Читать книгу Тайный Дозор - Николай Желунов - Страница 5

Высоко в ультрамариновом июльском небе одна за другой гаснут звезды – холодные игрушки космоса: вот их несколько миллионов, вот едва ли тысяча, вот лишь самые яркие упрямо мерцают, сопротивляясь наступлению утра. Я лежу на траве после бессонной ночи, глядя в ледяные глаза мироздания, и где-то рядом слышится ласковый, как пение флейты, голос:

– Матвей…

Я поднимаюсь на ноги и иду на звук, пробиваясь сквозь густое разнотравье. Иду минуту или, может быть, час и, уже потеряв надежду, выбираюсь на разбитую сельскую дорогу, что ведет в никуда из ниоткуда. Над мохнатой шкурой леса растекается золотое и алое, и в роще над ручьем прочищают горло утренние птицы.

– Где же ты? – кричу я.

Но ласковый голос стих навсегда, оставив лишь эхо, и я стою один посреди бескрайнего поля – с ног до головы в холодной утренней росе…

Сон это или явь, но я снова студент-первокурсник литературного института и провожу самые жаркие месяцы 1990 года в трудовом лагере в Воронежской области. Днем мы работаем в поле или бесконечных садах, раскинувшихся на высоком берегу Дона, а вечером, поплескавшись в реке, разводим костер на площадке за поселковым общежитием и поем под гитару песни. Дым щекочет ноздри, постреливают в полумраке алые угли. Пацаны приносят откуда-то самогон в бутылках из-под «Буратино»; вожатые борются с этим, но вяло.

С первого дня я не отрываю глаз от Тани. Высокая, грациозная, загорелая дочерна Татьяна – заместитель руководителя трудовой практики. У нее серые глаза и длинные, до пояса, каштановые волосы, а под обтягивающей белой футболкой с эмблемой пхеньянского Всемирного фестиваля молодежи – никакого нижнего белья. Татьяна такая взрослая по сравнению с нами, вчерашними школьниками! Ей двадцать семь или даже двадцать восемь, но отчего-то не однокурсницы (начинающие поэтессы и критикессы) интересны мне, а эта серьезная, даже грустная порой женщина. Я не замечаю сам, как всё чаще заговариваю с Таней, мы вместе сидим на крыльце после ужина и щелкаем семечки, вместе поем песню группы «Кино» про мягкое кресло, клетчатый плед и не нажатый вовремя курок. Я улыбаюсь ей, она улыбается мне – улыбка ее всегда немного печальная, и это гипнотизирует меня.

Уже не помню, как это вышло, но однажды на закате я целую ее в губы, чувствуя запах вина и легких духов. Мир кружится вокруг нас, а Таня шепчет: «В полночь приходи к столовой, только чтоб не видал никто».

И я прихожу. Я знаю, что сегодня произойдет то, о чем с определённого возраста постоянно думает каждый мальчишка. Немного страшно, но надо же когда-то начинать. К тому же Таня мне нравится.

Мы уходим в некошеные луга, и все происходит при свете звезд и сверкающих Персеид. Слегка влажные волосы Татьяны пахнут персиковым шампунем; в глубоких, как омут, серых глазах отражается водоворот Млечного Пути.

– Матвей, – говорит она тихим голосом, который я буду вспоминать в своих снах много лет, – не торопись. Расслабься, я все сделаю сама.

Когда небо начинает светлеть, и я падаю рядом с Таней без сил, мокрый от пота и счастливый, происходит странное. Губы моей подруги беззвучно шевелятся, она берет меня за руку – и мир вокруг исчезает в сером мельтешении полутонов, словно превращается в черно-белый размытый фильм. Пробирающий до костей холод быстро высушивает пот.

– Не бойся, – Таня с силой сжимает мою руку, обнимает за шею, – не бойся, все хорошо, так нужно.

– Какого дьявола? – Я пытаюсь вырваться, но Татьяна закрывает мне рот ладонью.

Вскоре краски возвращаются, и она рассказывает мне о Сумраке, об уровнях Силы, о волшебстве, о борьбе Темных и Светлых.

– Теперь ты – Иной, Матвей. Светлый Иной, как и я, – говорит Таня, когда мы на рассвете возвращаемся в лагерь, держась за руки.

– Что ты сделала со мной?

– Это называется инициация. Не сделала бы я – сделал бы кто-то другой рано или поздно.

Пройдут годы, и все изменится – но в то утро первый секс мне кажется важнее и интереснее первого входа в Сумрак.

