Читать книгу Московский инквизитор (сборник) - Алексей Макеев, Николай Леонов - Страница 4

Московский инквизитор
Воскресенье

Оглавление

Ночь Гуров провел без сна и встал утром, чувствуя себя разбитым, как древний старик. Сегодня ему было не до зарядки – себя бы в одну кучку собрать. На кухне возился Вилков – Гуров надеялся, что тому хоть немного удалось поспать, а если нет, так он еще молодой, выдержит.

Лев долго стоял под холодным душем, чтобы немного взбодриться, тщательно побрился, с большим раздражением глядя на темные круги под глазами, а потом отправился в кухню, откуда очень вкусно пахло. Там негромко работал телевизор, и в утреннем блоке новостей опять прошел репортаж об обыске в квартире Гурова и задержании народной артистки России Марии Строевой. Было понятно, что Турин действительно ударил во все колокола, потому что вслед за этим прошел сюжет об опросе прохожих на улицах Москвы на тему, как они относятся к произошедшему. Мнение было практически однозначным – полицейский беспредел, хотя одна женщина, явно обозленная на весь белый свет, заявила, что Строеву, конечно, жалко, а полицейские все одним миром мазаны, пусть друг другу горло перегрызут, от этого только воздух в стране чище станет.

Саша, которому ничего не нужно было объяснять, приготовил полноценный завтрак, но Гуров с трудом в себя его запихнул – аппетита не было абсолютно, а потом попросил заварить ему большую чашку настоящего кофе – силы сегодня ему требовались немалые, потому что день обещал быть очень тяжелым, а где их еще взять? Встав из-за стола, он достал с верха навесного шкафа лежавшую там с незапамятных времен пачку сигарет, хотя уже давно бросил курить. Сигареты были пересохшие и потрескивали, но Лев все равно выкурил сигарету под кофе и только потом пошел собираться – то, что Саша едет вместе ним, подразумевалось само собой. Оглядев себя в зеркало, Гуров решил, что выглядит вполне достойно, а следы бессонной ночи сами собой пройдут на свежем воздухе, тем более что на улице похолодало.

Когда они подъехали к изолятору, оказалось, что их уже ждут. Причем не только адвокат, но и целая толпа окруживших его журналистов.

– Похоже, что Любимов настолько уверен в успехе, что заранее пригласил их, – шепнул Саша Гурову.

– Смотри не сглазь, – ответил Лев.

Михаил Яковлевич Любимов, а на самом деле Либер, был мужчиной пожилым, он следил за собой самым тщательным образом. Стройный, всегда безукоризненно одетый, аккуратно подстриженный, хотя от волос остался только редкий седой венчик вокруг обширной лысины, в очках с золотой оправой на тонком, с горбинкой носу, он производил на клиентов самое благоприятное впечатление. Услуги его стоили очень дорого, но себя оправдывали, потому что он мог повернуть в пользу подзащитного, казалось бы, даже отягчающий вину факт, а уж по части появления словно из воздуха незаявленных свидетелей ему равных не было. Оратором он был выдающимся и мог так уболтать присяжных, что они и Чикатило оправдали бы, если бы им довелось его судить. Гуров и Саша вышли из машины, а Любимов, увидев их, оставил журналистов и направился к ним. Поздоровавшись, предложил:

– Ну-с, Лев Иванович, давайте подпишем договор об оказании адвокатских услуг, и не беспокойтесь больше ни о чем. А вот подождать придется, так что наберитесь терпения.

– Вы надеетесь ее вытащить? – удивился Гуров, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрожал. – Но ведь сегодня воскресенье.

– Ну я же вам сказал, что беспокоиться ни о чем не надо, – укоризненно сказал адвокат.

Гуров не глядя подписал договор, оставил себе свой экземпляр, а Любимов отправился к входу в изолятор. Тут Лев, мысли которого были заняты совершенно другими вещами, догадался все-таки посмотреть, во что ему обойдутся услуги Любимова, и, увидев смехотворную сумму, бросился за ним.

– Михаил Яковлевич, вы уверены, что здесь не опечатка? – сказал он, показывая на графу, где стояла сумма гонорара, причитающаяся адвокату.

– Лев Иванович, дело судебной перспективы не имеет, так что от меня требуется только вытащить вашу супругу из узилища и раздуть скандал покрупнее. Турин пригласил меня принять сегодня участие в его передаче, а за такой пиар надо платить, – объяснил тот.

Любимов скрылся в дверях, а журналисты бросились теперь к Гурову, которому пришлось, отделавшись дежурными словами «Без комментариев», скрываться от них в машине, так те и ее со всех сторон сфотографировали. Время тянулось до невозможности долго. Поймав себя на том, что смотрит на часы через каждые две минуты, Лев не выдержал и попросил:

– Саша, сходи за сигаретами, может, от них легче станет.

Видя состояние дяди, Вилкову и в голову не пришло напоминать ему о том, что тот давно бросил курить. Он просто вышел и отправился к ближайшему магазину. А Гуров, чтобы хоть немного отвлечься, включил радио, которое терпеть не мог. Трудно сказать, ожидал он это или нет, но, услышав о том, что на «Эхо Москвы» вовсю обсуждается задержание его жены, он ничуть не удивился. Радовало только то, что Марию все жалели, зато в его адрес было немало едких замечаний – впрочем, аудитория у «Эхо Москвы» своеобразная, так что особо обращать на ее репортажи внимание не стоило. Главное, что шум поднялся страшный, а это давало надежду на то, что для Марии действительно все может закончиться благополучно еще сегодня. Тем временем вернулся с сигаретами Вилков, и они дружно закурили.

