Читать книгу Древняя штучка - Алексей Макеев, Николай Леонов - Страница 2

Такого клева они не видели уже давно. Окунь, язь, красноперка, лещ… Рыба кидалась на крючок как ошалелая, словно сам хозяин здешних вод – общеизвестный Водяной – отдал ей свой строгий, неукоснительный приказ: «Кле-е-ва-а-а-ть!»

Порыбачив на утренней зорьке менее часа, оперуполномоченные Главка угрозыска, полковники Лев Гуров и Станислав Крячко, внезапно обнаружили, что их садки – почти под завязку. А рыба все клюет и клюет… Первым опомнился от этого наваждения Гуров. Кинув в садок очередного язя, он некоторое время помедлил, глядя на ярко-синюю гладь озера Мраморного в обрамлении густой зелени леса, и окликнул своего старого друга, который с горячечным блеском в глазах выуживал крупного окуня-горбача:

– Ну и куда ты его сунешь? Себе за пазуху, что ль?

Тот, недоуменно замерев, издал озадаченное «хм-м-м-м-м…» и, взглянув на свой плотно заполненный садок, пожал плечами:

– Ну, куда-куда… А давай я его отпущу?! А что? Сейчас это модно: поймал и отпустил, поймал и отпустил… Плыви, счастливчик! – Он кинул горбача в воду, и тот, не мешкая, тут же исчез в глубине. Помахав ему вслед рукой, Стас огорченно вздохнул: – Знаешь, Лева, как сказал Шекспир в своем тринадцатом сонете: когда слишком хорошо – это тоже нехорошо… Когда нет клева – да, это скукота. Но когда рыба клюет как полоумная – тоже скучно. Это все равно что ты пришел в бесплатный магазин и там на халяву грузишь в тележку все подряд, не разбирая. Тоска зеленая! Это уже не состязание с добычей, а примитивное «хапалово». И еще… У меня с некоторых пор появилось такое наблюдение: если на рыбалке нам везет, то гарантированно жди неприятностей. Кстати, в народе всегда была такая примета: если год урожайный на грибы, то жди войны.

– Ну, тогда давай закругляться? – смеясь, предложил Гуров. – А то вдруг станем участниками какого-нибудь военного конфликта с участием местных «хомячков»? Как когда-то – помнишь? – к нам приперлась целая бригада алкашей, которые начали «качать права» и канючить на «литруху»?

– А-а, было дело… Мы тогда где рыбачили-то? На Сизовских прудах, что ли? Ну да, ты, наверное, прав – пора уже сматывать удочки. Все! Хотя… Это как бы не вписывается в рыбацкие традиции – положено-то ловить до тех пор, пока клев не иссякнет…

– Резонно, – согласился Лев, начав паковать свои снасти. – Но мы их нарушим! Кстати, насчет Шекспира и его сонета – сам придумал?

– А ты считаешь, что товарищ Шекспир такого сказать не мог? Как тебе не…

Его последние слова заглушил внезапно огласивший просторы озера рев мотора. Вздымая высокую волну, из-за поворота вылетел гидроцикл, летящий по озеру метрах в пяти от берега. Оглянувшись в его сторону, Крячко возмущенно заорал:

– Эй, придурок! Рыбу распугаешь!

– Да пусть пугает! – тронул его за плечо Лев. – Мы же собрались домой? Верно? Теперь уже точно можно сматывать удочки без колебаний и сомнений.

– Да, давай сматывать, а то…

Договорить Станислав не успел, поскольку его перебил звонок сотового Гурова, пропиликавший бессмертно-хитовое: «Как хорошо быть генералом, как хорошо быть генералом!..» Оба опера сразу поняли, что это их старый приятель и по совместительству их же начальник, генерал-лейтенант Петр Орлов.

– Ну, что я говорил?! Неспроста был такой клев, неспроста! Чую, ща Петруха подкинет нам «непыльную работенку», – с иронией в голосе произнес Стас.

Впрочем, ошибиться в таком прогнозе было бы достаточно трудно, поскольку любой звонок Орлова в их выходной практически всегда означал что-то внеочередное и обязательно заумно-запутанное. Голос генерала звучал суховато и деловито, но с извиняющимися нотками:

– Лева, вы со Стасом на рыбалке? Надеюсь, не слишком побеспокоил? Как у вас там, клюет?

– Уже не клюет… – чуть флегматично ответил Лев. – Но ты тут ни при чем – нам самим уже надоело то и дело закидывать и подсекать.