Позади на колхозной дороге раздаются тарахтенье, грохот и стук. Нас догоняет мотоцикл с коляской, в нем трое проспиртованных, голых по пояс мужчин. Кто они – не знаю, наверное, из поселка. Они свистят нам вслед и смеются.

– Понравилась телочка, малец? – сиплым голосом спрашивает тот, что за рулем. – Не поделишься с рабочим классом?

Его красные от загара грудь и плечи покрыты татуировками, во рту сверкает золотой зуб:

– Так кто кого трахнул, сопля? Ты ее – или она тебя?

Я сжимаю кулаки, но Таня останавливает:

– Не надо. Пусть едут.

Однако проспиртованные и не думают уезжать. Они продолжают изобретать оскорбления, затем один из мужчин соскакивает с мотоцикла и пытается обнять Таню за талию.

– Напросились, – шепчет она и делает несколько быстрых движений руками.

Мотоцикл исчезает. На его месте появляется телега на деревянных колесах. Дно ее выстлано соломой. Телега запряжена двумя низкорослыми пони с ошалевшими мордами; перед ними на дороге сидит, похрюкивая, вымазанный в грязи боров.

– Айда, залезай, – смеется Татьяна.

Мы едем в повозке по полю до самого шоссе, а боров, хрипя от ужаса, бежит впереди – и я чувствую себя персонажем повести Гоголя. Таня с улыбкой говорит о всякой ерунде… она и в самом деле спокойна, расслаблена. Неприятное приключение нисколько не выбило ее из колеи.

– Они так и останутся в образе ишаков и порося? – спрашиваю я.

– Это было бы слишком жестоко. К вечеру станут прежними уродами.

Улыбка сходит с лица Тани:

– Ты должен знать: применять магию к людям нужно очень осторожно. То, что я сделала сейчас, – простительно, потому что я защищалась. Но магическое вмешательство в судьбу людей под строгим запретом. Существует Великий Договор между Светлыми и Темными Иными…

Проходят дни, и Таня ведет себя как прежде. Она печально улыбается мне и поет под гитару у костра, но встреч под звездами больше нет. Через неделю мы разъезжаемся по домам. Таня снится мне каждую ночь. Я узнаю через деканат ее адрес и пишу письмо за письмом, на которые нет ответа. Начинается учебный год, мне не до лекций. Почему она не напишет мне в ответ хоть слово? В один особенно серый и слякотный день я беру билет на первую утреннюю электричку и еду к ней во Владимир. Я сажусь на лавочку во дворе ее дома и жду, жду, жду… Наконец, убедившись в моем упрямстве, она выходит и садится рядом – еще более прекрасная и волнующая, чем раньше.

– Почему? – тихо спрашиваю я.

– У меня семья, – она лукаво наклоняет голову, – муж, дочка-первоклашка.

Каждое ее слово – будто удар молотком по черепу.

– Прости, Матвей, – шепчет Таня с улыбкой и целует меня в щеку, – ты славный. Но наша с тобой история закончилась. Счастливо тебе.

Она поднимается и идет к подъезду.

– Но зачем, – говорю я ее спине, – зачем была та ночь?

Таня долго смотрит мне в глаза:

– Действительно хочешь знать правду? Что же… имеешь право.

Где-то далеко скрипят ржавые качели. Над куполами старинных владимирских храмов с криками носятся галки.

– Я сделала то, что должна. От того, в каком состоянии Иной впервые входит в Сумрак, зависит, какую сторону он выберет. Я видела твою ауру с первого дня – ты должен был стать Темным. Только Темным, и никак иначе.

Таня смеется:

– Но я сумела все изменить. Без всякого пошлого колдовства. Просто инициировала тебя в тот момент, когда ты был очень счастлив…

Я открыл глаза. В окно лился мягкий солнечный свет.

Не сразу сообразил, где нахожусь, – а когда вспомнил, резко сел на кровати… и услышал тихое пение за стеной.

Может быть, Нелли так подавала мне знак – пора просыпаться. И пусть знакомая песня в ее аранжировке звучала совсем негромко, напевно, словно лирическая баллада – под печальный и тихий перебор струн, но мой обострившийся слух ловил каждое слово:

Я вышел в коридор и встал у двери в ее комнату, чувствуя, как от звука голоса начинает быстрее биться сердце.

Гитара смолкла.

– Любишь подслушивать?

– Не хотел портить песню, – кашлянул я в кулак, – она очень вдохновляет в моем положении.

– Хорошую песню ничем не испортишь. Как ты насчет завтрака?

Я толкнул дверь и зажмурился от ярко-оранжевого январского солнца:

– Доброе утро.

