Читать книгу Список приговоренных - Алексей Макеев, Николай Леонов - Страница 6

Когда Лев прибыл в «контору», то первым делом направился в экспертный отдел, чтобы взять там результаты исследований. Однако едва он подошел к двери кабинета экспертов, его сотовый издал характерное пиликанье, которое извещало о том, что его жаждет видеть Орлов. Без особой охоты изменив свой маршрут, Гуров прошел через приемную генерала, где секретарша Верочка, прижав плечиком к уху телефонную трубку и о чем-то тараторя, закладывала бумаги в скоросшиватель. Сопровождаемый ее скучающим взглядом, Лев без стука широко распахнул дверь. Генерал, сидя за столом, с недовольным видом взирал в окно, вслушиваясь в долгие гудки, доносящиеся из телефонной трубки.

– Ал-ло! – войдя в кабинет, окликнул его Гуров.

– А! Ты уже здесь? – обрадовался Петр, кидая трубку на место. – Ну, это хорошо. Давай-ка обсудим ход расследования. Какие-то версии у тебя уже есть? А то меня, понимаешь, до печенок достали с этим Зубильским… Скоро уже сниться будет.

Льву бросились в глаза темные круги вокруг глаз приятеля-начальника, и в голове промелькнуло сочувственное: «Совсем мужика заездили!..»

– Да вот, пока ехал, кое-какие мыслишки появились… – Рухнув в кресло, он с удовольствием вытянул ноги. – Но для начала надо бы взять у Дроздова результаты вскрытия, и тогда уже можно будет всерьез обсуждать какие-то варианты версий. Кстати, к нему я сейчас и шел…

– А, ну так это не вопрос! – Орлов поднял трубку телефона внутренней связи.

Набрав номер кабинета судмедэксперта Дроздова, он распорядился принести результаты всех исследований по Зубильскому. Через минуту в дверь кабинета раздался флегматичный стук, и на пороге появился Дроздов, как всегда углубленный в свои экспертные мысли. Он подал генералу несколько листов бумаги с распечатанным на принтере текстом и устно пояснил:

– Наличие токсинов абсолютно достоверно установить не удалось. Но есть подозрение на то, что остановка сердца произошла из-за нарушения работы пучка Гисса. А это может быть вызвано спецпрепаратом «Дабл-ю-экс-триста», производимым в США. У него есть такая особенность – спустя пять часов после попадания в организм человека он бесследно разрушается.

Выслушав его несколько монотонную речь, Лев уточнил:

– На твой взгляд, если потерпевший был убит этим ядом, то как токсин ввели в его организм? Инъекцией, с пищей, с водой?..

Потерев лоб длинными худыми пальцами, судмедэксперт ответил, что «Дабл-ю-экс-триста», если только и в самом деле был использован именно он, может быть введен любым путем, даже через царапину – для блокировки проводимости нервных пучков сердца достаточно микроскопической дозы.

– Кстати, на тыльной стороне кисти правой руки Зубильского я обнаружил непонятную царапину, которая, судя по характеру ее подсыхания и прижизненной деформации эпидермиса за счет травматического микроотека, могла появиться не более чем за несколько часов до наступления смерти, – добавил он.

– А вот это уже интересно! – Гуров вскинул указательный палец. – Это уже что-то определенное! Отличная работа!

– Кстати, Лев Иванович, по поводу трупа того гражданина, что умер за рулем своего автомобиля… Рефодин, его фамилия? Так вот, очень занятный момент. Этот человек умер именно от «Дабл-ю-экс-триста» – это установлено точно, на все сто процентов. Выделить химпрепарат удалось благодаря тому, что Рефодину его досталось больше, и в его организм яд поступил с пищей через желудок. Это показали в том числе и характерные изменения слизистой желудка.

Захлопав глазами, Петр издал удивленное «Х-м-м-м…» и озадаченно прокомментировал:

– Ни хрена себе! Это или мода такая пошла у столичной уголовщины, или… или этих двоих убрали одни и те же. Как думаешь? – вопросительно взглянул он на Гурова.

– Не исключено, – согласился тот и устало добавил: – Получается так, что нам придется и этот случай брать под свой контроль? Ё-п-р-с-т! А ведь придется… Тут слишком много общего – и по срокам наступления смерти, и по средству, использованному для убийства. Кстати, и по некоторому портретному сходству Рефодина с человеком, который чего-то излишне настойчиво добивался от Зубильского.

