Читать книгу Воскресенье на даче. Рассказы и картинки с натуры - Николай Лейкин, Николай Александрович Лейкин - Страница 6

Семейство Пестиковых ходило гулять в Беклешов сад, но вернулось оттуда со скандалом. Клавдия Петровна Пестикова сцепилась с какой-то Доримедонтихой, и дело чуть не дошло до зонтиков. Дело в том, что Доримедонтиха, купеческая вдова, сидевшая «на выставке», то есть на скамейке около пруда, в сообществе своей прихлебательницы, старой девы Бирюлкиной, прошипела что-то вслед Пестиковой насчет ее платья. Пестикова обернулась и сказала:

– Где уж нам за всеми шлюхами в нарядах угоняться! У меня платье сделано на трудовые деньги мужа, а не на награбленные деньги, оставшиеся от старого купчины-подрядчика.

– Что? – заревела Доримедонтиха.

– Ничего. Проехало. Повторять для вас не стану. Ежели бы хотели слушать, так ототкнули бы прежде уши.

– Клавденька! Клавденька! Оставь… Что ты! – суетился муж, но дамы уже награждали друг друга эпитетами «крашеная выдра», «трепаная кляча» и т. п.

Пестиков подхватил детей и побежал по направлению к темным аллеям, ибо скандал вышел публичный. Супруга вскоре нагнала его. Она была просто рассвирепевши и кричала мужу:

– Тряпка вы, а не мужчина! Вместо того, чтобы защитить жену, вы бежите прочь.

– Душечка, но ведь я должен избегать скандала: я на коронной службе. Выйдет огласка, узнает начальство… Могут быть неприятности.

– Молчите! Вы истукан медный, а не муж.

– Поневоле будешь истуканом, если надо себя беречь. Тут шляются разные репортеришки. Ну, что за радость попасть в газету? Всякий будет спрашивать, в чем дело, начнут смеяться, подтрунивать. Да, наконец, и она может подать на нас мировому. Ей что! Ей наплевать. А меня могут выгнать со службы, и семейство останется без куска хлеба.

– Она на нас подаст к мировому! Я на нее подам к мировому! – вопияла мадам Пестикова. – Она меня первая оскорбила.

– Нет, уж ты этого не делай… Бога ради, не делай… Ты меня пощади.

– Вас щадить, так дойдет до того, что меня по щекам будут бить.

– Ну, полно, полно…

Перебраниваясь таким образом, они дошли до своей дачи, вошли в палисадник и все еще продолжали перебраниваться. Муж говорил вполголоса и поминутно прибавлял:

– Тише, бога ради тише, нас могут соседи услышать.

Но жену это еще больше раздражало, и она голосила еще сильнее.

– Господи, что же это такое! Как воскресенье, как праздник, так у нас скандал и перебранка! – вздыхал он.

– Сами виноваты. Зачем завезли меня в этот поганый Лесной? Здесь иначе и делать нечего, как перебраниваться. Здесь все перебраниваются, в клубе и то перебраниваются, даже дерутся. Тут скучища страшная, народ обалдевает и лезет друг на друга.

– Но ведь ты сама нанимала здесь дачу.

– Вы должны были предупредить меня, остановить, доказать, что здесь ни погулять в уединении, без вытяжки, нельзя, ни…

– Душечка! Но, когда мы жили в усадьбе в Новгородской губернии на даче, ты сама роптала, что бродишь, как дикий зверь, одна. Как на тебя угодить?

– Довольно. Достаточно. Тряпкой вы были, тряпкой и останетесь.

В это время мадам Пестикова обернулась и увидала, что с соседней дачи с верхнего балкона на нее уставились два женские глаза и смотрят через забор, очень внимательно прислушиваясь к крикам.

– Вам что надо? Вы что выпучили глаза в наш сад? – крикнула она соседке.

– Ах, боже мой! Не выколоть же мне себе глаза. Я на своем балконе…

– Быть на своем балконе вы можете, но рассматривать чуть не в микроскоп наш сад вы не имеете права. Мы за вами не следим, и вы за нами не следите.

– Ах, боже мой, какие строгости!

– Да-с… Строгости. Вы бы еще бинокль наставили, взяли слуховую трубу.

– Зачем мне слуховая труба, если вы кричите на весь Лесной? Я лежала на диване и читала книгу, но вдруг такой крик, что я думала – уж не пожар ли. Я и выскочила.

– Ну, выскочили, а теперь и убирайтесь обратно. Вишь, какую обсерваторию у себя на балконе завели!

– Не ты ли мне это запретишь?

– Я. Что это, в самом деле! Нельзя у рыбака сига купить, чтобы ты с вашей вышки не высматривала и не звонила в колокола по всему Лесному, что у нас пирог с сигом, что за сига я дала шесть гривен.

– Позволь, позволь… Да как ты мне смеешь говорить «ты»!

– Как смела, так и села! Ведь и ты мне говоришь «ты». Людям делать нечего, они каждый час со своего балкона глаза на наш сад пялят, да еще не смей им ничего сказать! Скажите на милость, какие новости!

– Полно врать-то! Что ты мелешь! Ты сама шляешься около окон нашей кухни да вынюхиваешь, что у нас на плите кипит, – доносилось с балкона.

– Некогда мне вынюхивать, у меня дети, мне впору только с детьми заниматься, а вот как у тебя, кроме двух паршивых мосек, никого нет, так ты и завела обсерваторию. Ты хоть у мосек-то бы блох вычесывала.

– Ах ты, дрянь эдакая! Да как ты смеешь мне это говорить!

– А за эту дрянь хочешь на полицейские хлеба, шлюха ты эдакая?

– Сама шлюха грязнохвостая!

– Брешь! Я не шлюха, а надворная советница, кавалерша.

– Оно и видно, что надворная! Совсем надворная, а не комнатная.

– Молчать! Ты думаешь, я не знаю, кто такое тебе этот плешивый полковник, который к тебе ездит! И про жида знаю, какой ты с него браслет сорвала. Вдова… Вдовой-то ты только числишься, а на самом деле…

– О-го-го-го! Постой я в тебя, мерзкую, горшком кину. На вот… Получай! – крикнула соседка, швырнув с балкона цветочным горшком, но горшок не перелетел через забор.

– Ты кидаться! Ты кидаться! Так ладно же, и я у тебя все стекла в даче каменьями перебью.

Мадам Пестикова пришла в ярость и начала искать в саду камень.

– Клавденька! Клавденька! Опомнись! – слышался шепот мужа с террасы. – Ведь это черт знает что такое! Смотри, около нашего палисадника посторонний народ останавливается.

– Вы что там шепчетесь! Берите полено и идите сюда на подмогу.

– Друг мой, ты иди сюда!

С балкона полетели в сад картофелины. Мадам Пестикова поднимала с дорожек сада куски битого кирпича и швыряла на соседний балкон.

Пестиков сидел на террасе за драпировкой и в отчаянии воздевал руки к потолку.

– Боже милостивый! Что же это такое! В один день два скандала! – шептали его губы.