Читать книгу Вера - Николай Духинов - Страница 4

Нельзя сказать, что Тим забросил учёбу. Это совсем не так. Пребывая в постоянных раздумьях о произошедшем, он превратился в рассеянного и невнимательного парня. Постепенно Тимофей всё больше и больше отставал по школьной программе, скрывая неудачи от матери. Он скрывал их не из-за боязни наказания, но лишь потому, что не хотел огорчать её, не хотел добавлять к личному горю дополнительные переживания. Скрытность перед матерью постепенно переродилась в скрытность перед другими людьми, интересовавшимися успехами в учёбе. Но тайное неизбежно однажды становится явным. Первым Тима в середине зимы расколол друг – Колька.

С Колькой, соседским мальчиком, приезжавшим неизменно каждые каникулы к деду и бабушке, Тим познакомился на следующий год после переезда в новую квартиру – осенью. Николая, в то время довольно стеснительного парнишку, Тим вовлёк в дворовую компанию, где Коля быстро освоился и занял место одного из заводил. Столь высокий авторитет тщедушный на вид Колька заработал уживчивостью и неуёмной фантазией в изобретательстве игр. Точнее, не в изобретательстве, а скорее скрупулёзном развитии задумок других товарищей по двору, в основном предложений Тима. Колька брал идеи Тима за основу, перерабатывал и наполнял деталями, доводя до совершенства. К тому же Николай принёс во двор несколько забав, которых никто не знал. Вернее, знать-то знали (как не знать, что есть игра в лапту или в чижа?!), а вот правила игр дворовые ребята представляли весьма отдалённо. Нововведения Николая прижились. До сих пор уже дети тех ребят гоняют во дворе «чижа». Для игры в лапту, увы, места нет.

Тим дорожил дружбой с Колькой. Его мнение значило для Дять очень многое. Доверительные отношения вкупе с чуткостью Николая позволили Тиму поделиться с другом проблемами.

– Зря ты матери не рассказываешь, Дять, – Коля всегда проявлял разумность и рассудительность, – без помощи тебе не обойтись.

– Не могу я, Колян, – возражал Тим с печалью. – Мама и так… Неужели ты не видишь, какая она стала? Не могу я.

– Дять, а давай я бабушку свою попрошу помочь?

– Нет, Коля, не надо. Я сам. Понимаешь? Сам!

Варвара Георгиевна, бабушка Николая, с того самого дня, когда познакомилась с Тимом, взяла над ним своеобразное шефство. В этом нет ничего удивительного – Варвара любила детей. Москва – большой город. Так получилось, что сын и дочь со своими семьями жили достаточно далеко и внуки приезжали к деду и бабушке лишь в праздники или на каникулы. Шебутной, весёлый и любознательный соседский парнишка частенько общался с Варварой, и, поскольку мама Тима работала сутками, добрая соседка предложила присматривать за озорником в её отсутствие. Тим заходил в гости к Варваре почти каждый день.

Колька предложил отличный вариант решения проблемы, но гордость, упёртость и стыд не позволили Тимофею последовать совету друга. Он чувствовал, что помощь не помешает, но не решился просить её.

Всё произошло вопреки нежеланию Тима просить помощи. В конце зимы, к середине третьей четверти шестого класса, во время одного из посещений квартиры Варвары Георгиевны она в конце обязательного чаепития непринуждённо и ненавязчиво выведала Тимохин секрет. В общем-то, Варвара даже не спрашивала ни о чём. Разговор сложился таким образом, что он сам против своей воли выложил всё в мельчайших подробностях и расплакался в конце исповеди, словно какая-нибудь маленькая девчоночка.

– Слезами горю не поможешь, – довольно жёстко, без сантиментов и ложной жалости сказала Варвара. – От тебя всё зависит, Дять. Если ты готов, то я помогу тебе собраться с силами и выправить ситуацию. Но ты должен слушаться меня и делать так, как я тебя научу. Ты готов?