Сославшись на срочные дела, Дроздов отбыл к себе, а в кабинет почти сразу же после его ухода ураганом влетел Стас Крячко, как всегда излишне шумный и энергичный. Незаметно подмигнув Льву, что можно было понимать, как «при Петре о моих делах – ни слова!», он авторитетно объявил:

– Итак, господа, должен сообщить вам преприятнейшее известие: я знаю, кто грохнул Зубильского.

Судя по всему, он ожидал восхищенных «ахов» и аплодисментов, но и Гуров, и Орлов, никак не явив своего восторга, лишь молча воззрились в его сторону, ожидая продолжения. Кисловато поморщившись и безнадежно махнув рукой, как бы желая сказать: «Ни хрена вы не умеете ценить плоды настоящего озарения!», Станислав, уже безо всякого энтузиазма, суховато уведомил:

– В общем, как мне удалось установить, Зубильского отравил тот самый его кореш, на которого отписан загородный дом Платона.

Петр и Лев недоуменно переглянулись. При всем своем удобстве (не надо напрягать голову, бегать, искать, ловить виновника смерти) эта версия-скороспелка имела один очень серьезный недостаток – под нее надо было подгонять уже наработанные факты, в том числе и те, что ей противоречили. Побарабанив пальцами по столу, Орлов коротко предложил:

– Докажи!

Еще больше насупившись, Крячко рассказал о своих сегодняшних изысканиях. Он описал, сколь долго и упорно ему пришлось мотаться по Тютянину, чтобы найти хоть какие-то следы пребывания там Зубильского. И лишь пойдя на «военную хитрость» – купив литр водки для компании тамошних бичей, он узнал от них, что разыскиваемый им тип в том поселке никогда не проживал. А вот в Бобровке, что километрах в двадцати от Тютянина, по свидетельству одного из любителей халявного спиртного, какой-то мужик, похожий на показанное ему фото Платона Зубильского, проживает. Выпивоха даже назвал примерное местоположение дома этого человека.

Прибыв в Бобровку, Стас действительно нашел некий дом, который попадал под описание, сделанное его случайным информатором. Соседи, проживающие через дорогу, которые на тот час оказались дома, подтвердили, что это и в самом деле дом человека, изображенного на фотоснимке, – лично с Зубильским они знакомы не были (в Бобровке тот вообще ни с кем не общался). Кроме того, они рассказали, что этот дом (вернее, его хозяева) в поселке пользуется довольно-таки дурной репутацией. Там частенько происходят пьяные оргии, которые устраивал и Зубильский, и другой человек, хвастливо называющий себя хозяином дома. По однозначному мнению соседей, Зубильский вел себя, мягко говоря, не вполне пристойно. Они отмечали его чрезмерную увлеченность девицами легкого поведения.

По словам собеседников Стаса, своих красоток Платон Зубильский привозил не реже двух раз в неделю. В такие дни «хозяина» коттеджа там не было – он куда-то исчезал. Зато все остальное время куролесил вовсю, собирая не только местных любительниц бесплатного пойла, но и привозил на своем раздрызганном «жигуленке» каких-то спившихся особ, с которыми пьянствовал «до синевы». На жизнь зарабатывал тем, что торговал самогоном, снабжая им алкашей всей ближней округи. Соответственно, употреблял его и самолично.

– Ну, это все понятно, – поморщился Петр. – Хотелось бы услышать что-то более конкретное, за что и чем именно отравил Зубильского этот его приятель.

– Вот это-то я сейчас и расскажу! – Крячко одарил Орлова недовольным взглядом.

По его словам, вчера днем в доме Зубильского едва не случился пожар. Самогонное хозяйство «зиц-владельца» коттеджа находилось в летнем домике. И вот случилось так, что он додумался оставить кипящий самогонный бак без присмотра. Трудно сказать, отчего и почему, но бак в какой-то момент бабахнул, и довольно-таки здорово. Пары спирта воспламенились, домик тут же загорелся, и пламя едва не перекинулось на сам коттедж. Хорошо, сбежались соседи, вызвали «пожарку», и общими усилиями возгорание потушили. А тут как раз и сам Зубильский прикатил. Как всегда, с накрашенными девицами.

Увидев, что там произошло, он начал ругаться на всю улицу и кидаться с кулаками на «зиц-владельца». Его едва удержали. Тогда Платон объявил «корешу», чтобы тот немедленно убирался на все четыре стороны. Впрочем, до этого не дошло. «Зиц-владелец», отведя его в сторону, начал вполголоса доказывать, что он, так сказать, готов вину искупить, абы «лепший друг Платоша» дал ему хотя бы один шанс. Тот, хотя и кипел, как перегретый самовар, в конце концов сменил гнев на милость. Они даже решили выпить мировую.