– Ты же не куришь! – спохватившись, воскликнул Гуров.

– От такой жизни я скоро пить начну, – на полном серьезе ответил Саша.

А в изоляторе в это время шел настоящий бой. Дежурный, уже другой, утром заступивший на смену, категорически отказывался вызвать задержанную Строеву для встречи с адвокатом.

– Без ордера не положено!

– Тогда скажите мне, за каким следователем она числится, – настойчиво интересовался Любимов.

– Да откуда я знаю? Не написано здесь ничего! – отбивался дежурный.

– То есть задержать – задержали, а кто будет вести ее дело – неизвестно! Молодой человек, – хищно поблескивая стеклами очков, вкрадчиво говорил на это Любимов. – Возле входа стоит толпа журналистов. Я сейчас выйду к ним и скажу, что Марию Строеву здесь убили. Прецеденты имели место быть неоднократно, так что это никого не удивит. Но вот личность погибшей! Как вы думаете, что после этого будет?

– Да жива она и здорова, – отбивался дежурный. – Мне по смене передали, что происшествий не было.

– Вот и дайте мне в этом убедиться, – настаивал Любимов.

Доведенный до белого каления дежурный, которому, как и его коллегам, уже не раз приходилось сталкиваться с Любимовым, решил, что лучше уж разрешить им встретиться, чем спорить. И дежурный приказал вызвать в комнату для допросов Марию.

А в ее камере в это время царило если не веселье, то нездоровое оживление. Возлежа на своей койке, Мария, прихлебывая чай, рассказывала своим соседкам о театре, о съемках, но их особенно интересовали подробности из личной жизни артистов: кто чей муж или жена, кто чей любовник, кто на ком женился или, наоборот, кто с кем развелся. Ну что сказать? Женщины остаются женщинами везде.

Тут в двери открылось окошечко и прозвучала команда:

– Строева, на выход!

Баржа тут же уточнила:

– С вещами?

– Нет! – раздался в ответ возглас.

– Ну ничего! – утешила Баржа Марию. – Больше двух суток они тебя держать не имеют права, а предъявить тебе нечего. Придется потерпеть.

Мария вышла и увидела уже другую женщину, которая уставилась на нее во все глаза и воскликнула:

– Блин! А я не верила, что тебя сюда привезли! Думала, однофамилица. Ну будет, что теперь соседкам рассказать! Нет, это надо же! Сама Мария Строева у нас сидит! Слушай, автограф дашь?

– Конечно, на чем расписаться? – согласилась Мария.

– Блин! Так ведь не на чем! – расстроилась конвоирша. – Ну ничего, как обратно тебя поведу, прихвачу что-нибудь.

И опять бесконечные коридоры и замки, но в этот раз Мария отнеслась к ним спокойнее – правильно говорят, что человек привыкает ко всему.

– Кто это тебя так отделал? – спросила по дороге конвоирша.

– Сама упала, – кратко ответила Мария.

– Ага! – хмыкнула та. – Клякса небось. Любит она руки распускать. Ох, и отольется ей это когда-нибудь. И чего-то мне кажется, что очень скоро – Гуров не спустит, что на тебя руку подняли.

– Он никогда не ударит женщину, – возразила Мария.

– Он-то? Да, он чистодел, никогда в жизни задержанного на допросе не ударил. Так другие найдутся. Он у наших постояльцев в большом авторитете, и должников у него много.

Мария думала, что ее ведут на допрос, но, когда увидела Любимова – а кто в Москве его знает? – почувствовала такое облегчение, что чуть не расплакалась. А вот он при виде ее назревающего синяка, как и говорила Баржа, вполлица, только с удрученным видом покачал головой и сказал:

– Машенька! Вы разрешите мне так к вам обращаться? – Она только кивнула. – Как я понимаю, этим не ограничилось?

– Да, еще на боку, – ответила она и показала рукой, где именно.

– Сознание когда-нибудь терять приходилось? – поинтересовался Михаил Яковлевич.

– Этой ночью, – грустно ответила женщина.

– А теперь его вам предстоит потерять всерьез и надолго. Вы актриса, должны это уметь. И в себя придете только тогда, когда я скажу. Ну, начинайте и ни о чем больше не беспокойтесь. Обещаю, что эту ночь вы проведете уже в другом, более комфортабельном месте, – пообещал он.

– Правда? – вскинулась Мария и вдруг, побледнев, стала валиться со стула набок.

– Что с вами? – вскочив с места и бросаясь к ней, воскликнул Любимов, но перед этим нажал на кнопку вызова конвоира.

Когда тот заглянул в комнату, адвокат крикнул ему:

– Да помоги же! Я ее один не удержу!

Совместными усилиями они положили Марию на пол, и конвоир бросился вызывать врача. Суматоха началась страшная. Прибежал дежурный ИВС и предложил побрызгать на Марию водой – вдруг очнется? Пришедший неспешной походкой врач, которого тут же беспощадно обругал дежурный за медлительность, увидев, кто лежит без сознания на полу, сначала обалдел, а потом растерянно спросил:

– Что с ней?

– Кто из нас врач? Вы или я? – тут же напустился на него Любимов. – Если вашей квалификации не хватает на то, чтобы в этом разобраться, давайте вызывать «Скорую помощь». Хотя… Когда она еще приедет? Лучше уж частников. Какая клиника здесь поблизости? «Эскулап»? Значит, туда и позвоним!