– Да, тёть-Варь. Я готов, – хлюпая носом, но уже не плаксивым голосом отвечал ей Тим, чувствуя, что самое страшное позади и теперь-то всё встало на свои места.

– После школы ко мне сразу приходи. Будешь заниматься под моим присмотром. С завтрашнего дня и начнём. Договорились?

– Договорились!

– Чтоб без лени, всяких там отговорок и вранья. Каждый день. Каждый!

Тим нуждался в помощи, и он получил её. Суть совместных занятий свелась к обычному контролю со стороны тёть-Вари и пресечению попыток Тима пофилонить, оправдываемых тем, что он не может или не понимает. Тимофей приходил к соседке, и они занимались до самого вечера, до прихода с работы её мужа, Василия Алексеевича. Дед Николая, если находился в настроении и был не слишком уставший, присоединялся к последнему этапу подготовки домашних заданий – устным ответам.

Оба супруга, признаться, положив руку на сердце, не блистали значительными знаниями: не семи пядей во лбу, вполне обычные и достаточно пожилые люди, слишком далёкие в силу своего возраста от сути школьных дисциплин шестого класса. В качестве основного критерия усвоения изучаемого Тимом материала они принимали складность и гладкость ответов. Если Тим начинал мямлить, запинаться или обильно сдабривать речь междометиями и словами-паразитами, то Василий Алексеевич довольно грозно требовал повторить ответ вновь или заново прочитать ему вслух, а затем пересказать. Поначалу Василий оставался почти всегда недоволен результатами, которые демонстрировал Тим.

– Дять, очень плохо ты подготовился, просто безобразно. Надо прилежнее относиться к учёбе, – очень строго отчитывал Тима Василий Алексеевич. – Завтра: сперва читаешь вслух несколько раз с выражением, а как получится хорошо, то закрываешь книгу и пересказываешь, пока ответ не станет складным и полным. Пересказываешь стоя, в книгу не подглядывая. Если чувствуешь, что забыл что-то, то садишься и опять читаешь вслух. И так пока не получится совсем хорошо. По математике так же: все задания читаешь вслух с выражением и только потом приступаешь к выполнению. Когда решаешь задачу, то вслух проговариваешь и объясняешь себе то, что делаешь. В ответ не подглядываешь. Все решения на черновике. Если задача не получается, то выбрасываешь черновик и начинаешь всё с начала – читаешь условия задачи вслух и так далее. Ты понял меня?

– Да, дять-Вась, я понял.

– А вы, Варвара Георгиевна, проверяете его. Пусть с выражением читает и вслух, а если плохо получается, то пусть повторит. Потом пересказ с выражением, и обязательно стоя перед вами.

Василий Алексеевич – суровый, но справедливый – пожалуй, единственный человек в жизни Тима, по отношению к которому он всегда испытывал благоговейный трепет, замешанный на восхищении и преклонении перед сильной личностью. Тим старался со всем прилежанием. В какой-то момент ответы по заданиям начали получаться именно так, как того желал услышать его строгий наставник. Успехи не заставили себя ждать. Помимо слов похвалы от Василия Алексеевича, Тим почувствовал, что учёба даётся несравненно легче. Если вначале он не успевал выучить и сделать заданное в школе, то через месяц с небольшим, к весенним каникулам, уроки занимали от силы часа два и оставалось время для того, чтобы подтянуть пропущенное и недоученное ранее.

Но, увы, выправив оценки по отдельным предметам, а по истории получив в конце третьей четверти твёрдую четвёрку, с большинством остальных дисциплин Тим справлялся совсем плохо. Причина неудач скрывалась в том, что Тимофей испортил личные отношения с учителями по самым проблемным предметам. Учителя, несмотря на очевидные старания парня, отплатили несправедливым отношением. Они принялись мстить за его упрямство и настойчивость. За всего лишь одно, как ему казалось, логичное и простое требование: Тим желал, чтобы к нему не обращались более по фамилии Григорьев. Он хотел носить фамилию Дмитриев и боролся с безысходным упрямством за это.