Впрочем, по-настоящему Зубильский пить не стал – все-таки он был за рулем, поэтому только лишь пригубил. Ближе к вечеру Платон уехал в Москву. Девицы уехали еще раньше – «папик», которому в связи с ЧП было явно не до женщин, вызвал им такси. И вот, в момент попойки, приятель Платона подсыпал ему отраву.

– Ну, и все. – Стас говорил, широко жестикулируя руками. – Приехал Зубильский домой, лег на диван и… преставился. Вот такая ситуация.

– А что же ты мне ничего об этом не сказал по телефону? – недоверчиво глядя на Крячко, поинтересовался Гуров.

– Хотел сделать вам обоим сюрприз! – горделиво выпятил грудь Станислав. – Да, сначала этот хмырь, как мог, отпирался, а потом – никуда не делся, признался во всем. Написал чистосердечное. Иначе откуда бы я знал все эти детали и нюансы?

– И что же он там написал? – спросил Орлов, с ноткой язвительности.

– Как это – что?! – Крячко изобразил недоуменное возмущение. – Полностью признал свою вину, рассказал, почему, как и чем именно отравил Зубильского. Вот она, его «чистуха», можешь лично ознакомиться.

Он достал из кармана сложенный вчетверо листок бумаги и протянул Орлову. Тот, развернув этот «манускрипт», начал медленно читать вслух, с трудом разбирая коряво выведенные буквы:

– «…В Главнае управление угаловного розыска МВД Расийской федирации от Цепочина Аркадия Викторовича, проживающего поселок Бобровка, улица Зеленая, дом шестнадцать…» Ага, тут его паспортные данные – это все понятно. Так! «Чивстосердечное привзнание…» Да, да, так и написано – «чивстосердечное привзнание»! «Я, Цепочин А. В., дабравольно сообчаю в полицыю, что по сопственому злому умыслу атравил гражданина Зубильсково. Это зделал при помосчи самагона и атравы крысячей. Я уговорил ево со мной выпить мировую и подсыпал ему атравы, штобы он помер, а мне остался катеж, што на меня записан. В этом раскаюваюсь и прашу суд это учесть. Дата, подпись…» Слушай, но это же бред алкоголика! Какая крысиная отрава? Он тебе ее показал?

– Вот! – Стас с готовностью достал из кармана своей кожаной ветровки полиэтиленовый пакет, в который была завернута стеклянная банка «майонезного» формата с винтовой крышкой, и потряс ею, демонстрируя пересыпающийся внутри белый порошок, напоминающий сахар.

– Ну, ты прямо Колин Пауэл на Совбезе ООН! – с насмешкой в голосе прокомментировал Петр. – Ну, помните такого американца, который когда-то тряс пробиркой с якобы иракским химоружием?..

Крячко на это замечание отреагировал не менее язвительным «Х-ха!». Взяв у него пакет с банкой и повертев его перед глазами, Лев пренебрежительно поморщился:

– Слушай, Стас, не городи ерунды! Этот яд на яд-то не похож. Какой-то он странный – ни дать ни взять сахар-песок. Кроме того, Дроздов уже исследовал на токсины тканевые жидкости Зубильского и установил, что если тот и был отравлен, то спецсредством особого рода, причем зарубежного производства.

Судя по выражению лица, услышанным Крячко был несколько обескуражен. Но сдаваться не собирался.

– А пусть наши химики проверят этот порошок! Вот тогда и будем знать – яд это или не яд… – категорично объявил он, с вызовом глядя на Петра.

Тот, как-то неопределенно качнув головой, молча снял трубку телефона внутренней связи и снова пригласил в кабинет Дроздова. Когда судмедэксперт унес банку с ее непонятным содержимым, Стас с выражением гения на лице, которого не желают понять всякие там ретрограды, положил ногу на ногу и откинулся на спинку кресла.

– А ты с нашими коллегами, кто работает с «панельным сектором», общался? – нарушив молчание, спросил его Гуров. – Я же тебе кое-какие наводки дал, думал, заедешь в райотдел по месту жительства Зубильского, выявишь интересующих нас людей… Нет?