– Что, такой мощный клев? – мгновенно изменившимся голосом уточнил Орлов.

– Не то слово! Клев был фантастический. Но ты, как я понимаю, заходишь издалека, чтобы преподнести нам какую-то крайне «приятную» новость? Говори уж сразу, чего там припрятал в рукаве…

– Гм… Да, Лева, дело, я бы сказал, вроде и ординарное, но… – Генерал на мгновение запнулся и продолжил: – Оно очень непростое, и за его кажущейся рутинностью видится нечто весьма серьезное.

– Петро, ты так обтекаемо излагаешь, как будто хочешь меня заинтриговать, – невольно рассмеялся Лев. – Так что там и где стряслось? Давай, выкладывай. А то я уже начинаю скучать. Стас, вон, вообще уже зевает. Ну?

Но Орлов не был бы Орловым, если бы не постарался затянуть интригу.

– Знаешь, Лева, вы же скоро домой? Вот и заверните в «контору» – я на месте, тут и поговорим… День только начался, времени – полно… Ага? – предложил он с безграничной начальственной задушевностью.

– Ла-а-дно уж! Зае-е-е-дем! – склонившись к трубке, зычно уведомил Стас.

– Ну и замечательно! Жду!

Припарковав на ведомственной стоянке Главка свой старый (но необычайно надежный!) «Мерседес» (чаще прозываемый «мерином»), Станислав захлопнул дверцу и с долей сарказма объявил:

– Ой, чую, ща он нас «обрадует»! Ой, обрадует! Уж такую небось хреновину заготовил, что и за месяц нам не разгрести…

Не таил Крячко своей язвительности и войдя в кабинет Орлова.

– Ну и чем ты нас надумал «осчастливить»? – поздоровавшись, с некоторым даже вызовом спросил он.

Изобразив уже традиционный приглашающий жест, Петр предложил приятелям занять место в креслах и участливо спросил:

– Может, чайку?

– А может, ближе к делу? – предложил Гуров, вскинув вверх указательный палец. – А то пока «ля-ля-тополя», у нас рыба в машине протухнет. На дворе хоть и сентябрь, но температурка под двадцать по Цельсию, между прочим! Кстати! А давай положим ее вот сюда? – указал он на холодильник, стоящий в углу генеральского кабинета.

– Точно! Он все равно наполовину пустой. Ты как на это смотришь? – вопросительно посмотрел на генерала Стас.

– По-моему, у вас самих в кабинете есть вполне вместительный холодильник! – отмахнулся тот. – Так что воспользуетесь им. Ну, а если ближе к делу, тогда слушайте… Около часа назад у себя в квартире был найден без сознания профессор-историк, членкор Академии наук Дорынов. По словам его жены, которая обнаружила потерпевшего и позвонила в полицию, кто-то напал на профессора, каким-то образом его усыпил, вскрыл сейф в его кабинете и взял оттуда какие-то бумаги. Что за бумаги – она не знает, но уверена, что это могло быть что-то очень важное: в этом сейфе хранились только самые-самые ценные исторические документы. Ну, райотдел, с учетом особой ценности похищенного, тут же переориентировал заявительницу на нас. Вот теперь придется возиться с этим делом нам.

Разом издав недоуменное «гм-м-м!», опера переглянулись.

– И это – именно то, ради чего ты нас выдернул с выходного? – выжидающе прищурившись, поинтересовался Лев и сокрушенно покрутил головой.

– Да, Петро, похоже, на этот раз ты и вовсе дал во-о-о-т такого маху! – Крячко, широко раскинув руки, изобразил ими нечто необъятное. – Это происшествие для какого-нибудь районного отдела, но никак не уровень Главка. Скоро нам будут втюхивать, например, кражу старых драных штанов, месяц болтавшихся на заборе, а потом вдруг исчезнувших, или каких-нибудь стоптанных галош сорок пятого размера…

С недовольной миной Орлов тягостно вздохнул, как бы желая сказать: «Ну и капризов у вас – хватит на целый детсад, да еще и на ясли останется!»

– Отвечаю по пунктам… – заговорил он, сцепив меж собой пальцы рук. – Некоторые «шибко крутые» опера, для которых только то и дело, где надо кулаками махать да палить из пистолета, считают, что безусловно ценным могут быть только лишь «ювелирка» или, там, полотна Рембрандта-Рафаэля… Однако скажу откровенно: они глубоко заблуждаются. Иной документ античной поры, – а профессор Дорынов занимается эпохой Древнего Египта, Греции и Рима, – вообще не имеет цены в денежном выражении. А в деньгах – это миллионы. Если не десятки миллионов долларов.