В начале последней четверти произошло ожидаемое – маму вызвали в школу. К очевидным проблемам с учёбой добавились жалобы учителей на отвратительное поведение сына, вернее на последний проступок, переполнивший чашу терпения преподавателей. Тим, в борьбе за право носить фамилию погибшего отчима проигрывая непреклонным учителям, решился и совершил возмутительное с точки зрения педагогического коллектива деяние: он пробрался в учительскую, когда та была пуста, и в классном журнале, зачеркнув, вернее заштриховав шариковой ручкой фамилию «Григорьев», подписал вместо неё: «Дмитриев». Отчаянный «героический подвиг» вызвал скандал грандиозных масштабов.

Слабый голос немногих защитников среди учителей потонул в дружном хоре оскорблённых его проступком. Недовольные педагоги открыто, в лицо и пред всеми начали третировать Тима, называя его без тени сомнения и с каким-то яростным безапелляционным возмущением ленивым неучем, бездарем, хулиганом, выродком и дебилом. Часть школьных учителей, естественно, не одобряла такое отношение к ребёнку, пусть и совершившему неблаговидный поступок, но большинство из них не преподавали в классе Тима, и всякое возражение прерывалось возмущёнными репликами вроде:

– Да вы, Марина Владимировна, даже не представляете, кто он на самом деле! Это же будущий социопат! Он хулиган. Он мешает всему классу, подавая дурной пример. Вот попадёт такой в ваш класс – умоетесь горькими слезами!

Учителя, не знавшие хорошо Тима, не находили что возразить, оставляя лишь близкое к нейтральному мнение:

– Всё равно нельзя так с ребёнком.

– У нас обычная школа с обычными детьми – кто лучше, а кто хуже, но все они нормальные, не как этот. Для таких детей есть специальные школы, – возражали им с непоколебимой уверенностью.

Увы, первая учительница Тима покинула школу, выйдя на заслуженную пенсию. Быть может, если бы она ещё преподавала, то ситуация не дошла бы до крайности. В защиту Тимофея слышалось лишь два голоса: учительницы по истории и учителя по физкультуре – тренера в секции самбо. Но первая и сама белая ворона среди остальных педагогов, а второй, Юрий Юрьевич, совсем недавно пришёл работать в школу и ещё не набрал в коллективе учителей достаточного авторитета. К физруку пока осторожно присматривались, приближаясь к весьма неприятному для него общему мнению как о человеке ограниченном и весьма неумном, если не вовсе глупом.

В целом перспективы Тиму представлялись безрадостно: либо «лесная школа», что очень вероятно, либо, что не подлежит сомнению в любом случае, – остаться на второй год в родной школе. Он не плакал, не умолял о прощении, а стойко сносил все оскорбления молча, полный собственного достоинства и уверенности, что дело его правое. Он, словно военный фрегат в последнем неравном бою, объятый пламенем, но с поднятым флагом, ведя огонь из всех оставшихся орудий, шёл ко дну…

– Вот смотрю я на тебя, Дять, и диву даюсь! Вроде умный мальчик, а такое безобразие устроил. Вот скажи, зачем ты так поступил? – Василий Алексеевич негромким и ровным голосом выговаривал стоящему перед ним понурому Тиму.

– Ты о чём думал-то вообще? – продолжал он.

– Дять-Вась, а что они так ко мне? Я же ничего такого… Просто хочу Дмитриевым быть.