Он так взял всех в оборот, что люди не успевали даже слово вставить. Врач ИВС, решившись – все-таки не кто-нибудь, а сама Строева перед ним лежала, – осторожно похлопал ее по щекам, но голова Марии безвольно болталась из стороны в сторону, и никаких признаков жизни она не подавала. Частники – на то они и частники – приехали удивительно быстро. Врач ощупал голову Марии, посмотрел в глаза, задрав куртку спортивного костюма и футболку, только покачал головой при виде внушительного синяка на боку и вынес свое решение:

– Ее жесточайшим образом избили. Сотрясение мозга у нее точно есть и не могу исключать разрыв какого-то из внутренних органов, о чем говорит бледность кожных покровов. Необходима немедленная госпитализация! Где носилки?

– Но не могу же я ее вот так взять и выпустить, – заорал дежурный.

– Знаете, у нас вызов прошел официально! – раздраженно сказал врач частной «Скорой помощи». – Мы обязаны докладывать о таких случаях в полицию. Написать расписку о том, что она отказывается от госпитализации, больная не в состоянии. Значит, пишите ее вы нам для отчета, что это вы больную не отдали! Если она у вас тут умрет, то вы и будете отвечать! По делу Магницкого со скольких людей тогда погоны сняли? Будете следующими! Только о Магницком до всей этой истории мало кто знал. А тут сама Мария Строева, которую в ИВС насмерть забили! Так что уж решайте, что вам важнее, а то счет, можно сказать, на минуты идет.

– Да забирайте вы ее к чертовой матери! – заорал дежурный. – Только документ мне оставьте, что вы ее забрали и куда повезете.

– Конечно! И расписку напишем, и адрес укажем – к нам же в «Эскулап» и повезем, – пообещал врач.

Пока Марию, по-прежнему в бессознательном состоянии, грузили на носилки, врач написал все необходимые документы, расписался в получении, и все двинулись к выходу.

А на улице тем временем Гуров, увидевший подъехавшую «Скорую помощь», уже не знал, что и думать. Бросившиеся к ней журналисты, видимо, не получили вразумительного ответа и отошли от машины. Тогда Гуров, плюнув на то, что журналюги все еще не оставили своих намерений с ним пообщаться, тоже подошел к машине, но услышал от водителя только то, что был вызов из ИВС, где заключенной стало плохо, а больше он ничего не знал. Возвращаться в машину Лев не стал, а направился прямо в изолятор – ждать больше он не мог. Увидев, что внутри все старательно отводили взгляды, он, не в силах больше сдерживаться, заорал:

– Что с моей женой?

Ответом ему была тишина. Предположив самое худшее, он обессиленно прислонился к стене – ноги его не держали. Наконец появился дежурный и, отводя глаза, попросил его:

– Выйдите, пожалуйста, сейчас выносить будут.

– Кого? – заорал Лев, хватая дежурного за грудки.

– Выйдите, я сказал! – заорал в ответ тот. – Или мне конвойных вызывать? Это же нападение на сотрудника при исполнении!

Гуров вышел на улицу и, когда из дверей появились несущие носилки санитары, сразу отметил, что несут они кого-то головой вперед, да и лицо не закрыто – значит, не покойник. Но когда он рассмотрел, что это лежала без сознания Мария, земля ушла у него из-под ног. Он бросился к ней, а уж журналюги рванули к носилкам, как стервятники на падаль. Защелкали фотоаппараты, раздались голоса:

– Лицо крупно бери, чтобы синяк было хорошо видно!

– Руку сними, смотри, как безвольно висит!

– Дай общий план, чтобы Любимов и Гуров попали!

Взбешенный Лев не выдержал и взревел:

– Да имейте же вы совесть!

Но это был глас вопиющего в пустыне. Грубо растолкав журналистов, он спросил врача:

– Что с ней?

– А вы кто?

– Я ее муж, – ответил Гуров – то, что сейчас вокруг стояли алчущие сенсации журналисты, его уже не волновало.

Врач повторил ему слово в слово то, что недавно говорил в изоляторе и добавил:

– Мы ее сейчас обследуем, сделаем УЗИ, и если в брюшной полости окажется кровь, то будем немедленно оперировать. Если же, бог даст, обошлось без разрывов, а просто отбиты внутренности, то сразу же в реанимацию. Но в обоих случаях можете не торопиться – вас к ней пока не пустят. А за подробностями – вот, – он протянул Гурову свою визитку.

«Скорая» уехала, а Лев остался стоять, глядя ей вслед – он был просто не в состоянии сесть сейчас за руль. А рядом с ним перед ловившими каждое его слово журналистами выступал Любимов:

– То, что случилось с Марией Строевой, вы все сейчас сами слышали от врача. Как случилось, предстоит разбираться. Либо имел место запрещенный законом ночной допрос с применением недозволенных способов его ведения, либо, чего я тоже не исключаю, задержанная – человек законопослушный и ни в каких правонарушениях ранее не замеченный – вопреки правилам ИВС была помещена в одну камеру с лицами, имеющими богатое уголовное прошлое и соответствующие склонности, где подверглась столь грубому насилию. В любом случае, как только будет получено медицинское заключение о состоянии ее здоровья, а это, я полагаю, произойдет в самое ближайшее время, я подам жалобу прокурору. Если уж подобное могло произойти со всенародной любимицей Марией Строевой, чей муж полковник полиции Лев Гуров является образцом честного полицейского, то страшно подумать, что творят за этими стенами с людьми, за которых некому заступиться. А теперь извините, мне надо ехать в клинику, чтобы получить медицинское заключение. Рекомендую всем посмотреть сегодня передачу Александра Турина, которая будет посвящена именно этому случаю и где я сообщу все подробности этого дела и свое видение ситуации.

