Читать книгу Контрольный выстрел - Николай Федорович Иванов - Страница 5

Курская земля изобилует пригорками, и если одни ради будущей железной дороги нещадно срезались отполированными до зеркального блеска лопатами, то не попавшие в зону стройки приспосабливались под наблюдательные посты – отслеживать приближение немецких самолетов в небе да посторонних лиц у дороги.

Выставлялись на них в основном мужчины, имевшие хоть какое-то представление о воинской дисциплине, но по состоянию здоровья отстраненные от полноценной рабочей смены. В помощники к ним определялись молодые пацаны, имевшие зоркий глаз да быстрые ноги: ни оружия, ни средств связи наблюдателям не выделялось, и рассчитывать они могли только на себя.

Бывший зэк Иван Кручиня и его сосед по деревенской улице Семка, из-за войны не успевший закончить старшие классы, дежурили вместе не первый раз. Обязанности знали, и если первые дни что у старого, что у малого от напряжения лопались сосуды на глазах, то со временем пообвыклись и научились не только вычленять и реагировать лишь на главное, но и давать себе минуты отдыха.

На этот раз Кручиня, лежа на плащ-накидке у подножия НП, втайне от Семки чистил наган, а напарник елозил на самом взгорке.

– Ну что же они не купаются, Иван Палыч? – вопрошал он оттуда. Чтобы лучше высматривать добычу, даже перевернул картуз козырьком назад. – Жара несусветная, а они только подолы подоткнули. Я б разделся!

– Ты сначала чихать перестань посредине лета, – посоветовал Кручиня.

Однако нервное возбуждение парня передалось и ему. Спрятав под плащ-накидку оружие, приподнялся, вытянул шею. Но, едва Семка обернулся, Иван Павлович торопливо сел обратно, будто происходящее его ничуть не интересовало. Снова принялся за наган, любовно и привычно крутя насыщенный желтыми патронами барабан.

– Иван Палыч, ну дайте же бинокль! Красивые, как яйца на Пасху.

– Тебе сейчас оно от перепелки покажется крупнее страусиного, – не тронулся с места Кручиня. – Никогда не видел, как бабы белье полощут?

Семка, конечно, видел. Но, когда такое мелькало перед глазами каждый день и из своих, деревенских женщин, это выглядело обыкновенным делом, мимо которого они, пацаны, проскакивали не задерживаясь. А тут чужие, да почти месяц одни мужики вокруг… Не, Иван Палыч слишком старый, чтобы понимать, как это маняще.

– Вон, вон самая такая. С ведрами. Может, вдовая? Я сбегаю? – не отступал от своего Семка.

– Сначала гребень достань да нос утри.

Семка безоговорочно снял картуз, поплевал на ладони, пригладил вихры. Понимая, что сосед подначивает, тем не менее на всякий случай вытер рукавом и нос. Безоговорочно проделанная процедура позволила ему выставить условия:

– Но только она моя!

– Извини, брат, но у тебя твое – это пока только то, что накакал.

Засунув наган в сумку с противогазом, поправил рубаху как перед свиданием и на полусогнутых переместился на вершину косогора. Согнав Семку с облюбованного места, показал на оставленную внизу плащ-накидку – твое место там.

– Там-там, – кивнул для гарантии. – Молод еще под юбки заглядывать.

Дождавшись, когда под его взглядом парень беспокойно, но устроится на отдых, принялся сам всматриваться в то, чем заинтересовался напарник. Бабы на реке, да еще не подозревающие, что за ними наблюдают, – это и впрямь сладкая картина. Для старых тоже. Хотя сорок лет – это для какого-нибудь зайца три старости, а его, Ивана Кручиню, просто внешне слегка помяли лагеря. Душа же и ум из возраста отбирают себе жизненный опыт…

Семка недовольно хмыкнул, поглядев на высовывающего голову старшего. Устроился в его лежбище из веток. Достал из кармашка бумажный самолетик, распрямил его, запустил. Сделав вираж, тот вернулся почти под руку, и парень потянулся за ним для очередного запуска. Под локоть попала противогазная сумка напарника и Семка вскрикнул от боли, полученной от острого края какого-то предмета, впившегося в руку. Ощупав находку, недоуменно оглянулся на гору. Палыч страусом тянул шею к реке. Запустил внутрь сумки руку. Не ошибся – это был наган. Но как и откуда?

