом уровне. Вполне естественно, что их советы по части поиска «сытых мест» сосредоточивались на чернозёмной Украине. Перебрав варианты, а также, последовав рекомендациям, Изабелла остановила свой выбор на уездном городке Тараще, что на юге Киевской губернии. Кроме всего прочего, такой выбор был связан с тем, что эти места на Правобережье Украины, попавшие в середине XIV века сначала под власть Литвы, а потом, после Люблинской Унии 1569 года – Речи Посполитой, издавна заселялись поляками и литовцами.

– У Тараса Шевченко, который побывал в наших краях около 1845 года, – продолжал Павел, – я прочитал о Тараще: «Тараща – город! Не понимаю, зачем дали такое громкое название этой грязной жидовской слободе».[1]

Нет сомнения в том, что спустя почти 25 лет после этого визита в Тараще не произошло существенных перемен: в дни весенне-осенней распутицы этот городишко, впрочем, как и многие другие в Украине производил гнетущее впечатление на путешественника непролазной грязью.

К этому надо добавить, что Тараща от Киева отстоит на 120 вёрст[2] по грунтовке, а другими транспортными артериями городок не обладал, что должно было помешать Тараще, находящейся в украинской глубинке на границе лесостепи, стать торговым, а стало быть, и деловым центром. Однако, не всё так просто.

Первый толчок росту и развитию Таращи дало назначение городка в начале XIX века центром одноименного уезда. Этот фактор, а также наличие плодородных земель сыграли решающую роль, и к моменту появления семьи Томашевичей тут уже насчитывалось 1658 домов.

Но и это не всё: Тараща, как и многие другие уездные городки, стала особенно бурно развиваться после Великой реформы 1861 года. Спустя каких-то три десятка лет тут действовали заводы: 1 пивоваренный, 2 кирпичных, 1 медоваренный, дрожжевой и винокуренный. Кроме того, 12 ветряных мельниц, 8 водяных. 1 типография, 2 фотографии, 1 аптека. Они вырабатывали продукции в год на 113 595 рублей. Из кустарных промыслов первое место занимало производство деревянных изделий, преимущественно возов, колес и саней. Население городка обслуживали 100 лавок. Тараща богатела на глазах.

Столь высокая деловая активность не в последнюю очередь объясняется ещё и тем, что почти половину населения, насчитывавшего к концу века 11,3 тысячи жителей, составляли евреи, известные своей предпринимательской хваткой. Витебский опыт подсказывал Изабелле, что и в Тараще она не пропадёт. Направляясь сюда, она рассчитывала на то, что ремесло повитухи, которым она смогла овладеть ранее, будет востребовано, поскольку рождаемость в те годы была традиционно высокой.

Надо сказать – она не прогадала. Хоть богатств в виде недвижимости бабушка Изабелла не нажила, но доходов хватило на то, чтобы вырастить двух сыновей и дать им образование, что, конечно же, немало.

Старший сын Людвиг впоследствии стал отцом нашей большой семьи, а потому дальнейший рассказ пойдёт о нём.

Итак, Людвиг Феликсович, родившийся 23 августа 1859 года, в 1874 году окончил Таращанское двухклассное уездное училище. Несмотря на столь скромное название, это учебное заведение достойно выполняло роль местного образовательного центра. Во-первых, поступить в училище можно было либо окончив курс церковно-приходской школы, либо получив соответствующую домашнюю подготовку. Во-вторых, программа уездных училищ была весьма насыщенной и разнообразной, в результате чего учащиеся получали знания по таким предметам: Закон Божий, священная и церковная история, русский язык, арифметика, геометрия до стереометрии включительно, но без доказательств; география, история русская и всеобщая сокращенная, чистописание, черчение и рисование. Нередко в уездных училищах с разрешения министра народного просвещения открывались дополнительные курсы, как например: общие понятия о законах, основы коммерческих наук, механики, технологии, архитектуры, сельского хозяйства и другие. Поэтому на деле двухклассное училище не обязательно было двухгодичным, скорее наоборот, учёба продолжалась порою пять лет[3]. Окончившие курс уездного училища имели право поступления на государственную службу в качестве канцелярских служащих.