– Допустим… – с независимым видом обронил Гуров.

– Да не «допустим», а так и есть! Самое характерное, что вор, взяв какой-то документ из сейфа, не тронул имевшиеся там несколько золотых изделий, тоже эпохи античности. О как!

– Так может быть, никто ничего оттуда и не взял? – Стас изобразил рукой замысловатый жест. – Может быть, никакой кражи-то и не было? Если эта особа не знает, какие именно там могли быть документы, то чего подняла панику? Нет, это что-то феноменальное: «Я не знаю точно, но мне кажется, что где-то что-то пропало! Будьте добры – найдите мне пропажу!»

– А открытый сейф? – даже подался вперед Орлов.

– Дедушка-профессор в силу склероза сам забыл его закрыть… – поморщившись, саркастично усмехнулся Лев. – А тут как раз скакнуло давление, он отключился… Говоришь, жена его нашла. А она-то сама где была в это время?

– М-м-м… По-моему, у своей визажистки. Я, кстати, в телефонном разговоре сам ее об этом спрашивал: он не мог забыть про открытый сейф? Она сказала, что у него с головой все в порядке, хотя ему уже далеко за семьдесят. Нет, нет, что-то, я так понимаю, все-таки произошло. Мужики, ну, не в службу, а в дружбу: съездите, гляньте, что там и как! Если пустоцвет, тогда – все, как говорится, отпад, Каштанка! А если что-то и в самом деле реально серьезное, то… Тогда вам все же придется, други мои, покопаться, поискать…

– Ну, хорошо, давай съездим, глянем… – поднимаясь с кресла, махнул рукой Лев. – Давай нам в подмогу пару хороших криминалистов… Судмедэксперт, слава богу, не нужен. Где там этот профессор обитает?..

На улицу Звонцовую опера прибыли минут через пятнадцать. Крячко успешно миновал предобеденные пробки, прорулив через дворы и переулки, что и позволило сэкономить время. У дома двадцать девять – новенькой «башни» с одним подъездом, выходящим в благоустроенный двор, к тому же огороженный решеткой, – вдоль тротуара теснилось довольно много машин, преимущественно престижных марок. Судя по всему, проживали в этой каменной «хижине» весьма небедные люди.

Набрав на пульте домофона, установленного у калитки, номер шестьдесят, они услышали отклик женского голоса:

– Кто там?

– Уголовный розыск! – лаконично представился Гуров.

– Проходите! – обрадованно пригласила женщина, и опера с криминалистами проследовали через калитку к подъезду.

В просторном холле подъезда за столом восседал мужчина восточной наружности. Гуров показал ему удостоверение и с криминалистами направился к лифту, а Стас остался в холле, чтобы побеседовать с консьержем. Лев и два его спутника – самые опытные и знающие свое дело криминалисты Главка, капитаны Демьянов и Немельчик – поднялись на четвертый этаж.

На звонок в дверь им открыла дама лет сорока, которая небезуспешно старалась казаться на тридцать с небольшим. Лишь взглянув на нее, Лев интуитивно почувствовал, что дамочка весьма и весьма непроста. Пригласив визитеров пройти внутрь и представившись как Луиза Матвеевна Чубаткина, она рассказала о случившемся во всех подробностях.

По ее словам, сегодня утром она поехала к своей стилистке-визажистке, которая имеет свой небольшой салон в соседнем микрорайоне. Поскольку та была загружена сверх всяких норм, ей пришлось около часа дожидаться своей очереди. Затем еще около часа ушло на все положенные процедуры. Вернувшись домой, она обнаружила своего супруга лежащим в прихожей без чувств и тут же вызвала «неотложку». Прибывшие врачи констатировали, что профессор пострадал от химпрепарата нервно-паралитического действия.

Заподозрив неладное, Луиза спешно осмотрела квартиру и обнаружила, что потайной сейф в кабинете мужа открыт (дверцу сейфа маскировала висевшая поверх нее картина), а в его замке торчат ключи. Предположив, что грабитель мог украсть оттуда нечто очень ценное, она позвонила в полицию. Но те, лишь узнав, кого ограбили и что именно могло пропасть, спешно переадресовали ее прямо в Главк угрозыска.