– Лева! – возмущенно всплеснул руками Крячко. – Ну, если учесть, что я, по сути, расколол главного подозреваемого, то на кой бы они нам были нужны, эти красотки с панели?! Если убийство, можно сказать, «без пяти минут» раскрыто, к чему какая-то лишняя беготня?!! Хотя заезжал я на Посольскую, выяснял. Да, Стукинец и Рычалова там прописаны. Но не проживают. Финиш! Слушай, Лева, на хрена нам разыскивать этих девок, если есть подозреваемый, если есть его признательные показания?! Причем – обрати внимание! – полученные без какого-либо давления!

Лев, не выдержав, громко фыркнул и с подначкой в голосе проговорил:

– Это называется «одним махом – семерых убивахом»… Кстати! А где же он сейчас, этот расколотый тобой подозреваемый?

– В Петрове… – ответил Станислав. – Я вызвал наряд и отправил его в тамошнее КПЗ. А что? Пусть пока находится там. А как утрясем детали, можно будет перевести и в СИЗО…

В этот момент на столе Орлова голосистым сверчком запиликал телефон внутренней связи. Выслушав звонившего, генерал медленно положил трубку и в упор взглянул на Станислава. Тот встревоженно заерзал и зачастил:

– Ну, чего, чего там? Говори уж…

– Скажу! – свирепо прорычал Петр. – Стас, ты – лопух! Еще раз повторить? Ло-пух! Это обычный сахар, без намека на примесь хоть какого-то токсина. Понял?

Гуров рассмеялся, раскачиваясь и хлопая себя по коленкам ладонями. Следом за ним, несмотря на раздражение и недовольство, рассмеялся и Орлов.

– Ну, прямо Ильф и Петров – «пилите, Шура, пилите!» – процитировал он классиков сатиры. – Только там были «золотые» гири, а тут – сахарная «отрава»… Ты этого Цепочина хотя бы спросил, откуда он взял такой вот «яд»?

Окончательно скиснув, Крячко хмуро подтвердил, что «отравителя» о происхождении «крысомора» он расспрашивал, и даже очень настойчиво. Тот его заверил, что «яд» взял в обмен на бутылку «первача» у старого знакомого, который когда-то служил на химическом полигоне.

– В общем, этот Цепочин даже поклялся, что тот мужик вроде бы очень серьезный, – хмурясь и спотыкаясь, повествовал Станислав. – Вот… Он к Аркашке как-то пришел, весь синий с похмелюги. Дай, мол, «подлечиться». Денег, понятное дело, ни копейки. Ну, и предложил, типа, бартерную сделку – «первач» в обмен на хороший «крысомор». Дескать, яд испытанный – у себя дома им всех крыс извел…

– А привез он его с полигона… – со значением в голосе обронил Петр.

– Да, раздобыл он эту отраву именно там… – Крячко издал скорбный вздох. – Аркашка взять-то ее взял, но крыс травить руки не доходили из-за пьянки. А тут с Платоном вышел конфликт, когда тот засобирался выставить его из дома. Ну, он и надумал травануть кореша, чтобы и дальше жить на этой жилплощади. Бумаги-то оформлены на него – кто придерется? Он, кстати, и не удивился, когда я ему сказал про смерть Зубильского. Его больше удивило то, как быстро я смог на него выйти.

Услышанное вновь рассмешило и Льва, и Орлова.

– Господи, какие же бывают на свете наивные люди! – разглядывая Стаса как некое аномальное явление, сокрушенно вздохнул генерал. – Ну, ладно – тот, надо понимать, полный наивняк, у которого от пьянки все мозги усохли. Но – ты-то, ты-то как лопухнулся?! Тоже мне, «гений дедукции». Вернее сказать, дундукции.

Похоже, придуманное Петром слово «дундукция» задело Станислава очень крепко. Он громко засопел и свесил голову. Гурову его даже стало немного жаль, и он, оборвав смех, заговорил уже серьезно, пытаясь обосновать причины конфуза, приключившегося с Крячко:

– Я догадываюсь, почему в банке оказался сахар. Даже если допустить, что у того выпивохи с полигона и в самом деле имеется какой-то сильнодействующий яд, то не факт, что он стал бы им разбрасываться. Это же прямая дорога в тюрьму! Вот он Цепочину сахар и подсунул. Да, Стас… Слава блиц-раскрывателя запутанных дел от тебя ускользнула, не задерживаясь. Ладно, не тужи. Хрен с ней, с этой славой! Пошли к себе, товарищ Шерлок Холмс, и уже там продолжим нашу скучную, нудную, рутинную работу. Ты как?