Ещё в пору учёбы на юношу обратил внимание местный присяжный поверенный, по-нынешнему адвокат Андрей Игнатьевич Лозицкий. В эпоху бурного пореформенного развития, которое переживала тогда Россия, услуги адвоката стали особенно востребованными и достаточно высоко оплачиваемыми. Ведь к адвокату шли не только для защиты в суде, но и при оформлении сделок, заключении контрактов, разрешении споров по чисто гражданским делам. Без работы Андрей Игнатьевич не сидел, это точно. Ему потребовался толковый и добросовестный помощник, и его выбор пал на Людвига Томашевича, которого он и нанял в качестве канцеляриста в свою контору. Различного рода бумаг и документов у юристов всегда великое множество. В те времена никаких пишущих машинок не было, и потому многочисленные документы и их копии приходилось делать вручную, то есть писать и переписывать от руки. Нужно ли говорить о том, что служащий канцелярии должен был обладать отличным почерком, быть элементарно грамотным и предельно аккуратным? Всеми этими качествами Людвиг обладал, что позволило ему оставаться на службе у Лозицкого в течение целых 12-ти лет. И не просто оставаться, а выполнять всё больший и больший объём работ, что со стороны работодателя поощрялось ростом жалованья, то есть зарплаты.

В доме Андрея Игнатьевича молодой Людвиг обрёл и своё личное счастье. Дело было так. Сам Лозицкий был женат на Антонине Ивановне, урождённой Сапешко. Пара была бездетной. В 60-е годы в той же Тараще проживала солдатка Матрёна Лепехова. Пока её муж Никита служил в армии, она согрешила с Лозицким. В результате 18 мая 1867 года на свет появилась девочка, которую при крещении нарекли Клавдией. Андрей Лозицкий оказался весьма порядочным человеком: он не просто признал своё отцовство, но и спустя три года с согласия супруги удочерил Клавдию, которая с тех самых пор стала Клавдией Андреевной Лозицкой и росла в доме своего родного отца и приёмной матери. Для дочери они не жалели ничего, поэтому она не просто окончила местное двухклассное училище, а благодаря тяге к знаниям и книгам стала едва ли не самой начитанной и образованной барышней в Тараще.

Людвиг Томашевич впервые увидел Клавдию, когда та была ещё девчушкой. На его глазах спустя несколько лет она превратилась в весьма привлекательную девушку. Молодые люди полюбили друг друга, чему не препятствовал Андрей Игнатьевич. Не имея других детей, он был вправе рассчитывать на то, что после его смерти дело перейдёт в надёжные руки.

Свадьбу сыграли в 1883 году, едва будущей матери большой семьи исполнилось 16 лет. Преградой на пути к венчанию стала вера: литовец Людвиг был, естественно, католиком, а его избранница украинка – православной. Условием для венчания должна была стать либо смена веры Людвигом, поскольку дело происходило в царской России, в которой главенствовало православие, либо переход в католицизм православной Клавдии. Так обычно и поступали, но в данном случае оба с пониманием отнеслись к религиозным верованиям друг друга, и не стали их менять. Согласно семейной легенде ими было разыграно «похищение невесты» в лучших традициях авантюрного романа. Клавдию, не без её согласия, умыкнули, привезли в отдалённое село, где сговорчивый священник местной православной церкви за небольшую мзду обвенчал молодых, закрыв глаза на явное отступление от канонов.

Молодые поселились в доме тестя и тёщи или, как говорят в Украине, Людвиг пошёл в прыймы. Своего угла у него ещё не было, а добротный просторный дом Лозицкого в центре Таращи вполне мог вместить без проблем вторую семью.