Гуров уже пришел в себя настолько, что не боялся вести машину, и собрался немедленно ехать в клинику, чтобы сразу же узнать, как себя чувствует Мария. Но тут журналюги бросились к нему, но вот спросить о чем-нибудь решились не сразу – видимо, до того страшное у него было лицо. Наконец один из сопляков отважился и спросил:

– Господин полковник! Что вы собираетесь предпринять?

– Я клянусь, что найду тех, кто стоит за этой провокацией, – спокойно произнес Лев.

– А дальше?

– А дальше будет видно, – неопределенно ответил Гуров и сел в машину.

В клинике его без звука пропустили в приемное отделение, где уже находился Любимов.

– Врач еще не выходил? – спросил Лев адвоката.

– А чего нам ждать? Мы сами к нему пройдем, – спокойно сказал Михаил Яковлевич.

Надев халаты и бахилы, они оставили Вилкова внизу и отправились наверх. Любимов уверенно вел Гурова по коридорам, пока они не приблизились к одной из палат в самом конце коридора. Адвокат по-хозяйски открыл дверь, и они вошли. Это был «люкс», потому что они сначала попали во что-то вроде гостиной, из которой дверь вела в другую комнату. Там на кровати без сознания лежала Мария, но ни капельницы, ни каких-либо медицинских приборов возле нее не было.

– Машенька, – ласково сказал Любимов. – Все кончилось, можете открывать глаза.

Мария тут же очнулась, посмотрела на них и, увидев мужа, облегченно вздохнула – все самое страшное действительно осталось позади. Гуров же, хотя и испытал невероятное облегчение от того, что с женой все в порядке, тут же повернулся к адвокату, чтобы высказать ему все, что накипело на душе, но тот мягко остановил его:

– Лев Иванович! Вы великий сыщик! Это не комплимент – это констатация факта. Но актер вы никудышный, а мне надо было, чтобы для журналистов все выглядело максимально правдоподобно. Подумайте сами, ну как бы я еще мог вытащить вашу жену из изолятора в воскресенье? Только в больницу.

– Значит, вы все приготовили заранее? – уже довольно спокойно спросил Гуров.

– Как только услышал, что вашу жену посадили к уголовницам, – подтвердил Любимов. – Порядки в этом изоляторе мне хорошо известны, так что предвидеть развитие событий было несложно. Владелец этой клиники мне кое-чем обязан, так что организовать все это было делом нескольких минут. Они и заключение напишут какое надо, и находиться здесь Мария будет столько, сколько нужно. И глаз ей подлечат, и рентген сделают, а то, не приведи господи, окажется, что ребро сломано, и УЗИ на всякий случай тоже, и соответствующее оборудование, чтобы все выглядело достоверно, сюда скоро привезут. А, поскольку эта палата реанимации для ВИП-персон, то посторонних сюда не пустят ни под каким видом. Только вот за палату вам придется платить, но я договорюсь о скидке.

– Маша, ты действительно себя хорошо чувствуешь? – спросил Гуров.

– Лева, со мной все хорошо, – успокоила Льва супруга. – Бок, конечно, болит, но я надеюсь, ничего серьезного.

– Кто тебя избил? – жестко спросил Лев.

– Это была случайность, а потом они меня узнали, почувствовали себя страшно виноватыми, и все было уже нормально, – уклончиво ответила Мария.

– Машенька! Не обольщайтесь на свой счет, – усмехнулся адвокат. – Они таких, как вы, на зоне видели-перевидели и обращались с ними без особого почтения. Уж вы мне поверьте! Вы для них не известная актриса, а жена полковника Гурова! Потому-то они и стали с вами так любезны, что предвидели, какие их ждут последствия, если вы пострадаете. Потому что Гуров для уголовников – фигура очень уважаемая, а актрис, пусть даже и очень известных, много. И не надо на меня обижаться – глупо обижаться на правду.

Мария от этих слов сначала растерялась, а вот потом действительно всерьез обиделась – она-то считала, что сама является настолько известным и уважаемым человеком, что именно это остановило уголовниц, а, оказывается, дело не в ней, а в ее муже. Но ей хватило ума не подать виду, а просто попросить Любимова оставить ее с Гуровым наедине. Адвокат безропотно вышел, сказав, что пойдет к врачу за медицинским заключением, и они остались одни.

– Маша, так кто тебя избил? – снова спросил Лев.

– Неважно, – уже из чистого упрямства ответила она.

– Ладно! Сам разберусь, – пообещал Гуров.

– Да что ты все о ерунде, – отмахнулась супруга. – Важно другое.

Она поманила мужа к себе, и он, сев на край кровати, наклонился к ней.

– Лева! Колье было! – прошептала она.

Едва сдержав рвущийся наружу крик ярости, Гуров с трудом взял себя в руки и ровным голосом попросил, чтобы она рассказывала дальше.

– Понимаешь, Лева, я от тебя и Стаса с Петром тогда получила столько втыков по поводу подарков, что стала даже на букеты смотреть с подозрением. А тут этот совершенно незнакомый мужчина с корзиной желтых роз. И одет вроде бы прилично, и вид у него был самый восторженный, но вот… – она подбирала слова. – Понимаешь, я актриса, я на сцене у партнера, как бы старательно он ни играл, фальшь мигом чувствую. А этот человек… Он тоже играл! И восторженность, и почитание. Не знаю, как выразить, но глаза у него были… Короче, он мне не понравился. Я ему, конечно, улыбалась, но вот когда все разошлись, я решила посмотреть, что это за цветы такие.