– Да, идем уж, идем… – грустно вздохнул тот, покидая кабинет Орлова без своих обычных клоунад.

– Секундочку! – неожиданно остановил их Орлов. – С этим несостоявшимся отравителем Цепочиным что-то надо решить. Да, разумеется, вместо отравы ему подсунули сахар. Но Зубильского-то отравить он собирался всерьез! И если бы у него был настоящий яд, то он бы его и убил. А это уже покушение на убийство. Поэтому прямо сейчас созвонитесь с райотделом, пусть пункт обвинения доработают и передают следствию. Да и того гражданина, что обещал Цепочину отраву, – его пусть тоже разыщут и проверят – а вдруг у него и в самом деле есть что-то серьезное?

– Сде-е-лаем! – огрызнулся Стас.

Правда, выйдя из приемной, он все же достал свой телефон и, набрав номер райотдела, напомнил о необходимости разыскать владельца отравы и передал распоряжение Орлова о переквалификации обвинения Цепочину.

Когда приятели вошли к себе, Лев сразу же созвонился с Жаворонковым и попросил его зайти к ним. Крячко, сев за свой стол, некоторое время сидел не двигаясь. Но по нему было видно, что его самолюбие бунтует и жаждет реванша. В то же время было заметно и то, что он не очень хотел бы услышать вопрос Льва о своем визите к Эмилии Слюдянцевой…

Раздался стук в дверь, и в их кабинет молодцевато вошел капитан Жаворонков. Гуров предложил ему присесть и поинтересовался возможностями получения информации из министерских архивов, мягко говоря, негласным путем. В частности, его беспокоил правовой момент – не будет ли подобное считаться хакерской атакой? Сожалеюще улыбнувшись, капитан подтвердил, что, как ни верти, вторжение в архивы любого министерства (что, в общем-то, дело не самое сложное) вполне может быть расценено как незаконное, со всеми вытекающими последствиями.

– Ясно… – В голосе Гурова прозвучала откровенная досада. – Нам край как нужна информация о Платоне Зубильском. Но в Интернете о нем ничего нет. Как же быть?

– Лев Иванович, а если сделать официальный запрос? – деликатно откашлявшись, предложил Жаворонков.

– Валера! Во-первых, ответа ждать придется невесть сколько. Ты же сам знаешь нашу отечественную волокиту. Во-вторых, официозная отписка нам и близко не нужна. И последнее. Если заказчик убийства находится в стенах министерства, то он тут же начнет заметать следы.

– Хм… – тряхнул головой капитан. – Добро, Лев Иванович! Попробую пробраться в их архивы.

– Нет, нет, нарываться на грубость не будем! – Гуров крепко стиснул в кулаке авторучку. – Давай лучше так, ищи информацию о самом этом Министерстве развития внешнеэкономических связей. Но – по максимуму. И не только о его практической деятельности. Нужна его внутренняя «кухня»: кто с кем дружил, кто с кем и почему враждовал, скандалы, судебные дела. Нынешний кадровый состав – кто сегодня министерством руководит, а кто претендует на роль первого лица, и так далее. Сможешь?

– Постараюсь, Лев Иванович! – Жаворонков энергично поднялся со стула. – К какому сроку подготовить материалы?

– Не позже завтрашнего полудня. И вот еще что… – Лев пошарил в кармане и вынул из него флешку. – Здесь записи камер видеонаблюдения. Кого-то из вашего отдела загрузи их просмотром. Надо найти кадры с Зубильским, и именно те, где он с кем-то конфликтно общается. На это времени отпускаю побольше. Скажем, до завтрашнего вечера или даже до послезавтрашнего полудня. Потянете?

– Думаю, должны бы! Разрешите идти? – Взяв флешку, капитан скрылся за дверью.

Глядя ему вслед, Стас хмуро спросил:

– Ну, а у нас с тобой какие планы на завтра? День-то уже кончается…

– На тебе так и остается поиск ухажерок Зубильского, – без намека на командные нотки ответил Гуров, включая свой компьютер. – Да, день уже идет к концу, а у нас еще столько работы – «крыша» от перенапряга едет… Вот, хочу найти материалы о столичных торговцах-антикварах, о коллекционерах. Вдруг причиной смерти стали внутрикорпоративные коллекционерские разборки?