– Может, это и к лучшему, что они не рискнули взяться? – заметила хозяйка квартиры. – Нашим местным я не очень доверяю. Когда в прошлом году с машины Аркадия Тимофеевича какие-то обормоты прямо в нашем гараже сняли все четыре колеса, эти «уездные пинкертоны» так ничего и не нашли!

– Хорошо, мы приступаем… – Лев жестом руки дал понять криминалистам, что они могут начинать свою работу.

Те, тут же раскрыв свои чемоданчики-кейсы, наполненные всякими сыскными штуковинами, для непосвященного совершенно непонятного назначения, начали дотошно изучать дверные ручки, замки, стены, пол в прихожей и в кабинете и всякие другие места, на которых, по одним им ведомым признакам, могли остаться какие-то характерные, значимые для сыска следы. Гуров тем временем прошелся по просторной профессорской квартире, особо тщательно осмотрел с порога кабинет хозяина – дальше он проходить не стал, чтобы не затоптать следы похитителей (не исключалось и то, что их было несколько), после чего продолжил разговор с Чубаткиной.

Лев попросил ее рассказать о людях, которые у них часто бывают в гостях, кто мог бы знать про древние раритеты, хранящиеся в сейфе, а также о родственниках ее самой и профессора. Луиза Матвеевна сообщила, что у нее самой родственников в столице нет, да и вообще ее родных – раз, два и обчелся.

– …Я сама из Краснодара, все мои, кто еще есть, проживают там, – пояснила она. – Родителей нет уже давно, есть только двоюродная сестра да двое племянников. Они студенты, учатся там же, в Краснодаре, на кого – не знаю. А вот у Аркадия Тимофеевича и родных, и тем более друзей в Москве предостаточно. Но перечислю только тех, с кем знакома. Мы с ним в гражданском браке живем четвертый год, поэтому знаю еще не всех.

Как Чубаткина рассказала далее, в другом конце столицы проживает родной брат профессора, Георгий Тимофеевич, который до пенсии работал обычным школьным учителем. У него двое давно уже взрослых сыновей, но с ними она не знакома. Есть сестра, тоже уже в годах – ей под семьдесят, она когда-то работала медсестрой. Ее сын Антон – племянник профессора – у них изредка бывает. Последний раз заезжал где-то полгода назад. По мнению Луизы, тип он весьма скользкий, хитрый и корыстный. Своих детей у профессора трое – двое сыновей и дочь. Все они живут и работают вдали от Москвы, у отца бывают редко. Особенно после того, как после смерти жены он сошелся с Луизой.

– Не знаю почему, но дети как-то сразу восприняли меня в штыки, – обиженно вздохнула она. – Познакомились мы случайно, на симпозиуме по скифской культуре. Для его участников я организовывала культурную программу. Я Аркадию Тимофеевичу не навязывалась. Он сам уговорил меня стать его женой. Предлагал расписаться, но я отказалась. Рассудила так: сначала поживем, а потом уже решим окончательно, стоит или не стоит расписываться. Его дети, узнав о моем появлении в доме, фактически объявили нам бойкот.

– А кто они, кем работают? – поинтересовался Гуров, но в этот момент на пороге появился Станислав. Поздоровавшись, он бодро сообщил, кося любопытным глазом в сторону Луизы:

– Поговорил я с консьержем, просмотрел записи камер видеонаблюдения, сделал на флешку копии тех фрагментов, которые могут иметь отношение к происшествию… Э-э-э… Кстати! Я, кажется, не совсем вовремя? Все понял и осознал. Ладно, занимайся – извини, что перебил. Пойду, гляну, что там у парней, а потом все обсудим.

Он быстро ушел к криминалистам, а Лев продолжил разговор с Чубаткиной. По словам Луизы, дети Дорынова умом пошли в отца. Все окончили вузы, все работают на престижных должностях. По стопам отца пошла только младшая из детей – его дочь. Она, со своим мужем и детьми, проживает в Новосибирске, уже защитила кандидатскую диссертацию по истории древних жителей Средней Сибири. Самый старший сын стал геологом, сейчас он тоже в Сибири, работает первым замом генерального директора крупного горно-обогатительного комбината. Другой сын окончил мореходку и стал капитаном большого пассажирского лайнера. Отцу они периодически звонят, общаются с ним, но в гости за все это время не приезжали ни разу.