– Пойду разузнаю, как и что они там, – раздалось почти над ухом, и Семка согнулся, пряча животом пистолет от возвращающегося начальника. – На, смотри, сколько захочется, – протянул вожделенный бинокль.

Сам расчесался, пригладил усы, экипировался. Семка не мог оторвать взгляда от опустевшей противогазной сумки, устроенной на плече Кручини, и, боясь в то же время остаться с оружием наедине, попросился:

– Вдвоем оно бы сподручнее…

Кручиня с улыбкой, но отрицательно помотал головой, натянул напарнику картуз на глаза.

– Вдвоем хорошо батьку бить. А в этих делах, брат, надо на цыпочках, молча и в одиночку. И не обижайся. Если что – поделюсь, – пообещал принять во взрослую компанию при положительном исходе дела. – Давай на пост.

Семка, засовывая пистолет за пояс, уполз на наблюдательный пункт, но Кручиня не успел сделать и нескольких шагов, как перед ним вырос железнодорожный обходчик. Оба замерли, всматриваясь друг в друга. По мере узнавания железнодорожник непроизвольно приподнимал молоток, но, устыдившись собственного страха, опустил его. Успокаиваясь, пригладил бороду:

– Все ж это ты! А я смотрю издали раз, другой – и глазам не верю.

– Я, Михал Михалыч, – кивнул Кручиня с горькой усмешкой. Встреча не обрадовала, он даже тоскливо оглянулся на горушку: лучше бы сидел на Семкином месте да крутил окуляры бинокля. Не все то близко, что трогаешь руками…

– И что, доволен фашистом? – поинтересовался Михалыч, на всякий случай вновь сжав рукоятку молотка.

– А чего это мне быть им довольным? – недоуменно пожал плечами Иван Павлович, прекрасно понимая при этом подоплеку вопроса.

– Так сначала вы с Деникиным страну топтали, теперь немчура ваша пытается.

– Михал Михалыч, – посмел перебить Кручиня собеседника. – Ты меня арестовал в двадцатом? Арестовал. Лично отвез на своем паровозе в ГубЧК на 15 лет? Отвез. Я свое отсидел. Что еще надо?

Отпор и решительность, набравшие силу в голосе бывшего белогвардейца и заключенного, неприятно кольнули железнодорожника. Он кашлянул в кулак с зажатой в него бородой. Однако собраться с мыслями и достойным ответом не смог, выдержки хватило только на полукрик:

– А мне надо, чтобы духу твоего белогвардейского здесь и близко не было. Грехи замаливаешь? Да мы сами в жилы вытянемся, но сделаем дорогу без вас, приспешников. Или вредительством тут занимаешься? Вон отсюда!

У Кручини заходили желваки, однако он, в отличие от Михалыча, сумел сдержаться: школу бессловесности прошел отменную. Но ответил все так же твердо:

– Я сам решаю, где мне быть. И на этом – все. Точка!

– Что? – утратил последнюю грань выдержки железнодорожник. Молоток, как томагавк у индейца, вновь взметнулся вверх. – Что? Ты, беляк, мне, красному командиру, рот затыкаешь?

Поднятая рука не испугала Ивана Павловича. Он даже сделал шаг навстречу старому знакомцу. Но, оказалось, лишь для того, чтобы прошептать только для одних его ушей:

– Мой белый генерал Деникин отказался служить на Гитлера. А вот ваш красный Власов…

– Да за такие слова… За такие слова, – молоточный томагавк взметнулся несколько раз, Михалыч стал хватать ртом воздух.

– А они не мои, – открестился, восстанавливая дистанцию, Кручиня. – Так в газетах пишут. В «Правде» и «Красной Звезде». А их товарищ Сталин читает. Фотография такая есть – Сталин с газетой «Правда» в руках.

Обойдя застывшего обходчика, Иван Павлович скрылся за деревьями. Михалыч поискал глазами свидетеля, потому что на наблюдательные посты выставлялось по два человека, но Семка от греха подальше давно ящерицей уполз за бруствер окопчика. Вымещая злость, железнодорожник покрутил, теперь уже как тевтонским мечом, молотком над головой и уже готов был запустить его вслед за ушедшим зэком, но сдержался. Скрипя зубами, изменил маршрут и направился в штаб стройки: еще неизвестно, чье слово окажется последним и каким оно будет.

