Читать книгу По велению Чингисхана. Том 1. Книги первая и вторая - Николай Лугинов - Страница 5

Охотники тремя сюнами – сотнями верховых, словно сетями охватив местность, спускались в низину, сжимая кольцо. Их гортанные крики и топот лошадиных копыт слагались в кровожадно нарстающий гул, сотрясая устланную снегом степь, выгоняя зверя из норы, из теплого логова, сбивая с привычных троп, пугая и тесня малого и большого.

– Держать строй! – прерывая гул, раздался грозный рык джасабыла, распорядителя охоты.

Аргас невольно глянул на младшего сына, который скакал по левую от него руку: молодые в нетерпеливости часто вырываются вперед, нарушая цепь. Нет, его Мэргэн мчался, будто воин в бою, припав к гриве, чуть склонившись с коня, цепко глядя перед собой, устремленный вперед, но не нарушал строя. Теплый собачий язык нежности лизнул сердце Аргаса, и старик мысленно ругнул себя: старуха-мать и без того забаловала меньшенького, как говорят, поскребыша, и сам он с ним не по-мужски мягок…

Откуда-то из-под ног коня выскочил заяц и запетлял, теряясь в снежной белизне. Тотчас вжикнула слева тетива. Стрела с пестрым оперением воткнулась перед зайцем. Вторая стрела, выпущенная сыном через миг, угодила в заячий след… Аргас держал зайца на прицеле, но не торопился, зная, что косой обязательно присядет…

Третья стрела с пестрым оперением настигла во всю прыть мчавшегося зайца.

– Хороший выстрел, – похвалил отец. – Но почему не выжидаешь, когда заяц присядет?

– Хотел проверить себя.

Сын, пытаясь скрыть радость, торжество победы – ведь он опередил отца, старого охотника! – степенно спустился с лошади, собрал стрелы, добычу привьючил к седлу. Аргас же вновь подумал: «Надо строго наказать старухе, чтобы не потворствовала своему любимчику Мэргэну… А то, может, отослать его к старшему, в железные руки?..»

– Тот, кто может сразить бегущего зверя – хороший стрелок. Но хороший стрелок – это еще не хороший охотник, – проговорил Аргас, пришпорив коня.

Мэргэн после этого сразил одного за другим еще двух зайцев и трех тарбаганов, стреляя только в бегущего зверя. Движения его были стремительны, точны, глаз необыкновенно цепок. Отец, вида не подавая, с радостью принимал свое поражение в этом негласном споре с сыном.

Меж тем кольцо охотников сужалось. Смыкая ряд, они стали продвигаться совсем медленно, стреляя в мечущуюся дичь. Аргас замечал: с десяток стрел метнулись в бегущего наперерез кулана, но впилась ему в бедро одна, знакомая, с пестрым оперением…

По цепи охотников передали приказ остановиться. Наступало время настоящей, большой охоты. По обычаю, право первых выстрелов принадлежало тойонам и уважаемым старикам. Аргас, все более охватываемый звериным предощущением добычи, молодея от азарта, уже выбирал, метил цель, ожидая команду.

– Сегодня право первой охоты получат юноши, впервые вставшие в стремена рядом со взрослыми, – раздался голос распорядителя охоты Мухулая.

Мальчишки, среди них и Мэргэн, выехали вперед. Ах, как горели глаза их, с какой единодушной верноподданностью устремлялись взгляды в сторону Мухулая, как играла в юнцах каждая жилочка!.. Глядя на них, Аргас заново переживал давно знакомые ему, понятные чувства, тем более что среди подростков был и его младшенький…

Молодых разбили на арбаны – десятки, назначили арбанай-тойонов – десятников. Мэргэн стал одним из арбанай-тойонов. И на глазах, как по волшебству, из ликующих юнцов мальчишки превратились в организованных, собранных, суровых охотников-воинов.

– Кюр-р! – сорвал их с места клич, зовущий вперед. Ряды устремленных к цели юных охотников были подобны монолиту. И так же чеканно, на едином дыхании, по новому приказу они встали как вкопанные. Звери, стиснутые в кольце, притаившиеся в зарослях тальника, словно в такт людскому движению, затравленно бросились в разные стороны – прямо на охотников. Окрестность пронзил запальчивый посвист стрел!..