Спустя положенное время 31 июля 1884 года родился первенец, которого назвали Виталием. Так он значился в метрике и паспорте, но домашние звали его Толей. С той поры дети рождались с завидной регулярностью на протяжении 23-х лет: Анна (Галя) – 1886; Александр – 1888; двойняшки Павел и Евгений – 1890; Лидия – 1893; Нина -1894; Наталья – 1896; Дмитрий – 1899; Георгий (Юра) – 1904 и, наконец, самая младшая Татьяна родилась в 1907 году. Итого 11 детей.

Казалось бы, что служба у Лозицкого, которого Людвиг искренне уважал, и проживание с ним в одном доме должно было способствовать нормальному течению жизни, тем более, что старики, ставшие дедушкой и бабушкой, души не чаяли во внуках. Тем не менее, не покидавшее ни на день ощущение зависимости от родителей супруги, с которыми Людвиг был в постоянном контакте круглые сутки – то ли на службе, то ли дома, сковывало свободу. Поэтому Людвиг исподволь стал искать способа уйти от этой зависимости. В своей молодой супруге он нашёл поддержку своим настроениям. Ей тоже не терпелось стать настоящей хозяйкой в собственном доме.

На протяжении всей службы у Лозицкого Людвиг постоянно общался с множеством клиентов своего хозяина, а значит, обрастал многочисленными связями и в среде обывателей, и в среде чиновников разного ранга, представлявших власть в уезде. Все они замечали исключительную добросовестность Людвига, его порядочность и честность, а также общительный характер. Благодаря этим качествам и, не в последнюю очередь многочисленным связям, в 1886 году Людвиг Томашевич получил назначение на должность лесного смотрителя в управлении 2-го Житнегорского имения Департамента уделов. Эта должность позволила не просто кардинально сменить род занятий, но и обрести свой угол в виде казённой квартиры.

Среди многих бед России была и такая: до самого конца XVIII века отсутствовал чёткий порядок, который бы устанавливал источники и размеры средств на содержание членов Императорского дома. Иван Грозный в своё время на «государев обиход» отвёл около четырёх десятков городов, сёл и волостей. Начиная с Петра Великого, члены царской семьи получали содержание из различных источников. Конец этому «беспределу» положил император Павел I, который 5 апреля 1797 года издал «Учреждение об Императорской фамилии». В этом документе было определено различие между теми членами императорского дома, которые имели право наследования и теми, кто права на престол не имел. Первые содержались за счёт государственной казны. Вторые – за счёт доходов, собираемых с недвижимого имущества, которое было названо удельным. Оно было огромным. В подтверждение несколько цифр: при учреждении уделов под их заведыванием находилось 4 162 000 десятин[4] земли, разбросанной по 36 губерниям. Эти несметные территории обрабатывали 460 тысяч, то есть почти полмиллиона (!) дворцовых крестьян. Под лесом числилось 2 157 000 десятин, под оброчными статьями – 146 600 десятин и в пользовании крестьян 1 858 420 десятин пахотной, сенокосной и усадебной земли. В дальнейшем удельные имения отнюдь не сокращались, а только росли, достигнув к концу XIX века величины в 7 900 000 десятин!

Для управления всем этим огромным хозяйством пришлось создать Департамент уделов, который вёл дело весьма расчётливо и толково. Резервы свободных средств ведомство употребляло на различные хозяйственные предприятия и на покупку новых земель. В период 1797–1897 гг. помещено в недвижимое имущество около 53 млн. руб. и вновь приобретено до 2 млн. десятин земли.

На средства уделов развивалось скотоводство и коневодство, рациональное медицинское дело на селе, устраивались кредитные учреждения для крестьян, обеспечивалось страхование крестьянских хозяйств. В 1863 году в удельном ведомстве насчитывалось 129 сельских банков. После реформы 1861 года отношения с крестьянами и другими земледельцами были построены на основе аренды.

