Читать книгу Серебряный век. Письма и стихи - Николай Гумилев - Страница 10

Дорогой Валерий,

Упрекая меня за мою невежливую безответственность (хотя формальная и не злонамеренная невежливость до некоторой степени извинительна при дружбе, – я же ведь только дружбе позволяю говорить мне лично, например, о «постыдности» мистического анархизма, так как, не ответствуя за фиктивную группу, называю «мистическим анархизмом» и свои личные воззрения), – итак, упрекая меня, ты, без сомнения, прав пред судом человеческим, но Гелиос, «все озаряющий с небес», – клянусь им, как греки, – видел, что я исписал тебе много страниц почтовой бумаги, которую, однако, не отослал, – так что «достойным» ответов обстоятельных на «обстоятельные письма» я тебя уже во всяком случае «почитаю». Еще раз прости и извини меня – habes confitentem reum[22], как выражается Е. Семенов, – но идеально, я повторяю, вовсе и не виноват, ибо – писал. Почему же не писал все-таки, в почтовом смысле? Потому что видел, что запутанное еще больше запутается перепиской, где приходится невольно обвинять, защищаясь от обвинений. Я очень желаю говорить с тобой, еще больше – тебя слышать, раз у тебя так много недоумений относительно меня, и крепко надеюсь, что «непонятное» станет понятным, надеюсь на возможность гармонических отношений между нами в наших стремлениях, как уверен в глубокой душевной гармонии между нами, торжествующей всякий раз, когда мы просто, человечески, братски глядим друг другу в глаза. Ибо и я – не только люблю тебя, но и чту; и что еще, быть может, важнее – просто люблю всегда, даже когда вижу твои «отводы». Например: если ты не хочешь стеснять сотруднической свободы, кто мешает тебе оговорить собственное мнение? Но мнения твоего, хотя бы только обо мне после «Эроса», – я бы вовсе и не знал, если бы не получал твоих писем. Итак, я, которого ты исключаешь в своих оценках мистико-анархической группы, все же сопричислен и тобою к «пантеону пошлости»? Итак, мои «Золотые завесы» ты, как и критик «Весов», считаешь «крапивой»? Итак, «Оры» и для тебя лишь то, чем они являются в глазах зоилов твоего журнала? Я считаю тебя ответственным за все, что читаю в «Весах». И таково общее мнение, и таково будет мнение будущих наших судей. Вся неправда, наполняющая страницы «Весов», судит – и осудит – сама себя. Вот почему, оставляя личную сторону дела и рассматривая «критику» «Весов» только как критику, я, вообще совершенно чуждый злорадства, ловлю себя подчас на дурном чувстве некоторого удовлетворения при мысли о том, какому презрению и осмеянию подвергнутся в недалеком, быть может, будущем ваши (ибо ты – ответственное лицо) иеремиады, написанные желчью, смешанной слишком часто (смотри все, касающееся Чулкова) – с опиумом. Хотя бы академическая сановитость внушила тебе мысль о неприличии некоторых истерик под колоннами академии и чувство жуткости перед философскими промахами некоторых, не довольно осведомленных! Но ты сам теряешь всю обычную отчетливую ясность своего ума, когда заговариваешь о «пресловутой доктрине», с которой, по-видимому, не соединяешь никакого определенного представления. Что значит это «изъятие нескольких строк» из моей статьи в «Золотом руне», сделанное тобою мысленно при ее чтении, – строк, будто бы написанных в угоду оной доктрине? Ты читал все мои статьи, по мере их возникновения, и должен отчетливо знать, что оная доктрина проходит через них красною нитью, хотя бы начиная с «Копья Афины». «Кризис индивидуализма» уже дает ее готовой, еще до «Факелов». Мои искания искренни и как бы органичны. Думаешь ли ты, что можно остановить это органическое развитие, это неизбежное движение цензурными окриками: куда? куда? Я надеюсь, что ты видел мое «письмо в редакцию» в «Товарище» (от 23 сентября, № 379) и не откажешь мне его перепечатать. После этого моего отграничения от вдохновений Чулкова или Городецкого или кого бы то ни было еще, ты не скажешь мне, что я «падаю в чьи-то объятия», и не будешь (весьма наивно) уверять, что мне у вас достается только по досадному смешению с виновниками мятежа в суматохе усмирительного разгрома. То, что я говорю, я назвал мистическим анархизмом: ergo, мистический анархизм подлежит не издевательству и глумлению, а серьезной критике по существу, – если вы желаете моего товарищества. Или же вы должны сказать: мистический анархизм есть то-то и то-то, но не статьи Вяч. Иванова, «мистический анархизм» которых, как угодно выражаться их автору, подлежит отдельному рассмотрению. Но даже исключая меня лично, – просто неумно не видеть, что мистический анархизм отнюдь не мнения А или В, но широкое, хотя и не определившееся и уже отнюдь не высказавшееся в «Факелах» явление общей умственной жизни, – пусть даже болезненное, но уже никак не подлежащее журнальным полемикам и личностям. Мистический хаотизм, тщетно бьющийся в родильных муках и тебе столь дружественный, относится сюда же!..

Но ты лично «прибег под знамя благоразумной тишины»[23] – и охраняешь ценности истории литературы вообще и литературы той эпохи, которую называл «бальмонтовской», в частности. A la bonne heure![24] Жаль только, что ваша редакционная фраза о «беспочвенных…» – не помню существительного, что-то вроде «бессмысленных мечтаний», – смешна, как серьезная насупленность на детском лице посреди ребячьих игр.

Николай Феофилактов. Обложка журнала «Весы». 1908 год

Удивляюсь, что ты уверен, что я не «посетую» за небрежение моей книгой. Ссылки на «срок» ни при чем. Сроком никогда не было обусловлено издание. О том, что теряю черед, я не был предупрежден. Книга не была готова – вот и все. Вы могли отказаться издавать или отказаться издавать немедленно. Но я получил определенное обещание, что печатание начнется тотчас. На этом условии я выслал рукопись. О шрифте меня не известили своевременно. Если вам издавать «Cor Ardens» неохота, я ведь не навязываю своей книги. Но класть дело об осуществлении издания под сукно нельзя. Я прошу определенных гарантий, касающихся времени появления сборника.

Вопрос, почему я печатался в других местах, а в «Весы» ничего не давал, требует немедленного ответа. «Эрос» я хотел издать впервые книгой. «Золотые завесы» сохранить для «Ор». Что же остается? Несколько стихотворений, из которых одно было, однако, в «Весах». Кроме того, «Весы», я знал, обременены поэтическим материалом, и поэты теснятся, ожидая очереди. Что до статей, я взялся писать о Бердяеве, не поспел к сроку, статью у меня отняли. Мою рецензию о «Жизни Человека» сочли ненужной. Кроме того, чувствовалось, что мои идеи не встречают вообще отклика в «Весах» или встречают резкий протест.

До свидания, дорогой Валерий! Письмо почти не нужно ввиду близкого свидания – недели через две, – но я хотел писать, чтобы ты не думал в самом деле, что я пишу тебе только, когда «телега ждет». Прости, если что покажется жестким, и отомсти жесткостью выражений, но не сердца!

Твой сердцем Вячеслав

P.S. Надолго ли нет шрифта? Если на месяц minimum, я согласен на эльзевир с условием, чтобы внешность и все подробности издания вполне соответствовали твоему «Венку». Напиши мне, как друг, сюда тотчас же – будь мил и великодушен! – хотя billet de correspondance[25] – между прочим, о «Cor Ardens», шрифте и сроке, когда окончится печатание.