Он забегал пальцами по клавиатуре, время от времени двигая мышкой. В кабинете повисла тишина. Вполголоса издав что-то наподобие то ли «э-ге-ге», то ли «о-хо-хо», Крячко поднялся из-за своего стола и несколько раз прошелся по кабинету. Поскольку Лев на это никак не реагировал, изучая на мониторе какой-то интернет-материал, Стас остановился напротив него и сердито спросил:

– Ну, и что ж не выспрашиваешь, сколько времени я был у Эмилии и чем мы там с ней занимались?

– А на кой это мне? – Гуров оторвался от монитора и окинул приятеля изучающим взглядом. – Чтобы ты опять начал обзывать меня «злой дуэньей»? Мне это нужно? Кстати, похожий разговор у нас с тобой однажды уже состоялся. Я тогда еще сказал: если интересуюсь твоими похождениями, ты злишься, вроде того лезу не в свое дело. Если же мне они «по барабану», ты опять недоволен. Ведь так?

Сунув руки в карманы, Крячко неопределенно повел плечами:

– Но ведь ты сейчас все равно в голове держишь какие-то мысли на этот счет? Верно? Что-то об этом думаешь? Вот! И мне небезразлично, что ты думаешь. Да! А думаешь ты, скорее всего, хрен знает что…

– И что же дальше?

– «И что же дальше»… – сокрушенно вздохнул Станислав. – Ты был прав, с Эмилией я лопухнулся. Вот такие блины комом…

– В смысле, как это – лопухнулся? Она дала какую-то неверную информацию? Или обманула насчет обещанных бумаг? – озадаченно наморщил лоб Гуров.

– Нет! – замахал руками Крячко. – Все не то… Информацию она дала, бумаги – дала, и… Гм-гм… Саму себя дала, да так лихо, что я не смог отказаться. Вот в чем язва-то!

– Не понимаю – чего ты так испереживался по этому поводу? Тебя же не какая-нибудь Кончита Вурст соблазнила, а нормальная женщина, вполне симпатичных кондиций… – развел руками Лев. – Ты мне лучше скажи, что там за бумаги передала тебе Эмилия. Они у тебя с собой?

– А то ж… – с оттенком некоторой горделивости ответил Станислав.

– Что ж ты про них не вспомнил, когда мы были у Петра?

– Так вы вдвоем на меня так наперли, что я про эти бумажки вообще забыл… – поморщился Стас. – Нет, надо же, как Петруха насчет меня прикололся: дундукция! Да за одно только это хрен бы я ему что показал. А бумажки – вот они, смотри… Три листика, вроде как из блокнота. Эмилия сказала, что почерк – точно Зубильского, а вот что там написано – темный лес. Сплошь какие-то аббревиатуры и цифры, что они значат – не разберешь.

Взяв у Стаса три исписанных с одной стороны листа уже желтоватой бумаги формата «А-5», Лев пробежал по ним глазами. Действительно, увиденное представляло собой какую-то абракадабру. Вглядываясь в строчки, выведенные шариковой авторучкой, он отметил, что каждая из них начиналась с трех заглавных букв, потом шли какие-то числа, состоящие из двух, трех, а то и пяти-семи цифр. Причем в одних строчках было одно-два числа, в других – от трех до пяти. Кроме цифр и букв имелись непонятного назначения то ли плюсы и минусы, то ли что-то, обозначающее крестики и тире.

– Вот видишь, вообще не «въехать» в эту шараду! – заглядывая сбоку, прокомментировал Станислав.

– Ну, почему же? Кое-что тут просматривается… – не отрывая взгляда от «манускрипта», парировал Гуров. – Заглавные буквы слева – чьи-то инициалы. Далее – какие-то расчеты, скорее всего денежные. Пока только неясно – в рублях или инвалюте.

– Ты уверен, что это – инициалы? – Крячко издал недоверчивое «х-ха». – Вот, смотри: ТНТ. Это название телеканала. Или, вот: БМВ. Яснее ясного, что это марка машины.

– Да, ты прав… – «согласился» Лев. – То есть получается, что ЦАВ надо понимать как «центральный автовокзал». Или это, может быть, Цепочин Аркадий Викторович? Как думаешь?

– Ух ты! – Стас был весьма удивлен такой догадкой. – Ничего себе! Да-а-а… Слушай-ка, похоже на то. И что же тогда получается?

– Получается так, что числа, которые с плюсом, – скорее всего, деньги, данные им в долг, числа с минусом – возврат долгов, а это, в скобочках, – набежавшие проценты. Видимо, отставной замминистра занимался нелегальным ростовщичеством. И если это действительно так, то процент он брал нехилый – от тридцати до пятидесяти и выше.