Начиная с 70-х годов XIX века, Департамент уделов предпринял шаги по развитию лесоустроительных работ, то есть от простого лесопиления и переработки леса перешли к его воспроизводству, при котором ежегодно засаживалось до 600 десятин леса. Эта сторона деятельности департамента имела прямое отношение к службе Людвига Томашевича.

Одно из многочисленных удельных имений находилось в Васильковском уезде Киевской губернии с конторой в селе Житние Горы вблизи местечка Ракитно (укр. – Рокитне).

Основанное в 1518 году, местечко на протяжении почти двух веков было предметом бесконечных споров по поводу того, кому оно принадлежит. Определённость пришла в конце XVIII века, когда селение приобрёл граф Францишек Ксаверий Браницкий,[5] владелец Белоцерковщины. Часть земель в окрестностях Ракитно, включая лесной массив, была выкуплена Департаментом уделов у Браницких после польского восстания 1863 года. На этих землях и было образовано удельное имение.

На пороге XX века Ракитно оставалось рядовым местечком, в котором проживало всего 5621 человек (по переписи 1898 года). Тут были православная и католическая церкви, еврейская синагога и 3 молитвенных школы, 2 училища, больница, приемный покой, 2 водяные мельницы, медоваренный и мыловаренный заводы, базары.

Особое очарование Ракитно и его окрестностям придаёт река Рось, которая наложила свой отпечаток не только на деятельность Людвига Томашевича, но и на формирование характеров и увлечений его детей. Она входила в их жизнь с раннего детства и становилась непременной её частью, как воздух и бескрайнее небо.

Назначение Людвига Феликсовича на должность лесного смотрителя в Ракитно потребовало естественной смены места жительства, так как контора вместе с казённой квартирой, то есть лесничество располагалось в довольно просторной хате на околице местечка. Дом был построен добротно и незамысловато, стены обмазаны глиной, выбелены извёсткой и укрыты крышей под соломой. Сюда и переехала семья Людвига Томашевича в том же 1886 году. С тех пор Ракитно стало малой родиной для его многочисленных детей, а лесничество – родным домом.

Томашевич управлял лесным хозяйством двух участков имения – Сухолесского и урочища Решётки. Незаметная на первый взгляд должность лесного смотрителя, на самом деле таковой не была, потому что, во-первых, Людвиг стал чиновником весьма влиятельного в системе царской власти ведомства, главной задачей которого было обеспечение благополучия высочайшей семьи, что заметно повышало статус людей, решавших эту задачу. Во-вторых, на него возлагалась ответственность за рачительное хозяйствование, исключавшее самовольные порубки и воровство, Кроме того, лесной смотритель выдавал квоты на платную вырубку, разрешал сбор хвороста (хмыза), следил за своевременной уплатой чинша[6]. Для строительства всегда был нужен лес, поэтому местные предприниматели, абсолютное большинство которых было евреями, никак не могли обойти лесного смотрителя. Ведь он был едва ли не первым и единственным человеком, который мог разрешить подобный вопрос. Наконец, разведение леса, уход за посадками, включая санитарные вырубки, требовал рабочих рук, поэтому лесной смотритель был ещё и работодателем, распоряжавшимся заметными суммами на оплату нанятым сезонным работникам и приобретение посадочного материала, что не могло не привлечь к нему окрестных крестьян и предпринимателей. Одним словом, лесной смотритель был фигурой заметной и уважаемой. С ним старались поддерживать добрые отношения многие и многие обитатели Ракитно и окрестностей.

Непосредственным начальником лесного смотрителя Томашевича был главный лесничий удельного имения. Довольно длительное время Людвиг Феликсович служил под началом Николая Прокопьевича Куринного, с которым у Томашевича с первых дней совместной работы сложились прекрасные отношения. В декабре 1890 года титулярный советник Н.П. Куринной даже стал крестным отцом Павла[7], а его супруга Анна Николаевна – крёстной матерью Лиды Томашевич. Чета Куринных частенько гостила в доме лесного смотрителя.

