Читать книгу На земле Святой Троицы - Николай Коняев - Страница 2

В село Сомино, самый дальний приход Петербургской епархии, нас пригласил священник церкви святых апостолов Петра и Павла отец Геннадий Беловолов.

Отец Геннадий принадлежит к тому новому священству, которым пополнилась Православная Церковь после атеистического лихолетья. Он закончил аспирантуру Института русской литературы (ИРЛИ), до сих пор работает научным сотрудником музея Федора Михайловича Достоевского, пишет диссертацию «Святоотеческие источники в романах Ф.М. Достоевского», но уже рукоположен в иереи, служит в храме села Сомино[1].

1

Не такое уж и великое расстояние от Петербурга, а совсем другая погода, снег чистый, зима спокойная, глубокая…

И простуда у моего спутника куда-то ушла.

Не зря еще в Питере, на вокзале, обещал ему отец Геннадий: «На свежий воздух попадешь да помолишься, вот и выйдет вся болезнь».

Вышла…

Главное же в Сомине – храм святых апостолов Петра и Павла. Он стоит на пригорке, видимый с любого двора, словно парит над землей, собирая воедино всю округу.

У Андрея Реброва об этом храме стихотворение написано:

– Не совсем об этом… – говорит Андрей.

Может, и не совсем…

Когда о храмах пишут, всегда получается не совсем об этом конкретном, а вообще о храме.

Иначе-то и не бывает. Иначе просто о памятнике архитектуры выйдет, а не о храме.

Но все остальное – точно.

И излука реки, и ельники, и необозримый белый простор, и храм…

А вот и дом отца Геннадия – как раз напротив храма.

2

Отец Геннадий, как я уже говорил, и сейчас продолжает совмещать службу в храме с музейной и научной работой. В приходе он проводит примерно половину времени.

Каждую неделю ездит сюда…

Семья летом живет в Сомине, а зимой – в городе.

Сейчас зима. Но в доме нет ощущения заброшенности, данности…

И дело не только в том, что печи накануне – кирпичи еще хранят тепло – протопили.

Нет… Дело в другом.

Жизнь здесь не сама по себе, а для Служения.

Дом при храме и жизнь – для храма. Без излишеств и своеволия.

И, конечно, иконы. Они висят в каждой комнате. Настоящие, намоленные иконы. Иконы, которые не только ты видишь, но которые и тебя видят. Какая-то ласковая строгость исходит от них. И от этого возникает в душе ясность и сосредоточенность.

А быт что?

О быте тоже нужно заботиться…

– Сегодня я сам управлюсь по дому, – говорит отец Геннадий. – А завтра служба в храме. На завтра распределим послушание. Тебе, Андрей, водное будет, а вам (это ко мне) огненное – печи топить.

3

Все знают, какое бессчетное число храмов было уничтожено у нас в России.

Но, пожалуй, только вот в таких дальних приходах и понимаешь, насколько опустошающим был этот смерч.

Церковь в Сомине – единственная на весь район. И понятно, что прихожане ее – не только здешние жители. Едут отовсюду. И едут издалека.

Здесь, в Сомине, даже есть специальный дом, что принадлежит церковной общине, в котором можно остановиться. Это что-то вроде бесплатной гостиницы. Здесь стоят кровати. Есть здесь и печь, где можно приготовить или разогреть еду.

И хотя много коек, как в общежитии, но чисто и уютно, даже по-домашнему.

Впрочем, это и есть дом. Странноприимный…

Такое вот совсем уже, кажется, исчезнувшее из языка слово встретилось здесь…

И встретилось не в разговоре, не в воспоминаниях, а наяву, живьем… Возле храма встретилось…

Вился дымок над трубой. Топилась печь в странноприимном доме. Мы зашли поздороваться.

Приехало несколько женщин из Пикалева.

Поговорили с отцом Геннадием о вечерней службе, о дровах, еще спросили что-то по хозяйству. Потом пожилая женщина отозвала отца Геннадия в сторону, и я, хотя и не прислушивался, различал в разговоре чужие в этом доме слова: иск, народный суд, заседание…

Оказалось, что женщину эту недавно уволили с работы, и она приехала просить благословения: хочет подать в суд, чтобы ее восстановили.

– Бедная женщина… – сказал про нее отец Геннадий. – Скорбь за скорбью у нее.

Возможно, читателю странным покажется соединение таких слов, как «благословение» и «судебный иск». Хотя чего же тут странного? Церковь не возбраняет искать защиты и в земном суде. Заботится она только о том, чтобы не ожесточилась в судебных кляузах душа человека. Тут-то и нужно благословение.

4

Погода менялась. Когда мы приехали в Сомино, днем подтаивало на солнышке. Но уже к вечеру, после вечерней службы, начало подмораживать.

Морозило все Прощеное воскресенье.

Отец Геннадий встал рано, я слышал сквозь сон, как умывался он, как молился, но самому проснуться сил не было. Так и ушел он без нас в церковь. Мы пришли туда, когда уже шла служба.

По сравнению с вечерней службой народу собралось много.

Весь зимний придел был заполнен. И исповедь долго шла, и причастие. А потом у отца Геннадия – мы-то уже вернулись в дом перекусить – еще крещение было, дома он появился только около четырех.

– И не тяжело так – с утра, не евши? – спросил я.

– Нет, – ответил отец Геннадий, – и не замечаешь, когда службу ведешь. Сейчас бы только чайку попить и дальше служить идти. Будет чин Прощения…

Действительно, попил чаю и отправился снова в храм, куда, выполнив «водное» и «огненное» послушания, пришли и мы.