– Кюр-кюр! – снова раздалась команда. И опять навстречу охотникам, словно комариный рой, высыпало зверье, в основном куланы. Мальчишки неистово посылали стрелы, ряды их теперь нарушились, и, как сквозь прорванную сеть, не только заяц или лиса, целое стадо оленей вырвалось за пределы первого кольца…

– Хар! – прогремела команда. Юноши бросились назад, по своим местам. Вновь быстро образовали строй. Запоздавшую десятку джасабыл пригрозил отстранить от охоты…

В дело со всей мощью вступали опытные охотники. Аргас свалил оленя и трех куланов, приостановился, пытаясь в толчее разглядеть сына: опасно было слишком горячего и нетерпеливого надолго выпускать его из вида…

– Шоно! Шоно! – раздались крики охотников, выгонявших притаившихся в кустарнике зверей. – Волчица!..

В той стороне, куда бросилась волчица, охотники расступились, образовав проход: их предки называли себя потомками волков!..

Скоро загремел бубен, возвещая о конце охоты. Аргас наконец-то разыскал глазами Мэргэна: тот, совсем, кажется, забыв об отце, скликая свою десятку, как и положено, направлялся к центру, на построение.

Верховые, стоя рядами, внимали громовому голосу командира охоты.

– Когда минул полдень, левое крыло отставало, – подводил итог Мухулай, – а правое чересчур торопилось. Молодые достойны похвалы: они точно следовали приказам и не позволяли себе ничего лишнего.

Тойоны-сюняи – сотники, а затем арбанаи – десятники в свою очередь сделали замечания своим людям. И только после этого Мухулай пригласил уставших, взмыленных от пота охотников к дележу добычи.

Разожгли костры, в больших чанах варили потроха. Мясо разделывали на длинные узкие полоски, коптили на дыму, развешивали для сушки. Потом, довольные охотой, раскрасневшиеся от жара костров и обильной пищи, чревоугодничая, неторопливо ели, снимая мясо ножами с костей, выскребая их до белизны, прихлебывая загодя припасенную для такого случая кисловатую молочную архи. Завязывались обстоятельные разговоры, кто-то заводил песнь…

Вестовой на рыже-пегом коне объехал охотников, пригласил тойонов-сюняев к Мухулаю.

* * *

– Хорошая была сегодня охота! – чуть улыбаясь и приглашая всех жестом к трапезе, проговорил Мухулай. – Молодежь показала себя. Особенно твой Мэргэн отличился: у него острый глаз!

Аргас сдержанно кивнул, понимая, что речь пойдет о другом. Мухулай не торопился, давая возможность проголодавшимся сюняям и старейшинам насладиться пищей. Аргас давно уже не испытывал той страсти, с которой молодые сюняи поедали куски парящегося мяса: неторопливо, смакуя, он снимал с ребрышка мясные дольки, выскребая кость до сияющей белизны.

– Наступает конец дням, когда мы могли вот так вольно охотиться и жить спокойно… – заговорил вновь Мухулай, когда в лицах охотников появилось отдохновение сытости. – Видит Бог, мы никому не грозили силой. Но теперь уже найманы, как нам донесли, собираются двинуться в нашу сторону!..

Лица охотников тотчас посуровели, а в глазах молодых сюняев даже заблестели огоньки воинственного азарта: для них война была еще и возможностью показать себя, выдвинуться, прославить имя свое и род свой.

– Я думаю, наше войско должно иметь другое устройство. До сих пор перед каждым новым сражением мы поручали руководить войском новому выборному человеку. В малых столкновениях – это себя оправдывало. Но в большой войне может начаться разброд. Скажем, выберем мы сегодня Ходо – он распорядится по-своему, а завтра вновь выбранный Мадай начнет дело с другого конца… А в результате, от арбаная до мегенея никто не будет знать, что делать. Нужен один человек, для которого войско, военное дело – станет основным делом! Тойонов-сюняев и мегенеев-тысячников назначит сам Хан своим указом. Важно правильно подобрать людей. Этим займутся шесть тойонов-чербиев – советников Хана, и пятеро самых уважаемых стариков, лучше других знающих родословную каждого: Усун, Аргас, Содол, Джэлмэ, Мадай.

– Позволь сказать? – насупился в задумчивости гордый и обычно медлительный Усун.

– Говори, говори…

– Если, к примеру, мегенеем будет один тойон, то как расти другим? Ведь, допустим, сюняй стремится отличиться в бою, чтобы в следующем бою быть уже мегенеем!..

– У мегенея – десять сюняев. Он может поручить ведение боя одному из них, не снимая с себя ответственности. Сам сюняй может вызваться вести бой вместо мегенея, если получит его согласие. Все действия будут оцениваться старейшинами, тойонами-чербиями, на совете с Ханом. К тому же тойоны будут уходить с поста, сохраняя за собой звание: если воин стал мегенеем, то чин мегенея остается за ним на всю жизнь…

– Что же получается?.. – развел в недоумении свои нечеловечески огромные пятерни Усун. – Я теперь останусь мегенеем, даже если стану немощным и буду лежать у старухи под боком?!