Вернувшийся к ним Стас сообщил, что у криминалистов «дело – дрянь». Чего-то такого, что годилось бы для идентификации грабителя, обнаружить пока что не удалось. Ну а от консьержа он узнал, что сегодня с утра у профессора было пять визитеров: двое его студентов-дипломников, которых он консультирует, один аспирант, под руководством профессора кропающий кандидатскую, домработница и слесарь-сантехник.

– Какой еще слесарь? – удивленно спросила Луиза. – Ни я, ни Аркадий Тимофеевич никакого слесаря не вызывали.

Заглянув в блокнот, Крячко недоуменно хмыкнул:

– У консьержа записано: слесарь-сантехник Роман Корин, управляющая компания «Оптимум». Сейчас можем его посмотреть по видеозаписи. У вас есть ноутбук, компьютер?

– Конечно! – прощебетала Луиза.

Стас молча передал Гурову флеш-карту, и Лев, выведя на монитор ноутбука запись с визитом сантехника, увидел на экране идущего ко входу в здание молодого мужчину в спецовке сантехника, чем-то похожего на Бельмондо в молодости. Видео длилось менее минуты. Потом на экране появился второй фрагмент видеозаписи с другой камеры – уже внутри вестибюля.

Вот сантехник подходит к консьержу, они о чем-то разговаривают. «Бельмондо» показывает ему какую-то бумагу, консьерж что-то записывает и указывает сантехнику на лифт. Сантехник заходит в кабину лифта – и на этом видео заканчивается.

– Нужно срочно найти этого сантехника и допросить его! – категорично проговорил Лев. – Да и Аркадия Тимофеевича навестить не мешало бы! Он в какой клинике?

– Здесь, в одном квартале от нас, клиника «Ромашка», – указав рукой куда-то вбок, ответила Луиза. – Я перед вашим приездом звонила туда, мне сказали, что Аркадий Тимофеевич уже начал приходить в себя, но пока еще очень слаб.

– Станислав Васильевич, ты кого на себя берешь? – Лев оглянулся в сторону недовольно косящегося на него Крячко.

– Ну, давай поищу сантехника… – пару секунд подумав, ответил тот. – Ваша управляющая компания где находится? – с постным выражением лица спросил он у Луизы.

– Через дом от нас, в двадцать седьмом их контора…

Опера одновременно вышли на улицу, обмениваясь малозначащими фразами. На предложение Стаса довезти Льва до клиники тот отказался:

– Больницу я вижу прямо отсюда – вон она. Туда ходьбы минут десять, не больше. Профессор оттуда вряд ли куда денется. А вот слесаря, думаю, тебе поискать при- дется…

Стас громко фыркнул и захлопнул дверцу машины, а Гуров направился быстрым шагом к машине.

Как и предполагал, до клиники ускоренным шагом он добрался меньше чем за десять минут. Узнав у дежурной медсестры о состоянии профессора Дорынова, Лев поднялся на второй этаж и, постучав в дверь двадцатой палаты, заглянул внутрь. Палата была одноместной, повышенной комфортности. На койке, свесив ноги, сидел еще крепкого вида седой мужчина преклонных лет в больничной пижаме.

– К вам можно? – спросил Лев и, получив утвердительный ответ, вошел в палату.

Поздоровавшись, он показал свое удостоверение. Ответив на приветствие, Дорынов указал ему на стул и поинтересовался причинами визита.

– А причина, Аркадий Тимофеевич, очень проста и обыденна – на вас в вашей собственной квартире было совершено нападение, и у вас что-то похитили из домашнего сейфа… Так что мое появление полностью укладывается в рамки нашей служебной рутины.

– Что-то похитили из сейфа? – недоуменно нахмурился профессор. – Вас вызвала Луиза? Сейф вы уже осматривали?

– Да, нас вызвала ваша супруга. Придя домой и обнаружив вас лежащим без сознания, она позвонила в полицию. Она же обнаружила и то, что сейф открыт, однако что именно пропало – не знает. Но, по ее словам, хранящиеся в нем какие-то древние золотые изделия грабитель не тронул. Я сейф осматривал лишь визуально – им еще только собирались заниматься наши криминалисты

– Вот даже как … – Дорынов явно был огорчен услышанным. – Это очень плохо! Значит, они пошли ва-банк…

– Простите, но кто именно «они» и почему эти «они» пошли ва-банк? – сразу насторожился Гуров.