В комнате было тепло. На столе меня дожидались чайник, бутылка молока, хлеб, сыр и масло на тарелке, накрытой стеклянной крышкой. Нелли сидела на диване, скрестив по-турецки ноги в полосатых гольфах, тихонько перебирая струны. Светлые волосы рассыпались по плечам. Рукава блузки девушка закатала по локоть, чтобы легче было играть.

– У тебя очень красивый голос, – искренне сказал я.

– Редко кто-то слышит, как я пою. Как твоя коленка?

– Хм, – я согнул и разогнул ногу, – я бы и не вспомнил о ней, если бы ты не сказала. Твоя работа?

– Вот бы все проблемы со здоровьем решались так просто…

– Спасибо, Нелли.

По-человечески я чувствовал к своей соседке по двору симпатию и благодарность. Как Иной я по-прежнему не доверял ей.

Просторная комната служила Нелли сразу спальней, кабинетом и гостиной. Здесь пахло девичьим уютом. Над письменным столом в углу нависали книжные полки в три ряда. На умело расписанной вручную стене дремала над морем Фудзияма – в кремово-розовом тумане цветущих сакур. Я заметил в дальнем углу, рядом с видеомагнитофоном, стойку с тремя японскими мечами, и мое недоверие укрепилось. Юная целительница, значит…

– Ты не пошла на учебу? – намазывая бутерброд, спросил я.

– Сегодня суббота.

– Не боишься проблем с Ночным Дозором из-за меня?

– Плохо ты знаешь Дозоры, – Нелли вздохнула, отложила гитару в сторону, – они заняты лишь вечной склокой между собою.

– И что же мне делать дальше? – словно бы в пространство проговорил я, краем глаза наблюдая за реакцией девчонки. Если она привела меня сюда с неким умыслом, следующим ее шагом будет подтолкнуть к какому-то действию.

– Можешь оставаться здесь сколько нужно, – пожала плечами девушка (на груди качнулся янтарный амулет), – больше я тебе ничем помочь не могу.

Браво. Или она очень хитра, или я параноик.

Я подошел к окну. Девочка в хитоне по-прежнему была на детской площадке, бесплотной тенью замерла посреди наметенного за ночь сугроба. Мне показалось, или она теперь подобралась ближе к нашему подъезду? Проходящие мимо люди, конечно же, не видят ни девчонку, ни ее ручного монстра, разлегшегося в Сумраке, – но на детской площадке в это прекрасное утро ни одного малыша.

В кармане затрезвонил телефон. Номер не определился.

– Слушаю.

– Привет, вор, – незнакомый голос, – как спалось?

Странно, но я совсем не испугался:

– Полагаю, вы ошиблись.

– Ошибся ты, Гордеев, и как бы эта ошибка не стала последней в твоей жизни.

– Кто вы такой?

– С тобой, воришка, говорит Дневной Дозор. Выходи на улицу с поднятыми руками, и на суде это будет зачтено. Мы все видим во дворе девчонку в ночной рубашке и ее сумеречного глиста, а это значит – ты у себя в доме или где-то по соседству. Теперь найти тебя – вопрос времени, и удрать ты не…

Я отключил телефон и вынул батарею. Никаких больше звонков, пока я сам не захочу.

Посмотрел через Сумрак вдаль. Они были там. Темные огоньки аур окружали район по периметру редкой цепью. Среди них попадались и Светлые, но немного – обозначали присутствие. Западня.

Густо-синий купол неба потемнел, будто на город пала исполинская тень. Из-за пазухи у облака испуганно выглядывало маленькое солнце. Оно казалось нарисованным. Я видел, как на том берегу затона, где белели вмерзшие в лед речные суда, ветер закручивал высокие смерчи из сверкающего снега, но вокруг нашего дома царил ледяной покой.

И вот теперь удушающей волной накатил страх. Да что же я украл, если такие мощные силы пришли в движение? О чем думал старик Омогой, когда подряжал меня, малоопытного мага-самоучку, на этот грех? Я вдруг ощутил себя летящим в крошечной лодочке в центр бушующего урагана; даже слегка закружилась голова.

Особенно угнетало, что в охоте на меня участвуют Светлые. Как часто я слышал пафосные речи о вечной благородной войне и недопустимости компромиссов с Тьмой. Добро не может ужиться со злом, говорили они. Но как легко в погоне за мимолетной выгодой добро принимает сторону зла!

– Бедный, – сказала тихо Нелли за моим плечом, – бедный мой, ты же ни в чем не виноват.

