Читать книгу Россия. Уроки прошлого, вызовы настоящего - Николай Лузан - Страница 10

Нарастающую смертельную опасность для империи, как никто другой чувствовал и попытался предотвратить премьер-министр П. Столыпин. Задуманная им аграрная реформа, позволила бы без потрясений снять напряжение в крестьянской среде и в последующем обеспечить мягкую трансформацию самодержавия. Первое, что предстояло сделать Столыпину, прежде чем приступать к реформе, так это привести империю в «успокоение».

К 1904 году Россия напоминала кипящий паровой котел готовый вот-вот взорваться. Волна крестьянских волнений накрывала одну губернию за другой. Катализатором к ним стал неурожай 1901 года. Он привел к сокращению земельных наделов, обнищанию их владельцев, в ряде губерний к голоду. В то же время за помещиками, по-прежнему, оставалась большая часть наиболее пригодных для обработки земель, которая зачастую пустовала. В последующие два года ситуация в сельской местности только усугубилась и привела к массовым выступлениям крестьян. Они сопровождались порчей имущества, погромами помещичьих усадеб.

К началу 1905 года крестьянские выступления охватили большинство губерний, в ряде из них перерастали в восстания и проходили под лозунгом:

«Нет хлеба! Нет земли! А не дадите – всё равно возьмем».

Голод подтолкнул восставших к нападениям не только на помещичьи, а и на хозяйства зажиточных крестьян.

Так, в следственных материалах полицейского управления Полтавской губернии обвиняемый Зайцев показал:

«Когда потерпевший Фесенко обратился к толпе, пришедшей его грабить, с вопросом, за что они хотят его разорить, Зайцев сказал: «У тебя одного 100 десятин, а у нас по одной десятине на семью. Попробовал бы ты прожить на одну десятину земли…»

Другой арестованный за погром помещичьей усадьбы, так объяснял свои действия следователю:

«Позвольте рассказать вам о нашей мужичьей, несчастной жизни. У меня отец и шесть малолетних детей без матери и надо жить с усадьбой в 3/4 десятины и 1/4 десятины полевой земли. За пастьбу коровы мы платим 12 рублей, а за десятину под хлеб надо работать три десятины уборки у помещика. Жить нам так нельзя. Мы в петле. Что же нам делать? Обращались мы, мужики, всюду… нигде нас не принимают, нигде нам нет помощи».

В Полтавской, далеко не самой бедной губернии в восстании приняли участие около 40 тысяч крестьян из 337 сел. Всего за 1905–1907 гг. произошло 7165 крестьянских выступлений. Бедственное положение в селе, позорное поражение самодержавия в русско-японской войне вылилось во всенародное восстание. Им были охвачены крупнейшие города. На улицах происходили ожесточенные бои с применением артиллерии. Эта внутренняя война русских против русских продолжались около двух лет и вошла в отечественную историю как первая революция.

Только за один ее год, в этой, фактически гражданской войне, погибли и были ранены 3611 государственных служащих. К концу 1907 года их число, по данным ряда источников, достигло 4500. Всего за 1905–1907 гг. общее число жертв с обеих сторон превысило 9000. Из них, если верить полицейской статистике, 2180 убитых и 2530 раненых приходится на лиц, не имеющих отношения к государственной службе.

Счет жертв был не окончательным. После подавления революционных выступлений по приговорам военно-полевых судов были казнены еще 1293 человека. Десятки тысяч отправлены на каторгу и в ссылку. Тот трагический период в памяти народа Российской империи также известен «столыпинским вагоном» и «столыпинским галстуком». В специальных вагонах осужденных отправляли в места не столь отдаленные, а петлю из пеньковой веревки, палач набрасывал на шею приговоренному к смертной казни.

В тот раз самодержавие устояло, но сама угроза его существованию не исчезла. Подтверждением тому служит сухая полицейская статистика. Она зафиксировала, что с января 1908 года и по середину мая 1910 года в Российской империи произошло 19 957 актов террористической направленности и экспроприации ценностей: налеты на банки, казначейства, кассы предприятий, совершенных боевыми группами эсеров, большевиков и анархистов, происходили едва ли не ежедневно. В этой необъявленной войне погибло 732 государственных чиновника и 3051 частное лицо, получили ранения различной степени тяжести 1022 государственных чиновников и 2829 частных лиц.

На время, сбив революционную волну, Столыпин спешил взяться за осуществление аграрной реформы. Он прекрасно понимал, что в стране, где крестьяне составляют подавляющее большинство населения, невозможно ее дальнейшее развитие без их превращения в эффективных собственников земли. По замыслу Столыпина, только собственник земли мог обеспечить стабильность и будущее России.

На первом этапе реформы предусматривалась государственная скупка помещичьих земель для последующей перепродажи крестьянам на выгодных для них условиях, льготное кредитование и налогообложение. Важное место в реализации замысла Столыпина отводилось программе массового переселения крестьян из центральных областей России в Сибирь и на Алтай для освоения целинных земель. Наряду с преобразованиями в аграрной сфере им разрабатывались программы, связанные с реорганизацией местного управления, усовершенствованием полицейской службы и судебного дела, реформированием налоговой системы, а также подготовка законодательных актов, расширяющих права и свободы граждан.

Коротко суть реформы сам Столыпин выразил в известной фразе:

«Сначала успокоение, потом реформы».

Ни того, ни другого Столыпину не удалось добиться. На его пути встали злой рок, и алчная, лишенная государственных интересов, властная бюрократия. 1 сентября 1911 года в Киеве, в оперном театре выстрел из пистолета секретного осведомителя охранного отделения Д. Богрова оборвал жизнь реформатора Столыпина. Его детище – реформа была спущена на тормозах.