– Хотелка у тебя ещё не выросла, парень. Нельзя так! Понимаешь? Нельзя! Нельзя так с людьми, какими бы они ни были. Плохими они тебе кажутся или хорошими – не важно. Ты сам должен понимать, что вести себя надо разумно: ругаться и дерзить, особенно взрослым, нельзя. Вот ты сам подумай! Это я знаю, кто такой Виталий, да ещё лучше тебя знаю, поверь. Отличным человеком он был – героем! Светлая ему память! Ты знаешь, за что его орденом наградили посмертно? Молчишь. Не знаешь, а я знаю! И я тебя хорошо понимаю. Понимаю, почему ты фамилию его решил взять. Знаю, как он тебе дорог. Но они, учителя твои, не знают этого. Учился бы ты хорошо – ещё полбеды, а ты учёбу запустил, на двойки скатился, да ещё вдруг ни с того ни с сего начал требовать от всех к себе уважения. Уважения к своему выбору и решению фамилию другую взять. Ладно бы ты к директору школы сходил или к завучу, поговорил, объяснил, как и что. Но ты не так поступил, как все воспитанные люди делают. Ты не поступил так, как правильно было, а стал требовать и дерзить! Да к тому же ещё и обиделся на весь свет. Вот стоишь сейчас и даже на меня дуешься.

– Не дуюсь я, – пробурчал Тим, – мне обидно.

– На обиженных воду возят! – неумолимый в горькой правде, которая и для Тима казалась теперь очевидной, возразил Василий и продолжил: – И вот, разобидевшись на всех, ты, как вор, пробрался в учительскую и, стащив журнал, измарал и испортил его – официальный документ, между прочим. Ты о других не думал в тот момент, а думал только о себе и об обиде своей на весь свет!

– Ладно уж, – глядя на готового расплакаться парня, подытожил Василий Алексеевич. – Когда там у тебя педсовет-то?

– Послезавтра в четыре часа.

– Я помогу тебе, Дять. Схожу с тобой. Надеюсь, что получится убедить учителей простить тебя. Только дай мне обещание, что больше никогда не будешь так себя вести. Я не хочу за тебя краснеть. И вот ещё что: запомни! Заруби себе на носу раз и навсегда! Нет безвыходных ситуаций в жизни. На то тебе голова и дадена, да и разум в ней, чтобы понимать это. У человека всегда есть выбор. Всегда! Просто многие за лицемерием своим и эгоизмом не желают увидеть и сделать этот выбор. Когда кто-нибудь ныть начинает и оправдываться, мол, поступил я так потому, что выбора другого не было, то мне противно становится от такого и стыдно за него. Главное в жизни – научиться не только видеть выбор, а понимать и отвечать за принятые решения. Не разочаровывай меня больше, Тимофей. Будь достоин фамилии и отчества, что ты взял себе. Всё! Хватит нравоучений. Ты умный мальчик – сам разберёшься. Иди! Увидимся послезавтра в школе. И не опаздывай!

Два следующих дня Тим не находил места. Ужасные картины будущего разбирательства со страшным названием «педсовет» рождались одна за другой в воображении. Он боялся предстоящего и, силясь взять себя в руки, утешался одним – Василий Алексеевич обещал помочь. Тем ужаснее он почувствовал себя, когда в назначенный час пришёл к школе. Он надеялся, что встретит Василия Алексеевича у входа, но не увидел его там. Не нашёл он наставника и в холле первого этажа, и перед дверями учительской. Время бежало неумолимо, приближаясь к назначенному часу. Ровно в четыре часа пополудни, так и не дождавшись Василия Алексеевича, Тим, совсем упав духом, постучался в дверь учительской. Щёлкнул замок запертой на ключ двери:

– Да-да, войдите, – голос директора, Светланы Игоревны, звучал как-то необычно приподнято и, казалось, весело.

– Можно? – промямлил проштрафившийся школяр, вползая боком в полуоткрытую дверь.

Педсовет представлялся Тиму совсем другим. Увиденное в кабинете никак не согласовалось с тем судилищем, которое он ожидал со страхом, сжимавшим сердце. В учительской находилось всего трое: Светлана Игоревна, завуч Анна Петровна и… Василий Алексеевич. Они сидели за столом и пили чай. То, что чаепитие продолжалось довольно долго, наглядно демонстрировал беспорядок на столе. В центре стола располагалось блюдо с немногочисленными остатками торта и полупустая вазочка с печеньем и конфетами. Лица присутствующих, раскрасневшиеся и безмятежно весёлые, выражали благостную умиротворённость. У взрослого человека не возникло бы никаких сомнений в том, что участники своеобразного празднества пили не только чай, а наверняка что-нибудь более крепкое. Безуспешно пытаясь скрыть радостное выражение лица за напускной строгостью, Светлана Игоревна, давя невольный смех, но вполне официально сказала, обращаясь к Тиму:

– Здравствуйте, Дмитриев. Это хорошо, что вы пришли, выполнив обещание. Честно говоря, мне казалось, что мужества у вас не хватит. Мы внимательно слушаем вас. Вам есть что сказать в своё оправдание?

– Простите меня, Светлана Игоревна. Я не прав и виноват. Я больше не буду так…

– Что же, – молвила директор, после небольшой паузы взявшая себя наконец в руки, и с упором на официальность обращения продолжила: – Ваше счастье, Дмитриев, – нашёлся защитник, который убедил нас в вашем искреннем раскаянии и поручился за вас. Вам следовало не доводить до такого и сразу обратиться к педагогам: к классному руководителю, ко мне или к Анне Петровне. Вы понимаете это?

– Да, Светлана Игоревна, понимаю.

– Хорошо. Что касается успеваемости: всё будет зависеть от того, как вы напишете итоговые годовые контрольные работы. В том случае, если вы напишете контрольные успешно, думаю, мы войдём в ваше положение и исправим, авансом, прошлые неудовлетворительные оценки. Но в любом случае очень рекомендую заниматься дополнительно. Никакого снисхождения не будет, напротив – будет самое пристальное внимание, так что если начнёте лениться, то пеняйте на себя. Вам всё понятно?

– Да.

– Отлично. А теперь идите домой и готовьтесь. Первая контрольная на следующей неделе, в среду. У вас не так уж много времени осталось на подготовку, Дмитриев.

С контрольными, напряжением всех сил, Тимофею удалось справиться довольно успешно. Позже ему пришлось выслушать серию внушений от недовольных педагогов, мямля извинения и уверения, что более подобного не случится. Покаяния перед всем классом больно били по самолюбию, но он же обещал Василию Алексеевичу и не мог его подвести. Итоговые оценки за шестой класс учителя скорректировали, и Тима перевели в седьмой.

Всё лето Тим провёл дома в непрерывных занятиях по дополнительным заданиям, которые на него навалили учителя. Взрослые люди не любят менять собственное мнение, и, увы, предвзятость недовольных учителей так и осталась, превратившись в дальнейшем в пристальное внимание к его персоне на уроках. Тима спрашивали каждый раз, на каждом классном занятии. Даже когда отвечал кто-нибудь другой, за ответом одноклассника следовало неизбежное:

– Дмитриев, что вы можете дополнить?

Или:

– Дмитриев, скажите, где Смирнова ошиблась? Выходите к доске и исправьте решение задачи.

Или, когда всё решено правильно:

– Дмитриев, какие другие решения есть для этой задачи?

Как он ни старался – оценка за ответ неизбежно понижалась. Даже когда придраться не к чему, то всё равно – четыре, ну а когда он ошибался хоть в чём-то, то – три. Он стойко сносил несправедливое отношение некоторых учителей, держа в памяти: «Надо вести себя достойно и спокойно. Я обещал Ему. Я не должен Его подвести. Я дал Слово!»

С остальными дисциплинами, особенно с новыми: физика, химия, география – ситуация складывалась зеркально. Их преподавали учителя, знавшие о приключившейся истории, но они относились к Тимофею так, как он того заслуживал. Даже более того: ему прощались мелкие огрехи и оценки не только не занижались, наоборот – завышались. Вот и получалась забавная мешанина в дневнике: химия – пять; физика – пять; география – пять; биология – пять; алгебра – три; геометрия – три с минусом; русский – три; литература – три; история – пять с плюсом. Переход Тимофея в девятый класс сопровождался открытой дискуссией педагогов школы. Коллектив учителей разделился. Одни из них выступали безусловно за, восхваляя таланты Тима, а другие – категорически против. В итоге первые пересилили, и Тим остался в школе до конца обучения, до десятого класса.