Встреча со старым знакомым разбередила и Кручиню: он только внешне сохранял спокойствие, а внутри, набирая локомотивную мощь, отнюдь не в мягком вагоне помчалось, застучало на стыках сердце. Зная эту его страсть мчаться под уклон, Иван Павлович и старался избегать копаться в своих лагерных годах. Сегодня не получилось. Но ничего. Не должны дергать. Проверку прошел перед отправлением сюда, еще подчеркнули на сборном пункте: стране, а тем более сейчас, нужны солдаты и рабочие, а не зэки. И эта дурацкая, совершенно не нужная никому встреча ничего не изменит в его жизни. Он не скрывал, что сидел, в справке об этом же написано, так что документы в порядке… Так что где там красивые, похожие на пасхальные яйца?

Успокаивая стук сердца, стал вслушиваться в негромкую песню, идущую от реки. По ней сверил направление, вышел на тропинку, заранее примеченную в бинокль, зашагал быстрее. И едва не столкнулся с Натальей. Та сгибалась под тяжестью коромысла, на котором вместо ведер было развешано постиранное белье. Появление постороннего человека ею совсем не ожидалось, девушка от неожиданности развернулась, и в это время из кустов, как из засады, поднялся Семка. Уворачиваясь от несущегося на него белья с коромыслом, оступился, интуитивно схватился за мокрую постирушку, пытаясь удержаться на ногах. Но вместе с ней и завалился обратно в кустарник.

Вместо того чтобы спасать свой труд, Наталья схватилась за фонарик на рукаве платья, где на глазах лопнула и разъехалась материя. Воистину женщина скорее согласится на новую морщинку на лице, чем на неряшливость в одежде.

– Извините, ради бога. Я его за Можай… – сложил в мольбе руки Иван Павлович.

Семка продолжал копошиться в белье. Под руки попались женские панталоны, он намерился подать их Наталье, но сам же и засмущался, спрятал тряпицу за пазуху.

– Последнее платье, – печалилась о своем Наталья. – Не додержалось до Спаса… Кто вы такие? Откуда свалились?

– Не со злого умысла, – продолжал извиняться Кручиня, топчась на месте. – Мы с наблюдательного. Давайте помогу.

– Теперь без надобности, – вздохнула прачка. – Все равно опять идти полоскаться.

Иван Павлович принялся укладывать белье на коромысло, возвращенное на девичьи плечи. Вырвал у Семки панталоны, но девушка в этот момент обернулась, и Кручиня сам в смущении торопливо засунул их в противогазную сумку.

– Спасибо, – кивнула Наталья разорителям-помощникам и заторопилась снова к реке.

Кручиня наконец-то смог занести кулак над головой парня. Тот, провинившийся со всех сторон, повинно склонил ее.

– Я где сказал тебе быть?

– Так оно вон тоже как-то так… – попробовал передать свое состояние Семка.

– Ясно. Но ты прав в другом и потому прощаю – такую женщину и солнцу греть приятно, – привычно натянул парню козырек на нос.

Пока тот освобождался от него, на тропинке показались лейтенант и местная знаменитость, гордость стройки – безрукий бригадир Прохорова с мужским отчеством Иванович. Словно опровергая общее устоявшееся мнение о своих мужицких замашках, она счастливо окунала лицо в букет, а лейтенант старался удержаться рядом с ней на узкой дорожке, придерживая даму под локоть. Получалось неловко для обоих, но кавалер не оставлял попыток явить свою учтивость и говорил, говорил…

– Закончим здесь, и я сразу на фронт, туда, туда…

Лишь увидев посторонних, резко отдернул руку, поправил вещмешок за плечами. Опережая попутчицу, с суровым видом подошел к сбежавшим с поста наблюдателям:

– Кто такие? Почему не работаем?

– Определены наблюдать за воздушной обстановкой и местностью вокруг трассы, – отчеканил Кручиня.

– Тогда почему не на НП?