Под началом отца находилось шесть вооружённых ружьями казаков, служивших в качестве лесных объездчиков и сторожей, которые следили за порядком в лесу и охраняли его от самовольных порубок. Вместе со своими семьями они жили и вели своё хозяйство на земле имения. Каждый день все шестеро являлись на доклад к лесному смотрителю, где получали указания по службе. Была и прислуга: кучер Иван, сопровождавший Людвига Феликсовича во всех его деловых поездках; на кухне хозяйничала баба Явдоха, отдавшая семье более двадцати лет безупречной службы. Целый день она была занята приготовлением еды не только для многочисленной семьи хозяев, но и для прислуги. Двое девчат из семей местных крестьян нянчили детей и помогали Явдохе на кухне. Был ещё пастушок, который ухаживал за домашней живностью. Охранял лесничество в ночное время дед Устим.

– Лида, – продолжал Павел, – мне как-то говорила, что отцовское жалованье на грани веков составляло 48 рублей ежемесячно. Прямо скажу – не очень много. Содержать столь большую семью, да ещё и прислугу на такие деньги было решительно невозможно. И не просто содержать, то есть кормить, одевать и обувать, но и дать весьма приличное – гимназическое образование всем детям! В те времена квалифицированный рабочий в Киеве зарабатывал больше. Нет слов, и казённая бесплатная квартира, и довольно обширный приусадебный участок, и скотный двор давали определённую прибавку к жалованью в виде продуктов питания. Тем не менее, думаю, что память явно подвела сестрицу. Трудно представить, что Департамент уделов платил лесному смотрителю столь скромное жалованье, толкая его тем самым на взятки. Чего-чего, а этого греха он на душу не брал, что подтверждается двадцатью семью годами безупречной службы.

Людвиг Феликсович был обыкновенным царским чиновником, каких было немало. Семья по тем меркам жила скромно на доходы исключительно от службы да приусадебной земли. Если не считать собственного дома с прилегающим участком земли, приобретенными на деньги, доставшиеся по наследству Клавдии Андреевне (об этом речь впереди), то никакими иными богатствами наши родители не владели – ни роскошными одеждами, ни драгоценностями, ни солидным счётом в банке. Всё, что приходило в семью, тратилось большей частью на удовлетворение духовных потребностей родителей и детей. Семейные фотографии бесстрастно фиксируют наше босоногое детство, а потому нас трудно отличить от сверстников из крестьянских семей. И это считалось нормальным…

Небольшой служебный кабинет отца находился тут же, в лесничестве. Рядом по коридору были жилые комнаты, включая детскую. Поэтому мы нередко становились свидетелями того, как отец благожелательно принимал посетителей, как он старался помочь каждому просителю независимо от его звания и общественного положения. В обращении отец был со всеми ровен и дружелюбен, что незаметно передавалось и нам, его детям.

Главным делом своей жизни Людвиг Феликсович считал разведение лесов в этой лесостепной зоне. Молодой сосновый лес, украшающий берег Роси в урочище Песчаном, посадил наш отец. К делу он подходил капитально: выписывал и изучал соответствующую литературу, знакомился с опытом коллег. Даже выезжал в 1902 году в Сибирь, откуда привёз саженцы кедра и лиственницы. Первый на украинской земле не прижился, а вот лиственницы таки пошли в рост.