– Посмотрите на него, – засмеялся толстый Мадай, отчего лицо его стало еще шире, – он и в немощи собирается со старухой лежать!..

Все заулыбались: в свои почтенные годы Усун напоминал племенного быка – прямой затылок переходил в крепкую шею, а та, в свою очередь, в мощные покатые плечи, как бы перерастающие в богатырские руки… Мало кто до сих пор мог сравниться с ним в борцовских поединках!

– Да, – продолжил Мухулай, – ты теперь навеки мегеней.

Аргас настороженно относился к изменениям в укладе жизни, но это нововведение ему пришлось по нраву: оно укрепляет род.

– Хан пока еще не назначил мегенея вашего мегена, – обратился Мухулай к остальным собравшимся, – не определены еще пока и шесть сюняев. Вот я и хочу вас спросить: кого вы до поры можете выбрать на место мегенея, чтобы этот человек мог заняться подготовкой к войне?

– Благодарю вас, друзья! – воздел тяжелые руки тучный Мадай. – Мы вместе прошли не одну войну, одержали не одну победу. И мне приятно, что вы сейчас смотрите на меня и меня хотите видеть своим мегенеем. – Мадай, как всегда, самонадеянно опережал события. – Но, догоры, силы мои уже не те, пусть командуют молодые…

При этих словах Мадай почему-то кивнул на Аргаса, хотя был с ним одногодок.

– Согласен с тобой, Мадай, согласен, – кивнул Мухулай. – Заслуга твоя велика, большинство из нас прошли твою науку, чтобы стать хорошими нукерами!..

– Да, – поддержал Джэлмэ, – мы одержали не одну победу и с Божьей помощью не раз одолевали превосходящего нас числом и оружием противника: или, меркитов, татар, кэрэитов… Но ныне на нас идет враг, превосходящий нас неоднократно. В тойоны нам нужно выбирать не молодых и не старых, а тех, в кого будут верить все, от мала до велика.

– Надо готовиться к долгой войне, – коротко сказал Аргас.

– Кто будет мегенеем, решит Хан, – подвел черту разговору Мухулай. – А до той поры задачу подобрать сюняев, подготовить тысячу к военным действиям я возлагаю… на Аргаса.

Старый охотник и воин казался себе недостойным звания мегенея даже на время, но в беспрекословном повиновении перед вышестоящим в роду опустился на правое колено, склонил голову:

– Ты сказал, я услышал.

После сытного обеда и решенного дела подоспела пора испить араки: пошла чаша по кругу…

– Догор, зайдем ко мне, – по обыкновению, широким жестом подхватил Аргаса под локоть Мадай, когда тот отвязывал узду своего коня.

– Зачем? – Аргасу не нравились молодецкие выходки Мадая, который ко всему прочему еще и выглядел старше своих почтенных лет.

– В кои-то веки заделались тойонами: я – сюняй, как ни говори, а ты вообще… считай, мегеней! Это дело надо отметить!..

– Полвека тебя знаю и не могу понять: ты и впрямь такой или прикидываешься? Страшная война на подходе, а тебе все хаханьки!.. Ну, скажи, зачем ты выскочил вперед других в разговоре с Мухулаем?..

– Я и сам не понимаю, сказал, а потом думаю: чего это я ляпнул?

– Аргас, сделай его сюн алгымчой – охранной сотней, – встрял в разговор Усун. – Потрясет свое толстое пузо день и ночь в седле, может, поумнеет!..

Усун подтянул потуже подпругу и поскакал в сторону своего стана. Аргасу и Мадаю было по пути. Они помчались рысью по безбрежной заснеженной степи. Солнце уже садилось за край земли, но еще лило свой вечерний тихий свет, рассыпаясь искорками в каждом хрусталике талого снега.

– Чох, чох!.. – припустил галопом коня Мадай и, оглядываясь и посмеиваясь, высоко взмахивая плетью, стал уходить вперед.

Аргас вздохнул было, придерживая рванувшегося вслед коня, не желая участвовать в детских шалостях старого друга, но тотчас взыграло, застучало в нежданном мальчишечьем азарте сердце, пятки сами шлепнули скакуна по бокам, взметнулась плеть, и с гиканьем, припав к гриве, он понесся, полетел, словно выпущенная из тугого лука стрела.

– Чох!.. – кричал в небеса Мадай, которому склониться вперед мешал живот, и он скакал, как бы отвалившись назад. Но при этом ему удавалось быть ловким и держаться крепко в седле.