– Они – это международные спекулянты от науки, охотящиеся за древними раритетами. А у меня в сейфе хранился весьма необычный и ценный раритет времен не то что Древнего Египта, но и, возможно, времен самой Атлантиды. Это папирус, имеющий возраст не менее шести, а то и восьми тысяч лет. Они у меня его уже не раз пытались купить, предлагали колоссальные деньги. Но я отказался. Считаю, что он принадлежит России, тем более что в имеющемся на нем тексте есть упоминание о нашей стране. Правда, полностью текст мне расшифровать пока не удалось. Но – вы не поверите! – вынужденно побывав в почти коматозном состоянии, я вдруг понял, каков может быть ключ к разгадке нерасшифрованной части текста.

– Аркадий Тимофеевич, если этот документ имеет столь большую историчес- кую ценность, то зачем же вы его хранили дома? Есть же специальные места хранения, куда более надежные, чем ваш личный сейф! – с укором произнес Лев. – Разумеется, мы приложим все силы, чтобы его найти и вернуть, но… Но сами понимаете, что у грабителей перед сыщиками всегда есть преимущество во времени и возможностях заметать следы. Как говорят в народе? У вора – сто дорог, а у сыщика – только одна.

Слушая его, профессор грустно усмехнулся:

– Лев Иванович, я бы и рад был поместить этот папирус в хранилище более достойное и надежное, но его туда не приняли. Да, представьте себе, его назвали новоделом, то есть фальшивкой. По мнению, так сказать, специалистов, проводивших экспертизу папируса, он сработан давно и очень умело. Но ему никак не более пятисот лет, и половина его текста – кем-то придуманная абракадабра. Им и невдомек, что первая половина текста написана на языке древних египтян, а вторая половина, как я считаю, на языке еще более древних атлантов.

– А откуда он у вас появился, этот ра- ритет?

– Я его купил у одного среднеазиатского гастарбайтера за большие деньги… – после некоторой заминки признался Дорынов.

Как далее явствовало из его повествования, произошло это чисто случайно. Позапрошлой зимой знакомый всему их дому дворник Хаджи внезапно заболел, и его временно подменил его же земляк по имени Мехмед. Дело было в середине февраля, когда уже начались обычные для той поры метели. Как-то, возвращаясь домой, профессор увидел нового дворника, который, скрючившись и опираясь на метлу, стоял на ветру перед огромным сугробом. Как видно, он собирался его разгребать, но подвело здоровье.

Будучи человеком неравнодушным, Дорынов остановился и спросил, не требуется ли тому какая-либо помощь. Мехмед на ломаном русском посетовал, что сам-то он еще ничего, а вот его жена совсем плоха. Ей требуется дорогостоящая операция, поэтому он сейчас и горбатится сразу на трех работах, чтобы к весне успеть собрать нужную сумму, иначе потом будет поздно.

– Скажите, гаспадина, а в ваш дом живут люди, которым нужно всякий старинный редкость? Я бы им продал и поехал лечить свой жена… – в порыве откровенности пояснил гастарбайтер.

На вопрос профессора, что это за редкость и сколько он за нее хочет, Мехмед ответил, что эта вещь постоянно с ним – он с ней никогда не расстается. И если они отойдут в более тихое место, то он покажет свою диковину. Зай- дя в крохотную дворницкую бытовку, где хранились лопаты и метлы, гастарбайтер достал из-за пазухи выточенный из какого-то очень твердого дерева, напоминающего самшит, которое пахло какими-то ароматическими смолами, продолговатый футляр овальной формы. В длину он был сантиметров сорок.

Сняв очень плотно подогнанную крышку, Мехмед достал из футляра нечто наподобие свернутого в трубку куска толстой, серовато-желтоватой бумаги, исписанной иссиня-черными древнеегипетскими иероглифами. Лишь взглянув на папирус, Дорынов сразу же понял, что это и в самом деле редчайший раритет очень древних эпох и стоить он может сумм, выражающихся в миллионах рублей. Но, с одной стороны, таких денег (хоть и был он человеком вовсе не бедным) профессор в тот момент выложить возможности не имел. А с другой – имелся такой этический вопрос, как происхождение этого раритета: откуда он взялся, кто им владел, не может ли он оказаться краденым?