– Зачем? – чуть не застонал Лев. – Нужно было немедленно позвонить мне!

– А если бы оказалось, что там ничего нет? – возразила она. – Кем бы я тогда выглядела? Параноиком? Или как там? Параноичкой?

– Маша! – уже не сдержавшись, простонал Лев. – В таких случаях лучше перебдеть, чем недобдеть! Ладно! Сделанного не воротишь! Что дальше?

– Я надела перчатки и покопалась в корзине, а там на дне оказался обычный файл для бумаг, а в нем колье и записка: «Носи на здоровье. Санька Рыжий», – продолжала шепотом Мария. – Мне Баржа в камере сказала, что это кличка какого-то Александрова.

– Что ты с этим сделала? – сдавленным голосом спросил Гуров, который в этот момент, как никто, понимал мужей, убивавших своих жен в состоянии аффекта, он даже руки между колен зажал, чтобы побороть искушение.

– Я поняла, что это вовсе не подарок мне, а подстава против тебя. Мне Баржа все объяснила, – сказала Мария и передала супругу рассуждения уголовницы.

– Не лишено логики, – вынужден был согласиться Лев. – Где оно?

– Я его в гримерке спрятала.

– Зачем? – чуть не взвыл Гуров.

– Как зачем? – возмутилась она. – Это же улики! И ты, потянув за эту ниточку, найдешь того, кто хотел тебя подставить!

– Маша! Так твою гримерку, наверное, уже всю по камешку разнесли и нашли его! – чуть не заорал Лев. – Ты сама себе срок намотала!

– Фигушки! – торжествующе сказала Мария. – Слушай! До меня эта гримерка принадлежала Парамоновым. Мужу и жене. Парамонов был гениальным артистом, но пил. Бывало, что начинал спектакль трезвым, а к концу был уже никакой, еле слова выговаривал. Жена его перед выходом из дома обыскивала, вплоть до трусов – спиртного не было. Главреж гримерку только что с собаками не проверял – не находил спиртного, а Парамонов напивался. Так и пришлось ему уйти, и его жене тоже, потому что только ради него ее и держали. Вот он, узнав, что гримерка отойдет мне, и рассказал про тайник, где он водку держал. Помнишь, у меня там, в нише, стоит старинный шкаф?

– Помню такой, – с трудом пробормотал Гуров, потому что желание немедленно придушить супругу стало уже нестерпимым.

– Он до того тяжелый, что его даже во время ремонта с места не трогали, – заговорщицки шептала Мария. – У него по всем бокам что-то вроде столбиков, у которых наверху такие большие шишечки. Так вот, правая задняя отвинчивается, а столбик этот внутри полый. Если шишечку отвинтить, то внутри, через два-три сантиметра, есть то ли гвоздь, то ли шуруп, а к нему привязана леска, а уже к ней – авоська. Помнишь такие, синтетические, плетеные? Парамонов в ней водку держал, а я в нее файл с колье положила.

– Маша, если гримерку обыскивали с металлоискателем, а это наверняка так и было, то его уже нашли, – уверенно заявил Лев. – Что ты еще натворила?

Расстроенная Мария пожала плечами.

– Да, как уже и говорила, – вынесла часть цветов и эту корзину в коридор, остальные взяла с собой и поехала домой.

– А Турина зачем вызвала?

– На всякий случай, чтобы свидетели были, да не просто кто-то со стороны, а телевизионщики, которые могут шум поднять.

Гуров сидел и молчал, думая, что можно предпринять в такой ситуации, а жена обиженно смотрела на него и не понимала, что происходит. Она считала, что Лев должен был сейчас суетиться вокруг нее, так жестоко избитой, утешать и говорить ласковые слова, а он вместо этого ведет себя как чурбан бесчувственный. «Ничего! – решила она. – Я ему это еще припомню!» И, приняв оскорбленный вид, гордо молчала. Тем временем раздался стук в дверь, и, когда Гуров отозвался, появился Любимов.

– Ну вот! – сказал он, потрясая каким-то бланком с печатью и множеством подписей. – Все и сделано! Пациентка Строева госпитализирована в эту клинику, где была освидетельствована на предмет побоев – наличествуют, как и трещина в ребре…

– Так, мне же еще рентген не делали? – удивилась Мария.

– А что? Здесь мало других снимков? – усмехнулся адвокат и продолжил: – Зафиксировано также сотрясение головного мозга и внутренняя травма правой почки, о чем свидетельствует УЗИ. После того, как я озвучу сегодня по телевизору это заключение, не думаю, что какой-нибудь следователь решится явиться сюда, чтобы провести допрос. А если и явится, то его не пустят. Ну что? Звучит? – Он потряс листком.

– Звучит, – безрадостно пробормотал Лев.

Он мысленно проклинал Марию за ее неорганизованную самодеятельность самыми страшными проклятиями – вот до чего ему пришлось дойти! Прямая подтасовка фактов! Фальшивое медицинское заключение! И это все происходит с ним, полковником Гуровым! И ведь деваться некуда, а то Мария вернется в ИВС! Если колье, на что он особо не надеялся, все-таки не нашли, то для нее все еще может обойтись, но если его нашли?! Тогда уже не задержание, а арест с предъявлением обвинений, и ей прямая дорога в СИЗО! Последствия даже трудно себе представить! А эта идиотка лежит с оскорбленным видом, словно поруганная невинность!