– И налогов он, понятное дело, не платил! – констатировал Крячко.

– Само собой! Птице такого полета платить налоги как бы не комильфо. – Гуров еще раз внимательно просмотрел листки с записями. – Но я подумал вот о чем. Раз Зубильский давал деньги под разорительные проценты, то, надо понимать, кто-то из его должников – а их тут около сорока человек! – кому расплачиваться оказалось не под силу, мог принять решение «рассчитаться», отправив кредитора в мир иной. Нет кредитора – нет и долгов…

Слушая его, Крячко в очередной раз удивился.

– Да! Очень интересная версия… Эх, Лева! Тебе давно бы уже пора сидеть в кресле министра, – с грустинкой в голосе рассудил он. – А ты до сих пор как обычный, рядовой опер бегаешь за уголовниками. Вот и хочется спросить: где она, эта высшая справедливость?

– Стас! – хлопнув его по плечу, рассмеялся Гуров. – Избави меня боже от министерского кресла! Моя нынешняя жизнь меня вполне устраивает. Знаешь, чтобы уютно чувствовать себя во дворце, там надо родиться. И еще момент. Запомни: примерная, ударная работа – не гарантия карьерного роста. Как сказал один юморист, лучше всех в колхозе работала лошадь, но председателем она так и не стала.

Стас, мгновение помедлив, громко фыркнул и вскинул оба больших пальца:

– Гениально, Лева! Ни разу еще не слышал этот анекдот. Хм-м-м… И что же мы тогда имеем? Еще одно направление поиска? Теперь уже не только по линии наследников, коллекционеров-антикваров, но и по линии должников?

– Выходит, так… Но вот что стоило бы учесть. Эти бумажки дала тебе Эмилия Слюдянцева. Их она нашла в книге, ранее принадлежавшей Зубильскому. Так? В разводе они уже давно. А судя по этим листочкам, некоторой новизны они еще не утратили. Эта бумага – типа газетной, она имеет свойство желтеть от времени. Если бы этим листкам было лет десять, они были бы светло-коричневые. А на деле-то, глянь, слегка желтоватые, значит, им от силы года два-три. Да и цвет пишущей пасты практически не изменился. Отсюда вопрос: каким образом и когда именно книга из квартиры Зубильского попала к Эмилии Слюдянцевой? Это надо бы выяснить.

Крячко замер, недоуменно взирая на Гурова:

– Лева, ты хочешь сказать, что мне опять придется ехать к Эмилии?! И к тому же сегодня?!!

Сочувственно вздохнув, тот развел руками, как бы говоря: «Извини, дружище, но служба – превыше всего!»

– Стас, если бы нам нужно было узнать только о книге, то, в принципе, достаточно было бы просто позвонить… – добавил он вслух. – Но нам еще очень важно получить список всех знакомых и родственников Зубильского, да и ее собственных, чтобы появилась возможность сопоставить их инициалы с имеющимися в долговых записях. Представляешь, какая это объемная работа? Эмилии ты сейчас позвони, попроси ее такой список составить, а завтра поедешь и заберешь.

– Лева! Ты ведь заведомо знаешь, что там меня ждет, едва я ступлю в ее квартиру. Знаешь же? Вот… И со спокойной совестью отправляешь меня к этой перезрелой нимфоманке. Тебя совесть не гложет?

– Е-понский… Автопром! – сокрушенно помотал головой Гуров. – Да, гложет! Тебе стало легче?

– Конечно! – с некоторым даже великодушием произнес Стас. – Ладно, уговорил. Звоню Эмилии…

Он набрал номер на своем сотовом и, услышав отклик с того конца связи, жизнерадостно поздоровался и несколько пространно изложил просьбу о списке. Пояснив суть причин, побудивших обратиться с подобным предложением, Крячко пообещал, что обязательно заедет завтра. Судя по всему, реагируя на встречное предложение Эмилии заглянуть сегодня вечерком, он торопливо пояснил:

– Я бы с охотой, но… Через полчаса с Львом Ивановичем едем брать крупного уголовного авторитета. Вот, Лев Иванович рядом, он может подтвердить. Да, да, да! Учти – эта информация секретная! Придется неизвестно сколько просидеть в засаде. Может, и до самого утра… Что?.. А-а-а, понял! Мила, солнышко, если освобожусь раньше, то – к тебе, и только к тебе…

Закончив разговор и спрятав телефон, Стас устало, как косарь на жнивье, утер лоб тыльной стороной ладони.