Мехмед нехотя рассказал, что эту вещь перед поездкой в Москву ему дал его родной брат. Тот одно время примыкал к радикальным исламистам, хозяйничавшим в Ираке. Но когда ему стало ясно, что он – не более чем мелкая разменная монета, удел которой – безвестно погибнуть за корыстные интересы главарей, брат Мехмеда во время одного из боев притворился убитым, а когда стемнело, поспешил скрыться и вернуться в родные края. Эту вещь еще в Ираке он выменял на автомат Калашникова советского производства, который нашел в одном из блиндажей, покинутых иракской армией. Как этот папирус попал в руки того человека, брат Мехмеда не знал. Но, учитывая то, сколько иракских музеев было разграблено исламистами, скорее всего, он был добыт именно таким путем.

Вернувшись домой, брат Мехмеда пробовал продать раритет своим местным торговцам, но тех эта вещь не заинтересовала. Лишь один из них посоветовал везти такую диковину в Москву, где она могла найти своего покупателя и достойную цену. Но сам брат Мехмеда ехать в российскую столицу побоялся, поскольку подозревал, что может находиться в базе данных российских спецслужб как член запрещенной в России организации и рискует быть задержанным ФСБ, поэтому отдал свой раритет Мехмеду, чтобы он отвез его в Москву.

– Ну, подумал я, подумал, да и решил: я же не себе его покупаю, а чтобы передать государству! – тягостно вздохнул профессор. – Ну, не купил бы я этот раритет, и ушел бы он за границу, как туда уходят тысячи других объектов культурного наследия – и нашего, и не нашего, чтобы там осесть в частных коллекциях, где он будет навечно похоронен. Ведь если такое случится, то возможностей изучить этот папирус ни у меня, ни у кого-то другого наверняка уже не будет.

– И за сколько же вы его приобрели? – поинтересовался Гуров.

– За двести тысяч рублей… – скромно произнес профессор. – Я как раз получил гонорар за свою новую монографию, изданную в Англии, ну и купил. Правда, Луизе пришлось остаться без норковой шубы. Она, конечно, обиделась, но… Упустить такую вещь я не мог. Еще только начав расшифровывать египетскую часть текста, я нашел там столько такого необычного, что это ставит под сомнение энное число уже устоявшихся исторических аксиом. Если этот папирус признать подлинником, то тогда десятки, а по всему миру, скорее всего, сотни историков, в том числе и с академическими титулами, окажутся у разбитого корыта. А все жаждут, условно говоря, стабильности, пусть и основанной на ложной информации…

На просьбу Льва перечислить всех, кто обращался к Дорынову с просьбой продать им раритет, тот назвал более десятка зарубежных как частных лиц, так и организаций, одни из которых были чисто научными, а другие – весьма мутными шарашками, лишь имитирующими свою принадлежность к науке. В частности, он особо выделил базирующуюся в Женеве Международную гильдию независимых историков и прописанную в Сан-Франциско Ассоциацию исторического поиска. Из частных лиц Гурова очень заинтересовал некий профессор Мартинган, преподающий в одном из университетов Уэльса, «в миру» более известный как крупный спекулянт всевозможными раритетами. Кроме того, желали купить папирус проживающий в Италии американский аукционист Джузеппе Борзини и крупный бельгийский торговец антиквариатом Рене Дюппелен.

– Аркадий Тимофеевич, а каким образом все эти организации, все эти люди узнали о вашем раритете? – выслушав профессора, спросил Гуров.

– Так я, собственно, никогда и не делал тайны из его существования, – недоуменно повел головой Дорынов. – Самое первое сообщение я сделал через неделю после того, как его купил. Как раз проходил локальный симпозиум историографов, куда был приглашен и я. К этому времени египетская часть текста мною уже была во многом расшифрована, и я в своем выступлении счел возможным сослаться на приведенные там факты.

– А что за факты? – уточнил Лев.

– Ну, например, автор текста утверждал, что пирамиды были построены вовсе не египтянами, а атлантами, которым они служили чем-то вроде средства для связи. Одни пирамиды были информационными воротами в подземный мир нашей планеты, другие – в отдаленные участки Вселенной. Общаясь с разумом иных миров, жрецы атлантов получали нужные им знания. Фантастично? Согласен. Но ведь незнание нами тех или иных фактов, событий, явлений и свойств вовсе не означает, что непознанное нами – бред и чушь несусветная. Во времена тех же древних египтян подавляющему большинству тогдашних ученых идея атомарного строения вещества, надо думать, могла показаться диким бредом. Но это же не означает, что в те времена данный факт не соответствовал действительности? То-то же!

– И как же ваши коллеги восприняли это сообщение? – спросил Гуров, заранее предугадывая ответ.