– Ладно! – сказал Лев, поднимаясь. – Михаил Яковлевич, не мне вас учить, что надо делать. Скажите только, можно организовать так, чтобы в соседней комнате постоянно находился наш родственник? Он и желающих пообщаться со всенародно любимой артисткой, – язвительно произнес он, – отвадит, и предупредит ее, если кто-то из незнакомых врачей придет, а то она уже решила, что все кончилось, а на самом деле все еще только начинается! А уж изобразить смертельно больную Мария сможет!

– Любой каприз за ваши деньги, – сказал адвокат, переводя внимательный взгляд с Гурова на его отвернувшуюся к стене жену. – Я сейчас скажу, и ему постель принесут, чтобы здесь на диване спал, да и кормить будут. Но, Лев Иванович, вы уверены, что я знаю все, что мне положено знать?

– Михаил Яковлевич! Я с вами предварительно созвонюсь и договорюсь о времени, когда привезу деньги, – начал Лев, но Любимов перебил его:

– Если это единственный повод для нашей встречи, то не утруждайтесь – деньги может принять мой секретарь. Он и квитанцию выдаст.

– Я пока еще ничего не знаю, – обтекаемо ответил Гуров и перевел разговор на другую тему: – Скажите, здесь банкомат есть? Мне же нужно оплатить пребывание жены в клинике.

– Банкомат есть, и я договорился о скидке в двадцать пять процентов для вас – поверьте, это максимум. Но раз здесь будет находиться еще один человек, сумма, естественно, увеличится. Пойдемте, я вас провожу и заодно договорюсь о вашем родственнике.

– Идите, я вас догоню, – сказал Гуров и, когда адвокат вышел, неприязненно произнес: – Ну, Маша, болей дальше!

– Это все, что ты можешь мне сказать? – возмутилась она.

– Маша! Ты по собственной дурости заварила такую крутую кашу, что и оглоблей не провернешь! – взорвался он. – А расхлебывать ее мне! И я пока даже представления не имею, как это делать!

Он вышел, с трудом удержавшись от того, чтобы не хлопнуть дверью, а Мария осталась совершенно растерянная, потому что чего-чего, а такого она от мужа не ожидала – она же хотела как лучше.

Гуров нашел Любимова в коридоре, где тот, отведя его к окну, жестко сказал:

– Лев Иванович! Судя по всему, вы ко мне напрасно обратились. Я не люблю, когда клиенты мне не доверяют, потому что не привык выглядеть дураком. А вы, как я понял, решили использовать меня втемную.

– Михаил Яковлевич, – подумав, сказал Гуров. – На данном этапе я не обладаю всей полнотой информации, но твердо обещаю вам, что, если дело дойдет до горячего, я буду с вами предельно откровенен. А уж она, – он кивнул в сторону палаты Марии, – тем более.

– Значит, не все в этом деле так просто, – с понимающим видом кивнул Любимов.

– А что в нашей жизни просто? – безрадостно ответил Гуров.

Больше они к этой теме не возвращались. Гуров решил оплатить пребывание Марии и Саши в клинике пока только за неделю, надеясь, что за это время он успеет разобраться в ситуации, но даже со скидкой это вылилось для него в такую сумму, что он чуть не выругался. Но деваться было некуда, и он заплатил. Безмолвно простоявший рядом с ним все это время Вилков не выдержал и спросил:

– Дядя Лева! Что происходит?

– Саша! Ты остаешься в больнице с Марией, а с твоим отсутствием на работе я все сам решу, – сообщил племяннику Гуров.

– С тетей Машей так плохо? – с ужасом воскликнул Вилков, и все, кто был рядом, повернулись к ним.

– Да! – соврал Гуров. – Очень! Я, ты сам понимаешь, дежурить возле нее не могу, так что придется тебе.

Потом он отвел Сашу в дальний угол, где и объяснил, как на самом деле обстоят дела и что тому нужно будет делать.

– Самое главное, чтобы никто из посторонних Марию не увидел, особенно журналюги. Чтобы окна и в ее комнате, и в твоей были постоянно закрыты, а шторы задернуты, а то эти проныры везде пролезут. Стой насмерть! Разрешаю применить силу, но в разумных пределах! – предупредил он Вилкова, и тот, немного успокоенный, в знак согласия кивнул. – В случае какой-нибудь нештатной ситуации звони мне, в любое время! А я попозже привезу тебе из дома все необходимое – ключ у меня есть. Ну, ступай!

Любимов отправился готовиться к передаче Турина, чтобы предстать там во всем блеске, а Лев поехал домой – ему нужно было сесть и спокойно обдумать все, что произошло. Решать, что делать дальше, было бесполезно – все зависело от того, нашли или не нашли колье. Знакомых в управлении собственной безопасности у Льва не было, зато врагов хватало, значит, нужно было подключать Орлова или Крячко. Лучше последнего – у этого пройдохи везде были приятели.

Гуров достал телефон, чтобы позвонить Петру – он был уверен, что и Стас сидит там, чтобы не терять время на созвоны и переезды, если им придется мгновенно бросаться Льву и Марии на помощь, как он сам всегда бросался на помощь им, если требовалось, и только тут обнаружил, сотовый выключен. Ну естественно! Он же сам это сделал перед выходом из дома, чтобы ничего не отвлекало. Оказалось, что у него множество пропущенных звонков, были и с незнакомых номеров. Но он не стал разбираться, где чей, и позвонил Петру. Тот его для начала беспощадно обругал – неудивительно, они же там издергались от неизвестности – и только потом спросил:

– Что с Машей? А то тут в новостях такие ужасы показывают, что моя жена уже весь корвалол выпила.