Великое переселение крестьян в Сибирь, на Алтай и освоение целинных земель, частное земледелие во многом оказались фикцией. Осуществление реформы по Столыпину тормозилась как косностью мышления самого крестьянства, так и саботажем помещиков и чиновников. Цифры на казенной бумаге, казалось бы, впечатляли. Согласно правительственным данным, в 1907–1915 гг. почти треть крестьянских семейств подала заявления о выходе из сельских общин для ведения частного хозяйства. За это же время якобы 3,7 млн десятин земли было продано новым владельцам из запасов Крестьянского банка, а за Урал переселено свыше 3 млн крестьян.

Но это на бумаге. Действительность оказалось иной. В результате формального исполнения реформы, из Сибири к разоренным домохозяйствам и без денег в кармане вернулось не менее 500 тысяч переселенцев. До трети крестьян, подавших заявления о выходе из крестьянских общин, под давлением «обчества» забрали их обратно. Те же, кто выделился – «крепкие крестьяне» подвергались травле односельчан – их хозяйства горели, а инвентарь портили завистники. Так называемая голытьба и не думала заниматься тяжким крестьянским трудом. Около 915 тыс. крестьян после обособления продали полученные земельные наделы и подались в город в поисках «легкой жизни». Пополнив ряды люмпен – пролетариата, они впоследствии стали запальной свечой к революции. Эту печальную картину не могли скрасить приписки и искажения в отчетности, совершавшиеся чиновниками. По данным современников реформ, цифры частных крестьянских землевладений были завышены, как минимум на 20–25 %.

Мифы о том, что монархическая Россия «кормила зерном пол-Европы» и процветала, не выдерживают никакой критики. Доказательством тому служат свидетельства компетентных современников.

Известный писатель-эмигрант и монархист И. Солоневич писал:

«…были и шампанское, и икра, но – меньше, чем для одного процента населения страны. Основная масса этого населения жила на нищенском уровне. Что касается экспорта зерна того времени, то даже в самом урожайном 1913 году он составил всего 6,3 % потребления европейских стран».

Солоневичу вторил авторитетный ученый А. Энгельгардт. В своей работе «Письма из деревни» он писал:

«Тому, кто знает положение и быт крестьян, не нужны статистические данные, чтобы знать: мы продаем хлеб за границу не от избытка. Пшеницу и чистую рожь мы отправляем за границу, к иностранцам, которые не будут есть всякую дрянь. А у нашего мужика-земледельца не хватает пшеничного хлеба даже на соску ребенку, пожует баба ржаную корку, что сама ест, положит в тряпку – соси».

В том, что именно в таком состоянии пребывала монархическая, в основе своей крестьянская Россия говорят и откровения министра земледелия в 1915–1916 гг. А. Наумова:

«…Россия фактически не вылезает из состояния голода то в одной, то в другой губернии. Процветают спекуляция хлебом, хищничество, взяточничество; комиссионеры, поставляющие зерно, наживают состояния, не отходя от телефона. И на фоне полной нищеты одних – безумная роскошь других. В двух шагах от конвульсий голодной смерти – оргии пресыщения. Вокруг усадеб власть имущих вымирают селения. Помещики же заняты постройкой новых дворцов».

Посевы реформы Столыпина, которые, как он надеялся, должны были дать всходы через 20 лет, так и не проросли. После трагической смерти реформатора великая империя продолжила неумолимо катиться к своему закату. О его неизбежности красноречиво говорит одно из многочисленных интервью, опубликованное в газете «Новое время» в 1910 году. В нем приводится разговор помещика с крестьянином.

Так, крестьянин, говоря о несправедливом и грабительском характере реформы, и, вспоминая поджоги и грабежи помещичьих усадеб во время первой русской революции 1905–1907 гг., предупреждал:

«…мы теперь умнее будем. Зря соваться не станем, ждем войны. А война беспременно будет, тогда конец вам. Потому что воевать мы не пойдем, сами воюйте. Ружья в козлы сложим, и шабаш. Начнем бить белократов – вас, господ. Всю землю начисто отберем и платить ничего не будем».

Да и как могло быть иначе, если на аграрную реформу в 1907–1913 гг. было выделено всего 56 млн рублей, а на поддержку помещиков, висящих неподъемной гирей на государстве, 987 млн рублей. Как результат, монархическая Россия потеряла свою главную поддержку в лице крестьянства. К началу XIX века оно окончательно утратило веру в «царя богоносца» и «святую церковь», благословившую это великое ограбление народа.

В глазах крестьян иерархи церкви служили не Господу на небесах, не народу на земли, а слились в любовном экстазе с властью. Они заботились больше не о сбережении государства, а о собственном благополучии, и поплатились. После 1917 года и прихода к власти большевиков крестьянство, представлявшееся до мозга кости набожным, откликнувшись на призыв властей, изгнать попов из церкви и отринуть «опиум от народа» – религию, подобно Мамаю, изничтожило этот институт православия.

В сиятельном Санкт-Петербурге этого не понимали и не хотели понимать. Верховная власть была далека от народа и пребывала в плену иллюзий – славных побед прошлого. В 1913 году с огромной помпой было отпраздновано 300-летие династии Романова. Многим тогда казалось, что она и Российское государство непоколебимы. Но это лишь казалось. Неумолимое время отвело им всего 4 года. Романовы не видели или не хотели видеть, что помимо недовольного и озлобленного крестьянства, в непосредственной близости от трона до поры до времени таилась не меньшая угроза, – набирающая силу буржуазия. Она не хотела мириться с тем, что монархическая власть и аристократия продолжали смотреть на нее свысока и не пускали за вельможный стол.