– А-а… Подняли на смех, – махнул рукой Дорынов. – Я выступал одним из первых, и поэтому почти каждый из тех, кто выступал после, я так понимаю, видел в своей порции желчи некий ритуал «защиты чистой науки» от «экстремизма», каковой увидели в моем лице. Уже в конце симпозиума мне удалось выбить всего тридцать секунд для реплики. Я сказал, что если бы когда-то победили «ревнители чистой науки» в лице Парижской академии наук, запретившей даже рассматривать информацию о камнях, падающих с неба, ибо такого, по их мнению, вообще быть не могло, то человечество до сих пор не смогло бы подняться в космос. Знаете, для многих это стало холодным душем. Правда, о моем выступлении рискнули написать всего два или три околонаучных издания. Но уже через несколько дней начались звонки и пошли предложения о продаже…

– Скажите, а сам папирус и его содержание в качестве чего мог бы заинтересовать тех, кто пытался его купить, – просто как некая диковина или как источник информации? – задал очередной вопрос Лев.

По мнению профессора, раритет мог оказаться в роли и того и другого – и как занятный артефакт, и как источник информации. Но вот только расшифровать даже его египетскую часть смог бы далеко не всякий, не говоря уже о той, которую Дорынов приписал атлантам. Только сейчас, уже когда папирус был похищен, ему вдруг пришла идея ключа к расшифровке «атлантского» текста. Но и в древнеегипетском имелось немало совершенно невероятного.

– Как мне уже удалось понять из египетской части, автор текста обладал определенными способностями к прорицательству, и некоторую часть своего «эссе» он посвятил России. Общий смысл сказанного им таков: страна, которая раскинулась на берегах северной сестры великого Нила, уже однажды спасшая мир от мрака дикости и хаоса, в далеком будущем спасет его вновь. Мир, заблудившийся в массовом помрачении рассудка, пойдет за ней и спасется от неминуемой гибели. Я и об этом говорил на симпозиуме. Но на меня тут же навесили ярлык «шовиниста», «квасного патриота», а кое-кто обвинил даже в мракобесии.

– Аркадий Тимофеевич, вы сказали: «уже однажды спасшая мир от мрака дикости и хаоса»… Выходит, пра-Россия и в далеком историческом прошлом спасала мир от какой-то беды? – задумчиво уточнил Гуров.

– Похоже на то… Скажем, Русь не единожды принимала на себя удар кочевников, этим самым спасая неблагодарный Запад от разорения и гибели. И последние века не раз спасала, в том числе от Наполеона и Гитлера. Значит, и в древнейшие времена случалось нечто подобное.

– Так чем же это так напугало ваших коллег?

– Так ведь «норманнская» и близкие к ней теории все еще в силе. На них, в той или иной мере, зиждется чуть ли не половина диссертаций по истории Древней Руси. Очень многим чрезвычайно выгодна такая ее трактовка: до пришествия на Русь варяга Рюрика, которого на Западе считают викингом, хотя он был из славян-венедов, русские жили на деревьях и общались одними лишь междометиями. Пришел Рюрик – они слезли с деревьев, отцепили хвосты, надели штаны и заговорили членораздельно. А пришли Кирилл и Мефодий, и беспросветно темная Русь получила-таки свою письменность… Это все то же, что нам веками внушают наши «лучшие друзья»: Россия исторически бесперспективна, живет она заимствованиями с Запада, своего у нее ничего нет, ничего и не будет. А таких и уничтожить не жалко…

На вопрос Льва о том, как ему запомнилось сегодняшнее нападение грабителя, профессор лишь развел руками – ничего этого в памяти не сохранилось. Сегодняшнее утро запомнилось примерно так: вот он работает за столом в своем кабинете, в дверь кто-то звонит, он идет в прихожую, и – все… Дальше чернота и пробуждение уже здесь, в больнице. Завершая разговор, Дорынов с надеждой в голосе спросил:

– Скажите, Лев Иванович, на ваш взгляд, найти папирус шансы еще есть?

– Шансы есть всегда, даже в том случае, когда кажется, что их уже нет совсем, – ответил Гуров с ободряющей улыбкой. – Выздоравливайте, Аркадий Тимофеевич. Я думаю, у нас с вами будет повод в недалеком будущем выпить шампанского в связи с возвращением этого раритета.

– Спасибо, Лев Иванович! – крепко пожал ему руку профессор. – Доктор сказал, что меня могут выписать уже завтра… Теперь я уверен, что все будет в порядке!