Сейчас народу было совсем мало, всего несколько человек, но светились огоньки у икон, звучали слова молитв…

5

После службы собрались у отца Геннадия заговеться на Великий пост.

Пришли учительница литературы сельской школы Наталья Ивановна, крестившаяся год назад в свои почти шестьдесят лет, а теперь читающая на клиросе, главный врач местной амбулатории Мария Андреевна, фельдшерица Людмила, которая читала на литургии Апостол, другая молоденькая учительница с мужем-лесничим – к церкви сейчас потянулась сельская интеллигенция.

Пришел и алтарник Володя Костромской, бывший студент Литературного института…

Это главные помощники отца Геннадия.

Я почитал свой очерк об убийстве монахов в Оптиной Пустыни, опубликованный в «Молодой гвардии»…

Сколько раз мне приходилось читать свои сочинения и где только ни приходилось, но в этом чтении в доме сельского священника было что-то особенное.

И разговор после чтения тоже завязался очень душевный.

Говорили об истории здешней церкви.

В прошлом Сомино было большим купеческим селом, и храм с колоннами так и строили, чтобы подчеркнуть его значимость.

Володя Костромской рассказал, что в 1820 году жители Сомино обратились к императору Александру Павловичу с прошением о строительстве в их селе церкви святых апостолов Петра и Павла.

Отец Геннадий рассказал, что одновременно с церковью Петра и Павла в Сомино местный помещик, генерал Илья Мамаев, начал строить храм в соседнем Журавлеве. И движимый ревностью, истратив все свое состояние, поставил-таки пятиглавый – подобного и в Петербурге не было – Воскресенский собор с восемью престолами.

Церковь в Сомино вновь открыли в 1940 году, и она, слава Богу, сохранилась, а храм в Журавлеве, к прискорбию, до сих пор в забвении.

И о чем бы ни говорили мы: о трагедии ли, разыгравшейся в Оптиной пустыни в пасхальную ночь, о Сомине ли, которое – еще предшественник отца Геннадия высчитал – стоит на одном меридиане с Иерусалимом, и здешнее время по минутам совпадает с земною жизнью Спасителя и Богоматери, о погоде ли говорили – все получалось о самом главном, без суеты, без раздражения…

Мы все, собравшиеся здесь, были разными.

И мало мы знали друг о друге.

Но я смотрел на незнакомые мне еще вчера лица и думал, что самое главное друг о друге мы, конечно же, знаем – знаем, что мы православные…

На этом и завершилось Прощеное воскресенье.

6

Шутя, отец Геннадий сказал, что слова песни «У природы нет плохой погоды» – почти дословная цитата из Епитимийника Кирилла Белозерского, ибо там сказано: «А кто похулит погоду, тому три дня поста…»

Это в городе у нас погода сделана отчасти и самим человеком, а в сельской местности пока от Бога она, так что грех жаловаться здесь на погоду.

С утра понедельника опять начало подтаивать и воздух словно бы засветился, засверкал в солнечных лучах.

Службы не было, и мы пошли в лес.

Вернее, это местный пастух Петр повел нас показать дальние ключи.

Ключей вокруг Сомина много.

Называют их здесь ржавцами, и они повсюду, словно сама здешняя земля сочится благодатью. Но дальние ключи – особенно мощные. Словно водопад стекает по крутому берегу Соминки…

Петр показывал ключи, и лицо его светилось радостью, как будто он свое хозяйство показывал.

Впрочем, чье же еще, если не свое?

Отсюда, с крутого берега, хорошо было видно всю округу. И церковь святых апостолов Петра и Павла – тоже. Она виднелась среди еловых ветвей, словно елочная игрушка.

Уже в который раз убеждался я, что отовсюду виден храм.

И он-то и собирает округу воедино, держит ее, не дает распасться пространству на куски снежного безлюдья…

И ночью тоже так. Гаснут огни, пропадают в темноте улочки, но освещенная прожекторами церковь сияет в кромешной ночи, обозначая путь для припозднившегося путника.

7

Вечером в понедельник, как и по всем церквам православной России, начали читать в церкви святых апостолов Петра и Павла покаянный канон Андрея Критского.

Паникадила были потушены, горели только свечи, да огоньки лампад светились в темноте.

Суровые звучали в сумерках храма слова канона.

На чтение собралось человек двадцать.

Для Сомина это немало.

«Для меня каждый новый прихожанин – радость», – говорил отец Геннадий.

Прекрасен этот канон, исполненный величественной поэзии. Но в сельском храме, среди бесконечной тишины и забытости, слова его звучат особенно торжественно и значимо – слова, открывающие Великий пост:

«Откуду начну плакати окаяннаго моего жития деяний? Кое ли положу начало, Христе, нынешнему рыданию? Но яко благоутробен, даждь ми прегрешений оставление».

В темных стеклах окон вечерние огни Сомина мешались с отражениями лампад и свечей, и казалось, что там, за стенами храма, – огромное селение.

Впрочем, почему же казалось, если зримо и реально было явлено сейчас то Сомино, которое было, которое есть, которое будет, пока будут звучать в православных церквах покаянные слова:

«Душе моя, душе моя, востани, что спиши? Конец приближается, и имаши смутитися. Воспряни убо, да пощадит тя Христос Бог, везде сый и вся исполняяй»…

1

События, описываемые в очерке, происходят в 1994 году. Сейчас протоиерей Геннадий Беловолов служит на Леушинском подворье в Санкт-Петербурге.