Весь седьмой класс Тиму пришлось доказывать свою состоятельность. Постоянные занятия привели к тому, что у него, как и в самом начале, когда Варвара начала помогать, на подготовку домашних заданий уходило всё меньше и меньше времени. Тим успевал за какой-нибудь час с небольшим выполнить все уроки, заданные на дом, и в контроле со стороны он уже не нуждался.

Довольно спорный способ изучения устного материала, подаренный соседями, Тим вывел на новый уровень. Ему хватало одного раза пробежать глазами текст, после чего он пересказывал прочитанный материал свободно, складно, без слов-паразитов, лёгким правильным языком, неизбежно развивая ответ собственными трактовками и выводами. Успехи устных ответов на уроках льстили самолюбию подростка, и он уделял оттачиванию мастерства декламации всё больше и больше времени. В повседневности это мастерство проявлялось в феерической способности вести дискуссию или спор непринуждённо, весело и убедительно. Почти никто не мог составить Тимофею конкуренцию. Николай – единственный из товарищей, кто спокойно бросал Тиму вызов в словесной дуэли. Но Колька – друг, а не соперник. С детства их споры представляли собой лишь упражнения, своеобразные битвы на словах со своим отражением, с альтер эго.

Пускай некоторых учителей Тиму не удалось переубедить. Но самое главное то, что он не обманул доверия, которое оказал ему Василий Алексеевич, вступившись за него. И тот решил поощрить Тима. Может, поощрить, а может, просто занять появившееся у подростка свободное время нужным и интересным делом.

Жил в доме один сосед, Геннадич – так его все звали. Вполне обычный, тихий и безобидный мужичок. Но беда Геннадича, как и многих его ровесников, состояла в пагубной привычке, захватившей всё сознание некогда умного и грамотного специалиста. Геннадич спивался, и, несмотря на усилия жены, спивался окончательно и бесповоротно.

Когда-то, в молодые годы, Геннадич увлекался мототехникой. Венец увлечения – подержанный мотороллер «Тула-200М» – Геннадич приобрёл, вернувшись из армии. На старой квартире он держал мотороллер в гараже соседа, почти весь досуг отдавая любимому увлечению. Но переехав на новую квартиру, он потерял удобное место для хранения мотороллера, и старый его двухколёсный друг прозябал на балконе, разобранный до мельчайших деталей: рама – отдельно, двигатель и коробка передач, развинченные на составные части, – в двух деревянных ящиках, ну и прочие части – какие где. Забитый хламом балкон со временем превратился в одну из причин вечных скандалов Геннадича со второй половиной. Он стойко сражался за свои права, но жена, наседая на него с непреклонной уверенностью в правоте, в какой-то момент наконец добилась обещания избавиться от этого мусора. Геннадич попытался продать мотороллер, но у него ничего не вышло. Кому нужна эта «Тула» – разобранная, ржавая, без документов, давно пропавших без следа? Вот Геннадич однажды и подарил Тиму свой мотороллер. Вернее, так всегда думал Тимофей. На самом же деле «Тулу» выкупил у Геннадича Василий Алексеевич за трёхлитровую банку спирта.

Сокровище! Четырнадцатилетний парень, ставший счастливым обладателем железного монстра, именно так отнёсся к мотороллеру – как к Сокровищу. Это не какой-нибудь мопед. Это серьёзная техника: заводится от электростартёра, четыре передачи, девять лошадей, двести кубиков, почти два метра длиной и весом в сто пятьдесят килограммов. На таком легко можно втроём с удобством ехать восемьдесят километров в час! А то, что он разобран на составные части, – так это даже интересней! К тому же мотороллер, выпущенный в начале шестидесятых, в середине восьмидесятых довольно редко встречался на дорогах. Вне всяких сомнений, Тула-200М» уже тогда, в эпоху «Явы» и «Чезета», почти превратилась в раритет.