– Э-э… заметили движение незнакомого человека на этой тропе. Проверяли. Своя, прачка, – не моргнув глазом, потому что излагал почти правду, ответил Иван Павлович.

– Молодцы. Документы!

Кручиня и Семка вытащили свои бумаги, лейтенант принял их, развернул.

– Семен Чернухин, комсомолец-доброволец… Иван Павлович Кручиня… О-о, бывший политзаключенный. А вот это уже интересно. Власть, значит, не любим? Руки!

Команда для кого-то могла показаться неожиданной и странной, Кручиня же, автоматически, машинально реагируя на тысячи раз слышанный в лагере подобный приказ, привычно поднял их, позволяя Соболю обшарить одежду. Не найдя ничего подозрительного в карманах, складках брюк и рубашки зэка, смершевец открыл противогазную сумку. Это был конец, и Кручиня обреченно закрыл глаза, чтобы не видеть оружия. И не увидел другого – как в руке лейтенанта оказались женские панталоны. Валентина Иванович с улыбкой отвернулась, у Соболя глаза полезли на лоб, и тогда неожиданно вперед выступил по-комсомольски честный Семка:

– Это я. Это мои, товарищ лейтенант… В смысле я их снял… У нее… – кивнул в сторону реки, куда ушла Наталья. Сообразив двоякость смысла, стушевался, попробовал исправиться: – Не снял, конечно, они сами у нее упали…

Бессильно опустил руки, склонил голову: все, запутался с этими женщинами. Зато открыл глаза Кручиня, принимая вызов судьбы. Пистолет ему в зоне боевых действий, конечно, никто не простит. Да хоть случись это и в глубоком тылу, когда даже охотничьи ружья заставили всех сдать…

– Разберемся, у кого что падает, – пообещал парнишке лейтенант, продолжая опустошать сумку подозрительно застывшего зэка. И наконец нашел то, что могло представить интерес. Кивнул на дно сумки, продолжая говорить о собеседнике в третьем лице: – А это что у нас?

Кручине в эту минуту более всего хотелось вытереть испарину на лбу. Но он вынужден был стоять по стойке «смирно», потому что любое шевеление могло истолковаться смершевцем как попытка к бегству или нападению. А ликвидированных при подобных ситуациях зэков он за пятнадцать лет насмотрелся вдоволь.

– Так что это у нас? – повторил вопрос лейтенант, встряхивая сумку.

– Это, так сказать… Для самообороны. Вдруг враг… – промямлил белогвардеец, не решаясь скосить глаза на оружие.

– И этим мы хотим победить врага? – усмехнулся Соболь, рассматривая самодельный нож.

Иван Павлович приподнял оставшуюся пустой сумку, не веря в мистическое исчезновение нагана. Зато лейтенант, явно демонстрируя перед дамой свою ловкость, вдруг занес удар над Кручиней. Тот успел среагировать, выпустив сумку и выставив блок: опять же машинально, опять же сработала генетическая память выживания на зоне, когда подвох ожидался что от охранников, что от соседей по нарам.

Но Соболю конечно же умелая защита противника не понравилась. Недовольно усмехнувшись, он покачал головой перед противником. Но не ради пренебрежения, а отвлекая того от нового замаха. И сделал то, что недопустимо в любой схватке, – неожиданно развернулся спиной к врагу. Но не остановился, а продолжил круговое движение. И снизу-сбоку сымитировал удар.

На этот раз Кручиня даже не шелохнулся, и оставшийся довольным смершевец демонстративно, двумя пальчиками отпустил нож. Тот легко впился в землю около ног зэка. Так в детстве играют в ножички «на землю»: как впилось лезвие, так по его направлению и проводишь черту, за которую сопернику уже нельзя ступить. Правда, есть маленькое условие: из своих владений еще надо самому дотянуться до конечной точки прочерченной линии. Бери столько, сколько осилишь…

– Вот так надо побеждать врага, гражданин Кручиня, – назидательно подвинул носком сапога сумку к хозяину. – Реального врага, а не… – кивнул на блаженно развалившиеся на солнышке панталоны. – Надеюсь, что до скорой встречи, когда мы отдельно и обстоятельно побеседуем.