Я обернулся и вдруг увидел близко-близко ее льдисто-синие глаза, и светлую челку, и пушистые ресницы. Девушка встала на цыпочки, приобняла меня и поцеловала в губы. Я хотел что-то сказать, но нахалка едва заметно покачала головой: молчи.

Тонкие губы Нелли были сухими от волнения. И страх исчез, словно снятый этим неожиданным поцелуем. Я по-прежнему не понимал, что здесь происходит, но решил принять правила странной игры.

– Видишь их? – задал я риторический вопрос.

– Вижу. Они пришли на рассвете.

– Они могут добраться до нас?

– Пока нет.

– Пока? Мило! Я мог убежать из города вчера ночью, но послушал тебя, и теперь все пути к отступлению перекрыты. Нелли, что мне делать?

– Они приходят на рассвете, когда сон особенно глубок, – прошептала девушка, глядя на снежные смерчи вдали, – они нападают стаей, большими силами… и не оставляют в живых никого.

Все ясно. Я махнул рукой:

– Ладно, попробую уйти по крышам.

– Они пришли на рассвете, – Нелли взяла меня за руку, – они убили мою маму и тетю на глазах у дяди и бросили его умирать, искалеченного. Они дали слово чести, что выпустят их живыми, но солгали и ударили ему в спину. Дядя не инициировал меня до того утра, хотел подождать моего совершеннолетия. Но когда они окружили дом – понял, что ждать больше нельзя. После инициации он превратил меня в мраморную статую и спрятал среди других, настоящих изваяний. Дом сожгли, но я уцелела, хотя до сих пор помню опаляющий жар раскаленных углей и шелестящий пепел. Прошло несколько дней, прежде чем я вновь обрела свое тело. Я даже не простилась с мамой.

– Я… сожалею. Когда это случилось?

– Давно. Я была еще крохой.

– Это сделал Дневной Дозор?

– Просто банда Темных в маленьком степном городке… какие уж там Дозоры.

– Все это очень интересно, Нелли, но не понимаю, как это относится к…

– Поговори с дядей. Сейчас. Он поможет тебе.

Я прикусил губу. По-прежнему не понимал, что творится, но решил использовать любой шанс. Кстати, теперь ясно, почему квартира так серьезно защищена.

– Хорошо, веди к нему.

В дальней комнате было темно, тихо и пахло больницей. Я ждал услышать старческий скрипучий голос, увидеть инвалидное кресло, но ошибался.

Тонкий и маленький, как десятилетний мальчик, старый Иной на огромной кровати казался мертвым. Сперва я увидел его большие бесформенные руки, обтянутые тонкой желтой кожей, грубые, высохшие. От левой руки тянулась трубка к капельнице с прозрачной жидкостью. Новенькая пижама контрастировала с глубокими складками морщин, в них лениво пульсировали голубые вены. Высокий благородный лоб окружали седые, как октябрьский туман, вьющиеся волосы; с левой стороны лоб был как будто вбит внутрь, и я понял, что мозг старика необратимо поврежден. Ясно, зачем Нелли ходит на курсы целителей в Ночной Дозор, но тут дело совсем плохо. Случаются увечья, которые не под силу излечить даже Великим.

– Ты сама ухаживаешь за ним? – тихо сказал я. – Столько лет?

– Сиделкам он не доверяет. – Девушка с нежностью провела рукой по щеке старика.

– Он говорит?

– Если посчитает нужным.

– И этот парализованный, годами прикованный к постели старичок может дать мне совет, как спастись из дома, окруженного десятками боевых магов, каждый из которых сильнее меня?

– Спас же он меня в такой ситуации.

Я смирился:

– Что нужно делать?

– Возьми его за руку.

Я опустился на колено перед кроватью и взял сухонькую ладонь инвалида.

– Ищи в Сумраке… Когда-то он был молод, силен и красив; он проводил дни и ночи над летописями – и получил прозвище Книжник. Не буду мешать.

Я слышал, как Нелли вышла из комнаты, шурша тапочками. Поискал на полу свою тень, осторожно заглянул в Сумрак. В бесцветном мельтешении мягко засветилась аура старика… и снова мои ожидания были обмануты. Я привык видеть ауры больных бурыми или темно-серыми, с яркими алыми вкраплениями, неровными и поблекшими – у Книжника аура оказалась хоть и тусклой, но мягкого желто-зеленого цвета, словно спелое яблоко. Да, он сильно пострадал, и не столько телом, сколько душой. Связь его сумеречного облика с физическим очень слаба. Мог ли бы ему помочь даже самый сильный из целителей? Сомневаюсь. Печальная судьба. Прожить такую яркую жизнь и завязнуть в конце между мирами беспомощным калекой. Для чего Нелли длит его мучения? Не лучше ли дать бедняге уйти в глубину Сумрака навсегда?