Перетащив составные части мотороллера в квартиру, Тим отчётливо понял, что мама явно не одобрит приобретение. Раму – самую громоздкую деталь – с трудом удалось разместить на балконе, где она заняла почти всё свободное пространство. Ящики с частями двигателя и коробки передач, по степени важности, Тим расположил в своей комнате, расставив по углам, ну а остальное рассовал, где пришлось. Всё выглядело весьма пристойно, если не считать балкона, потерявшего все балконные функции. Мама поначалу отнеслась к увлечению сына довольно ровно, но в дальнейшем, когда Тим с друзьями занялся вплотную подготовительными работами по сборке мотороллера, потеряла лояльность к происходящему.

Подготовительные работы заключались в сортировке деталей в зависимости от назначения и чистке от старого масла, ржавчины и грязи в керосине. Мальчики старались сохранить квартиру в чистоте, но, увы, так и не достигли требуемого Юлей качества. Всё-таки квартира мало предназначена для подобных занятий – это не гараж и тем более не ремонтный бокс. За советом, что делать в сложившейся ситуации, Тим, Колька и присоединившейся к ним новый товарищ Лёха обратились к деду Николая, который помог в решении возникшей проблемы самым неожиданным для ребят образом.

– Да, ребятки, – говорил с усмешкой Василий, – тут вы правы: Квартира для такого дела мало предназначена. И Юля уже Варваре Георгиевне жаловалась…

– А как же быть, Василий Алексеевич? – спросил Лёха.

– Есть у меня хорошая идея, надеюсь, вам понравится. Был когда-то у нас на заводе мотоклуб. Он и сейчас есть, но давно уже хиреет. Даже, я бы сказал, захирел совсем. Раньше наши заводские ребята на соревнованиях выступали, первые места, между прочим, брали. Только сейчас мало кто интересуется этим у нас из молодых, а старики по возрасту не в состоянии, да многие уж на пенсию вышли. Жалко, конечно. Вот моё предложение: устрою я вам уголок в помещении мотоклуба, где можно спокойно заниматься мотороллером, да и помочь на заводе есть кому. А там, глядишь, может и возродите наш мотоклуб, если в охоту вам такое дело…

В назначенное время, ранним утром, трое друзей и с ними несколько товарищей из обоих дворов – всего с десяток ребятишек – приехали на завод. Первое посещение представляло собой экскурсию по предприятию. В конце экскурсии ребят отвели в мотоклуб.

Мотоклуб – некогда гордость завода, а ныне находящийся в печальном запустении – занимал отдельную небольшую территорию, не входящую в охранную зону военного производства и имевшую проход на предприятие через специальный пост охраны. Состоял он из небольшой площадки за собственным забором, двухэтажного неказистого старенького здания послевоенной постройки, бывшего некогда корпусом заводоуправления, такого же старого ангара – самого первого заводского цеха, двух ремонтных боксов для техники и пары сараев для складирования всякой нужной рухляди. Несмотря на запустение, хозяйство, которое предполагалось отдать в пользование молодому пополнению клуба, вызвало у самого пополнения небывалый энтузиазм.

В те времена, на пороге крушения советской системы руководство страны, спохватившись и узрев накатывающийся вал проблем, пыталось как-то усилить воспитательную работу среди молодёжи, особо не желающей становиться теми самыми строителями коммунизма, что так хотели создать из них престарелые лидеры государства. По этой причине, худо-бедно, государством выделялись средства на создание всякого рода спортивных секций, клубов по интересам и проектов ДОСААФ. В данном случае мотоклуб существовал. Потребовалось совсем немного усилий и желания со стороны руководства завода и, главное, наличие людей, готовых посвятить свободное время любимому увлечению молодости и передать его, словно по завещанию, пытливым мальчишкам с горящими от восторга глазами.