– Все под контролем, а подробности завтра, – кратко ответил Гуров. – У меня самого пока информации практически никакой.

– Надеешься за сегодняшний день чего-нибудь раздобыть?

– Надеюсь вычислить, – поправил генерала Лев. – И еще! В ближайшее время Сашки на работе не будет – он возле Маши дежурит.

– Не проблема, оформим ему отгулы за переработку, – успокоил приятеля Орлов. – Ты сам держись!

– Вы тоже пока расслабьтесь, не жгите нервы – они нам еще понадобятся, – посоветовал Лев.

– Зная тебя, кто бы в этом сомневался, – хмыкнул в ответ Петр.

Гуров отключил телефон, и тот тут же зазвонил снова, а потом пошли звонки со всей страны. Звонили как простые обыватели, так и люди высокопоставленные, но их всех объединяло то, что всем им Лев когда-то помог. И хотя он теперь не вспомнил бы лица и имена многих из них, но вот они его не забыли. Все они были возмущены тем, что случилось с его семьей, и все, как один, спрашивали, чем могут помочь. Гуров благодарил всех за участие и предложение помощи и обещал в случае нужды позвонить. Звонили и коллеги из других регионов, даже некоторые очень авторитетные уголовники, действительно уважавшие Льва за честность и порядочность, предложили свою помощь, потому что не любили беспредел. Позвонил даже заместителя министра МВД Андрей Сергеевич, которого Гуров с друзьями за глаза звали Рыбовод из-за стоявшего у него в кабинете большого аквариума. Он был краток:

– Гуров! Та история, что закрутилась вокруг твоей семьи, кажется мне очень подозрительной, и я возьму ее под личный контроль. Если это подстава, то виновные понесут наказание, независимо от должностей и званий. Но, предупреждаю, если выяснится, что ты или твоя жена в чем-то виноваты, выгораживать не буду. Получите сполна в части и пропорции, каждого касаемой!

«Вот тебе и Рыбовод! – невесело подумал Гуров. – Когда дело касалось его семьи, то он готов был закрыть глаза на все, что угодно, а тут!.. Принципиальным стал! Да таким, что металл в голосе звенел! Словно на публику работал! – И тут до него дошло: – Черт! Да он же действительно работал на публику! Значит, мой телефон прослушивается! То есть Андрей Сергеевич мне дал понять, что я могу рассчитывать на его защиту, а остальным – что беспристрастен до невозможности! Да уж! Годы аппаратных игр для него даром не прошли! Дипломат!»

За всеми этими разговорами Гуров успел уже доехать до дома и даже подняться в квартиру. До четырех часов оставалось совсем немного времени, только-только, чтобы быстренько сготовить себе чего-нибудь поесть, а потом сесть к телевизору. А телефонные звонки между тем продолжали идти, и он просто отключил телефон, потому что передача началась.

Все эти ток-шоу Лев терпеть не мог, хотя однажды вынужденно принял участие в одном из них исключительно ради спасения девушки. Но сейчас был особый случай – он не сомневался, что Турин пригласит в студию коллег Марии, из рассказов которых он сможет понять, нашли ли в театре что-нибудь во время обыска (а в том, что он проводился, Лев был уверен на сто процентов) или нет – это являлось для Гурова сейчас самым важным.

Студия была заполнена так, что люди даже стояли за последним рядом кресел и в проходах. Гуров увидел среди приглашенных не только маститых деятелей культуры, но и многих коллег Марии по театру, а вот представителей управления собственной безопасности, да и вообще кого-то из полиции не наблюдалось. Турин начал с демонстрации полной записи обыска в квартире Гурова, комментируя его со свойственной ему язвительностью. Потом последовали съемки, сделанные журналистами возле изолятора, когда Марию забирала «Скорая помощь». Увидев со стороны свое окаменевшее от горя лицо, а потом горящие гневом глаза, Гуров сам себя испугался – да, его вид был по-настоящему страшен. Но вот взял слово Любимов, давший правовую оценку действиям полиции, а также очень эмоционально описавший плачевное состояние здоровья Строевой, которая сейчас находится в частной клинике буквально между жизнью и смертью. Услышав это, Лев не смог сдержать кривую ухмылку – ну да! Она натворила дел и теперь там отлеживается, а он должен крутиться, как уж под вилами, чтобы найти выход из положения. Далее, как Гуров и предполагал, начали выступать коллеги Марии. Он слушал и не верил своим ушам: оказывается, полицейские, составив список всех, кто находился в тот вечер в театре, направились с обысками по адресам в поисках корзины с желтыми розами прямо ночью, поднимая людей с постели.

– Господи! Какой позор! Да еще и соседей понятыми пригласили! Теперь хоть из этого дома уезжай! – говорила, заламывая руки, одна из коллег Марии. – Да будь проклята эта корзина! Я больше даже на сцене ни от кого ни одного цветочка не возьму! Да, Мария, как обычно, выставила лишние цветы в коридор и уехала. Она всегда так делает. Розы были очень красивые, и мы с Наташей, – она повернулась в сторону сидевшей рядом с ней женщины, которая, соглашаясь, кивнула головой, – поделили их поровну, только она свою часть в пакет положила, а я свою в корзине оставила. Приехала домой, цветы поставила в вазу, а корзину – на балкон. Да не было там ничего! Пустая она была! Так они мне не поверили! Все квартиру вверх дном перевернули! Хорошо, что еще не арестовали, как Марию! А то я сейчас, уголовницами избитая, тоже в больнице лежала бы! Только я не Строева! Меня бы в частную клинику никто не взял, в тюремной бы валялась, пока не умерла!