– У-ра-а!.. – поравнялся с ним Аргас.

– Ура! – поддержал его воинственный клич Мадай. Так, бок о бок, их кони взбежали на пригорок. Но на самой вершине конь Аргаса резко пошел вперед…

– Подожди, догор, сдаюсь! – взмолился Мадай.

Аргас проскакал по дуге и, останавливаясь, вздыбил коня – ну, чисто юнец! Вздыбил коня и Мадай, показывая, что он хоть и поотстал, но удали пока еще хватает!.. Смеясь, друзья съехались, дальше им было в разные стороны.

– Ну что, догор, может, все-таки завернешь ко мне, – в глазах улыбающегося Мадая появилась печаль, – а то и впрямь, удастся ли нам еще посидеть спокойно за чаркой араки, потолковать…

* * *

Возле сурта старых воинов-охотников встретили два сына Мадая, приняли поводья.

– Дай бог нашим детям такой жизни, какую прожили мы… – сказал в умилении Мадай.

– Мы жили, вечно защищаясь, жили в страхе. Мы не развязали ни одной войны.

– Разве это плохо?..

– Это было бы хорошо, если бы мы сейчас были сильнее найманов. Наших детей может ждать иная слава!..

– Дай-то бог, дай-то бог…

Парни даже не вошли в юрту. Пока друзья усаживались, очень молодая и красивая женщина поставила перед ними кожаную чашу с сушеными молочными пенками и белые глиняные пиалы, доставшиеся Мадаю после битвы. Женщину можно было принять за дочь или невестку Мадая, но по тому, как тот оскалил в масленой улыбке свои лошадиные редкие зубы, стало ясно, что это его младшая жена. «Он и пригласил для этого, – подумал Аргас, – чтобы погордиться молодухой…»

– Ты суровый человек, Аргас, – заговорил Мадай, подливая другу чай, – а мне, если честно, всю жизнь больше нравилось спать со своими женами и кочевать со скотом…

Щемящей негой обдало сердце Аргаса: с малых лет ему рисовалось счастье именно таким – степной костер, табун лошадей вдали и нежные, ласковые глаза любимой рядом… Но большую часть жизни он провел в седле, с колчаном за спиной и острой саблей на поясе. Как, впрочем, и Мадай… Помолчав, отхлебнув чайку, Аргас сказал то, о чем любил думать:

– Что наша жизнь в сравнении с задачами рода?..

– Ты думаешь, мы одолеем найманов?

– А разве у нас есть выбор?

Молодая хозяйка подала парящееся мясо на огромном блюде. Мадай и Аргас, вооружившись длинными отточенными ножами, принялись за него со страстью: у Мухулая им было не до еды…

– Ты решил уже, кого можешь предложить в сюняи? – не оставляла забота Аргаса.

– Пока одного могу предложить…

– Кого?

– Твоего сына, Мэргэна.

– Зелен еще!..

– Зато и ловок, и на глаз острый!.. Его хоть сейчас арбанаем можно ставить!..

– Рано, рано. – Аргасу трудно было быть категоричным.

Подоспели бозы – мелко рубленное мясо в тесте, – приготовленные на пару. Мужчины откусывали края, с чмоканьем выпивали наваристую жидкость, а уж потом поедали бозы. И только теперь, когда муж и гость насытились, молодая хозяйка подала бурдюк с аракой.

– Говорят, что в стране большого холода люди сначала пьют, а потом едят… – проговорил Мадай, наполняя чарки.

– У разных племен – разные обычаи. Но наши предки были умными людьми!..

Помянули в молчании великих предков: сначала, как водится, окропили аракой землю, точнее, кошму, на которой сидели, плеснули на четыре стороны духам, выпили… Терпко-кисловатая арака налила приятной тяжестью ноги и сладко затуманила голову. Аргас невольно глянул искоса на красивую молодуху, мелькнула мысль, что и он еще вполне мог бы… Но тотчас отсек ее, сдавил невидимыми перстами сердце: не только поддаваться соблазнам, даже думать о подобном не время!..

– А все-таки, Аргас, мы были с тобой непоследними людьми в роду! – поднял воодушевленно чарку Мадай. – Нам есть чем гордиться!

– Гордиться… – как-то опечаленно задумался Аргас – Если мы и можем гордиться, то только тем, что принадлежали великому роду.

Подняли чарки за великий род.