Для подростков мототехника – всегда вожделенная мечта. В советское время для ребят, живших в деревнях и небольших населённых пунктах, мопед, позже мотоцикл, представлял собой обычное средство передвижения и увлечение, а для городских парней – почти несбыточную мечту. Некоторым городским ребятам родители покупали мопеды и мотоциклы, но в условиях крупного советского города мототехнику негде держать: либо мопед хранился на даче или в деревне у родственников, либо в гараже, если таковой имелся в семье. В ином случае для хранения оставался только балкон, лоджия или, в самом экстравагантном варианте, лестничная площадка подъезда дома. Хранить мототехнику на улице – это всё равно что выкинуть её на помойку. Рано или поздно обязательно найдётся завистливый прохожий, который изгадит или испортит любимого двухколёсного друга.

В августе восемьдесят третьего года мотоклуб, получив свежее пополнение в лице ребят из дворов Тима и Лёхи, а также присоединившихся к ним сверстников из числа детей работников завода, начал триумфальное возрождение. Старт этому дал Василий Алексеевич, добившийся поддержки руководства предприятия, министерства и ДОСААФ.

Увы, жизнь не стоит на месте. Люди появляются на свет, взрослеют, живут и стареют. Василий Алексеевич, уже немолодой мужчина, всего через год после того как благодаря его усилиям заводской мотоклуб очнулся от многолетней спячки, окончательно вышел на пенсию. Он уволился, отдав родному предприятию почти всю жизнь, в возрасте шестидесяти пяти лет.

Василий Алексеевич вышел на пенсию через месяц после первого соревнования, в котором участвовали ребята из мотоклуба. В юниорской секции городского первенства по мотокроссу с большим отрывом от соперников, во всех без исключения заездах неожиданно для всех победил молодой пятнадцатилетний гонщик Тимофей Дмитриев. Третье место в упорной борьбе с соперниками завоевал Алексей Бродкин. Два призовых места в соревновании взяли молодые гонщики завода, и к ним ещё два места в десятке лучших отбили их товарищи по мотоклубу. Настоящий триумф! Василий Алексеевич ушёл с лёгким сердцем, понимая, что его последнему детищу – мотоклубу – ничего не угрожает.

Увлечение детства и юности: мотоспорт и восстановление старенького мотороллера – превращение кучи бесполезного ржавого хлама в сверкающий, словно только сошедший с конвейера, идеально воссозданный в исторической идентичности и полностью работоспособный раритет – закономерно выросло для Тимофея и Алексея в дело всей жизни. Свой успех они однозначно связывали с одним человеком. Василий Алексеевич со временем превратился в их сознании в кумира и объект поклонения, в символ и эталон настоящего мужчины, настоящего человека. Он превратился в Легенду…

В тот день, в середине октября две тысячи пятого года, как и все прошлые восемь лет со дня кончины Василия Алексеевича, трое друзей вечером собрались в квартире Тима, чтобы почтить память и вспомнить человека, подарившего им судьбу.

Да простит взыскательный читатель некоторый пафос, с которым автор позволил себе писать так о вполне обычном человеке, каких в нашей стране миллионы. Василий Алексеевич прожил долгую жизнь, полную радостей и горестей, как и многие его сверстники. Жизнь, в сущности, трагическую, как трагично время, в которое он жил. Впрочем, как трагичны и жизни всех без исключения людей, с которыми сводила его судьба. Но он жил, любя жизнь и любя людей вокруг. Быть может, дело в этом? По прошествии многих лет после кончины память о нём жива и поныне. Жива в сердцах людей, знавших его, в их рассказах, что с каждым годом с неумолимой необратимостью превращаются в светлый эпос уже не только о человеке, а о Герое, о Легенде.

Что же касается истории жизни Василия Алексеевича, то по понятным причинам основной её автор – Николай, любимый внук. Ведь большинство историй о собственном деде Коля знал не понаслышке и из первых уст: из воспоминаний родственников, друзей и рассказов самого Василия Алексеевича. Полностью историю жизни Василия привести не получится. По своему объёму эта повесть достойна отдельной книги, но самое важное вполне можно пересказать.