Несмотря на наличие вооруженных объездчиков-сторожей, не было дня, чтобы лесной смотритель лично не объехал хотя бы часть лесных угодий, а потому от его глаза не укрывалось малейшее изменение, происшедшее за последние дни. Надлежащий уход и охрана способствовали тому, что тут развелось зверьё – лисицы, зайцы и козы в таких количествах, что становились объектом охоты: поздней осенью и зимой лесничество частенько наполнялось любителями этой забавы из числа влиятельных лиц уезда, губернии и даже Санкт-Петербурга. В такие дни отец набирал в соседних сёлах не менее сотни загонщиков – «гучков», которые своими криками (гуканьем) поднимали зверя из нор и выгоняли его на охотников. Конечно, всё это действо сопровождалось тем, что называется «особенностями национальной охоты». Съезд большого количества незнакомых людей, лес, наполненный криками «гучков», охотничьи трофеи, непременное шумное застолье, громкие разговоры, разгорячённые лица, отец увлечённый общим азартом, – всё это создавало атмосферу необычного праздника, в который вовлекались все окружающие, включая детей.

Между прочим, эти съезды в немалой степени способствовали расширению круга полезных знакомств и связей Людвига Феликсовича, росту его авторитета среди власть имущих. Известно, например, что решение о бесплатном обучении детей Томашевича в гимназии принималось начальством из числа любителей поохотиться. И всё же, наш отец старался не злоупотреблять подобными связями.

Но не только дела служебные интересовали эту колоритную и деятельную натуру. Начав свою общественную работу с попечительства местной церковно-приходской школы, он на этом не остановился. Стал инициатором учреждения в Ракитно отделения «Общества трезвости», при котором организовал чайную и библиотеку в здании, построенном им же самим в 1901 году. Для этой библиотеки выписывались литературные журналы, приобретались книги. Именно здесь появился первый в местечке граммофон, и местная публика могла послушать записи арий из опер и романсы в исполнении лучших певцов России и зарубежья. Кино, или, как тогда говорили, синема, своим появлением в Ракитно также обязано нашему отцу.

При библиотеке «Общества трезвости» по инициативе папы составился театральный кружок, который давал спектакли для местных обывателей. Репертуар был традиционным для тогдашних украинских любительских и профессиональных театральных трупп: «Наталка-Полтавка», «Сватання на Гончарівці», «Сто тисяч» и другие пьесы. В дополнение к украинской классике, исполняемой на родном языке, обязательно давали русские водевили. Таково было непременное требование полиции, зорко следившей за всеми этими подозрительными сборищами. Стараниями Людвига Феликсовича был организован струнный оркестр в количестве 12 человек под руководством местного скрипача Константиновского.

На все эти нужные и благородные, но недешёвые просветительские затеи нужны были средства, подчас немалые. Строительство здания чайной в центре местечка, разбивка возле него сквера, граммофон, киносеансы, книги, газеты и журналы – всё это стоило денег и немалых. Людвиг Феликсович прекрасно понимал, что ждать субсидий от государства не приходится, однако, выход был найден – Томашевич обратился за помощью к местным меценатам. Было бы удивительным и непонятным, если бы кто-то из местных евреев, а именно они представляли основную массу Ракитнянского делового сообщества, отказал в средствах лесному смотрителю на организацию полезного дела. Конечно, создавался попечительский комитет, который вёл все дела и учёт расходов, но организатором и душой предприятия оставался Л.Томашевич[8].

Усилия отца на общественной ниве были замечены, и его избрали гласным (депутатом) Васильковской уездной управы. Такая активность Феликса Людвиговича не давала покоя местной полиции, у которой Томашевич прослыл «красным», хотя «Общество трезвости» вовсе не политическая партия. Чего могла опасаться полиция? Всё очень просто: в чайной собирались местные обыватели, которые обсуждали прочитанные книги, журнальные статьи, те же постановки любительского театра. Как это часто бывает, разговор незаметно переходил на проблемы бытия – а как же иначе? Тут уже было недалеко до крамолы, предлагавшей пути выхода из затхлой атмосферы царского самодержавия, на страже которого стояла полиция.