С превосходством отдав честь, предложил бригадиру продолжить путь. Валентина Иванович одарила победителя улыбкой и охотно пошла вперед. Кручиня, не проводя, как в игре, земельной черты, вытащил нож, еще раз осмотрел пустую сумку и поднял взгляд на Семку. Тот отступил, наверняка жалея, что смолчал перед лейтенантом о найденном пистолете.

– Ну? – потребовал Кручиня.

– Я как комсомолец…

– А я как бывший зэк сейчас вот этим ножичком, по примеру товарища лейтенанта…

С удовольствием повторил прием с разворотом, о котором почему-то не знали на зоне. Но разворот позволил увидеть и подходившую к ним женщину с санитарной сумкой. Врач оцепенела, рассмотрев нацеленный на парня нож, и Кручиня остановил прием.

– Извините, здравствуйте, – не спуская с ножа глаз, прошептала врачиха. Зачем-то принялась оправдываться: – Я в бригаду Прохоровой… Не подскажете, как пройти?

– Я вас прово… – подался под ее защиту Семка.

Да только где развернуться на узкой лесной тропинке трем человекам? Кручиня клешней загреб парня к себе, подставил нож к спине. Даже надавил слегка, чтобы беглец почувствовал острие через тонкую рубашку.

– Он бы рад вас проводить, но ему надо на пост, – улыбнулся невольному свидетелю Иван Павлович, покалывая ножом свидетеля явного. – А вам идти вон туда, – указал подбородком дорогу к бригаде.

– Но вы ничего не…

– Да вы что, – картинно возмутился Кручиня сомнениям врача. Даже вывел из укрытия и продемонстрировал нож: видите, ничего не прячем, все на виду. Правда, Семку при этом не отпустил, удерживая пальцем за ремень. – Это нам товарищ из Смерша порекомендовал в свободное время изучать приемы самообороны. А вы, если поторопитесь, сможете догнать бригадира. Она только что с товарищем лейтенантом пошла в том же направлении.

Врач на всякий случай несколько раз обернулась, прежде чем не скрылась за деревьями. «Ничего, все в порядке», – кивал и улыбался ей всякий раз Кручиня. А оставшись без свидетелей, развернул к себе парня и наставил нож уже в грудь.

Семка, затравленно глядя в налившиеся кровью глаза зэка, принялся выдергивать зацепившийся за пояс наган.

– Осторожнее, – успокоил его белогвардеец. – А то отстрелишь себе что-нибудь в штанах, потом хоть сто раз бегай смотреть на девок на речке…

Обретя наконец оружие, отпустил парня. Тот, почувствовав свободу, отбежал. Видя, что односельчанин не собирается его стрелять, что снова прячет оружие в противогаз, в недоумении прошептал:

– Но он же ваш. Именной… От самого Деникина!

Столько дней и ночей провести рядом с врагом и не распознать его… Конечно, он знал, что Иван Павлович сидел, все в поселке об этом ведали. Но что не исправился, что затаил злобу и оружие, которое готов повернуть против советской власти…

– А ты не знал, что чужая тайна – это яд? – зачем-то подмигнул белогвардеец. Но ему, Семену Чернухину, не надо подмигивать. Он все равно не допустит, чтобы на секретной стройке разгуливали с оружием враги мировой революции. – Живешь до тех пор, пока молчишь! И это уже кроме шуток.

Лицо зэка вновь на глазах, в одну секунду застыло в жесткую непроницаемую маску, и парень согласно закивал. Выручая, в небе начал зарождаться гул самолета, послышались скороспелые разрывы зениток, завыла далекая сирена.

– Разведчик, – определил на слух тип самолета Кручиня. – Бегом на пост!

Семка сам понимал, что отсутствие на посту во время налета грозит если не трибуналом, то позорным отлучением от стройки точно. Опережая старшего, рванулся к наблюдательному посту, сквозь просветы листьев видя, как с неба посыпались листовки. Кручиня отстал и, понимая, что иного момента доложить о нем смершевцу может не представиться, рванул в лес.

– Семка, Семка, не глупи, – раздалось вслед, но он уже несся сквозь кустарник, не обращая внимания на преграды из паутины, цепляющиеся за одежду ветки, бросающиеся под ноги рвы. Он доложит, он предотвратит, он обязан стоять на страже социалистического государства!