Я мысленно потянулся к нему через серое мерцание.

«Книжник».

В ответ – только ледяное дыхание Сумрака и тишина.

«Книжник, пожалуйста, помоги мне».

Я опустил голову, вслушиваясь в неторопливое биение сердца лежащего передо мной полутрупа. Ничего. Почему Нелли была уверена, что он будет со мной разговаривать?

«Книжник… Темные пришли за мной. Они окружили дом, и если я не сдамся – атакуют. Тьма меня забери, если я знаю, что делать, но сдаться им – самоубийство. Я перешел дорогу каким-то жутким силам… не знаю, что может спасти меня».

И отклик пришел.

Серое мельтешение понемногу померкло, и я неожиданно увидел себя сидящим на белых истертых временем ступенях. Где-то высоко в облаках скользило неяркое солнце – камни были теплыми.

«Как твое имя?»

Я обернулся. Среди обломков мраморных колонн появилась рослая фигура. Да, это он… те же черты лица, но – высокий, с темными вьющимися волосами, широкоплечий, в белой свободной одежде. Ничего общего с племяшкой.

«Матвей».

«Друг Нелли?»

«Сосед».

«Единственный сосед, который знает о нас, – алкоголик Кеша, что все время клянчит деньги на опохмел…»

«Иной сосед».

Черные, как две крупные маслины, глаза внимательно изучали мое лицо. Книжник никуда не спешил. У него в распоряжении была вечность.

«Расскажи мне все, не забывая ни одной детали», – проговорил он. Его голос был глубоким и звучным, привыкшим повелевать.

Рассказ получился долгим, хоть я и торопился. Солнце стало припекать сильнее, и я услышал в траве стрекот цикад. Конечно, в Сумраке подобное невозможно. Это лишь морок, иллюзорный мирок, в котором Книжник коротает годы, предаваясь размышлениям и воспоминаниям на пороге небытия.

«Значит, ты даже не видел своего заказчика? Очень скверная складывается картина, мальчик».

Я промолчал в ответ. Лучший мой критик все равно я сам.

«Что тебе пообещали за артефакт? Кроме денег, конечно».

«Разрешение на вмешательство в судьбу. Третьего уровня».

«Кто-то умирает?»

Книжник и в самом деле проницателен.

«Мой отец. Рак в терминальной стадии».

Он кивнул:

«Хорошо. Принеси артефакт сюда и вложи его в мою руку».

«Извини, Книжник. Я вложу его только в руку заказчика».

«Ты у меня в доме, мальчик. Я могу заставить тебя отдать его».

«Нелли поклялась Светом, что в ее доме мне ничего не угрожает».

«Я не давал клятвы», – он слегка усмехнулся.

Приехали. Я почувствовал, как лбу выступила испарина.

«Ты можешь заставить меня отдать тебе ларец, в котором лежит артефакт. Но без моего добровольного согласия он не откроется. Всякий, кто попытается вскрыть его, уничтожит содержимое».

В зеленоватом сиянии по лицу старого мага пробежала легкая гримаса, и в ауре проступили алые нити.

«Ты молод и дерзок, но не глуп. Успокойся. Тебе ничто не угрожает в этих стенах. Гость моей племянницы – мой гость. Если верить твоему описанию – ты украл Перст Энлиля. Маклер, по твоим словам, бывает на Ближнем Востоке, а этот артефакт там видели сравнительно недавно, меньше века назад. Я думаю, Маклер – посредник, промежуточное лицо, так же, как и ты. Настоящий хозяин только готовился вступить во владение этой вещью; он не хотел, чтобы кто-то знал о ней, – потому и хранил артефакт не у себя. Скорее всего ты украл краденое. Скажи Нелли, чтобы нашла у меня в сундуке книгу легенд Эолиды и Трои авторства Эфора Кимского. Там есть страница-другая преданий о шумерском колдовстве… Когда меня искалечили, сожгли и большую часть книг, уцелели лишь те, что были в подвале, в том числе эта. Если заказчик обещает остановить Дозоры и уберечь тебя от суда – остается только избавиться от Стражей артефакта. Может быть, в книге найдешь что-то полезное».

«Спасибо за совет».

«Не благодари. У нас с тобой общий враг».

Неяркое зеленоватое сияние солнца поблекло. Книжник исчез. Камни исчезли. Я стоял на коленях в полутемной комнате и смотрел на холодную морщинистую ладонь на краешке одеяла.