Выступления остальных людей мало чем отличались от этого и по содержанию, и по накалу страстей. Потом взял слово директор театра, которого тоже подняли с постели и заставили поехать на работу.

– Вы представляете, – нервно говорил он. – Они обыскивали театр с металлоискателями! Хотя бы они сказали, что конкретно ищут, но они же ничего не объяснили. Сунули мне под нос какую-то бумагу с печатью, сказали, что это ордер на обыск, и принялись крушить все, до чего только могли достать! Чтобы привести теперь все в порядок, потребуется как минимум неделя, а у нас спектакли! Как всегда аншлаг! Билеты проданы! Наша прима лежит в больнице и неизвестно когда выйдет, а ведь зритель идет в первую очередь на Строеву! Что мы должны говорить людям?

– Но они хоть что-нибудь нашли? Если они что-то изъяли, то должны были предъявить вам это, – спросил Любимов.

– В том-то и дело, что они ничего не нашли! – воскликнул директор театра. – Мне они, во всяком случае, ничего не сказали и не показали!

Из раздавшихся в студии криков других сотрудников театра стало понятно, что проводившие обыск полицейские действительно ничего не нашли. Тут слово снова взял Любимов:

– Уважаемые дамы и господа! Насколько я могу судить, мы имеем дело с откровенным проявлением полицейского беспредела. Как это ни прискорбно, но аналогия с 1937 годом напрашивается сама собой. Судите сами: те же ночные обыски и допросы, то же бесцеремонное попрание закрепленных Конституцией за гражданином Российской Федерации прав и свобод человека, полнейшее презрение ко всем нормам Уголовно-процессуального кодекса и законам, регламентирующим деятельность Министерства внутренних дел. Что это? Проявление самодурства одного отдельно взятого высокопоставленного чиновника, которого почему-то никто не может обуздать? Да нет! Силы воли и полноты полномочий у власть предержащих достаточно, чтобы дать ему по рукам и поставить на место. Значит, не хотят! А, может быть, на примере известного своей честностью и принципиальностью полковника Гурова и его жены, народной артистки России Марии Строевой, власти хотят посмотреть, как народ отреагирует на эту откровенную травлю? Ничем не обоснованное преследование? Вдруг прокатит, как сейчас принято говорить? И тогда можно будет повторить это же с другими людьми? А там и в систему войдет? Массовые репрессии, аресты и расстрелы 1937 года явились продолжением практиковавшихся намного раньше отдельных судебных процессов над отдельно взятыми людьми. Потом власти вошли во вкус, и страна была залита кровью. А ведь начиналось-то тоже с малого.

Любимов продолжал витийствовать, заводя аудиторию, и Гуров выключил телевизор – остальное было ему неинтересно. Перед ним встал один-единственный вопрос: почему в театре ничего не нашли? Почему? Как использовавшие металлоискатель полицейские не смогли найти золотую вещь, не укладывалось у него в голове. Гуров снова включил телефон и так, с ним в руках, разговаривая на ходу с продолжавшими звонить людьми, отправился домой к Вилкову. Там он собрал в сумку самые необходимые тому в больнице вещи и поехал в клинику. После всего, что произошло, видеть Марию ему не хотелось категорически: то, что у нее не ума палата, он знал всегда, но считал, что даже ее глупость имеет предел. Выходит, ошибался!

Дверь в палату была заперта, и Гуров сначала встревожился – вдруг и Сашу, и Марию задержали, теперь уже обоих, и они в изоляторе. Как теперь их вытаскивать?

– Твою мать! – не сдержался он. – Этого мне только не хватало!

Но оказалось, что волновался он зря, потому что из-за двери тут же раздался голос Саши:

– Кто?

– Фу ты, черт! – с облегчением выдохнул Лев. – Да я это! Гуров!

Дверь открылась, но все же не полностью, и в щели показался глаз племянника. Увидев, что это действительно его дядя Лева, парень открыл дверь и буквально втянул того внутрь.

– Что, осаждают? – спросил Гуров.

– Со стороны улицы прямо к окну люлька подъемника подъезжала, а в ней парень с камерой – я занавеску чуть-чуть раздвинул и посмотрел, – доложил Саша. – Потом какая-то девица в медицинской форме упорно рвалась проверить, как чувствует себя больная, все норовила мимо меня проскочить – пришлось применить силу. Эх, и ругалась! – вздохнул он. – Мы с врачом и медсестрой договорились об условном стуке. Если его нет, то я просто стою возле двери и слушаю, что за нею происходит. А еду сюда нам на столике привозят, я открываю и закатываю его внутрь, а потом с грязной посудой обратно в коридор выкатываю и возле двери оставляю. Словно на осадном положении.

– Не словно, а действительно на осадном, – поправил родственника Гуров. – Крепись, Саша! Твоя тетка дел наворотила, тебе и страдать!

Конечно, Вилков мог бы возразить на это, что племянником, тем более троюродным, он приходится все-таки Гурову, а не его жене, но решил промолчать – дяде Леве и так плохо. Лев отдал ему вещи и собирался уже уйти, когда Саша кивком указал ему на дверь в комнату Марии, словно спрашивая, не хочет ли Лев зайти туда, чтобы поговорить с женой, на что тот покачал головой:

– Ни малейшего желания!

Дома Гуров попытался хоть немного навести порядок, но не столько возвращал вещи на привычные места, сколько распихивал их по шкафам, чтобы не валялись где попало, думая лишь об одном: куда могло деться колье?

Московский инквизитор (сборник)

Подняться наверх