Читать книгу Спасибо одиночеству (сборник) - Николай Гайдук - Страница 29

Внезапно – как это опять же отец любил делать когда-то – Василир купил билет и полетел в таёжную глухомань. Эта внезапность была продиктована озарением, ударившим как молния среди ясного неба: «Мать ему наговорила про меня, про то, что я хотел башку Антифику свернуть… – думал парень, уже в самолёте, устремившимся к Русскому Северу. – Может быть, он ничего бы и не сделал, если б я поменьше языком болтал. Я же помню, как он говорил: не надо, мол, парень, не надо, жизнь всё расставит по местам. А я тогда ему: да ничего она не расставит, пока сам не возьмёшься… Ну, вот батя и взялся, чтобы мне, дураку, не досталось…»

Душа Василира постепенно стала наполняться добрым светлым чувством в отношении отца. Вспоминались его редкие приезды, подарки, прогулки вдоль Невы – они все вместе выходили в город: мать, отец, Настёна и Василир. Вспоминались разговоры, шутки-прибаутки и загадки. И тут, самолёте, он вспомнил простую и в то же время уникальную загадку, которую однажды загадал отец – это касалось нового слова. И вот теперь, поддаваясь странному азарту, парень внезапно спросил у мимо проходящей стюардессы:

– Девушка! А кто придумал слово «самолёт»? Остановившись, стюардесса обалдело посмотрела на пассажира. Ей, как впрочем, довольно многим, казалось, что это слово никто не придумывал, оно всегда существовало.

– Не знаю. – Стюардесса жеманно улыбнулась. – Может, Гагарин? Или конструктор Туполев?

– А вот и нет! – победоносно воскликнул пассажир. – Слово «самолёт» придумал поэт Игорь Северянин. А раньше говорили – аэроплан.

– Просветили! Спасибо! – Стюардесса сделала шутливый книксен. – С меня шоколадка.

– Нет, мадам! С вас пузырь! – серьёзно и строго сказал Василир и тут же расхохотался так, что рядом спавший дядя испуганно вскинул всклокоченную голову с оловянно-мутными глазами.

Василир ещё не знал, но уже догадывался: в нём начинала искриться, играть и выкомуривать отцовская кровь – примерно так по молодости вёл себя отец: шутил, хохмил и запросто с народом разговаривал, непринуждённо чувствуя себя самолётах, в поездах, на кораблях…

Рано утром Василир оказался в тихом, сонном городе – самолёт приземлился на мягкие туманные перины, из которых желтыми пушинками светились посадочные огоньки.

Потом на такси он домчался до паромной переправы и мог бы с последним паромом – под вечер – оказаться на месте.

Но бородатый паромщик – человек великого душевного размаха – запил, собака, и с пьяных глаз так умудрился посадить пустой паром на мель, что это допотопное судёнышко едва не опрокинулось. И покуда пришли катера – два речных замызганных трудяги – небеса потемнели; время было упущено и людям пришлось ночевать в небольшой неказистой гостинице на левом берегу.

Мужики в гостинице, чтоб время скоротать, быстренько сообразили насчёт выпить и закусить. Василира пригласили, но он отказался от выпивки, а просто так, из интереса посидел за столом и послушал, о чём говорят.

И неожиданно для себя много интересного услышал про отца, которого тут называли Папа Карлыч или просто Поликарлыч.

– Вот когда Поликарлыч паромщиком был, не допускал такого безобразия.

– А когда он работал паромщиком?

– А в первые годы, как только пришёл на поселение.

– Говорят, по серьёзной статье отпыхтел?

– Кто его знает. Я другое слышал: Папа Карлович там не при делах. Ну, дал кому-то в зубы за здорово живёшь, а тот с перепугу в окно сиганул. А ему накрутили за всё про всё. Сам, что ли, не знаешь, как это бывает?

– А теперь он, говорят, чудеса вытворяет из дерева? – Мастерюга. Без рук, без ног, а рисовать умеет.