– Догор, ты меня, конечно, прости, – пьянея, проговорил Мадай, – но ты можешь сегодня, хоть один вечер, не думать о том, что будет завтра, что нас всех ждет… а просто посидеть, порадоваться, что мы с тобой вместе, выпиваем, едим… Съешь еще лопатку кулана, а? Какой жирный кулан-то, будто осенний!..

– Прости и ты меня, догор, но не могу… Не могу не думать.

Выпили за землю, которая вскормила их – за Великую степь.

– А почему раньше, догор, мы с тобой никогда вдвоем не сидели, не толковали?.. Жизнь, можно сказать, рядом прошла, и как-то все…

Аргас понял, что пора домой: за жизнь они с Мадаем не единожды и выпивали вместе, и толковали…

– Давай-ка, догор, спать, а с утра подумай: кого предложишь сюняями. Испытывать людей будем вместе…

Годы брали свое: по дороге домой, после съеденного и выпитого, Аргас почувствовал смертельную усталость. Подумалось даже, что вот подыщет он арбанаев, сюняев, организует тысячу – и на покой… А в сражениях будет участвовать как рядовой: не потянуть в тойонах!..

Залаяли собаки.

– Кто? – послышался оклик караульного.

– Свои…

– Мегеней! – подобострастно вытянулся караульный. Усталость как рукой сняло: собранным, подтянутым военачальником проехал Аргас.

И только дома, перед старухой своей, единственной женой, можно было вновь расслабиться. Она не спала, как всегда, дожидалась. Мерцал огонь у очага.

– Что поздно? – спросила тихо жена, не переставая мять еще не выделанную кожу.

– Был на совете, – проговорил ей в тон Аргас, все еще погруженный в свои мысли, – а потом завернул к Мадаю…

– Я так и подумала. Поэтому людей уложила, тебя не дожидаясь. А дети так устали после разделки добычи, что толком даже не поели, завалились спать.

– Как младший? Он сегодня хорошо поохотился!

– Спит. Больше не пущу его, у ребенка еще кости не окрепли, а ты таскаешь его наравне со взрослыми.

– Когда окрепнут кости – мозги закостенеют… – пробормотал Аргас. – А что ему сейчас усталость – выспится, и как жеребенок!

Жена приоткрыла чан, и сурт наполнился запахом еды. В круглой деревянной чаше она поднесла мужу шипящие в жире мелко нарезанные оленьи потроха. Аргас принялся есть с таким аппетитом, будто у него с утра не было ни росинки во рту: так было всегда – как ни хорошо, ни сытно кормили в гостях, а из рук жены все казалось вкуснее и лучше. Даже воды она поднесет – и у воды особый вкус!

– Что, снова война?

Аргас даже вздрогнул от неожиданности: старуха, казалось, научилась слышать его мысли…

– Да, тревожно… – ответил он уклончиво.

– О, горе горькое, – вздохнула жена, – никак не дают нам пожить в спокойствии…

Аргасу стало нестерпимо жаль ее, за годы совместной жизни он тоже стал понимать мысли жены – ее дума была о детях, о сыновьях…

– Мы сильны, но немногочисленны. В этом наша беда.

– Найманы?

– Найманы…

– Большой род, очень большой. И очень богатый…

– Скоро отправляем обоз с сушеным мясом в глубь степей, может, тебе поехать с ним, навестить родных?

Старуха ярче раздула огонь, протянула мужу кусочек обжаренного жира, ветку багульника:

– Нет уж, Аргас, век с тобой прожила, придется – с тобой и помирать буду… – вздохнула, глядя в глаза мужа. Помолчала и вдруг добавила с женской капризностью: – Но если я тебе мешаю, скажи, уеду беспрекословно.

– Как ты мне можешь мешать, когда еда не из твоих рук – уже не еда для меня, чай, налитый не твоими руками, – мимо рта течет!.. Просто хотел, чтобы ты съездила, погостила, распорядилась там чем надо, мало ли что… Мэргэна взяла бы, с родными повидаться…

– А пожалуй, и верно, съезжу, – оживилась жена. – А Мэргэна там и оставлю, все помощь мужская…

– Не мели пустое!.. – вскипел Аргас. – У нукера одна судьба: хороший воин – хороший человек, плохой воин – совсем не человек!..

– Ну, ладно, тогда вернется…

– Нет, – стал непреклонен старик, который сам и предлагал взять Мэргэна, – пусть ходит на учения. А то он не очень-то любит приказы исполнять!..

– Вечно ты так… – проворчала старуха.

Легли спинами друг к другу, как поссорившиеся люди.

– С Божьей помощью до сих пор нам удавалось одолевать врагов, – молитвенно проговорила старуха в темноту. – Не прогневим Бога мы, Бог не оставит нашего великого Хана…