Внешним проявлением исключительно деятельной и инициативной натуры отца, его неуёмного характера была непокорная шевелюра чёрных жестковатых волос. Их не удалось укротить не только перед любительской фотосъёмкой в 1903 году, но и в 1880 году, когда наш будущий отец снимался в фотоателье. Меня эта шевелюра не раз наводила на мысль о том, что среди его предков, а значит, и наших были южане из болгар или сербов. Мне трудно представить литовца или поляка, этих представителей северных народов не блондинами, а ярко выраженными брюнетами. А если ещё добавить крупный нос с характерной горбинкой чуть ниже переносицы, который передался и нам, его детям, то предположения о принадлежности нашего отца к южанам кажутся мне вполне обоснованными. Сейчас уже можно определённо утверждать, что все сыновья за исключением тебя, Митя, удались в отца. Из сестёр внешность папы унаследовали сёстры Лида и Татьяна. А вот самая старшая из них, умершая в расцвете лет Анна и ты Митя явно «мамины детки». Анна вообще вылитая мама, а ты повторил и овал её лица, и мягкие русые волосы, и крупный нос. Вот только ярко выраженная горбинка выдаёт в тебе Томашевичей! У тебя и характер явно мамин – спокойный и рассудительный.

И лесной смотритель, и мы – его семья жили отнюдь не в безвоздушном пространстве, если говорить об общественной атмосфере, а она на грани веков была неспокойной. Либерально – демократические идеи всё больше и больше овладевали умами интеллигенции. Будучи в самой гуще простого народа, озабоченного извечной мечтой о лучшей жизни, Томашевичи-старшие несомненно чувствовали, что грядут перемены. Свидетельств тому было немало, в обществе накапливалось недовольство самодержавной властью. Чаша терпения народа переполнялась на глазах, оно должна была выплеснуться, не могло не выплеснуться. Катализатором того, что позднее назвали революцией 1905 года, стало позорное поражение в русско-японской войне, ярко обнажившее все пороки режима. События 1905 года не прошли мимо Киевской губернии, Васильковского уезда, а также местечка Ракитно и его окрестностей. Крестьяне соседних сёл под влиянием агитаторов и пропагандистов различных партий начали выступать с протестами против нищенской оплаты труда местными помещиками и арендаторами. Протесты переросли в поджоги усадеб. Сил полиции не хватало для усмирения недовольных. Тогда вызвали регулярные войска.[9]

Осень 1905 года выдалась особенно горячей. Глава семейства надолго исчезал из дому, тушил какие-то пожары в местечке и окрестных сёлах. Встречая его после таких отлучек, мама вздыхала:«Ох, не сдобровать тебе, Людвиг!». Было из-за чего вздыхать, если учесть, что огромный погреб во дворе лесничества стал местом, где прятались семьи местных евреев, спасаясь от возможных погромов со стороны «черносотенцев», слух о которых докатился из Киева. От глаз вездесущих детей не укрылось и то, что родители тайком подкармливали трясущихся от страха временных обитателей погреба.

Страх, охвативший еврейскую часть населения, имел под собой основания – в Киеве погромы, как вскоре выяснилось, стихийные[10] действительно имели место 19–20 октября 1905 года. К счастью, они не носили массового характера, да и власти быстро овладели ситуацией.

Ты, Митя, не можешь помнить того, что ни удельное имение, ни лесничество, ни наша семья не подверглись ни нападениям, ни оскорблениям со стороны участников жарких событий 1905 года на Ракитнянщине. За это мы должны благодарить нашего отца, который сумел установить с окрестным населением вполне справедливые и ровные отношения. Более того, именно после известного царского манифеста от 17 октября 1905 года, когда были назначены выборы в Государственную Думу – первый российский парламент – на сходе в Ракитно Людвиг Томашевич был избран выборщиком по Васильковскому уезду.

Первый день пребывания наших героев был на исходе, когда Павел прервал свой рассказ – надо было укладываться спать в этих чужих и неприветливых стенах.