Читать книгу Под гнетом страсти - Николай Гейнце, Николай Эдуардович Гейнце - Страница 13

Старинный барский дом в Облонском был поистине великолепен. Это не только было прекрасное здание, могущее служить достоянием всякого богатого человека, – это был величественный, грандиозный памятник седой старины, красноречиво повествовавший всею внешностью о том, сколько жило в нем славных, доблестных русских вельмож…

Построенный на возвышенности, он господствовал над местностью, и из его окон открывался вид на долину, лес и реку.

Его архитектура, выдержанная в строго готическом стиле, была несколько однообразна и угрюма, но огромные асфальтовые террасы и резные балконы модного стиля, пристроенные уже впоследствии и украшенные цветами и редкими растениями, придавали ему оживление, не нанося, впрочем, ущерба его достоинствам как исторического памятника.

Весь наружный фасад был, кроме того, украшен статуями и барельефами, вышедшими из рук заезжих иностранных художников прошедших времен, забывших подписать свои имена на оставленных бессмертных произведениях.

Такие же статуи из мрамора были в цветнике, разбитом на отлогом спуске от дома к реке, и огромном парке с живописными тенистыми аллеями, зеленеющими лужайками, гротами и мостиками, перекинутыми через искусственные же пруды и каналы.

В старинной части дома сохранились нетронутыми комнаты с обстановкой, древность которой считалась веками, и обширная галерея, где по стенам были развешены портреты во весь рост разных поколений доблестных князей Облонских, ведших свой род от Рюрика. Все остальные княжеские апартаменты были меблированы с поразительной роскошью, могущей удовлетворить самый требовательный современный вкус.

Иностранцы, приезжающие в Москву, считают своей обязанностью посетить и осмотреть дом Облонских, как выдающийся памятник русской истории.

К вечеру дня нашего рассказа в Облонском ожидалось много гостей из Москвы, так как назначен был ежегодно даваемый князем летний бал.

Тотчас же после обеденной прогулки князь Сергей Сергеевич прошел в свой кабинет.

Эта большая и своеобразная комната помещалась в старинной части дома, имела круглую форму и освещалась тремя окнами, выходившими на восток, север и запад.

Три совершенно разные картины открывались перед взором из этих окон, прорезанных в толстых стенах и образующих как бы еще три маленьких комнатки, каждая глубиною в два аршина. С одной стороны темный лес тянулся, теряясь на краю горизонта, целое море зелени, колеблемое порывами ветра; с другой – поля, луга и длинная серебристая полоса реки; наконец, посредине, на довольно значительном расстоянии, мелькали церковь и избы села Покровского.

Стены этого обширного кабинета были заставлены частью книжными шкафами, а частью широкими турецкими диванами, утопавшими в мягких восточных коврах, покрывавших и паркет. Богатые красивые бархатные драпировки обрамляли окна и единственную дверь. У среднего окна, выходящего на север, стоял дорогой старинный письменный стол, заваленный журналами, газетами, визитными карточками и письмами. Все это лежало в изящном беспорядке.

В кабинете было, впрочем, несколько этажерок, уставленных всевозможными безделушками, objets d'arts[3], которые скорее можно встретить в будуаре хорошенькой женщины, чем в кабинете мужчины, особенно в возрасте князя Облонского.

Не успел князь войти в кабинет и небрежно опуститься в большое вольтеровское кресло, как в комнату неслышною походкою вошел его камердинер Степан.

Он имел тот же важный и серьезный вид, как и за обедом.

– Степан, – сказал ему князь, уже привыкший к подобной точности своего наперсника, – я сегодня утром гулял так долго недаром…

– Я понял это, ваше сиятельство. Что же, ваше сиятельство довольны встречей?

– Лакомый кусочек! Молодая девушка, почти ребенок… прелестная, очаровательная… волоса, как лен… чудные глаза.

Князь остановился.

– Ваше сиятельство изволили с ней говорить?

– Я провел с ней около часу.

– В таком случае, ваше сиятельство успели ей понравиться.

– Я так думаю.

– Когда же ваше сиятельство ее снова увидит?

– Если захочу, завтра утром.

– И вы пожелаете?

– Нет, не так скоро.

Степан, не изменив серьезного выражения своего лица, молча наклонил голову в знак одобрения.

– Не мешает заставить себя ждать, – продолжал князь.

Со стороны камердинера снова последовало молчаливое согласие.

– Заставить о себе думать… беспокоиться и потом показаться неожиданно. С женщинами только этим и возьмешь. Занимать их ум, возбуждать воображение – в этом все дело.

– Совершенно верно! – почтительно заметил Степан.

– Кроме того, у меня есть еще причина. Я хочу иметь более подробные сведения об этой молодой девушке, прежде чем что-либо предпринять. Я считаю ее вполне невинной, чрезвычайно целомудренной… но я могу ошибаться.

– Я весь к услугам вашего сиятельства. Вашему сиятельству стоит только сказать, о ком идет речь, чтобы я знал, как взяться за дело. Смею думать, что это не крестьянка?

Цивилизованный лакей произнес слово «крестьянка» тоном невыразимого презрения.

– Нет, ничуть не бывало! – отвечал князь со смехом. – Она дочь одной моей знакомой…

Степан весь проникся уважением.

– Знакомой! Но ты должен ее знать, Степан.

– По крайней мере, по фамилии я должен непременно ее знать, так как я не думаю, чтобы хоть одна фамилия знакомых вашего сиятельства не сохранилась навсегда в моей памяти.

– Эту ты ближе и лучше знаешь.

– Не благоугодно ли будет вашему сиятельству ее назвать?

– Это… Анжелы…

– Анжелика Сигизмундовна Вацлавская! – сказал Степан, выражая удивление настолько, насколько позволяла ему его обычная сдержанность.

– Она самая.