– Ну все, список будет. К тому же самый полный – ФИО, плюс телефоны и адреса из имеющихся у нее в наличии. Так! Сейчас, наверное, тоже малость прочешу дебри Интернета на предмет выявления «точек», где кучкуются эти самые «деффочки» в округе улиц Солнечной и Пармской.

Он сел за свой стол, включил ноутбук, и в кабинете ненадолго воцарилось молчание. Однако некоторое время спустя со стороны Стаса донеслось:

– Я охреневаю! Лева, но это же просто ужас, что творится на этом гребаном «панельном фронте»… Ты представляешь, стоило набрать в поисковой системе запрос «Москва, проститутки, Солнечная и Пармская», как автоматика тут же выдала уймищу страниц информации на этот счет. Матерь Божья! Что у нас, вообще, с этим творится? Такое ощущение, что вся Москва вышла на панель…

Ничего не ответив, Гуров лишь поднял голову и, коротко взглянув на расходившегося приятеля, продолжил изучение материалов о коллекционерах антиквариата. А почитать было что. Как явствовало из статьи аналитика антикварного рынка, ежегодный мировой торговый оборот в этой сфере достигает, по разным оценкам, от двадцати до пятидесяти миллиардов долларов. Ежегодно на самых крупных аукционах – Сотбис и Кристи – продается всевозможных раритетов на десятки и сотни миллионов «зеленых». Как считают экономисты, последние годы антиквариат признан наилучшим средством вложения капиталов, которое не подвержено экономическим спадам и инфляции.

«Вот поэтому-то старый хитрец Зубильский и кинулся скупать все эти свои уникумы и редкости – вложенные в них деньги можно было вернуть с большими процентами, – мысленно отметил Лев, пробегая взглядом по очередному материалу. – Причем гарантированно. Насчет любви к искусству тут и заморачиваться не стоит – ею тут и не пахнет. Один лишь голый коммерческий расчет, и только…»

Особое внимание многие авторы очерков и эссе обращали на то, что в антикварной среде существует немало своих самых разных «подводных камней». В частности, новичкам не рекомендовалось заниматься безоглядной скупкой всего того, что им показалось ценным, что им посоветовали малосведущие «эксперты». Не зная определенных критериев оценки того или иного раритета, всегда есть риск за немалые деньги купить фальшивку или никчемную безделушку. Специалистами рекомендовалось проконсультироваться как минимум с двумя знатоками раритетов и сведущими именно в той сфере, к которой относится понравившийся объект коллекционирования. Ведь эксперт по части букинистики или филателии не всегда мог быть достаточно сведущ в фалеристике.

Наткнувшись на очерк, посвященный антикварной проблематике, в котором автор рассказывал о судебном деле середины девяностых, Гуров с большим интересом прочел его от начала до конца. Как явствовало из повествования, в одном из крупных губернских центров Южного федерального округа произошло убийство известного в местных кругах коллекционера антиквариата. И хотя убийца обставил случившееся как суицид, местные опера сумели выйти на его след, и полгода спустя подозреваемый был задержан в одном из сибирских городов.

В ходе расследования выяснилось, что потерпевший сам в какой-то степени спровоцировал свое убийство. По словам обвиняемого, антиквар за определенную (зачастую весьма высокую) плату консультировал новичков по части реальной стоимости тех или иных раритетных ценностей. В том числе и его.

Он намеревался приобрести уникальную шкатулку семнадцатого века (по некоторым данным, ею одно время владела княгиня Екатерина Дашкова, подруга и сподвижница императрицы Екатерины II). Эксперт, сразу же усмотрев в «старинной вещи» весьма искусный «новодел», был настроен на то, чтобы вынести честную, объективную оценку. Но, как это иногда бывает в подобных ситуациях, к нему пришел владелец шкатулки и за большие деньги уговорил антиквара объявить «липу» подлинником. Поколебавшись, тот согласился. Ради приобретения фальшивого «уникума» коллекционер продал дом родителей, которые к той поре уже умерли.

Но полгода спустя тяжело заболела его жена. Ей требовалась дорогостоящая операция, и обладатель шкатулки повез свое приобретение в Москву, чтобы, продав «раритет», спасти близкого человека. И только тогда он узнал, что его жестоко обманули. Его «сокровище» стоило в сотни раз меньше, чем он отдал мошеннику. В отчаянии он выставил на продажу свою квартиру, но продать не успел – жены не стало.